"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Прослушать или скачать Алексей Рыбников Тема охотника бесплатно на Простоплеер
Облака складывались в лицоОблака складывались в лицо. Белый перистый пух над высоким шишковатым лбом. Две плотные тучки – набрякшие под глазами мешки. Просвет между облаками – кривой провал рта. Вместо носа тоже провал, как будто небесный старик перенес дурную болезнь. И единственный глаз – просвечивающий сквозь тучи круг солнца. Под его пылающим взглядом Ойнерат возвращался в родной Белвар.
Возвращение выходило невеселым – Ойнерат не представлял, что ждет его в столице; будущее, которое еще недавно казалось ярким и прекрасным, теперь выглядело беспросветным. О покровительстве Байхрата можно было и не мечтать, что до Аламата, то Ойнерат мог только надеяться, что хитроумный советник о нем забыл, но эта надежда была хрупкой, как птичья кость.
Но все-таки он был рад вернуться домой. Последние недели в Хороге были невыносимы. Наверху, казалось, о нем позабыли вовсе – сперва это радовало, потому что давало передышку, но, не получая известий и новых указаний день за днем, Ойнерат извелся. Его место в крепости занял офицер годом младше, и при каждой встрече он всем своим видом показывал, что помнит об ужасной ошибке своего предшественника, и уж он-то подобного промаха не допустит никогда.
При третьей встрече Ойнерат не выдержал.
- Если вы сомневаетесь, что я способен исполнять свой долг офицера, - сказал он сквозь зубы, - можете проверить это в честном поединке. Сразу станет ясно, кто здесь на что способен.
Ответ был быстр и убийственен.
- Я бы не отказался проверить это, - собеседник Ойнерата был на голову его ниже и был вынужден смотреть снизу вверх, но это не мешало ему задирать нос, - но не имею возможности. Я, знаете ли, комендант Хорога, и мне нужно сосредоточиться на благополучии крепости и состоянии ее войск. И поединок, который вы так любезно предлагаете, в военное время преступен!
Во взгляде нового коменданта Ойнерату почудилось злорадство. «Я, может, драконов не убивал, но и пленники с предателями у меня не убегают», - говорил этот взгляд.
Далию Ойнерат очень быстро удалил от себя – она все пыталась его жалеть, смотрела сочувственно коровьими глазами, вздыхала, готовила его любимые блюда, как будто он был мальчиком, которого можно утешить сладостями. Ойнерат не выносил жалости. Ни в каком виде. Он думал, что Далия быстро найдет, к кому прибиться. Правда, он слышал, что она так ни с кем и не сошлась, пожал плечами и тут же выкинул бывшую любовницу из головы.
Поэтому, когда Ойнерат получил, наконец, предписание вернуться в Белвар, он вздохнул с облегчением, и даже воздух показался ему чище и слаще, как будто до этого он был скован железным обручем, не позволявшим вдохнуть. В тот же день он распорядился доставить свои вещи, которых и было-то немного, домой в столицу, а сам в сопровождении одного бойца выехал в Белвар.
Только один раз он почувствовал сожаление, когда выезжал из распахнутых ворот крепости на тракт. И разум, и чувства подсказывали ему, что Хорога он больше не увидит никогда, а между тем Ойнерат за несколько месяцев привык считать Хорог своим детищем. Здесь он впервые получил в руки настоящее дело, здесь под его началом ходили опытные бойцы, и здесь он поразил дракона – подвиг, который с ним мог разделить только королевский советник, который, как всем известно, в одном шаге от бога. Ойнерат так вник в дела Хорога, в заботы обо всем, от укрепления стен до мелкого воровства на кухне, что ему казалось, что это место ему принадлежало, когда еще только закладывался первый камень крепости. Строители, возившиеся в выкопанной под фундамент яме, опустили этот камень, серый, грубо обтесанный, на отведенное ему место, и сказали: ну вот, начали – и славно, когда-нибудь придет сюда офицер второй ступени Ойнерат и останется доволен.
Ойнерат выехал за ворота и тряхнул головой – все закончилось, прошлое осталось за крепостной стеной, будущее ждало в Белваре, каким бы оно ни было. Он коленями пришпорил своего нового страуса – Опал, его любимец, так и не вернулся после погони за Эррином. Этот был поменьше, нести Ойнерата ему было тяжелее, но страус вскрикнул и побежал вперед по тракту, выбивая голенастыми ногами пыль.
Да, невеселым вышло возвращение Ойнерата в столицу, но все равно, как только он завидел городские стены из желтоватого камня, который в хмурую погоду приобретал оттенок мокрой шерсти, издалека видный дворцовый шпиль, громаду храма, его сердце забилось радостнее. Ойнерат преданно любил Белвар, он вырос в нем, успел узнать каждый закоулок, кроме совсем уж нищей окраины. В ближайшие ворота загоняли обоз, нагруженные тканями, сырами, зерном телеги медленно просачивались в город, и офицеру пришлось подождать. Ойнерат в нетерпении привставал на стременах, жадно втягивал воздух ноздрями – даже запах Белвара казался ему родным, даже ему он был рад, хотя назвать городские улицы благоуханными не смог бы даже льстец. Спутник Ойнерата, совсем молодой еще «берсерк», не разделял этой радости – он родился где-то в небольшом городке на юге, и для него Белвар не значил ничего, кроме долгой муштры и редкой возможности кинуть в кругу старых знакомых: а вот у нас, в столице…
- Шевелись, - прикрикнул Ойнерат, - не спи на ходу!
Обоз, наконец, втянулся в игольное ушко ворот и стал частью городской торговой жизни, а следом и Ойнерат подогнал свою птицу. Его мундир, выправка и грозный взгляд сделали свое дело – офицера Морога пропустили без помех, и Ойнерат въехал в город.
Он направил своего страуса по широкой мощеной улице к площади трех фонтанов, а попутно ревнивым взглядом осматривался: что изменилось? Заново замостили участок у самых ворот. Пожалуй, подновили здание ратуши. Точно, и стены сверкают свежей краской, и оконные переплеты другие – нашли время! Когда армии нужны деньги… Но раздражение Ойнерата быстро улеглось, до того радостно ему было видеть снова родные места. Когда он свел знакомство с приезжими из других частей страны, то ему всегда нравилось показывать новым друзьям Белвар: и не только красоты, но и любимые местечки, где можно было и повеселиться, и подраться. Впрочем, эти два слова для Ойнерата, как и для Аррина, тогда означали одно и то же, это Эррин был вечным миротворцем…
При мысли об Эррине Ойнерат нахмурился и быстрее погнал страуса к дому. «Берсерк» по имени Каддрат, негромко охнул за спиной – он привык больше ходить пешком, и поездка на курьерском страусе заставила его теперь страдать.
Когда Ойнерат натянул поводья перед особняком, окруженным высоким забором с коваными воротами, сердце у него поневоле пропустило удар. Когда ему приказали вернуться, он старательно отгонял от себя мысль о том, что скажет его отец, человек старой закалки. Никакой надежды на снисходительность Ойнерат не питал и сомневался, что отец послушает его оправдания. «Если ты допустил, чтобы с тобой случился позор, - значит, ты виноват!» - Ойнерат даже обернулся, чтобы убедиться, что строгий голос прогремел только в его мыслях. – «Раз какой-то лекарь сумел тебя провести, значит, даже у предателя ума больше, чем у тебя!»
Так или иначе, а идти было надо. Привратник, узнавший молодого господина, уже распахнул ворота, и Ойнерат заехал во двор под сень двух густых сосен. Садовые цветы и нежные деревца здесь в почете не были.
Он спешился и взбежал по ступенькам крыльца к широкой тяжелой двери, над которой был выбит знакомый Ойнерату с детства девиз «Гордость и верность». Ойнерат вздохнул, как перед прыжком в воду, взялся за тяжелое кольцо, заменявшее дверную ручку, и постучал трижды.
- Господин Ойнерат! Какая радость!
Открывшего дверь слугу Ойнерат помнил с самого детства и даже расчувствовался сам, увидев, как обрадовался старик.
- Здравствуй, Харрот, - сказал Ойнерат и скинул на руки слуге свой дорожный пропылившийся плащ. – Отец дома?
- Господин второй день отсутствует – поехал в Черные холмы.
Ойнерат постарался скрыть облегчение от этой новости. Черными холмами назывались владения их семьи на западе, небольшие, но приносящие доход. Время от времени отец навещал их, проверял состояние дел, давал взбучку нерадивым, награждал угодивших. Все это требовало времени, и Ойнерат мог еще поправить свои дела и уехать до отцовского возвращения.
- А ну-ка, Харрот, - улыбнулся он, - пойди и скажи моей матери, что я дома. Я пока пройду в малую гостиную.
Старик слуга пошел докладывать, а Ойнерат легко, как будто Морог наделил его еще и крыльями, поспешил в малую гостиную, и с удовольствием убедился, что здесь со времени его отъезда ничего не изменилось. Окна тут выходили на восток, поэтому после обеда в комнате становилось сумрачно, и до вечера редко кто из домашних проводил здесь время, пока не наступал вечер и не разводили огонь в камине. Здесь, среди стен, окрашенных в синий, в обтянутом синим же атласом кресле, под взглядом орла с гобелена над камином, любила работать мать Ойнерата, госпожа Фариэ. Подойдя к ее любимому креслу, Ойнерат убедился, что она не оставила привычки рукодельничать у окна. На столике рядом лежал кусок черного бархата, на котором были намечены тонкими белыми нитками очертания букв. Несколько из них были уже плотно вышиты красной нитью. «Истори…» - разобрал Ойнерат и понял: мать работала над обложкой для книги истории их рода.
- Онно, - позвал от дверей женский голос, и склонившийся над вышивкой Ойнерат выпрямился и в несколько быстрых шагов пересек комнату, чтобы обнять мать.
Говорили, что над госпожой Фариэ время не властно – и правда, ни одной серебряной нити не было в густых черных волосах, нежным оставался румянец, не теряли красоту ухоженные руки с длинными пальцами. Если бы она захотела, то могла бы надеть платье, оставшееся еще со времен до ее замужества. И синие ее глаза сверкали, как в юности, но теперь Ойнерат заметил тревогу в глазах матери, и он понимал, что был ее причиной.
- Здравствуй, мама, - сказал он, постаравшись, чтобы голос прозвучал непринужденно. – Вот я и вернулся.
- И вернулся неожиданно, - заметила Фариэ. - Если бы ты послал весточку и предупредил нас, мы бы устроили тебе достойную встречу.
«Да, и отец успел бы хорошенько наточить ножи, чтобы снять с меня шкуру», - подумал Ойнерат, а вслух произнес:
- Я и сам не знал заранее, когда меня вызовут в столицу. Вот и сорвался с места, как только получил предписание, а предупредить не успел. Но никакая торжественная встреча не обрадовала бы меня так, как то, что я снова в старом нашем доме! А после солдатской кухни любое блюдо от Кайята покажется совершенством, даже если он вдруг сойдет с ума и приготовит кашу.
- Бедный мой мальчик, - негромко засмеялась Фариэ и завела прядь волос, выбившуюся из прически сына, ему за ухо, - как же ты жил все это время, если стал таким неразборчивым. Но Кайят пока еще в здравом уме и уже знает о твоем приезде, так что, думаю, мы увидим на столе твои любимые блюда.
- Отлично! Но если так пойдет и дальше, скоро я стану таким же привередливым, как раньше, - тоже засмеялся Ойнерат.
- Ты строг к себе - или недооцениваешь, насколько капризным на самом деле может стать человек. Но я бы согласилась и на капризы, если бы ты решил остаться в родном доме подольше. Ты уже знаешь, сколько пробудешь в столице?
Сказав это, госпожа Фариэ опустилась в свое кресло и бросила на сына острый проницательный взгляд. Этот взгляд подсказал Ойнерату, что его отец не стал скрывать от жены истинное положение дел.
- Еще не знаю, мама, - как можно небрежнее произнес Ойнерат и сел в кресло напротив. Комнату уже наполнили сумерки, которые казались еще гуще среди синих стен и темной мебели, и Ойнерат стряхнул с пальцев огненный сгусток на дрова в камине, которые тут же занялись ровным пламенем. – Пока я получил предписание только прибыть в Белвар, а здесь сразу же отправился к вам. Конечно, мне нужно отчитаться перед начальством, прежде чем я смогу что-то тебе обещать.
- Да, Онно, на твоем месте я бы тоже ничего не обещала, - в голосе Фариэ звякнула сталь, но тут же сменилась шелком. – А мне остается только ждать, пока ты уладишь свои дела и скажешь, сколько продлится твой отпуск. Когда ты собираешься к Байхрату?
- Вряд ли у генерала сейчас найдется на меня время, мама, - пожал плечами Ойнерат. – У него достаточно дел и без того. Я отправлюсь в штаб завтра же с утра.
- Надеюсь, что не весь штаб занят настолько, чтобы продержать тебя у порога весь день. И тебе хватит времени, чтобы зайти в храм до вечера.
- В храм? – удивленно переспросил Ойнерат. – Зачем? То есть… я, конечно, собирался, но не в первый день, мы же можем…
- Прекрати мямлить, - отмахнулась Фариэ, - твоя мать еще не превратилась в безумную фанатичку. Однако у тебя есть причина навестить жрецов, кроме благодарности Морогу. Вот это принесли сегодня утром.
Она достала из-за узкого рукава не замеченный ранее Ойнератом лист, сложенный и запечатанный красным воском. Ойнерат разглядел в свете камина оттиск – круг с четырьмя зубцами, знак храма.
- Жрецы? – удивился Ойнерат и взял лист. Сквозь аромат духов матери пробивался сухой запах благовоний, сразу напоминающий о храмовых курильницах. – Что им от меня потребовалось?
- Посыльный не сказал. Передал письмо и сразу же ушел. Если бы ты не приехал, я бы переправила письмо в Хорог. Получается, что жрецы лучше меня знают, когда мой сын окажется дома.
- Мама, это просто совпадение, - раздраженно заявил Ойнерат и сорвал печать. – Я жрецам докладов не делаю и разрешения уехать у них не прошу!
Фариэ молчала, пока он разворачивал плотный желтый лист, но все-таки добавила, прежде чем он начал читать.
- Кто знает. В столице многое произошло, пока тебя не было.
- Неужели жрецы вспомнили, что идет война, и пошли вербоваться в войска? – усмехнулся Ойнерат и пробежал взглядом по первой строке «Офицеру второй ступени…», но был остановлен словами матери.
- Нет, но теперь они собрали свое войско.
Ойнерат поднял голову и посмотрел на мать, не веря своим ушам.
- Войско? Жрецы?!
Ему представился Верховный, в мундире, подпоясанном на объемистом брюшке, с неизменными кольцами на пальцах и с мечом у пояса забирающийся на боевую птицу. Птица даже в воображении отказывалась нести такую ношу и орала дурниной. Ойнерат невольно засмеялся, но Фариэ не разделила его веселья.
- Помолчи и послушай меня, Онно, - жестко сказала она. – Я ничего не буду говорить о том, в какое положение ты попал в Хороге. Об этом ты будешь беседовать с отцом, если он пожелает. Но если ты хочешь поправить свои дела и продолжить карьеру – не презирай жрецов! Сейчас они набирают силу. Я сама всегда ставила служение Морогу с мечом в руках выше служения в храме. Но теперь каждую неделю я прилежно хожу на службу, потому что не хочу давать в руки недоброжелателям никакого оружия против своего сына!
Она встала из кресла, выпрямилась, гордо подняв подбородок, на лице заплясали отблески огня из камина, и Ойнерат подумал, что такой ее и должен был увидеть отец в первый раз, когда Фариэ была еще офицером четвертой ступени и крепко держала в своем точеном кулаке десятку «саламандр». И даже сейчас: выправка, высокая прическа, словно шлем, еще бы сменить платье на броню…
Фариэ села обратно, мягко улыбнулась, и наваждение пропало. В кресле сидела женщина почтенных лет, хозяйка дома и мать, о битвах узнающая только из писем и разговоров.
- Прости меня, дорогой, - сказала Фариэ сыну, застывшему на своем месте со сжатыми кулаками, - я волнуюсь. Но прошу тебя: отнесись серьезно к этому письму. Если нужно, поговори со жрецами, не показывай, что считаешь себя достойнее их, узнай, что им нужно. Теперь храм вмешивается в дела, которые раньше его не касались. Братья Морога, как они себя называют, заявляют, что могут судить за преступления…
Ойнерат, которому уже начало передаваться беспокойство матери, при этих словах расслабился. Если жрецам взбрело в голову изображать правосудие и карать преступников за кражу курицы или подделку денег, то его это не касается. Он не преступник. А судить его могут только как офицера Морога, и храм не может совать в дела воинов свой нос. Он пробежался по тексту письма – офицера второй ступени желали видеть в храме для беседы.
- Если это тебя так волнует, мама, - сказал Ойнерат и закинул ногу на ногу, - я, конечно, сделаю, как ты просишь. Поговорю с ними и даже сделаю вид, что мне это доставляет удовольствие.
- Вот и славно, Онно, - улыбнулась Фариэ. – Но хватит об этом, ты, должно быть, устал с дороги. Твоя комната готова. Отдохни перед ужином, и приготовься рассказывать: мне не терпится узнать новости.
На следующий день Ойнерат, злой, как будто его укусил шершень, широко шагал к храму. В этот раз солнце вышло из-за облаков и нещадно палило, и в своем темном мундире офицер чувствовал себя птицей, из которой варят суп. Длинные волосы неприятно липли к мокрой шее, на лбу блестели капли пота, к щекам прилила кровь, но последнее объяснялось не столько жарой, сколько приемом, который устроили ему в штабе.
Генерал не принял его. Когда Ойнерат говорил матери о том, что предвидит такой исход, втайне он все же надеялся на то, что все будет иначе. Он рассчитывал отчитаться перед Байхратом и, если и не восстановить свои прежние позиции, то хотя бы определить свою дальнейшую судьбу. Но и этого ему не удалось. Штабной, сухой, усатый, похожий на какое-то насекомое, с равнодушием и, как показалось Ойнерату, злорадством повторял раз за разом, что генерал очень занят и принять его не может. Получал ли он письменный доклад офицера? Разумеется. Читал ли? Кто знает, он не докладывается. За то время, которое Ойнерат пробыл в штабе, он извелся, несколько раз мимо него проходили более удачливые посетители, на которых у генерала время было. Ойнерат мялся, ждал, скрипел зубами; он хотел бы размазать наглого штабного по стенке, удерживало только нежелание марать руки и понимание, что после этого оправдаться перед генералом будет еще труднее. Но когда время уже подошло к обеду, Ойнерат понял, что не может больше оставаться там, где каждый, как ему казалось, знал о его промахе и втайне смеялся над ним. «Ничего, и вас однажды мордой в дерьмо макнут», - думал он, когда очередной молодой офицер проходил в тяжелые двери, чтобы предстать перед Байхратом. – «Понюхаете жизнь еще…»
Наконец, он ушел, не в силах больше выносить ожидание и чужие взгляды, и решил, раз уже этот день все равно не задался, выполнить данное матери обещание и сходить в храм для беседы, хотя до сих пор не понимал, зачем понадобился жрецам. Но даже если он относился к страхам матери снисходительно и согласился с ней только для того, чтобы успокоить, он не мог не заметить, что больше жрецов стало на улицах. Раньше Ойнерат редко замечал их – тихие тени в черных робах, всегда постно держащие глаза долу. Теперь же их стало больше, и среди них попадались широкоплечие рослые служители, глядящие прямо перед собой. Один такой едва не толкнул Ойнерата плечом. Ойнерат бросил на него гневный взгляд, и брат Морога отступил в сторону и кротко опустил глаза.
Храм вырос перед Ойнератом – громадный, сложенный из темного гладкого камня, распахнувший массивные двери для верующих. «Если бы эти двери захлопнулись», - подумал Ойнерат, - «внутри можно было бы долго держать осаду не хуже, чем в крепости». Таким и должен был быть храм бога-воителя, не похожим на изящные вытянутые ввысь альдарские храмы или резные деокадийские башни.
Ойнерат шагнул в полумрак и прохладу, пахнущую благовониями из степных трав, но не успел он склонить голову перед изображением Морога, как к нему бесшумно подошел невысокий жрец, чьего лица почти не было видно из-под капюшона, только острый подбородок и изогнутые в улыбке губы.
- Офицер Ойнерат? Брат Халлат велел мне проводить вас к нему.
Почему-то он не призвал, как обычно, благословение Морога на Ойнерата, но тому не хотелось об этом задумываться. Ойнерат хотел поскорее покончить с этим разговором, чтобы с чистой совестью рассказать об этом матери, и уйти.
- Идемте, - сказал он.
Жрец кивнул и повел Ойнерата за статую Морога, за которой находилась узкая дверь. Ойнерат никогда не задумывался, что находится в части храма, куда не пускали прихожан. Теперь же он увидел узкий коридор, расходящийся в обе стороны от входа, и ряд дверей. В конце коридора справа начиналась витая лестница.
- Здесь что же, живут жрецы? – спросил Ойнерат.
- Только некоторые, - ответил его проводник, - у большинства есть дома в городе.
Больше Ойнерат ни о чем не спрашивал, и они пошли к лестнице, после чего жрец сделал знак, предлагая офицеру подниматься первым. Ойнерат пошел вперед, когда к звуку их шагов, который нарушал тишину этого места, добавились чужие шаги, шарканье и чей-то негромкий стон.
Ойнерат нахмурился и взбежал еще на пролет выше. Картина, открывшаяся ему, едва не заставила его брезгливо отшатнуться. Двое высоких жрецов тащили под руки по лестнице человека без лица. Точнее, лицо у него было, но вспухшее и так густо покрытое синяками, ссадинами и запекшейся кровью, что больше походило на скомканную тряпку. Идти несчастный не мог, его волочили вперед, а он только елозил ногами по ступеням и беспомощно тряс седой головой. Ойнерат посторонился, чтобы пропустить всех троих, и тут избитый старик поднял на него взгляд единственного глаза – второй так заплыл, что не открывался. В его чертах, а главное, в этом взгляде Ойнерату почудилось что-то знакомое.
- Оггот?! – неверяще спросил он.
Старик открыл рот с обломками зубов, чтобы что-то сказать, но только бессильно застонал, и его сопровождающие поволокли его вниз. Однако Ойнерат был почти уверен, что только что увидел лекаря из Хорога.
- Что с ним сделали? За что?! – набросился Ойнерат на своего проводника, опомнившись. Тот сложил ладони перед грудью.
- Здесь я не могу вам ничего сказать, офицер. Брат Халлат может ответить на ваши вопросы. Вам не стоило видеть того, что вы только что увидели.
Несмотря на эти слова, у Ойнерата сложилось впечатление, что вся эта сцена была подстроена заранее и зверски избитого лекаря показали ему нарочно. «Пугают?» - мрачно думал он, поднимаясь дальше и стиснув кулаки. – «Ничего, им это не удастся. Не каким-то храмовым крысам пугать боевого офицера!»
Они поднялись высоко – в одну из четырех храмовых башен, стоящих, как бастионы, по углам. Проводник распахнул перед Ойнератом тяжелую окованную железом дверь и скрылся так быстро, словно растворился где-то в тенях. Ойнерат поправил меч на поясе и шагнул внутрь.
После встречи на лестнице он не удивился бы, если бы увидел пыточную, освещаемую только огнем, на котором раскалялось железо, и с развешанными по стенам разнообразными палаческими приспособлениями. Однако ничего этого не было. Сперва он вообще ничего не увидел, потому что в лицо ему хлынул свет, который показался Ойнерату после полумрака коридоров ослепительным. Моргнув, он различил высокое окно, в которое врывались солнечные лучи, а возле окна сухопарую фигуру в красной мантии, каких на памяти Ойнерата жрецы не носили. Человек у окна развернулся, и Ойнерат увидел худое лицо, на которое аскетизм наложил отпечаток суровости, обтянутое желтой кожей. На этом лице горели умные черные глаза. После Ойнерат различил и морщины на лбу, и дряблую шею, и складки у рта – брату Халлату было уже за шестьдесят, но эти глаза горели молодым блеском, ни годы, ни соблюдение строгих храмовых правил не смогли погасить их.
- Вы писали мне, - Ойнерат справедливо рассудил, что перед ним отправитель письма, - и я пришел по вашей просьбе.
- Офицер Ойнерат, - Халлат шагнул навстречу гостю. Голос у него оказался приятным и звучным, без старческого дребезжания. – Не передать словами, как я рад вас видеть. Не хотите ли выпить? Брат Майхей как раз заваривает свежую порцию трав.
Ойнерат только тут обратил внимание на еще двух жрецов в комнате. Один из них, совсем еще мальчик, и в самом деле хлопотал над чашками, другой, постарше, сидел за столом и что-то писал. Ойнерат удивился, когда увидел на голове мальчика пробивающиеся тупые рожки. Ему бы не в жрецам, а к солдатам, в школу войны! При мысли о храмовом отваре у Ойнерата свело скулы.
- Благодарю, - ответил он, - но пить я не хочу.
- Молодость, - вздохнул Халлат, - Когда-то и я мог пробежать наверх по крутой лестнице, не задохнувшись. Однако присаживайтесь, офицер. В ногах правды нет.
Ойнерат опустился в кресло, слишком жесткое, словно мастер не хотел подарить покупателям своей мебели хоть каплю удобства.
- О чем вы хотели поговорить, почтенный брат? – спросил он в надежде, что Халлат не станет держать его здесь долго. Однако тот как будто и не торопился переходить к цели своего приглашения.
- Вы никогда здесь не были, верно? Должно быть, даже и не задумывались о предназначении этих башен. А между тем, отсюда, - жрец сделал широкий жест в сторону окна, - сам Морог обозревает подвластные ему просторы.
Ойнерат нахмурился. Как и всякий харрат, он знал, что иногда Морог являет себя людям, однако в этом ему помогала королева. Никто не мог сказать, что видел воплощение Морога каким-либо еще, но Ойнерат не мог поручиться, что этого не было – он никогда не слушал жрецов слишком внимательно.
- То есть, Морог может находиться здесь? – переспросил он. – В этой комнате?
- Не нужно так буквально понимать эти слова, - улыбнулся Халлат, показав крепкие желтые зубы. – Глаза Морога – это мы. Я, Гаргат, даже юный Майхей – все мы сейчас стали глазами Морога, так же, как вы стали одной из его рук, когда выбрали военное поприще.
Ойнерат заскучал. Его не интересовали самовосхваления жрецов, да и сравнение его покоробило – он никогда не думал о себе, как о чьей-то руке, пусть даже это была бы рука бога. Он, офицер Ойнерат, предпочитал быть целым человеком. Однако из вежливости он кивнул.
- Вам неинтересно, верно? – проницательно спросил его Халлат. – Вы думаете: когда же этот старый дурак закончит говорить и я смогу уйти отсюда, - верно? А знаете, о чем думаю я?
- Не имею представления, - холодно сказал Ойнерат.
- А я думаю: очень жаль, если у такого молодого талантливого офицера снимут голову за отступничество.
Нелепость этих слов так поразила Ойнерата, что он не принял их всерьез.
- О чем вы говорите? – воскликнул он. – Я не отступник и никогда им не был.
- Неужели? – голос жреца вдруг потерял свою приятную окраску. Он остался таким же звучным, но при этом от него Ойнерата передергивало, будто рядом кто-то водил когтем по стеклу. – А разве не вы, офицер Ойнерат, командовали Хорогом? И разве не оттуда с вашего попустительства сбежал предатель Эррин? А может, не с попустительства, а с согласия?!
Лицо Ойнерата налилось кровью. Он ждал этих вопросов, когда возвращался в Белвар, он заранее готовился отвечать на них, но не в такой обстановке и не этому человеку, которого он даже не уважал. Своими словами жрец разворошил осиное гнездо.
- Довольно, - сказал Ойнерат и поднялся на ноги, ноздри его раздувались, руки сами сжимались в кулаки. – Если вы позвали меня сюда, чтобы оскорблять, я этого не позволю. Я ухожу.
Он развернулся и пошел к двери, однако дорогу ему преградил брат Халлат, который мгновенно пересек комнату и встал в дверном проеме.
- Не раньше, чем ответите на мои вопросы, офицер, - сказал он и снова растянул свои сухие темные губы в улыбке.
Впоследствии Ойнерат говорил себе, что просто хотел напугать старика. Просто припугнуть, чтобы тот отошел с дороги и дал ему покинуть башню. Но, так или иначе, он замахнулся на Халлата, замахнулся рукой, между пальцами которой уже занимался огонь, и в бешенстве рявкнул: «Прочь!»
Халлат не испугался и не отступил. Наоборот, он шагнул навстречу разгневанному Ойнерату и морщинистой лапкой перехватил запястье офицера.
Огонь погас, так и не успев разгореться. Ливень залил костер. Ойнерат тупо уставился на свою руку, которая отказывалась повиноваться. И сразу же почувствовал резкую боль и пронзительный холод под сердцем, как будто его проткнули сосулькой. «Нож, - подумал он, - старый хрен ударил меня ножом». Он кинул взгляд вниз, но не увидел торчащей из груди рукояти, как ожидал, нет, его тело было цело, а боль все ширилась. Хуже того, Ойнерат почувствовал пустоту, словно из него вырезали заживо кусок, и эту дыру в теле уже не получалось ничем заполнить. Он еще раз попытался призвать пламя, но новый приступ боли заставил его вскрикнуть и скорчиться. Халлат отпустил его, и Ойнерат сумел удержаться на ногах. Он смотрел дикими глазами на комнату, на забившегося в угол мальчишку, на второго жреца, который так и не оставил свои записи, и только на Халлата он взглянуть не мог. Сосущая пустота внутри никуда не делась, и, ощущая ее, Ойнерат хотел скулить от ужаса.
- Сядь, мальчишка, - велел ему Халлат. И Ойнерат слепо шагнул назад, нащупал подлокотники кресла и рухнул в него.
- Вот так и все вы, - с презрением, которое раньше возмутило бы офицера, а теперь даже не дошло до его сознания, сказал жрец и отошел от двери. – Вы пользуетесь тем, что дано вам из милости, а сами думаете, что все это принадлежит вам самим. Что вы достойны этого! Вы, солдаты, офицеры, смотрите свысока на жрецов, которые смиренно просят у бога милости для себя и других. Конечно, у вас же есть дарованная сила! И в ваши скудные умы не приходит мысль о том, что подаренное могут и забрать обратно. Что сам Морог может потребовать свой дар у тех, кто отошел от него и забыл о благодарности. И как вы раскаиваетесь потом!
Ойнерат коротко и часто дышал, слыша едва одно слово из трех, однако чувство пустоты понемногу стало отступать, и дышать становилось легче. Ойнерат не мог осознать, что кто-то способен потребовать принадлежащую ему силу. Конечно, он твердо знал, что она дарована ему Морогом – это знали все – но ему не приходило в голову, что это можно… забрать. Это все равно что отдать руку или ногу… да что там, сердце из груди вырвать, на блюдо бросить! Хребет сломать. Однако выходило, что на самом деле это возможно, и худой человек с желтым лицом мог просто вынуть из него саму суть.
- Вы… всегда это могли? – разлепил губы Ойнерат. Стало тихо, только скрипело перо второго жреца. «Как он может заниматься своей писаниной здесь, когда со мной… когда меня…»
- Морог дал мне эту силу, когда ему было угодно, - сухо сказал Халлат и снова стал вежлив, но Ойнерат видел кромешный ужас, который принял облик старца в красном одеянии. – Вернемся к нашим вопросам, офицер. Можете отвечать коротко. Предатель Эррин был вашим другом?
- Да. То есть, раньше был, но потом…
- Он и раньше высказывал отступнические мысли?
- Нет.
- Нет?
- Не помню, - выдохнул Ойнерат. Ледяной кулак все еще сжимал легонько его сердце, и Ойнерату не хотелось проверять, что будет, если он сожмется сильнее.
- И он никогда не говорил ничего подозрительного о боге? О королеве, о храме?
О храме и жрецах ходило немало шуток, которыми пересыпали все, и Эррин, быть может, даже меньше других, но упоминать это не годилось. Вдруг покои в Хороге появились перед глазами Ойнерата, а вместе с ними его друг, который сердился, требовал…
- Однажды он отзывался скверно о жрецах. Требовал, чтобы они не проповедовали у раненых, которых он лечил.
- Так-так… лечил силой, которой получил у Морога, а сам гнал его смиренных слуг… Я уже говорил с одним стариком, который осмеливался клеветать на храм. А он тоже был лекарем. Змеиное кубло вы развели в Хороге!
- Но я отказал! – Ойнерат выкрикнул бы это, но у него получился рваный выдох. – Я сказал Эри… Эррину, что жрецы могут находиться в крепости!
- Это делает вам честь, - голос Халлата на миг потеплел, но следующие слова он произнес снова резко. – О чем предатель говорил с пленным альдарцем?
- О пустяках. Погода, природа… В какую-то свою игру они играли.
- Вы при этом присутствовали?
- Нет. При мне из этого альдарца было двух слов не выжать.
- И вам не казалось странным, что с вами пленник молчит, а с вашим другом подолгу разговаривает?
- Нет. Эррин всегда хорошо сходился с людьми. Такой характер.
- Втирался в доверие, значит… - Халлат чуть улыбнулся, и Ойнерат почувствовал, как рука на его сердце медленно разжимает пальцы. – Что же, я вам верю, офицер. Вы стали жертвой коварства хитроумного злоумышленника. Должно быть, вам было трудно представить, что он способен на такую подлость. Он, кажется, маринер?
- Нет, - Ойнерат глубоко вздохнул. Темная туча, повисшая у него над головой, так и не поразила его молнией и медленно таяла. Он все сделал правильно, он не совершил непоправимой ошибки. Теперь, когда опасность осталась позади, он стал многословен и радостен. – Он никогда не был маринером. Его отец и брат – да, а ему не досталось.
- Ах да, брат, - Халлат сложил шатром кончики пальцев. – Аррин, кажется. Говорили, что вы были дружны?
- Да.
- А за этим Аррином вы не замечали никогда ни противных Морогу поступков, ни разговоров?
- Нет, - недоуменно ответил Ойнерат. Привычки Аррина лезть в драку и рисковать и его слабость к женщинам были скорее угодны Морогу, чем наоборот.
- Нет?
Ойнерату стало неуютно, он снова ощутил жесткость кресла и вспомнил холод около сердца. Халлат явно подталкивал его к нужному ответу, но что поделать, если Ойнерат не мог вспомнить за Аррином ничего, что делало бы его отступником? С другой стороны, они ведь не были вместе все время, может, за его спиной Аррин, как его брат, готовился предать, а Ойнерат ничего не замечал?
- Нет. Не знаю. Может быть, - выдавил из себя Ойнерат.
- Вот как… - брат Халлат прожигал его своими черными глазами, и Ойнерату казалось, что старый жрец видит его сомнения. – А между тем этот самый Аррин пропал. Ушел на задание и не вернулся. И тела не нашли, хотя его люди четко указали место последней их стычки с деокадийцами.
- Может, он в плену? Или все-таки мертв? Не мог же он!.. – воскликнул Ойнерат. Образ Аррина воскрес в его памяти – вот он произносит тост за королеву и за подвиги, вот сияет от радости, закончив школу войны… Все слова Халлата вдруг показались офицеру чушью, оплетшими его тенетами, как будто из полумрака он вышел на яркий свет. Вдруг он понял смысл сказанного: Аррин был мертв или в плену, - и сглотнул, чтобы избавиться от комка в горле. Все их разногласия и мелкие стычки были забыты.
- Не мог? – переспросил Халлат. – Вас один из этой семьи уже обвел вокруг пальца, а вы говорите, что он не мог предать?! И вы готовы ручаться головой, что этот самый Аррин не отступник?
Кулак снова стиснул сердце Ойнерата. Свет померк. Аррин не мог… но он всегда был своеволен. Что, если он решил, что отступником добьется больше? А может, эти два брата в самом деле водили его за нос, а он-то помог им устроиться в столице, он принимал их в доме родителей!
- Я не знаю, - пробормотал он. – Я просто сказал, что ничего такого не слышал.
Лицо Аррина померкло в его сознании. Ойнерат почувствовал, что сделал что-то непоправимое – он сам не знал, что, ведь он не солгал, - но менять это было уже поздно, слово было сказано.
- Я вам верю, - повторил Халлат, но почему-то на этот раз Ойнерату не стало легче. – Уверен, что вы доблестный воин Морога. И вы себя еще покажете. Но не забывайте, кто стоит над всеми нами. И помните, что Морог знает обо всех наших словах и поступках, и верных он награждает, а отступников – карает жестоко.
- Я помню об этом, почтенный брат, - выдохнул Ойнерат.
- Ступайте, офицер. Мы и так потратили много вашего и моего времени. Спасибо вам за этот разговор, думаю, мы оба его запомним. Благослови вас Морог.
Ойнерат поднялся, коротко поклонился и вышел на лестницу, стараясь ступать прямо. Когда дверь за ним закрылась, Халлат поморщился.
- Майхей, налей мне новую чашку. После бесед с этими твердоголовыми офицерами меня всегда мучает жажда. Гаргат, ты все записал? Отлично… Сегодня же я пойду с этим к Верховному. Его давно беспокоила самостоятельность маринеров…
Ойнерат не помнил, как спустился по лестнице и вышел в открытую для всех часть храма. Вместо того чтобы сразу поспешить на улицу под щедрое солнце, он опустился на скамью и запустил руки в волосы, сжал голову, словно боялся, что мысли разорвут ее изнутри. Голова болела так, словно ее ударили поленом. Статуя Морога взирала на него сверху. Постепенно, водоворот мыслей стихал, и осознание приходило к Ойнерату. Как же глуп он был! Он пользовался силой, не размышляя, не понимая ее источника и природы. Он повторял заученные с детства слова, но не вникал в их смысл. Но брат Халлат открыл ему глаза. Как же мудры те, кто наблюдают за ними, воистину они глаза и уши Морога, а он смеялся над ними! Но ничего. Он оступился, но он молод, силен и пока прощен, он еще сможет все поправить. Офицер Ойнерат станет карающей рукой бога. И ни один предатель не уйдет от удара этой руки.
Прослушать или скачать Алексей Рыбников Тема охотника бесплатно на Простоплеер
Облака складывались в лицоОблака складывались в лицо. Белый перистый пух над высоким шишковатым лбом. Две плотные тучки – набрякшие под глазами мешки. Просвет между облаками – кривой провал рта. Вместо носа тоже провал, как будто небесный старик перенес дурную болезнь. И единственный глаз – просвечивающий сквозь тучи круг солнца. Под его пылающим взглядом Ойнерат возвращался в родной Белвар.
Возвращение выходило невеселым – Ойнерат не представлял, что ждет его в столице; будущее, которое еще недавно казалось ярким и прекрасным, теперь выглядело беспросветным. О покровительстве Байхрата можно было и не мечтать, что до Аламата, то Ойнерат мог только надеяться, что хитроумный советник о нем забыл, но эта надежда была хрупкой, как птичья кость.
Но все-таки он был рад вернуться домой. Последние недели в Хороге были невыносимы. Наверху, казалось, о нем позабыли вовсе – сперва это радовало, потому что давало передышку, но, не получая известий и новых указаний день за днем, Ойнерат извелся. Его место в крепости занял офицер годом младше, и при каждой встрече он всем своим видом показывал, что помнит об ужасной ошибке своего предшественника, и уж он-то подобного промаха не допустит никогда.
При третьей встрече Ойнерат не выдержал.
- Если вы сомневаетесь, что я способен исполнять свой долг офицера, - сказал он сквозь зубы, - можете проверить это в честном поединке. Сразу станет ясно, кто здесь на что способен.
Ответ был быстр и убийственен.
- Я бы не отказался проверить это, - собеседник Ойнерата был на голову его ниже и был вынужден смотреть снизу вверх, но это не мешало ему задирать нос, - но не имею возможности. Я, знаете ли, комендант Хорога, и мне нужно сосредоточиться на благополучии крепости и состоянии ее войск. И поединок, который вы так любезно предлагаете, в военное время преступен!
Во взгляде нового коменданта Ойнерату почудилось злорадство. «Я, может, драконов не убивал, но и пленники с предателями у меня не убегают», - говорил этот взгляд.
Далию Ойнерат очень быстро удалил от себя – она все пыталась его жалеть, смотрела сочувственно коровьими глазами, вздыхала, готовила его любимые блюда, как будто он был мальчиком, которого можно утешить сладостями. Ойнерат не выносил жалости. Ни в каком виде. Он думал, что Далия быстро найдет, к кому прибиться. Правда, он слышал, что она так ни с кем и не сошлась, пожал плечами и тут же выкинул бывшую любовницу из головы.
Поэтому, когда Ойнерат получил, наконец, предписание вернуться в Белвар, он вздохнул с облегчением, и даже воздух показался ему чище и слаще, как будто до этого он был скован железным обручем, не позволявшим вдохнуть. В тот же день он распорядился доставить свои вещи, которых и было-то немного, домой в столицу, а сам в сопровождении одного бойца выехал в Белвар.
Только один раз он почувствовал сожаление, когда выезжал из распахнутых ворот крепости на тракт. И разум, и чувства подсказывали ему, что Хорога он больше не увидит никогда, а между тем Ойнерат за несколько месяцев привык считать Хорог своим детищем. Здесь он впервые получил в руки настоящее дело, здесь под его началом ходили опытные бойцы, и здесь он поразил дракона – подвиг, который с ним мог разделить только королевский советник, который, как всем известно, в одном шаге от бога. Ойнерат так вник в дела Хорога, в заботы обо всем, от укрепления стен до мелкого воровства на кухне, что ему казалось, что это место ему принадлежало, когда еще только закладывался первый камень крепости. Строители, возившиеся в выкопанной под фундамент яме, опустили этот камень, серый, грубо обтесанный, на отведенное ему место, и сказали: ну вот, начали – и славно, когда-нибудь придет сюда офицер второй ступени Ойнерат и останется доволен.
Ойнерат выехал за ворота и тряхнул головой – все закончилось, прошлое осталось за крепостной стеной, будущее ждало в Белваре, каким бы оно ни было. Он коленями пришпорил своего нового страуса – Опал, его любимец, так и не вернулся после погони за Эррином. Этот был поменьше, нести Ойнерата ему было тяжелее, но страус вскрикнул и побежал вперед по тракту, выбивая голенастыми ногами пыль.
Да, невеселым вышло возвращение Ойнерата в столицу, но все равно, как только он завидел городские стены из желтоватого камня, который в хмурую погоду приобретал оттенок мокрой шерсти, издалека видный дворцовый шпиль, громаду храма, его сердце забилось радостнее. Ойнерат преданно любил Белвар, он вырос в нем, успел узнать каждый закоулок, кроме совсем уж нищей окраины. В ближайшие ворота загоняли обоз, нагруженные тканями, сырами, зерном телеги медленно просачивались в город, и офицеру пришлось подождать. Ойнерат в нетерпении привставал на стременах, жадно втягивал воздух ноздрями – даже запах Белвара казался ему родным, даже ему он был рад, хотя назвать городские улицы благоуханными не смог бы даже льстец. Спутник Ойнерата, совсем молодой еще «берсерк», не разделял этой радости – он родился где-то в небольшом городке на юге, и для него Белвар не значил ничего, кроме долгой муштры и редкой возможности кинуть в кругу старых знакомых: а вот у нас, в столице…
- Шевелись, - прикрикнул Ойнерат, - не спи на ходу!
Обоз, наконец, втянулся в игольное ушко ворот и стал частью городской торговой жизни, а следом и Ойнерат подогнал свою птицу. Его мундир, выправка и грозный взгляд сделали свое дело – офицера Морога пропустили без помех, и Ойнерат въехал в город.
Он направил своего страуса по широкой мощеной улице к площади трех фонтанов, а попутно ревнивым взглядом осматривался: что изменилось? Заново замостили участок у самых ворот. Пожалуй, подновили здание ратуши. Точно, и стены сверкают свежей краской, и оконные переплеты другие – нашли время! Когда армии нужны деньги… Но раздражение Ойнерата быстро улеглось, до того радостно ему было видеть снова родные места. Когда он свел знакомство с приезжими из других частей страны, то ему всегда нравилось показывать новым друзьям Белвар: и не только красоты, но и любимые местечки, где можно было и повеселиться, и подраться. Впрочем, эти два слова для Ойнерата, как и для Аррина, тогда означали одно и то же, это Эррин был вечным миротворцем…
При мысли об Эррине Ойнерат нахмурился и быстрее погнал страуса к дому. «Берсерк» по имени Каддрат, негромко охнул за спиной – он привык больше ходить пешком, и поездка на курьерском страусе заставила его теперь страдать.
Когда Ойнерат натянул поводья перед особняком, окруженным высоким забором с коваными воротами, сердце у него поневоле пропустило удар. Когда ему приказали вернуться, он старательно отгонял от себя мысль о том, что скажет его отец, человек старой закалки. Никакой надежды на снисходительность Ойнерат не питал и сомневался, что отец послушает его оправдания. «Если ты допустил, чтобы с тобой случился позор, - значит, ты виноват!» - Ойнерат даже обернулся, чтобы убедиться, что строгий голос прогремел только в его мыслях. – «Раз какой-то лекарь сумел тебя провести, значит, даже у предателя ума больше, чем у тебя!»
Так или иначе, а идти было надо. Привратник, узнавший молодого господина, уже распахнул ворота, и Ойнерат заехал во двор под сень двух густых сосен. Садовые цветы и нежные деревца здесь в почете не были.
Он спешился и взбежал по ступенькам крыльца к широкой тяжелой двери, над которой был выбит знакомый Ойнерату с детства девиз «Гордость и верность». Ойнерат вздохнул, как перед прыжком в воду, взялся за тяжелое кольцо, заменявшее дверную ручку, и постучал трижды.
- Господин Ойнерат! Какая радость!
Открывшего дверь слугу Ойнерат помнил с самого детства и даже расчувствовался сам, увидев, как обрадовался старик.
- Здравствуй, Харрот, - сказал Ойнерат и скинул на руки слуге свой дорожный пропылившийся плащ. – Отец дома?
- Господин второй день отсутствует – поехал в Черные холмы.
Ойнерат постарался скрыть облегчение от этой новости. Черными холмами назывались владения их семьи на западе, небольшие, но приносящие доход. Время от времени отец навещал их, проверял состояние дел, давал взбучку нерадивым, награждал угодивших. Все это требовало времени, и Ойнерат мог еще поправить свои дела и уехать до отцовского возвращения.
- А ну-ка, Харрот, - улыбнулся он, - пойди и скажи моей матери, что я дома. Я пока пройду в малую гостиную.
Старик слуга пошел докладывать, а Ойнерат легко, как будто Морог наделил его еще и крыльями, поспешил в малую гостиную, и с удовольствием убедился, что здесь со времени его отъезда ничего не изменилось. Окна тут выходили на восток, поэтому после обеда в комнате становилось сумрачно, и до вечера редко кто из домашних проводил здесь время, пока не наступал вечер и не разводили огонь в камине. Здесь, среди стен, окрашенных в синий, в обтянутом синим же атласом кресле, под взглядом орла с гобелена над камином, любила работать мать Ойнерата, госпожа Фариэ. Подойдя к ее любимому креслу, Ойнерат убедился, что она не оставила привычки рукодельничать у окна. На столике рядом лежал кусок черного бархата, на котором были намечены тонкими белыми нитками очертания букв. Несколько из них были уже плотно вышиты красной нитью. «Истори…» - разобрал Ойнерат и понял: мать работала над обложкой для книги истории их рода.
- Онно, - позвал от дверей женский голос, и склонившийся над вышивкой Ойнерат выпрямился и в несколько быстрых шагов пересек комнату, чтобы обнять мать.
Говорили, что над госпожой Фариэ время не властно – и правда, ни одной серебряной нити не было в густых черных волосах, нежным оставался румянец, не теряли красоту ухоженные руки с длинными пальцами. Если бы она захотела, то могла бы надеть платье, оставшееся еще со времен до ее замужества. И синие ее глаза сверкали, как в юности, но теперь Ойнерат заметил тревогу в глазах матери, и он понимал, что был ее причиной.
- Здравствуй, мама, - сказал он, постаравшись, чтобы голос прозвучал непринужденно. – Вот я и вернулся.
- И вернулся неожиданно, - заметила Фариэ. - Если бы ты послал весточку и предупредил нас, мы бы устроили тебе достойную встречу.
«Да, и отец успел бы хорошенько наточить ножи, чтобы снять с меня шкуру», - подумал Ойнерат, а вслух произнес:
- Я и сам не знал заранее, когда меня вызовут в столицу. Вот и сорвался с места, как только получил предписание, а предупредить не успел. Но никакая торжественная встреча не обрадовала бы меня так, как то, что я снова в старом нашем доме! А после солдатской кухни любое блюдо от Кайята покажется совершенством, даже если он вдруг сойдет с ума и приготовит кашу.
- Бедный мой мальчик, - негромко засмеялась Фариэ и завела прядь волос, выбившуюся из прически сына, ему за ухо, - как же ты жил все это время, если стал таким неразборчивым. Но Кайят пока еще в здравом уме и уже знает о твоем приезде, так что, думаю, мы увидим на столе твои любимые блюда.
- Отлично! Но если так пойдет и дальше, скоро я стану таким же привередливым, как раньше, - тоже засмеялся Ойнерат.
- Ты строг к себе - или недооцениваешь, насколько капризным на самом деле может стать человек. Но я бы согласилась и на капризы, если бы ты решил остаться в родном доме подольше. Ты уже знаешь, сколько пробудешь в столице?
Сказав это, госпожа Фариэ опустилась в свое кресло и бросила на сына острый проницательный взгляд. Этот взгляд подсказал Ойнерату, что его отец не стал скрывать от жены истинное положение дел.
- Еще не знаю, мама, - как можно небрежнее произнес Ойнерат и сел в кресло напротив. Комнату уже наполнили сумерки, которые казались еще гуще среди синих стен и темной мебели, и Ойнерат стряхнул с пальцев огненный сгусток на дрова в камине, которые тут же занялись ровным пламенем. – Пока я получил предписание только прибыть в Белвар, а здесь сразу же отправился к вам. Конечно, мне нужно отчитаться перед начальством, прежде чем я смогу что-то тебе обещать.
- Да, Онно, на твоем месте я бы тоже ничего не обещала, - в голосе Фариэ звякнула сталь, но тут же сменилась шелком. – А мне остается только ждать, пока ты уладишь свои дела и скажешь, сколько продлится твой отпуск. Когда ты собираешься к Байхрату?
- Вряд ли у генерала сейчас найдется на меня время, мама, - пожал плечами Ойнерат. – У него достаточно дел и без того. Я отправлюсь в штаб завтра же с утра.
- Надеюсь, что не весь штаб занят настолько, чтобы продержать тебя у порога весь день. И тебе хватит времени, чтобы зайти в храм до вечера.
- В храм? – удивленно переспросил Ойнерат. – Зачем? То есть… я, конечно, собирался, но не в первый день, мы же можем…
- Прекрати мямлить, - отмахнулась Фариэ, - твоя мать еще не превратилась в безумную фанатичку. Однако у тебя есть причина навестить жрецов, кроме благодарности Морогу. Вот это принесли сегодня утром.
Она достала из-за узкого рукава не замеченный ранее Ойнератом лист, сложенный и запечатанный красным воском. Ойнерат разглядел в свете камина оттиск – круг с четырьмя зубцами, знак храма.
- Жрецы? – удивился Ойнерат и взял лист. Сквозь аромат духов матери пробивался сухой запах благовоний, сразу напоминающий о храмовых курильницах. – Что им от меня потребовалось?
- Посыльный не сказал. Передал письмо и сразу же ушел. Если бы ты не приехал, я бы переправила письмо в Хорог. Получается, что жрецы лучше меня знают, когда мой сын окажется дома.
- Мама, это просто совпадение, - раздраженно заявил Ойнерат и сорвал печать. – Я жрецам докладов не делаю и разрешения уехать у них не прошу!
Фариэ молчала, пока он разворачивал плотный желтый лист, но все-таки добавила, прежде чем он начал читать.
- Кто знает. В столице многое произошло, пока тебя не было.
- Неужели жрецы вспомнили, что идет война, и пошли вербоваться в войска? – усмехнулся Ойнерат и пробежал взглядом по первой строке «Офицеру второй ступени…», но был остановлен словами матери.
- Нет, но теперь они собрали свое войско.
Ойнерат поднял голову и посмотрел на мать, не веря своим ушам.
- Войско? Жрецы?!
Ему представился Верховный, в мундире, подпоясанном на объемистом брюшке, с неизменными кольцами на пальцах и с мечом у пояса забирающийся на боевую птицу. Птица даже в воображении отказывалась нести такую ношу и орала дурниной. Ойнерат невольно засмеялся, но Фариэ не разделила его веселья.
- Помолчи и послушай меня, Онно, - жестко сказала она. – Я ничего не буду говорить о том, в какое положение ты попал в Хороге. Об этом ты будешь беседовать с отцом, если он пожелает. Но если ты хочешь поправить свои дела и продолжить карьеру – не презирай жрецов! Сейчас они набирают силу. Я сама всегда ставила служение Морогу с мечом в руках выше служения в храме. Но теперь каждую неделю я прилежно хожу на службу, потому что не хочу давать в руки недоброжелателям никакого оружия против своего сына!
Она встала из кресла, выпрямилась, гордо подняв подбородок, на лице заплясали отблески огня из камина, и Ойнерат подумал, что такой ее и должен был увидеть отец в первый раз, когда Фариэ была еще офицером четвертой ступени и крепко держала в своем точеном кулаке десятку «саламандр». И даже сейчас: выправка, высокая прическа, словно шлем, еще бы сменить платье на броню…
Фариэ села обратно, мягко улыбнулась, и наваждение пропало. В кресле сидела женщина почтенных лет, хозяйка дома и мать, о битвах узнающая только из писем и разговоров.
- Прости меня, дорогой, - сказала Фариэ сыну, застывшему на своем месте со сжатыми кулаками, - я волнуюсь. Но прошу тебя: отнесись серьезно к этому письму. Если нужно, поговори со жрецами, не показывай, что считаешь себя достойнее их, узнай, что им нужно. Теперь храм вмешивается в дела, которые раньше его не касались. Братья Морога, как они себя называют, заявляют, что могут судить за преступления…
Ойнерат, которому уже начало передаваться беспокойство матери, при этих словах расслабился. Если жрецам взбрело в голову изображать правосудие и карать преступников за кражу курицы или подделку денег, то его это не касается. Он не преступник. А судить его могут только как офицера Морога, и храм не может совать в дела воинов свой нос. Он пробежался по тексту письма – офицера второй ступени желали видеть в храме для беседы.
- Если это тебя так волнует, мама, - сказал Ойнерат и закинул ногу на ногу, - я, конечно, сделаю, как ты просишь. Поговорю с ними и даже сделаю вид, что мне это доставляет удовольствие.
- Вот и славно, Онно, - улыбнулась Фариэ. – Но хватит об этом, ты, должно быть, устал с дороги. Твоя комната готова. Отдохни перед ужином, и приготовься рассказывать: мне не терпится узнать новости.
На следующий день Ойнерат, злой, как будто его укусил шершень, широко шагал к храму. В этот раз солнце вышло из-за облаков и нещадно палило, и в своем темном мундире офицер чувствовал себя птицей, из которой варят суп. Длинные волосы неприятно липли к мокрой шее, на лбу блестели капли пота, к щекам прилила кровь, но последнее объяснялось не столько жарой, сколько приемом, который устроили ему в штабе.
Генерал не принял его. Когда Ойнерат говорил матери о том, что предвидит такой исход, втайне он все же надеялся на то, что все будет иначе. Он рассчитывал отчитаться перед Байхратом и, если и не восстановить свои прежние позиции, то хотя бы определить свою дальнейшую судьбу. Но и этого ему не удалось. Штабной, сухой, усатый, похожий на какое-то насекомое, с равнодушием и, как показалось Ойнерату, злорадством повторял раз за разом, что генерал очень занят и принять его не может. Получал ли он письменный доклад офицера? Разумеется. Читал ли? Кто знает, он не докладывается. За то время, которое Ойнерат пробыл в штабе, он извелся, несколько раз мимо него проходили более удачливые посетители, на которых у генерала время было. Ойнерат мялся, ждал, скрипел зубами; он хотел бы размазать наглого штабного по стенке, удерживало только нежелание марать руки и понимание, что после этого оправдаться перед генералом будет еще труднее. Но когда время уже подошло к обеду, Ойнерат понял, что не может больше оставаться там, где каждый, как ему казалось, знал о его промахе и втайне смеялся над ним. «Ничего, и вас однажды мордой в дерьмо макнут», - думал он, когда очередной молодой офицер проходил в тяжелые двери, чтобы предстать перед Байхратом. – «Понюхаете жизнь еще…»
Наконец, он ушел, не в силах больше выносить ожидание и чужие взгляды, и решил, раз уже этот день все равно не задался, выполнить данное матери обещание и сходить в храм для беседы, хотя до сих пор не понимал, зачем понадобился жрецам. Но даже если он относился к страхам матери снисходительно и согласился с ней только для того, чтобы успокоить, он не мог не заметить, что больше жрецов стало на улицах. Раньше Ойнерат редко замечал их – тихие тени в черных робах, всегда постно держащие глаза долу. Теперь же их стало больше, и среди них попадались широкоплечие рослые служители, глядящие прямо перед собой. Один такой едва не толкнул Ойнерата плечом. Ойнерат бросил на него гневный взгляд, и брат Морога отступил в сторону и кротко опустил глаза.
Храм вырос перед Ойнератом – громадный, сложенный из темного гладкого камня, распахнувший массивные двери для верующих. «Если бы эти двери захлопнулись», - подумал Ойнерат, - «внутри можно было бы долго держать осаду не хуже, чем в крепости». Таким и должен был быть храм бога-воителя, не похожим на изящные вытянутые ввысь альдарские храмы или резные деокадийские башни.
Ойнерат шагнул в полумрак и прохладу, пахнущую благовониями из степных трав, но не успел он склонить голову перед изображением Морога, как к нему бесшумно подошел невысокий жрец, чьего лица почти не было видно из-под капюшона, только острый подбородок и изогнутые в улыбке губы.
- Офицер Ойнерат? Брат Халлат велел мне проводить вас к нему.
Почему-то он не призвал, как обычно, благословение Морога на Ойнерата, но тому не хотелось об этом задумываться. Ойнерат хотел поскорее покончить с этим разговором, чтобы с чистой совестью рассказать об этом матери, и уйти.
- Идемте, - сказал он.
Жрец кивнул и повел Ойнерата за статую Морога, за которой находилась узкая дверь. Ойнерат никогда не задумывался, что находится в части храма, куда не пускали прихожан. Теперь же он увидел узкий коридор, расходящийся в обе стороны от входа, и ряд дверей. В конце коридора справа начиналась витая лестница.
- Здесь что же, живут жрецы? – спросил Ойнерат.
- Только некоторые, - ответил его проводник, - у большинства есть дома в городе.
Больше Ойнерат ни о чем не спрашивал, и они пошли к лестнице, после чего жрец сделал знак, предлагая офицеру подниматься первым. Ойнерат пошел вперед, когда к звуку их шагов, который нарушал тишину этого места, добавились чужие шаги, шарканье и чей-то негромкий стон.
Ойнерат нахмурился и взбежал еще на пролет выше. Картина, открывшаяся ему, едва не заставила его брезгливо отшатнуться. Двое высоких жрецов тащили под руки по лестнице человека без лица. Точнее, лицо у него было, но вспухшее и так густо покрытое синяками, ссадинами и запекшейся кровью, что больше походило на скомканную тряпку. Идти несчастный не мог, его волочили вперед, а он только елозил ногами по ступеням и беспомощно тряс седой головой. Ойнерат посторонился, чтобы пропустить всех троих, и тут избитый старик поднял на него взгляд единственного глаза – второй так заплыл, что не открывался. В его чертах, а главное, в этом взгляде Ойнерату почудилось что-то знакомое.
- Оггот?! – неверяще спросил он.
Старик открыл рот с обломками зубов, чтобы что-то сказать, но только бессильно застонал, и его сопровождающие поволокли его вниз. Однако Ойнерат был почти уверен, что только что увидел лекаря из Хорога.
- Что с ним сделали? За что?! – набросился Ойнерат на своего проводника, опомнившись. Тот сложил ладони перед грудью.
- Здесь я не могу вам ничего сказать, офицер. Брат Халлат может ответить на ваши вопросы. Вам не стоило видеть того, что вы только что увидели.
Несмотря на эти слова, у Ойнерата сложилось впечатление, что вся эта сцена была подстроена заранее и зверски избитого лекаря показали ему нарочно. «Пугают?» - мрачно думал он, поднимаясь дальше и стиснув кулаки. – «Ничего, им это не удастся. Не каким-то храмовым крысам пугать боевого офицера!»
Они поднялись высоко – в одну из четырех храмовых башен, стоящих, как бастионы, по углам. Проводник распахнул перед Ойнератом тяжелую окованную железом дверь и скрылся так быстро, словно растворился где-то в тенях. Ойнерат поправил меч на поясе и шагнул внутрь.
После встречи на лестнице он не удивился бы, если бы увидел пыточную, освещаемую только огнем, на котором раскалялось железо, и с развешанными по стенам разнообразными палаческими приспособлениями. Однако ничего этого не было. Сперва он вообще ничего не увидел, потому что в лицо ему хлынул свет, который показался Ойнерату после полумрака коридоров ослепительным. Моргнув, он различил высокое окно, в которое врывались солнечные лучи, а возле окна сухопарую фигуру в красной мантии, каких на памяти Ойнерата жрецы не носили. Человек у окна развернулся, и Ойнерат увидел худое лицо, на которое аскетизм наложил отпечаток суровости, обтянутое желтой кожей. На этом лице горели умные черные глаза. После Ойнерат различил и морщины на лбу, и дряблую шею, и складки у рта – брату Халлату было уже за шестьдесят, но эти глаза горели молодым блеском, ни годы, ни соблюдение строгих храмовых правил не смогли погасить их.
- Вы писали мне, - Ойнерат справедливо рассудил, что перед ним отправитель письма, - и я пришел по вашей просьбе.
- Офицер Ойнерат, - Халлат шагнул навстречу гостю. Голос у него оказался приятным и звучным, без старческого дребезжания. – Не передать словами, как я рад вас видеть. Не хотите ли выпить? Брат Майхей как раз заваривает свежую порцию трав.
Ойнерат только тут обратил внимание на еще двух жрецов в комнате. Один из них, совсем еще мальчик, и в самом деле хлопотал над чашками, другой, постарше, сидел за столом и что-то писал. Ойнерат удивился, когда увидел на голове мальчика пробивающиеся тупые рожки. Ему бы не в жрецам, а к солдатам, в школу войны! При мысли о храмовом отваре у Ойнерата свело скулы.
- Благодарю, - ответил он, - но пить я не хочу.
- Молодость, - вздохнул Халлат, - Когда-то и я мог пробежать наверх по крутой лестнице, не задохнувшись. Однако присаживайтесь, офицер. В ногах правды нет.
Ойнерат опустился в кресло, слишком жесткое, словно мастер не хотел подарить покупателям своей мебели хоть каплю удобства.
- О чем вы хотели поговорить, почтенный брат? – спросил он в надежде, что Халлат не станет держать его здесь долго. Однако тот как будто и не торопился переходить к цели своего приглашения.
- Вы никогда здесь не были, верно? Должно быть, даже и не задумывались о предназначении этих башен. А между тем, отсюда, - жрец сделал широкий жест в сторону окна, - сам Морог обозревает подвластные ему просторы.
Ойнерат нахмурился. Как и всякий харрат, он знал, что иногда Морог являет себя людям, однако в этом ему помогала королева. Никто не мог сказать, что видел воплощение Морога каким-либо еще, но Ойнерат не мог поручиться, что этого не было – он никогда не слушал жрецов слишком внимательно.
- То есть, Морог может находиться здесь? – переспросил он. – В этой комнате?
- Не нужно так буквально понимать эти слова, - улыбнулся Халлат, показав крепкие желтые зубы. – Глаза Морога – это мы. Я, Гаргат, даже юный Майхей – все мы сейчас стали глазами Морога, так же, как вы стали одной из его рук, когда выбрали военное поприще.
Ойнерат заскучал. Его не интересовали самовосхваления жрецов, да и сравнение его покоробило – он никогда не думал о себе, как о чьей-то руке, пусть даже это была бы рука бога. Он, офицер Ойнерат, предпочитал быть целым человеком. Однако из вежливости он кивнул.
- Вам неинтересно, верно? – проницательно спросил его Халлат. – Вы думаете: когда же этот старый дурак закончит говорить и я смогу уйти отсюда, - верно? А знаете, о чем думаю я?
- Не имею представления, - холодно сказал Ойнерат.
- А я думаю: очень жаль, если у такого молодого талантливого офицера снимут голову за отступничество.
Нелепость этих слов так поразила Ойнерата, что он не принял их всерьез.
- О чем вы говорите? – воскликнул он. – Я не отступник и никогда им не был.
- Неужели? – голос жреца вдруг потерял свою приятную окраску. Он остался таким же звучным, но при этом от него Ойнерата передергивало, будто рядом кто-то водил когтем по стеклу. – А разве не вы, офицер Ойнерат, командовали Хорогом? И разве не оттуда с вашего попустительства сбежал предатель Эррин? А может, не с попустительства, а с согласия?!
Лицо Ойнерата налилось кровью. Он ждал этих вопросов, когда возвращался в Белвар, он заранее готовился отвечать на них, но не в такой обстановке и не этому человеку, которого он даже не уважал. Своими словами жрец разворошил осиное гнездо.
- Довольно, - сказал Ойнерат и поднялся на ноги, ноздри его раздувались, руки сами сжимались в кулаки. – Если вы позвали меня сюда, чтобы оскорблять, я этого не позволю. Я ухожу.
Он развернулся и пошел к двери, однако дорогу ему преградил брат Халлат, который мгновенно пересек комнату и встал в дверном проеме.
- Не раньше, чем ответите на мои вопросы, офицер, - сказал он и снова растянул свои сухие темные губы в улыбке.
Впоследствии Ойнерат говорил себе, что просто хотел напугать старика. Просто припугнуть, чтобы тот отошел с дороги и дал ему покинуть башню. Но, так или иначе, он замахнулся на Халлата, замахнулся рукой, между пальцами которой уже занимался огонь, и в бешенстве рявкнул: «Прочь!»
Халлат не испугался и не отступил. Наоборот, он шагнул навстречу разгневанному Ойнерату и морщинистой лапкой перехватил запястье офицера.
Огонь погас, так и не успев разгореться. Ливень залил костер. Ойнерат тупо уставился на свою руку, которая отказывалась повиноваться. И сразу же почувствовал резкую боль и пронзительный холод под сердцем, как будто его проткнули сосулькой. «Нож, - подумал он, - старый хрен ударил меня ножом». Он кинул взгляд вниз, но не увидел торчащей из груди рукояти, как ожидал, нет, его тело было цело, а боль все ширилась. Хуже того, Ойнерат почувствовал пустоту, словно из него вырезали заживо кусок, и эту дыру в теле уже не получалось ничем заполнить. Он еще раз попытался призвать пламя, но новый приступ боли заставил его вскрикнуть и скорчиться. Халлат отпустил его, и Ойнерат сумел удержаться на ногах. Он смотрел дикими глазами на комнату, на забившегося в угол мальчишку, на второго жреца, который так и не оставил свои записи, и только на Халлата он взглянуть не мог. Сосущая пустота внутри никуда не делась, и, ощущая ее, Ойнерат хотел скулить от ужаса.
- Сядь, мальчишка, - велел ему Халлат. И Ойнерат слепо шагнул назад, нащупал подлокотники кресла и рухнул в него.
- Вот так и все вы, - с презрением, которое раньше возмутило бы офицера, а теперь даже не дошло до его сознания, сказал жрец и отошел от двери. – Вы пользуетесь тем, что дано вам из милости, а сами думаете, что все это принадлежит вам самим. Что вы достойны этого! Вы, солдаты, офицеры, смотрите свысока на жрецов, которые смиренно просят у бога милости для себя и других. Конечно, у вас же есть дарованная сила! И в ваши скудные умы не приходит мысль о том, что подаренное могут и забрать обратно. Что сам Морог может потребовать свой дар у тех, кто отошел от него и забыл о благодарности. И как вы раскаиваетесь потом!
Ойнерат коротко и часто дышал, слыша едва одно слово из трех, однако чувство пустоты понемногу стало отступать, и дышать становилось легче. Ойнерат не мог осознать, что кто-то способен потребовать принадлежащую ему силу. Конечно, он твердо знал, что она дарована ему Морогом – это знали все – но ему не приходило в голову, что это можно… забрать. Это все равно что отдать руку или ногу… да что там, сердце из груди вырвать, на блюдо бросить! Хребет сломать. Однако выходило, что на самом деле это возможно, и худой человек с желтым лицом мог просто вынуть из него саму суть.
- Вы… всегда это могли? – разлепил губы Ойнерат. Стало тихо, только скрипело перо второго жреца. «Как он может заниматься своей писаниной здесь, когда со мной… когда меня…»
- Морог дал мне эту силу, когда ему было угодно, - сухо сказал Халлат и снова стал вежлив, но Ойнерат видел кромешный ужас, который принял облик старца в красном одеянии. – Вернемся к нашим вопросам, офицер. Можете отвечать коротко. Предатель Эррин был вашим другом?
- Да. То есть, раньше был, но потом…
- Он и раньше высказывал отступнические мысли?
- Нет.
- Нет?
- Не помню, - выдохнул Ойнерат. Ледяной кулак все еще сжимал легонько его сердце, и Ойнерату не хотелось проверять, что будет, если он сожмется сильнее.
- И он никогда не говорил ничего подозрительного о боге? О королеве, о храме?
О храме и жрецах ходило немало шуток, которыми пересыпали все, и Эррин, быть может, даже меньше других, но упоминать это не годилось. Вдруг покои в Хороге появились перед глазами Ойнерата, а вместе с ними его друг, который сердился, требовал…
- Однажды он отзывался скверно о жрецах. Требовал, чтобы они не проповедовали у раненых, которых он лечил.
- Так-так… лечил силой, которой получил у Морога, а сам гнал его смиренных слуг… Я уже говорил с одним стариком, который осмеливался клеветать на храм. А он тоже был лекарем. Змеиное кубло вы развели в Хороге!
- Но я отказал! – Ойнерат выкрикнул бы это, но у него получился рваный выдох. – Я сказал Эри… Эррину, что жрецы могут находиться в крепости!
- Это делает вам честь, - голос Халлата на миг потеплел, но следующие слова он произнес снова резко. – О чем предатель говорил с пленным альдарцем?
- О пустяках. Погода, природа… В какую-то свою игру они играли.
- Вы при этом присутствовали?
- Нет. При мне из этого альдарца было двух слов не выжать.
- И вам не казалось странным, что с вами пленник молчит, а с вашим другом подолгу разговаривает?
- Нет. Эррин всегда хорошо сходился с людьми. Такой характер.
- Втирался в доверие, значит… - Халлат чуть улыбнулся, и Ойнерат почувствовал, как рука на его сердце медленно разжимает пальцы. – Что же, я вам верю, офицер. Вы стали жертвой коварства хитроумного злоумышленника. Должно быть, вам было трудно представить, что он способен на такую подлость. Он, кажется, маринер?
- Нет, - Ойнерат глубоко вздохнул. Темная туча, повисшая у него над головой, так и не поразила его молнией и медленно таяла. Он все сделал правильно, он не совершил непоправимой ошибки. Теперь, когда опасность осталась позади, он стал многословен и радостен. – Он никогда не был маринером. Его отец и брат – да, а ему не досталось.
- Ах да, брат, - Халлат сложил шатром кончики пальцев. – Аррин, кажется. Говорили, что вы были дружны?
- Да.
- А за этим Аррином вы не замечали никогда ни противных Морогу поступков, ни разговоров?
- Нет, - недоуменно ответил Ойнерат. Привычки Аррина лезть в драку и рисковать и его слабость к женщинам были скорее угодны Морогу, чем наоборот.
- Нет?
Ойнерату стало неуютно, он снова ощутил жесткость кресла и вспомнил холод около сердца. Халлат явно подталкивал его к нужному ответу, но что поделать, если Ойнерат не мог вспомнить за Аррином ничего, что делало бы его отступником? С другой стороны, они ведь не были вместе все время, может, за его спиной Аррин, как его брат, готовился предать, а Ойнерат ничего не замечал?
- Нет. Не знаю. Может быть, - выдавил из себя Ойнерат.
- Вот как… - брат Халлат прожигал его своими черными глазами, и Ойнерату казалось, что старый жрец видит его сомнения. – А между тем этот самый Аррин пропал. Ушел на задание и не вернулся. И тела не нашли, хотя его люди четко указали место последней их стычки с деокадийцами.
- Может, он в плену? Или все-таки мертв? Не мог же он!.. – воскликнул Ойнерат. Образ Аррина воскрес в его памяти – вот он произносит тост за королеву и за подвиги, вот сияет от радости, закончив школу войны… Все слова Халлата вдруг показались офицеру чушью, оплетшими его тенетами, как будто из полумрака он вышел на яркий свет. Вдруг он понял смысл сказанного: Аррин был мертв или в плену, - и сглотнул, чтобы избавиться от комка в горле. Все их разногласия и мелкие стычки были забыты.
- Не мог? – переспросил Халлат. – Вас один из этой семьи уже обвел вокруг пальца, а вы говорите, что он не мог предать?! И вы готовы ручаться головой, что этот самый Аррин не отступник?
Кулак снова стиснул сердце Ойнерата. Свет померк. Аррин не мог… но он всегда был своеволен. Что, если он решил, что отступником добьется больше? А может, эти два брата в самом деле водили его за нос, а он-то помог им устроиться в столице, он принимал их в доме родителей!
- Я не знаю, - пробормотал он. – Я просто сказал, что ничего такого не слышал.
Лицо Аррина померкло в его сознании. Ойнерат почувствовал, что сделал что-то непоправимое – он сам не знал, что, ведь он не солгал, - но менять это было уже поздно, слово было сказано.
- Я вам верю, - повторил Халлат, но почему-то на этот раз Ойнерату не стало легче. – Уверен, что вы доблестный воин Морога. И вы себя еще покажете. Но не забывайте, кто стоит над всеми нами. И помните, что Морог знает обо всех наших словах и поступках, и верных он награждает, а отступников – карает жестоко.
- Я помню об этом, почтенный брат, - выдохнул Ойнерат.
- Ступайте, офицер. Мы и так потратили много вашего и моего времени. Спасибо вам за этот разговор, думаю, мы оба его запомним. Благослови вас Морог.
Ойнерат поднялся, коротко поклонился и вышел на лестницу, стараясь ступать прямо. Когда дверь за ним закрылась, Халлат поморщился.
- Майхей, налей мне новую чашку. После бесед с этими твердоголовыми офицерами меня всегда мучает жажда. Гаргат, ты все записал? Отлично… Сегодня же я пойду с этим к Верховному. Его давно беспокоила самостоятельность маринеров…
Ойнерат не помнил, как спустился по лестнице и вышел в открытую для всех часть храма. Вместо того чтобы сразу поспешить на улицу под щедрое солнце, он опустился на скамью и запустил руки в волосы, сжал голову, словно боялся, что мысли разорвут ее изнутри. Голова болела так, словно ее ударили поленом. Статуя Морога взирала на него сверху. Постепенно, водоворот мыслей стихал, и осознание приходило к Ойнерату. Как же глуп он был! Он пользовался силой, не размышляя, не понимая ее источника и природы. Он повторял заученные с детства слова, но не вникал в их смысл. Но брат Халлат открыл ему глаза. Как же мудры те, кто наблюдают за ними, воистину они глаза и уши Морога, а он смеялся над ними! Но ничего. Он оступился, но он молод, силен и пока прощен, он еще сможет все поправить. Офицер Ойнерат станет карающей рукой бога. И ни один предатель не уйдет от удара этой руки.
@темы: Убей в себе бога
-
-
18.08.2014 в 13:28-
-
18.08.2014 в 13:29-
-
18.08.2014 в 13:29-
-
20.08.2014 в 09:25у меня че-то совсем слов не осталось. так что... вы хотели фанарта? его есть у меня.
вклад в будущую команду Графи. Графи/фанаты, легкий церебральный R, warning! образы некоторых персонажей чисто схематические, все совпадения с реальностью неслучайны. Ну и spoilers alert.
рааааас
двааа-с
ИЗВЕРГ.
ну а если серьезно...
-
-
20.08.2014 в 13:07Про ассоциацию не допер... видимо, для меня она не такая четкая
-
-
21.08.2014 в 12:25уже допер.)
-
-
21.08.2014 в 12:26-
-
21.08.2014 в 15:41-
-
21.08.2014 в 16:15-
-
02.10.2014 в 21:08Мне очень понравился твой слог, твоя манера повествования, то, как идет сюжет, богатство твоего словарного запаса, черт возьми!=) Мне попадались какие-то повторения предлогов и слов в первых главах, может, пара не очень построенных предложений на весь объем текста, но, в целом, это реально на высоком уровне. Я, конечно, догадывалась, что ты хороша в прозе, но я не думала, что настолько. И это не голая похвальба, это, действительно так и есть.
Считаю, что твоя книга достойна официального издания. Да, даже так. Потому что ты пишешь не хуже популярных на данный момент русскоязычных фэнтезистов.
Теперь впечатления о сюжете. Сначала, у меня не вызывал ни симпатии, ни антипатии ни один персонаж. Зато они были направлены на империи целиком. Так мне сразу же полюбился Альдалир и оттолкнул Харадон. Причем, отношения были такими яркими, что я расстроилась, когда атака на Хорог не удалась.
Первым мою симпатию вызвал Эйлейв. Практически сразу прониклась к нему. И только потом меня начали заинтересовывать в том или ином смысле другие персонажи.
Асфрид - это, конечно, чудо. И теперь я понимаю, о ком говорила Джем, что он отлично впишется в компанию старых приятелей из Взломщиков.
Мне нравится, что ты практически всех более менее важных персонажей показываешь и с позиции внешнего мира, и с позиции внутреннего, самосознания.
Соглашусь, пожалуй, с Тонио, насчет последней сцены между Эррином и Эйлейвом. Это было вроде как само собой разумеющимся, но таким неожиданным! Наверное, потому что до самого последнего момента их в этом плане все равно не воспринимаешь, но, тем не менее... Не могу подобрать правильную формулировку: не могло быть по-другому? Так правильно? Так и надо? Нееет, близко по значению, но не то. Если придумаю формулировку - скажу=D
Все линии интересны и трудно предположить, что в итоге получится, разве что линия Аррина и Литы, кажется, предсказуемой, но ведь все может получится, хоть и предсказуемо, с одной стороны, но, с другой стороны, к этой предсказуемости могут вести очень непредсказуемые пути, а может предсказуемость и вовсе только кажется.
А еще я все время забываю чье-нибудь имя или какое-нибудь название, так пришлось посмотреть Хорог и Литу, чтобы указать их в данном отзыве. Но тут вина не автора, а "Здравствуйте, прекрасные леди! Я лорд ЭЭЭЭЭ....."
Плюс у меня сначала были какие-то сложности с пониманием облика одаренных, хотя с ходом повествования они все больше проясняются, и сейчас, можно сказать, что облики почти полностью сложились.
В общем, жду продолжения!
-
-
02.10.2014 в 22:58Богоугодно, блин!
-
-
03.10.2014 в 01:59Богоугодно, блин!
БОГОУГОДНО!
Все. Мой мозг не удастся поставить на место
-
-
13.02.2024 в 00:58Хотел бы поделиться с вами своим недавним опытом поиска проверенного автосервиса в Оренбурге. После длительного выбора, я наконец нашел то место, которым действительно остался доволен — АвтоЛайф.
Что мне особенно понравилось в АвтоЛайф 56, так это профессиональный подход каждого специалиста этого сервиса. Мастера не только быстро и эффективно решили проблему с моим автомобилем, но и предоставили важные указания по его дальнейшему обслуживанию.
Мне кажется важным поделиться этой информацией с вами, так как знаю, насколько затруднительно порой найти действительно надежный сервис. Если вы ищете рекомендованный автосервис в Оренбурге, рекомендую обратить внимание на AutoLife, расположенный по адресу: г. Оренбург, ул. Берёзка, 20, корп. 2. Они работают ежедневно с 10:00 до 20:00, и более подробную информацию вы можете найти на их сайте: https://autolife56.ru/.
Надеюсь, мой опыт окажется значимым для кого-то из вас. Буду рад почитать ваши отзывы, если решите воспользоваться услугами AutoLife56.
Защита от угона
Дополнительный материал
Впечатление от проверенного автосервиса в Оренбурге завершился успехом: автосервис AutoLife Выбор доступного автосервиса в Оренбурге завершился успехом: АвтоЛайф Познакомьтесь о АвтоЛайфе: наши преимущества в уходе за автомобилях в Оренбурге Не минуйте: автосервис AutoLife — ответ на ваши вопросы в мире авторемонта в Оренбурге Знакомство о AutoLife56: наши сильные стороны в ремонте автомобилях в Оренбурге fe1e6b7
-
-
20.02.2024 в 09:19eroscenu.ru/?page=34889
eroscenu.ru/?page=36211
eroscenu.ru/?page=10674
eroscenu.ru/?page=12471
eroscenu.ru/?page=32349
eroscenu.ru/?page=16141
eroscenu.ru/?page=19329
eroscenu.ru/?page=30005
eroscenu.ru/?page=37552
eroscenu.ru/?page=11041
eroscenu.ru/?page=44261
eroscenu.ru/?page=36865
eroscenu.ru/?page=32988
eroscenu.ru/?page=44626
eroscenu.ru/?page=47885
eroscenu.ru/?page=1798
eroscenu.ru/?page=33274
eroscenu.ru/?page=31917
eroscenu.ru/?page=2464
eroscenu.ru/?page=9397
эксклюзивные ссылки музыкальные ссылки развлекательные ссылки отборные ссылки отборные ссылки игровые ссылки экологические ссылки эксклюзивные ссылки исторические ссылки литературные ссылки 3306f8c