"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
дальше. много бла-бла-блаПосле того, что он видел в Парнасе, здание школы представлялось ему едва ли не дворцом, и Синди немало удивился, увидев, что школа была хоть и приятным глазу зданием, но при этом совершенно безликим, лишенным индивидуальности. Большие окна щедро впускали солнечный свет, отчего кремовые стены казались светящимися, золотистые полы были оттерты до блеска, все от вывески над крыльцом до дверных ручек было чистым и аккуратным, так что самый строгий критик не нашел бы, к чему придраться.
Но никакой лепнины, никаких цветных стекол и кованых решеток, никаких светящихся гирлянд и неоновых ламп, как будто строители сделали ремонт на скорую руку, чтобы потом воплотить задумки дизайнеров, да так и не собрались, оставив добротное, но совершенно не впечатляющее помещение.
Проходя по коридору, Синди, глазу которого не за что было зацепиться, жадно прислушивался. Звукоизоляция в школе была сделана на совесть, однако из-за одной приоткрытой двери Синди расслышал музыку, которая вдруг напомнила ему о детстве, конкурсах, белокурой Эмили, которая делала перед ним реверанс… Что ж, если в школе Квентина Вульфа сочетались все стили, наверняка находилось здесь место и для тех, кто хотел заниматься бальными танцами.
«Надеюсь, маэстро не ждет от меня классики», - мысль мелькнула и пропала. Квентин уже видел Синди на семинаре, наверняка видел видео с его выступлений, а значит, прекрасно понимал, на что тот способен. Интереснее показались пришедшие в голову слова о всех стилях сразу, казалось, Синди понял, зачем Квентину понадобилось настолько лишенное индивидуальности здание, однако к этому моменту он уже подошел к кабинету директора и не успел закончить свои размышления.
Он успел привыкнуть к тому, что Квентин обращается с ним очень просто, поэтому удивился, когда за дверью обнаружилась самая настоящая приемная, в которой сидел уже знакомый человек-угорь. Он кивнул Синди.
- Добрый вечер. Господин Вульф ждет вас.
С невесть откуда появившейся робостью Синди открыл вторую дверь… и провалился в запах отличного кофе. Запах стал первым и самым ярким впечатлением от кабинета маэстро, и только немного привыкнув к нему, Синди огляделся.
В отличие от школы, кабинет нес на себе зримый отпечаток его хозяина. Синди не знал, как объяснить сложившееся впечатление, но все увиденное: тяжелый темный стол с неожиданно изящной лампой и коммом в футляре от пыли «под старину»; чайная пара из неокрашенной глины, даже на вид теплая и шершавая; наградные кубки, небрежно сдвинутые в угол полки; светлая картина на стене, написанная красками, а не созданная в графическом редакторе – все это могло принадлежать только Квентину Вульфу. Даже самые простые вещи в этом кабинете напоминали произведения искусства, но не запертые под музейным стеклом экспонаты – каждая мелочь здесь выглядела настоящей, принадлежащей текущему моменту, и все хотелось потрогать и попробовать на зуб. Все эти вещи очень подходили Квентину, который умел переносить сцену в реальную жизнь, а жизнь – на сцену.
Маэстро наливал в чашку кофе, запах которого так понравился Синди. При виде посетителя Квентин улыбнулся и достал вторую чашку.
- У тебя отличная интуиция и чувство времени. Кофе только сварился.
Синди сел в предложенное кресло и получил чашку, которая, как и все в этой комнате, могла бы занять место на выставке или в музее, если бы она не была так нужна, чтобы подавать кофе гостям Квентина Вульфа. Кофе же оказался на вкус не хуже, чем на запах. Синди никогда не умел варить такой. Он вообще не умел варить кофе и после нескольких попыток махнул рукой и не надеялся больше научиться. Кофе обычно варил Саймон, и у него это как раз получалось здорово, но об этом думать было нельзя.
- Когда ты готов приступить к занятиям? – спросил Квентин, когда они оба отдали должное содержимому чашек.
- Хоть завтра.
Маэстро снова бросил на танцора странный взгляд и спросил:
- Ты в этом уверен?
Кровь бросилась в лицо Синди, когда он отвечал.
- Мне казалось, что вас устраивают мои способности, когда вы предлагали работу. Разве нет?
Квентин переплел пальцы и откинулся на спинку кресла.
- О нет, в твоем таланте я не сомневаюсь, так что не спеши обижаться. Но пока я мог оценить только твой сценический талант, а что насчет преподавания? Ты сможешь справиться с ситуацией, когда перед тобой окажутся десять человек, которые понятия не имеют, что можно сделать со своим телом? Которые не смогут понять с ходу вещи, которые кажутся тебе элементарными? Ты сможешь отвечать на вопросы, чему конкретно ты будешь их учить? Какого стиля ты придерживаешься? А почему делаешь так, а не этак? А сможешь отличить откровенную нелепость от зачатков собственного стиля того, кого ты учишь? Не попытаешься прогнуть своих учеников и сделать их своим подобием?
Синди был оглушен потоком вопросов и понял, что не может ответить на них сразу. Самого его учили только в детстве, но учили академическому танцу, в котором были определенные правила и нужно было копировать движения преподавателей. Все остальное он взял сам, позже, приглядываясь к другим, вслушиваясь, пропуская через себя мелодии. Никто не учил его этому – точнее, никто не называл его учителем. Конечно, был семинар у Квентина, и Квентин умудрялся как-то учить тому, чему у Синди не находилось названия, но маэстро – это маэстро, и то на семинаре он скорее помогал опытным танцорам стать лучше, а не учил зеленых новичков…
- Я не знаю, - сказал Синди.
К его удивлению, Квентин довольно улыбнулся.
- О, уже лучше. Излишнюю самоуверенность мы сбили. Я не хочу, чтобы ты боялся. Но я хочу, чтобы ты сомневался. Мы имеем дело с людьми, больше того – с их творческими способностями, а это такие тонкие материи, в которых нетрудно что-то повредить. И если стать твердо уверенным в своей правоте, можно со временем прекратиться в робота, который умеет действовать лишь по определенной программе. Я не буду без нужды вмешиваться в твои занятия. Но если я увижу, что ты подавляешь учеников, пытаешься не развить в них индивидуальность, а подогнать их под свои представления – я тебя вышибу. Говорю это сразу, чтобы ты не испытывал иллюзий.
Синди помолчал, задумавшись.
- А вы сомневаетесь? – спросил он.
- Конечно. Существует искушение принять свои вкусы за эталон и воспитывать других в соответствии с ними. В оценке искусства субъективное преобладает над объективным, что бы по этому поводу ни думали. И если я вижу, что, например, у моей ученицы просто не хватает растяжки для выполнения каких-то элементов, это легко исправить работой. А если что-то мне кажется просто некрасивым? Неэстетичным? Приходится работать индивидуально с каждым, в каждом случае приходится думать. Осторожность должна стать одним из принципов работы. Но при этом нельзя пускать дело на самотек – ты должен быть учителем, а не сторонним наблюдателем. Замечания придется делать. Придется воспитывать бабочек из гусениц, вот только в природе бабочка сама порвет кокон, а здесь, если ей не помочь, она рискует остаться в нем навсегда. Но бабочку в коконе – а не свое представление о ней – нужно еще разглядеть.
От этих рассуждений у Синди закружилась голова. Все было слишком сложно для двадцатилетнего парня, который имел смутное представление о преподавании.
- Когда я учился, - сказал он, наконец, - у меня не было учителя. Я просто смотрел выступления тех, кого любил. Ваши, Дженнифер, других артистов. Иногда по десять раз. И слушал музыку, много слушал. И потом переделывал под себя то, что мне нравилось. Тогда мне никто не объяснял, что правильно, а что нет.
- Все верно. Если бы все умели поступать, как ты, я бы закрыл школу и ушел на пенсию. Все мы берем вдохновение откуда-то, все понемногу воруем у других, вопрос в том, что мы берем и из каких источников. Наша задача – научить правильно воровать, как бы странно это ни прозвучало. Если последователи классических стилей перенимают искусство у своих учителей, то мы – голодранцы, которые тянут все, что им нравится, со всех сторон. Кстати, об источниках вдохновения…
Квентин поднялся и сделал круг по кабинету, постукивая пальцем по подбородку, прежде чем снова заговорил. Синди невольно залюбовался им. Ему казалось, что он чувствует тот ритм «повседневной музыки», под которую двигался маэстро. Сам Синди еще не умел так слушать окружение, но он мог – или ему хотелось верить, что он может, - заметить эту музыку, когда она вела Квентина.
- Синди, - Квентин снова опустился в кресло, - какое у тебя образование?
- Школа, - неохотно признался Синди.
- Так… и никаких дополнительных занятий? Может, книги по истории искусства? Видеоуроки? Интерактивные курсы? Поэзия, режиссура, театральный кружок?
- Нет. Музыкалка и бальные танцы в детстве, и все. – Синди задрал подбородок и с гордостью мальчика из бедного района добавил, - Мне хватало.
После расставания с Майком Синди не пытался скрывать свою необразованность, да и имидж пустоголового тусовщика плотно пристал к нему. Но теперь, сидя перед маэстро, который был прекрасно эрудирован, он снова испытал отголоски того стыда, который впервые почувствовал в кафе, когда Майк объяснял, почему им нельзя появляться в обществе.
Квентин постучал пальцами по столу.
- Что ж, проведем небольшой тест. Считай это частью приема на работу.
Следующие пятнадцать минут на Синди сыпались разнообразные вопросы. Будь они водой, он бы вскоре захлебнулся. Ответы на некоторые он помнил со школы, что-то он узнал от компании Фредди, но большинство ставило его в тупик, и не всегда у него даже получалось понять, о чем спрашивает маэстро. Когда тест, больше напоминающий допрос, закончился, Синди взмок, будто час отработал на сцене.
- Как я и думал, - резюмировал Квентин. Синди уже собирался впасть в ничтожество, но маэстро закончил неожиданно, - прекрасная интуиция.
- Интуиция? – переспросил танцор, который не мог связать этот вывод с тем, что он не ответил на большую часть вопросов.
- Именно. Впрочем, некоторые ответы не подходят выпускнику провинциальной школы – слишком специфические области знаний. Может, все-таки было что-то еще?
Синди пожал плечами.
- У моей подруги часто собирались люди, любящие трепаться на интересные темы. Но причем здесь это? Какая разница, помню я какие-то стихи или нет, если я не учителем литературы нанимаюсь? И тогда, с музами этими, вы так смотрели на меня… какая разница, если я танцую хорошо?
- Да я вообще не понимаю, как ты еще умудряешься танцевать хорошо, - отрезал Квентин. – Отличная интуиция, да, если бы не обнаружились «любящие трепаться» знакомые, я бы сказал – потрясающая! Синди, ты ведешь себя так, словно танцы – это часть культуры, которая больше не пересекается ни с чем, кроме музыки! Мы говорили об источниках вдохновения. Любой творческий человек черпает его из других областей искусства – из литературы, театра, кино, архитектуры. Не только, разумеется, существует природа, другие люди и так далее, но в произведениях искусства сконцентрировано чистое вдохновение. Бери и пользуйся! Ты умудрился вытащить из себя и окружающей обстановки поразительно много, приходится признать. Но я кусаю локти, когда думаю, сколько бы ты мог, если бы уделял внимание книгам, спектаклям и выставкам! И теперь ты собираешься преподавать в городе, даже названия которого не понимаешь! Самому не стыдно?
Синди впервые видел Квентина в таком раздражении. Доводы, которые он приводил, заставили танцора впервые взглянуть на образование с другой стороны. До сих пор он считал, что образование нужно, чтобы считаться «приличным человеком», а к этому Синди не стремился никогда. И вот, его кумир заявлял, что полученные знания должны были помочь ему в деле всей жизни. Над этим стоило поразмыслить, однако финальная часть речи Квентина показалась Синди обидной. Он взорвался бы, несмотря на все свое уважение к маэстро, однако Квентин внезапно остыл и вернулся к своей спокойной манере разговора.
- Что же, пора переводить тебя с хлеба и воды на полноценный рацион, пока ты не выжал себя досуха. К счастью, мы в Парнасе, а здесь это куда проще. Сегодня… нет, сегодня не успеешь, завтра пойдешь и запишешься в Академию Искусств. На полноценное образование уже нет времени, но вольным слушателем на курсы ты будешь успевать. Список литературы получишь завтра же. И не надейся, что я забуду об этом разговоре.
Синди, ошеломленный новыми трудностями, понял одно: ему нужно будет идти учиться, а значит, что-то платить за обучение.
- Да, но…
- Но?
- Но у меня нет денег на курсы, - признался Синди.
- Получишь в счет будущей зарплаты. В Академии работает немало моих друзей, так что договоришься и сможешь заплатить за обучение в рассрочку.
- Зачем вы возитесь со мной? – снова спросил сбитый с толку Синди.
Квентин усмехнулся.
- Я не имею привычки выкидывать алмаз только потому, что он еще не огранен до бриллианта. И мне не хочется, чтобы моего ученика и учителя моей школы называли неучем. До завтра ты свободен. Ах да, контракт скинут тебе на комм. Прочитаешь и подпишешь.
«Моего ученика». Синди сглотнул. Мечты сбывались, странно, косо, но все же.
- Привыкай. Никто не обещал, что будет легко, верно?
- Верно. Спасибо, Квентин.
- Спасибо скажешь, когда поймешь, зачем все это нужно. Иди.
Растерявшись от нежданных поворотов судьбы, Синди так задумался, что чуть не вышел мимо двери.
Но никакой лепнины, никаких цветных стекол и кованых решеток, никаких светящихся гирлянд и неоновых ламп, как будто строители сделали ремонт на скорую руку, чтобы потом воплотить задумки дизайнеров, да так и не собрались, оставив добротное, но совершенно не впечатляющее помещение.
Проходя по коридору, Синди, глазу которого не за что было зацепиться, жадно прислушивался. Звукоизоляция в школе была сделана на совесть, однако из-за одной приоткрытой двери Синди расслышал музыку, которая вдруг напомнила ему о детстве, конкурсах, белокурой Эмили, которая делала перед ним реверанс… Что ж, если в школе Квентина Вульфа сочетались все стили, наверняка находилось здесь место и для тех, кто хотел заниматься бальными танцами.
«Надеюсь, маэстро не ждет от меня классики», - мысль мелькнула и пропала. Квентин уже видел Синди на семинаре, наверняка видел видео с его выступлений, а значит, прекрасно понимал, на что тот способен. Интереснее показались пришедшие в голову слова о всех стилях сразу, казалось, Синди понял, зачем Квентину понадобилось настолько лишенное индивидуальности здание, однако к этому моменту он уже подошел к кабинету директора и не успел закончить свои размышления.
Он успел привыкнуть к тому, что Квентин обращается с ним очень просто, поэтому удивился, когда за дверью обнаружилась самая настоящая приемная, в которой сидел уже знакомый человек-угорь. Он кивнул Синди.
- Добрый вечер. Господин Вульф ждет вас.
С невесть откуда появившейся робостью Синди открыл вторую дверь… и провалился в запах отличного кофе. Запах стал первым и самым ярким впечатлением от кабинета маэстро, и только немного привыкнув к нему, Синди огляделся.
В отличие от школы, кабинет нес на себе зримый отпечаток его хозяина. Синди не знал, как объяснить сложившееся впечатление, но все увиденное: тяжелый темный стол с неожиданно изящной лампой и коммом в футляре от пыли «под старину»; чайная пара из неокрашенной глины, даже на вид теплая и шершавая; наградные кубки, небрежно сдвинутые в угол полки; светлая картина на стене, написанная красками, а не созданная в графическом редакторе – все это могло принадлежать только Квентину Вульфу. Даже самые простые вещи в этом кабинете напоминали произведения искусства, но не запертые под музейным стеклом экспонаты – каждая мелочь здесь выглядела настоящей, принадлежащей текущему моменту, и все хотелось потрогать и попробовать на зуб. Все эти вещи очень подходили Квентину, который умел переносить сцену в реальную жизнь, а жизнь – на сцену.
Маэстро наливал в чашку кофе, запах которого так понравился Синди. При виде посетителя Квентин улыбнулся и достал вторую чашку.
- У тебя отличная интуиция и чувство времени. Кофе только сварился.
Синди сел в предложенное кресло и получил чашку, которая, как и все в этой комнате, могла бы занять место на выставке или в музее, если бы она не была так нужна, чтобы подавать кофе гостям Квентина Вульфа. Кофе же оказался на вкус не хуже, чем на запах. Синди никогда не умел варить такой. Он вообще не умел варить кофе и после нескольких попыток махнул рукой и не надеялся больше научиться. Кофе обычно варил Саймон, и у него это как раз получалось здорово, но об этом думать было нельзя.
- Когда ты готов приступить к занятиям? – спросил Квентин, когда они оба отдали должное содержимому чашек.
- Хоть завтра.
Маэстро снова бросил на танцора странный взгляд и спросил:
- Ты в этом уверен?
Кровь бросилась в лицо Синди, когда он отвечал.
- Мне казалось, что вас устраивают мои способности, когда вы предлагали работу. Разве нет?
Квентин переплел пальцы и откинулся на спинку кресла.
- О нет, в твоем таланте я не сомневаюсь, так что не спеши обижаться. Но пока я мог оценить только твой сценический талант, а что насчет преподавания? Ты сможешь справиться с ситуацией, когда перед тобой окажутся десять человек, которые понятия не имеют, что можно сделать со своим телом? Которые не смогут понять с ходу вещи, которые кажутся тебе элементарными? Ты сможешь отвечать на вопросы, чему конкретно ты будешь их учить? Какого стиля ты придерживаешься? А почему делаешь так, а не этак? А сможешь отличить откровенную нелепость от зачатков собственного стиля того, кого ты учишь? Не попытаешься прогнуть своих учеников и сделать их своим подобием?
Синди был оглушен потоком вопросов и понял, что не может ответить на них сразу. Самого его учили только в детстве, но учили академическому танцу, в котором были определенные правила и нужно было копировать движения преподавателей. Все остальное он взял сам, позже, приглядываясь к другим, вслушиваясь, пропуская через себя мелодии. Никто не учил его этому – точнее, никто не называл его учителем. Конечно, был семинар у Квентина, и Квентин умудрялся как-то учить тому, чему у Синди не находилось названия, но маэстро – это маэстро, и то на семинаре он скорее помогал опытным танцорам стать лучше, а не учил зеленых новичков…
- Я не знаю, - сказал Синди.
К его удивлению, Квентин довольно улыбнулся.
- О, уже лучше. Излишнюю самоуверенность мы сбили. Я не хочу, чтобы ты боялся. Но я хочу, чтобы ты сомневался. Мы имеем дело с людьми, больше того – с их творческими способностями, а это такие тонкие материи, в которых нетрудно что-то повредить. И если стать твердо уверенным в своей правоте, можно со временем прекратиться в робота, который умеет действовать лишь по определенной программе. Я не буду без нужды вмешиваться в твои занятия. Но если я увижу, что ты подавляешь учеников, пытаешься не развить в них индивидуальность, а подогнать их под свои представления – я тебя вышибу. Говорю это сразу, чтобы ты не испытывал иллюзий.
Синди помолчал, задумавшись.
- А вы сомневаетесь? – спросил он.
- Конечно. Существует искушение принять свои вкусы за эталон и воспитывать других в соответствии с ними. В оценке искусства субъективное преобладает над объективным, что бы по этому поводу ни думали. И если я вижу, что, например, у моей ученицы просто не хватает растяжки для выполнения каких-то элементов, это легко исправить работой. А если что-то мне кажется просто некрасивым? Неэстетичным? Приходится работать индивидуально с каждым, в каждом случае приходится думать. Осторожность должна стать одним из принципов работы. Но при этом нельзя пускать дело на самотек – ты должен быть учителем, а не сторонним наблюдателем. Замечания придется делать. Придется воспитывать бабочек из гусениц, вот только в природе бабочка сама порвет кокон, а здесь, если ей не помочь, она рискует остаться в нем навсегда. Но бабочку в коконе – а не свое представление о ней – нужно еще разглядеть.
От этих рассуждений у Синди закружилась голова. Все было слишком сложно для двадцатилетнего парня, который имел смутное представление о преподавании.
- Когда я учился, - сказал он, наконец, - у меня не было учителя. Я просто смотрел выступления тех, кого любил. Ваши, Дженнифер, других артистов. Иногда по десять раз. И слушал музыку, много слушал. И потом переделывал под себя то, что мне нравилось. Тогда мне никто не объяснял, что правильно, а что нет.
- Все верно. Если бы все умели поступать, как ты, я бы закрыл школу и ушел на пенсию. Все мы берем вдохновение откуда-то, все понемногу воруем у других, вопрос в том, что мы берем и из каких источников. Наша задача – научить правильно воровать, как бы странно это ни прозвучало. Если последователи классических стилей перенимают искусство у своих учителей, то мы – голодранцы, которые тянут все, что им нравится, со всех сторон. Кстати, об источниках вдохновения…
Квентин поднялся и сделал круг по кабинету, постукивая пальцем по подбородку, прежде чем снова заговорил. Синди невольно залюбовался им. Ему казалось, что он чувствует тот ритм «повседневной музыки», под которую двигался маэстро. Сам Синди еще не умел так слушать окружение, но он мог – или ему хотелось верить, что он может, - заметить эту музыку, когда она вела Квентина.
- Синди, - Квентин снова опустился в кресло, - какое у тебя образование?
- Школа, - неохотно признался Синди.
- Так… и никаких дополнительных занятий? Может, книги по истории искусства? Видеоуроки? Интерактивные курсы? Поэзия, режиссура, театральный кружок?
- Нет. Музыкалка и бальные танцы в детстве, и все. – Синди задрал подбородок и с гордостью мальчика из бедного района добавил, - Мне хватало.
После расставания с Майком Синди не пытался скрывать свою необразованность, да и имидж пустоголового тусовщика плотно пристал к нему. Но теперь, сидя перед маэстро, который был прекрасно эрудирован, он снова испытал отголоски того стыда, который впервые почувствовал в кафе, когда Майк объяснял, почему им нельзя появляться в обществе.
Квентин постучал пальцами по столу.
- Что ж, проведем небольшой тест. Считай это частью приема на работу.
Следующие пятнадцать минут на Синди сыпались разнообразные вопросы. Будь они водой, он бы вскоре захлебнулся. Ответы на некоторые он помнил со школы, что-то он узнал от компании Фредди, но большинство ставило его в тупик, и не всегда у него даже получалось понять, о чем спрашивает маэстро. Когда тест, больше напоминающий допрос, закончился, Синди взмок, будто час отработал на сцене.
- Как я и думал, - резюмировал Квентин. Синди уже собирался впасть в ничтожество, но маэстро закончил неожиданно, - прекрасная интуиция.
- Интуиция? – переспросил танцор, который не мог связать этот вывод с тем, что он не ответил на большую часть вопросов.
- Именно. Впрочем, некоторые ответы не подходят выпускнику провинциальной школы – слишком специфические области знаний. Может, все-таки было что-то еще?
Синди пожал плечами.
- У моей подруги часто собирались люди, любящие трепаться на интересные темы. Но причем здесь это? Какая разница, помню я какие-то стихи или нет, если я не учителем литературы нанимаюсь? И тогда, с музами этими, вы так смотрели на меня… какая разница, если я танцую хорошо?
- Да я вообще не понимаю, как ты еще умудряешься танцевать хорошо, - отрезал Квентин. – Отличная интуиция, да, если бы не обнаружились «любящие трепаться» знакомые, я бы сказал – потрясающая! Синди, ты ведешь себя так, словно танцы – это часть культуры, которая больше не пересекается ни с чем, кроме музыки! Мы говорили об источниках вдохновения. Любой творческий человек черпает его из других областей искусства – из литературы, театра, кино, архитектуры. Не только, разумеется, существует природа, другие люди и так далее, но в произведениях искусства сконцентрировано чистое вдохновение. Бери и пользуйся! Ты умудрился вытащить из себя и окружающей обстановки поразительно много, приходится признать. Но я кусаю локти, когда думаю, сколько бы ты мог, если бы уделял внимание книгам, спектаклям и выставкам! И теперь ты собираешься преподавать в городе, даже названия которого не понимаешь! Самому не стыдно?
Синди впервые видел Квентина в таком раздражении. Доводы, которые он приводил, заставили танцора впервые взглянуть на образование с другой стороны. До сих пор он считал, что образование нужно, чтобы считаться «приличным человеком», а к этому Синди не стремился никогда. И вот, его кумир заявлял, что полученные знания должны были помочь ему в деле всей жизни. Над этим стоило поразмыслить, однако финальная часть речи Квентина показалась Синди обидной. Он взорвался бы, несмотря на все свое уважение к маэстро, однако Квентин внезапно остыл и вернулся к своей спокойной манере разговора.
- Что же, пора переводить тебя с хлеба и воды на полноценный рацион, пока ты не выжал себя досуха. К счастью, мы в Парнасе, а здесь это куда проще. Сегодня… нет, сегодня не успеешь, завтра пойдешь и запишешься в Академию Искусств. На полноценное образование уже нет времени, но вольным слушателем на курсы ты будешь успевать. Список литературы получишь завтра же. И не надейся, что я забуду об этом разговоре.
Синди, ошеломленный новыми трудностями, понял одно: ему нужно будет идти учиться, а значит, что-то платить за обучение.
- Да, но…
- Но?
- Но у меня нет денег на курсы, - признался Синди.
- Получишь в счет будущей зарплаты. В Академии работает немало моих друзей, так что договоришься и сможешь заплатить за обучение в рассрочку.
- Зачем вы возитесь со мной? – снова спросил сбитый с толку Синди.
Квентин усмехнулся.
- Я не имею привычки выкидывать алмаз только потому, что он еще не огранен до бриллианта. И мне не хочется, чтобы моего ученика и учителя моей школы называли неучем. До завтра ты свободен. Ах да, контракт скинут тебе на комм. Прочитаешь и подпишешь.
«Моего ученика». Синди сглотнул. Мечты сбывались, странно, косо, но все же.
- Привыкай. Никто не обещал, что будет легко, верно?
- Верно. Спасибо, Квентин.
- Спасибо скажешь, когда поймешь, зачем все это нужно. Иди.
Растерявшись от нежданных поворотов судьбы, Синди так задумался, что чуть не вышел мимо двери.
@темы: Синди
-
-
22.06.2012 в 20:12-
-
23.06.2012 в 17:34У меня красные глаза от чтения и невозможности оторваться, я успела упищаться, уплакаться и несколько раз умереть от восхищения, и мне так невыносимо нравится!
Ты потрясающе пишешь. Они все такие живые, такие настоящие - не картонные персонажи по шаблону, а самые что ни на есть реальные, мгновенно обрастающие в воображении собственными чертами. Звякают на чьих-то запястьях браслеты, покрывается румянцем чья-то кожа, чьи-то волосы взъерошиваются от ветров каждого города. Фредди начинает носить совершенно особые и только ей подходящие украшения, у Мелкого в шкафу обнаруживается еще куча идиотских пижам, Саймон выписывает на Синди новые послания всем косметическим арсеналом последнего... Шелестит бумага, воспроизводится мгновенно вся музыка, сияют голограммы, звучат голоса, воспринимаются все вкусы и запахи, танцы... Танцы! Они так восхитительно рисуются перед глазами, что хочется тут же их повторять хотя бы по одному описанию! Я очень мало знаю авторов, которые умеют, по-настоящему умеют выстраивать вокруг читателя свой мир, да так, что кажется, будто бы за его пределами другого-то и не существует - он обступает со всех сторон и смыкает границы, живой, наполненный до краёв, бурлящий и настоящий.
Спасибо тебе. Это замечательно. Пожалуйста, продолжай.
-
-
23.06.2012 в 17:54Ник, ох, Ники, мне такого еще не говорили, тем более про этот текст, это так здорово, что хочется продолжать немедленно. Я хочу отпустить эту историю и закончить ее до осени, чтобы все герои получили то, что должны - и я постараюсь, чтобы эта история не умерла, чтобы те, кто все это читает, видели это так ясно, как это вижу я, как это знает Рыжий. Я надеюсь, что кто-то полюбит всех этих смешных чудаков так, как их нежно люблю я, честное слово, их можно любить )
-
-
23.06.2012 в 18:02Истерично хочу пересмотреть Рок. Как я вас сейчас понимаю %)))))
-
-
23.06.2012 в 18:09-
-
23.06.2012 в 18:12