"Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут отданы под суд; лица, которые попытаются найти в нем мораль, будут сосланы; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны". © Марк Твен
Внимание!
воскресенье, 19 апреля 2015
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Cкачать Рыбников Алексей Встреча бесплатно на pleer.com
С моря тянуло свежестьюС моря тянуло свежестью. Лита зябко поежилась и плотнее закуталась в зеленую шаль плотной вязки – подарок, Минна расстаралась. На Аррина же, который выскочил на крыльцо в расстегнутой куртке, было даже смотреть холодно.
- Плащ надень, - сказала Лита.
Аррин взял у нее плащ, ненадолго сжал в своих руках ее пальцы. С матерью он попрощался накануне, Горвина не было в Гелленгау. Последней капитана по традиции провожала жена.
- На берег не пойду, - решила Лита. – Там рыбой пахнет. Если меня вывернет прямо на пристани, вряд ли твои люди сочтут это доброй приметой.
Аррин засмеялся.
- На реке пристань, - нравоучительно добавил он. – А на море причал. Ты жена маринера, пора бы и запомнить!
- Ты еще поучи, что корабль не плавает, а ходит, - фыркнула Лита. – Список взял?
- Взял, - глаза у Аррина были очень честные.
Лита подняла брови и достала из узкого рукава сероватый сложенный в несколько раз квадратик.
- А это что?
- Помилуй, женщина! – возопил Аррин. – У тебя было столько списков, одним больше, одним меньше… Я и так уже забью твоей дрянью половину трюма. Почему я должен везти домой не пряности и самоцветы, а какую-то вонючую гадость и корешки?!
- Не вози, - тут же согласилась Лита. – Сама выпишу из столицы. Или попрошу лорда Аламата, он давно предлагал мне помощь в исследованиях.
- Дай сюда, - Аррин выдернул список у нее из пальцев, Лита про себя улыбнулась. – Сами разберемся. И… ты бы поменьше возилась со своими исследованиями. Не вообще, сейчас…
Лита все-таки засмеялась.
- Уймись, харрат, это совершенно естественное состояние женщины! Впрочем, в перерывах я могу шить тебе рубашку. При условии, что потом ты будешь ее носить.
- Женщина, ты угрожаешь капитану корабля.
- Ты лучше не задерживайся, - Лита посерьезнела и обняла Аррина за шею. – Сам знаешь: если ты не вернешься, я отправляюсь тебя искать и из-под земли достану.
- Щедра ты сегодня на угрозы, - улыбнулся он. – Но я вернусь.
Они быстро поцеловались, потом Лита провела кончиками пальцев по щеке Аррина.
- Попутного ветра, - когда-то ритуальные прощания казались ей глупым пережитком прошлого. Но тогда она еще не была замужем за маринером.
Он улыбнулся, подмигнул ей и пошел к воротам. Он не оглядывался – никогда не оглядывался. Лита смотрела ему вслед, сложив руки на животе.
Немного жаль, что в этот раз ей не удалось пойти вместе с ним как корабельному магу. Но все-таки в море Лита до сих пор чувствовала себя неуверенно. Да и Аррину не мешало отдохнуть от домашней жизни. Лита улыбнулась: свекровь упала бы в обморок, если подслушала ее мысли. Хотя… может, и не упала бы. Она-то прожила с маринером больше двадцати лет.
Во всяком случае, в море Аррина не мучили сны, в которых он раз за разом отказывался стать богом. Лита убедилась в этом за время их совместных плаваний. Впрочем, на суше кошмары тоже стали реже, раз в две недели, может, в десять дней, не чаще. Лита надеялась, что со временем они и вовсе сойдут на нет. До конца не верила, но надеялась.
Аррин пропал из виду, Лита негромко вздохнула и пошла в дом. Нужно было еще пересадить ростки чернокровки, проверить ловушку для снов, закончить амулет для дочери рыбака и дописать письмо Аламату. И лучше это было сделать до того, как явится Минна и начнет причитать, что бедная девочка совсем бледная, ей нужно больше быть на солнце, а не возиться с бумажками, а цветов в саду и так хватает… И есть надо больше, особенно сейчас!
Оказалось, что Аррин оставил на окне расписку в получении канатов для «Крылатой». Лита аккуратно свернула ее и положила в карман, потом не удержалась и осторожно погладила кончиками пальцев.
Он вернется, потому что обещал. Аррин никогда не нарушал своих обещаний.
***
Когда его дом скрылся за поворотом, как будто ослаб якорь, привязывающий его к земле, и Аррин ускорил шаг, а потом и вовсе побежал, распугивая прикормленных важных чаек. Утро выдалось тихим, как и обещало с вечера, выходить в море в такую погоду было сплошным удовольствием. Впрочем, и бегать тоже. Плащ хлопнул за спиной, когда Аррин перемахнул по старой привычке низкую ограду у дома старой Бет – сколько он себя помнил, она грозилась поставить высокий забор, чтобы мимо не шмыгали никакие проходимцы, да все не ставила.
Он протиснулся между кустами ореха, снова перепрыгнул через забор, оказался на Главной улице и тут уже перешел на шаг. Не годится капитану корабля бегать, сломя голову, как мальчишка, когда он собирается выходить в море.
В этот раз его поход обещал быть недолгим – до Хег-Меделя, потом заскочить в Белвар, затем обойти горы на севере, пришвартоваться недалеко от самоцветных копей, а там уже и домой. Все просто, путь, давно знакомый маринерам, хотя море никогда не откажется подкинуть сюрприз. Но все это только разминка, подготовка к настоящему путешествию. Далеко от Харрадона лежат Острова, а что за ними?.. Аррин не верил, что их кусок суши – единственный среди великого океана. Когда-то сверху он увидел… впрочем, лишний раз он не поминал, что видел с такой высоты, куда и птицы не залетают.
Он просто пройдет по морю и увидит все это, не как бог – как человек. И привезет Лите с новых берегов самый корявый и горький корешок, который только отыщется!
Счастья-то будет…
Команда была уже в сборе. Аррин хотел подняться на борт степенно, но не выдержал – птицей махнул. Осмотрелся, все ли в порядке – грузили «Крылатую» еще вчера, а теперь вставай к штурвалу и отчаливай!
- Все по местам!
«Если меня вывернет на берегу, твои люди вряд ли сочтут это хорошей приметой», - вспомнил он слова Литы и улыбнулся.
- Будет вам добрая примета, - сказал он негромко вслух и взбежал на нос, распахивая руки для «объятия».
***
Пафсаний редко брал попутчиков. Но когда в деревне в пограничных землях к его обозу прибились двое, возражать не стал. Первый, огненно-рыжий, с мечом и кинжалом у пояса, был явно наемник тертый, жизнь знающий. За все время, что он рядом с телегой шел, едва ли десяток слов сказал, да и то половину куда-то под нос. Сразу видно – человек серьезный. Но как раз он Пафсанию был не слишком интересен. Оно, конечно, после войны лихие людишки по трактам пошаливали, но не зря он, опытный купец, нанимал охрану – десять здоровых молодцов, ничем рыжему не уступающих. Под их защитой можно было и ткани спокойно довезти, и масло, и еще кое-что, о чем говорить никому не следовало. Еще один меч лишним не бывает, но можно было без него обойтись.
А согласился Пафсаний из-за второго путника. Этот-то говорил за двоих, но бродячему певцу так и положено. С ним тоже все было ясно – лютня за спиной, рубашка кружевом отделана, и язык ловко подвешен. Загорелый, обветренный – тоже, видать, немало дорог истоптал, волосы до плеч, а в ухе дырка для серьги, а серьги нету, видать, поиздержался. С певцом в пути веселее – расскажет что-нибудь, песню споет, а то петь охранники у Пафсания любили, а уметь не умели. Вот он и рассудил – пусть их, тракт не купленный, а место на телеге и у костра на привале найдется.
Певец, представившийся мастером Эйроном, не подвел – песен у него в запасе хватило бы на десятерых. Когда не пел, на вопросы отвечал охотно. Да, тоже в Альдалир собрался, но без компании боязно, да и не так весело. Что, если завернут? Да уж вернется как-нибудь, только надеется, что не завернут…
Пафсаний тоже надеялся, что не завернут, хотя и волновался чуток. Конечно, как война с Харрадоном кончилась, альдары так зверствовать на досмотрах перестали. Еще бы – хороши бы они были без деокадийских овец, без тканей, без вина и масла, без фруктов, которые в лесах не вырастить! Но все равно досматривали строго, каждый купец, подъезжая к границе, трижды сплевывал и кукиш в кармане держал – на удачу. Певцу-то чего было бояться – что с него, доходяги, взять, не лютню же? А только чуял Пафсаний, что не по себе мастеру Эйрону, чем дальше едут, тем больше не по себе.
Так потихоньку и доехали до границы. Если разбойники и поджидали где на тракте, то при виде охраны нападать побоялись. Да и через перевал в горах удачно перешли, а там уже и Альдалир был близко.
Приграничную заставу видать было сразу – и Пафсаний пригорюнился. Не один он стал с лесовиками торговать, когда границы открыли. А досмотр, по всему видать, шел медленно. Кто только в Альдалир не собрался! И купцы, и наемники, и странники навроде того же Эйрона. Кто-то пригнал на продажу отару овец, и Пафсаний только вздохнул – это что же, альдары каждую овцу щупать будут? Этак и ночевать придется прямо в поле, пока своей очереди дождешься… Лесовикам все было нипочем – с каменными лицами расспрашивали и допрашивали. Не иначе, на главного своего равнялись – тот в сторонке стоял, распоряжался. При луке, при мече, лицо немногим выразительнее пня дубового…
Пафсаний засмотрелся, что впереди происходит, а зря – лучше бы за собственным обозом следил. Мастер Эйрон вдруг выкинул такое, что Пафсаний тут же пожалел, что не сбросил его с телеги, когда певец только в спутники к нему набивался!
Эйрон встал в полный рост и позвал звенящим голосом:
- Эй, суровый командир! Пропусти меня, а я тебе песенку спою!
Командир возьми да и обернись. Пафсаний чуть не ахнул – да после такой наглости лесовики не только телеги, а всех в обозе ощупают, начиная с него! А у него за пазухой мешочек самоцветов припрятан, которого быть при нем не должно. Надеялся проскочить, а теперь как проскочишь!
Пафсаний потянулся дернуть певца за ногу, чтобы тот перестал торчать у всех на виду и больше никого не злил, но опоздал – Эйрон сам спрыгнул на землю и пошел вперед.
И альдарский командир пошел ему навстречу.
Приоткрыв рот, Пафсаний смотрел, как его случайный попутчик чуть не бежит, расталкивая локтями остальных и собирая проклятия на свою голову, спотыкается, но все же не падает. А альдар вроде бы и шагу-то не прибавлял, но перед ним люди расступались сами. Где-то на середине они и сошлись. Посмотрели друг на друга и вдруг обнялись – без приветствий, без хлопков друг друга по спинам и плечам, молча, только Пафсаний видел, как пальцы альдара стиснули рубашку на спине у певца, и эти пальцы стали белее рубашки. Смотреть на это было почему-то неловко, но глаза отвести тоже не получалось.
- Что пялишься, - проворчал рыжий наемник по имени Рауг. – Воевали они вместе.
- Ага, - согласился Пафсаний. – Конечно. Воевали, чего непонятного…
Двое стояли на границе между Деокадией и Альдалиром, обнявшись, и не могли разжать руки.
***
Ойнерат вышел за дверь и поморщился – улицу запрудил народ, должно быть, в порт пришел корабль, теперь до дома нужно было проталкиваться, либо ждать, пока толпа схлынет. Может, и не самой удачной идеей было открывать школу недалеко от порта, но Ойнерату тогда привередничать не пристало…
Школу фехтования он открыл после свадьбы, когда понял, что должен срочно что-то предпринять, чтобы прокормить семью. Он отдавал себе отчет, что не сможет дать Аннете ту жизнь, к которой она привыкла – в первый раз он невольно обомлел, увидев особняк ее семьи с двумя каменными грифонами у крыльца и сверкающим кристаллом на крыше, - но не мог допустить, чтобы она страдала от нужды. Ойнерат не обольщался насчет своих способностей. Он умел только драться. Значит, нужно было зарабатывать этим деньги.
Деньги на школу ему одолжил тесть. Он готов был дать их и просто так – Ойнерат не позволил, едва не силой заставил принять долговую расписку. Тот ворчал, но все-таки взял, обозвав зятя гордецом. Ойнерат промолчал. Когда-то он скорее откусил бы себе язык, чем унизил себя просьбой о деньгах, но с тех пор многое изменилось.
Сначала дела шли неважно – не было желающих учиться драться у однорукого калеки, да еще и харрата. Однако странным образом отличие Ойнерата от других сыграло ему на руку – «на единственную», как он невесело шутил. Бездельники заглядывали к нему в зал, чтобы покуражиться. Всем Ойнерат предлагал размяться. После первых же выпадов насмешники переставали улыбаться, после окончания поединка крепко задумывались… и нередко оставались. Противники становились учениками.
После открытия школы Ойнерат поначалу выматывался так, что приходил, наскоро что-то съедал, падал в постель рядом с женой и засыпал мертвым сном. Однажды Аннета растолкала его, и Ойнерат увидел, что ее лицо промокло от слез.
- Что такое? – встревоженно спросил он.
Аннета медленно вздохнула и прижала руку к сердцу.
- Мне показалось, что ты не дышишь, - призналась она.
На счастье Ойнерата, он никогда не пренебрегал физическими упражнениями, и теперь, в городе, где большинство рассчитывало на магическое вмешательство, прежние умения выручали его. «Никакой магии!» - гласило предупреждение, большими буквами написанное на стене у него в зале.
- Никогда не знаешь, когда у тебя не останется ничего, кроме рук… и, может, верного меча, - повторял он ученикам.
Постепенно дела пошли на лад. Ойнерат рассчитался с долгами и смог, наконец, отселиться от родителей жены, что стало для него большой радостью. Он неплохо ладил с отцом Аннеты, хотя неизменно не давал втянуть себя в философские споры о природе вещей, которые тот неизменно пытался развести, но для тещи он был «убогим», «проклятым харратом» и «безродным грубияном», и было ясно, что это уже не изменится. Ойнерат почувствовал громадное облегчение, когда привел жену в новый дом, пусть и далеко не такой роскошный.
- Надеюсь, у него хотя бы не обрушится крыша. Или водосток. Горгулья на нем выглядит так, словно видела сотворение мира, - мрачно усмехнулся он, но Аннета, привыкшая различать, когда муж прячет волнение за грубостью или насмешкой, быстро его раскусила.
- Чудесная горгулья, - сказала она и поцеловала его в щеку. – Мне нравится.
И Ойнерат возблагодарил судьбу.
Жизнь налаживалась. Каждое утро Ойнерат вставал, пристегивал к поясу ножны с мечом и отправлялся в зал, где гонял учеников и себя без пощады. Некоторые уходили – не все способны были выдержать напор «бешеного харрата». Каждый день Ойнерат держал оборону перед чужим городом, чужой страной и всем миром.
Но он до сих пор не мог взять перо и написать матери.
Он совсем не собирался встречать корабль, но людской поток вынес его к причалу. Там стала понятна причина оживления. «Харраты!» - слышалось тут и там. Ойнерат невольно подобрался – подобные выкрики он привык относить на свой счет, и чаще всего справедливо.
Но на сей раз никому не было дела до бывшего офицера и скромного учителя. Ойнерат не разбирался в кораблях, но даже он с первого взгляда узнал резкие хищные очертания харратского судна. Ойнерат жадно прикипел к нему взглядом, смотрел, как спускают сходни, как вниз катят какие-то бочки, как на причал спрыгивает несколько человек, двое из них – с крыльями, еще несколько – в форме… Офицеры?! «Одаренные»?! Нет, все лица незнакомые, да и мундиры отличались от памятных Ойнерату. Свой, изорванный и обгоревший, он хранил на самом дне сундука с личными вещами. Чтобы разглядеть прибывших, Ойнерат протолкался ближе.
А потом мир померк, и перед глазами у Ойнерата заплясали золотые мухи, потому что по сходням на причал сошел Перо. Он был не такой тощий, как раньше, да и тряпки, в которые одевался прежде, сменил на приличную одежду, но это крысиное личико Ойнерат узнал бы всюду. В последний раз он видел его бледным и запрокинутым к небу над эшафотом.
Нужно было уходить, немедленно, пока Перо тоже не узнал в мрачном одноруком горожанине старого знакомого. Пока не дал воли ненависти, злорадству или, того хуже, жалости. На все это Перо имел право – он теперь выходил победителем, а Ойнерат был побежденным. Нужно было уходить, пока Перо не добил его, но Ойнерат как будто прирос к доскам причала. И опоздал.
- Онно!
Широко открытыми глазами Ойнерат смотрел, как к нему приближается возмездие, поправляя сбившуюся на затылок фиолетовую шапочку и слегка шатаясь – морское путешествие даром не прошло.
- Онно!
Перо хлопнул его по плечу, но вдруг засмущался и убрал руку, вместо объятий осыпал Ойнерата ворохом слов.
- Ты здесь, здесь! Жив, надо же, жив! А почему не писал? А мы уже думали, что ты умер, а ты жив! Я уж и не надеялся… а тут только огляделся, в глазах посветлело, гляжу – ты! Вот удача-то, удача!
Ойнерат молчал. Он отказывался верить в происходящее. В голосе Пера не было ни злобы, ни насмешки. Должны были быть, но не было! Ушей Ойнерата достигала обычная трескотня, как будто они не стояли на причале в чужой стране, а сидели где-то в «Сломанных рогах».
- Куда же ты пропал, чудак? – только тут Перо заметил пустой рукав, заправленный в карман Ойнерата. И снова не было ни жалости, ни злорадства, Перо только покивал с пониманием. – Вот как…
- А ты… откуда тут? – выдавил из себя Ойнерат, невидимый железный ошейник на его горле немного разошелся.
Перо гордо выпятил грудь и подбоченился.
- А я с посольством! С посольством, вот как!
- Ты… посол? – Ойнерату хотелось за что-нибудь ухватиться, но рядом было только плечо Пера.
Перо, кажется, хотел обидеться, но ухмыльнулся.
- Шутишь, Онно, все шутишь! Нет, конечно! Но я с послом, да! У меня почерк хороший. Сказали, пригожусь. И Адшат со мной. Помнишь Адшата?
Ойнерат не помнил никакого Адшата и не собирался вспоминать.
- Может, еще и Аррин с вами? – он попытался превратить вопрос в шутку, но шутки не получилось, голос дрогнул. Сейчас придет неумолимый ответ: Аррина нет больше…
Перо улыбнулся шире.
- Где там! Ему такое неинтересно! Он и в Белвар-то носа почти не кажет, скучно, говорит!
- Он жив?! – Ойнерат все-таки схватил Перо за плечо, тот изумленно моргнул.
- Жив, жив! Большой герой! Большой! Женился вот. А ты женился? Ну, еще бы, вы по этому делу всегда были первыми! А я вот в Ксирос. Может, тоже женюсь, - Перо мечтательно вздохнул. – Говорят, в Деокадии девушки красивые. Красивые, а, Онно?
Рука соскользнула и бессильно повисла вдоль тела, Ойнерат расхохотался, запрокинув голову. Ломались и расходились обручи, которые сковывали его тело с первого дня в плену, пропадал незримый доспех, в котором Ойнерат дрался против всего мира.
- Онно, ты чего? – в голосе Пера промелькнула тревога.
- Война кончилась, - Ойнерат усилием прекратил смеяться.
- Ну, ты даешь! Конечно, кончилась! Два года, как мир подписали!
- Война кончилась, - повторил Ойнерат и улыбнулся.
***
- Почта, лорд Аламат!
Аламат отложил перо и кивнул.
- Положите на стол.
Столько времени прошло, а он все не мог привыкнуть к своему новому титулу. Да… миновали времена, когда достаточно было именоваться просто советником, чтобы все понимали, о чем идет речь. Изволь быть лордом Аламатом и подтверждать, что ты достойнейший из достойных…
Байхрат тоже лорд. Но у него затруднений с подтверждением своего достоинства как раз не было – страну лихорадило, тут и там вспыхивали восстания, которые генерал давил на корню вместе с Дахратом. Тот поседел до срока, но оставался отличным полководцем – еще бы. Вывести армию из деокадийских болот, без сил, без связи, без припасов и не свихнуться – нужно было быть выдающимся человеком. Сейчас его внимание было приковано к северу – там все не желал сдаваться бунтовщик из числа мороговых жрецов, которого в народе прозвали Веселым Протазанщиком. Байхрат же в кои-то веки больше волновался о положении дел даже не в столице – в собственном доме. Госпожа Зиэ наконец-то осчастливила мужа наследником, и бравый генерал при одном упоминании об этом размякал и блаженно улыбался. Сама королева изволила посетить молодую мать.
- Ты сам не собираешься обзаводиться семьей? – спросила Фаризе своего советника после визита.
Аламат вздрогнул.
- У меня и без того двое детей, ваше величество, - сказал он. – Еще на кого-то сил у меня не хватит.
- О ком ты? – Фаризе внезапно ему подмигнула. В это трудное для страны время королева расцвела, одновременно повеселела и успокоилась и благосклонно выслушивала намеки советников на то, что ее величеству нужно подумать о замужестве и о наследнике престола. У Аламата чуть сердце не остановилось, когда он услышал, что в мужья королеве прочат в том числе и кого-то из маринеров, и спокойно советник вздохнул, только вспомнив, что Аррин уже женат.
- Государство и школа, ваше величество, - поклонился Аламат в ответ на вопрос.
Несмотря на ужасающую нехватку времени после событий так называемой Огненной ночи, Аламат все-таки смог добиться, чтобы его «магический куб» стал школой новой магии Харрадона. Ему удалось стянуть туда представителей родовых магов, а также Аламат начал искать среди харратов молодых людей с магическим потенциалом, как это было принято в Деокадии. Немало в этом ему помогла Лита, которая, хоть и отказалась остаться в столице, переписывалась с советником и вела собственные исследования в Гелленгау. Аламат многое бы отдал за помощь Башни Деокадии, но сейчас об этом не могло быть и речи. Раньше Аламат сказал бы себе: ничего, пятьдесят лет – и все уляжется. Но сейчас он осознал, что если и уляжется, то через пятьдесят лет связи с Деокадией будут налаживать уже без него… Конечно, он уже начал готовить преемников, но так хочется самому, ах, как хочется!..
Аламат потянулся и поморщился – в спине явственно что-то хрустнуло. Да, запустил он себя… Раньше он и не подозревал, как много давал ему Морог телесной крепости. Воистину мы начинаем ценить здоровье, когда теряем его. Вот, пожалуйста, спина хрустит, сердце шалит, глаза, опять же… Надо хотя бы сходить в бани, чтобы размяли спину и вечно затекающие от долгой работы за столом плечи, да все нет времени…
Глаза снова заболели – Аламат снял очки и потер веки кончиками пальцев. Очки были его гордостью – своими силами создавали, без деокадийцев! Теперь советник трясся над ними, как над секретными документами, если не больше – очки, если что, склеить бы не получилось никак.
Надо было уже заканчивать работу на сегодня. Почта могла подождать, тем более что, судя по печатям и конвертам, ничего для немедленного прочтения в ней не было. Но Аламат не хотел бросать записи на середине. Стоило хотя бы довести до конца мысль последнего начатого абзаца.
Аламат начал свой труд сразу после исчезновения Морога, стараясь выкраивать хотя бы час, хотя бы полчаса в день, пока воспоминания были свежи и в памяти ничего не путалось. Даже в те сумасшедшие дни, когда они со старшим целителем Альдалира пытались вытрясти друг из друга душу. Конечно, что-то он мог восстановить по письмам и другим документам, оставшимся в его распоряжении, но все-таки спешил перенести воспоминания на листы. Первый черновик книги «Морог, его возвышение и падение» близился к завершению. Аламат обмакнул перо в чернила и продолжил:
«…до сих пор мы не знаем и не можем с уверенностью утверждать, каким образом сражение внутри сознания Аррина, которое сам он описывает как битву на мечах, стало причиной исчезновения Морога из Харрадона. Но одно очевидно – он исчез, хотя и подверг Харрадон и своего победителя новой опасности…»
Аламат поджал губы. Его перо бессильно было передать тот ужас, который он испытал при виде Аррина, который стоял в одном шаге от того, чтобы стать богом. Однако, признавая слабую художественную ценность своих записей, Аламат обязан был их закончить.
На тот случай, если в следующий раз искушение станет невыносимым, и какой-нибудь молодой герой решит, что сможет перекроить мир к лучшему. Чтобы оставить ключ тем, кто должен был прийти вслед за Аламатом, как самому ему оставил ключ Аровах, летописец из рода Орла. Чтобы потомки знали: можно совершить невозможное – убить в себе бога.
Аламат нахмурился и снова заскрипел пером. Но слова не складывались. Какое-то время он еще мучился, потом признался сам себе, что его мысли уже час устремляются совсем к другому предмету. Который, хотя и имел некоторое отношение к его книге и истории Аррина, никак не мог считаться для советника работой.
Баловство, конечно… Для человека его возраста такие развлечения, наверное, уже можно считать первым признаком старческого слабоумия. Но… он же ненадолго. Кроме того, осознав конечность своего собственного времени, Аламат стал больше ценить минуты, которые тратил на себя. Их было не так много, но они были.
Посмеиваясь над собственным нетерпением, он отложил перо и встал. Ковер глушил шаги, когда Аламат шел по коридору в западное крыло дома. Ключи зазвенели, когда он неловким движением перебрал их на кольце – он все еще не мог привыкнуть, что дверь нельзя запереть и отворить мановением руки. И Аламат шагнул в темную прохладу громадного зала. Бедный его дом, как его только не перестраивали. Хотя таких изменений он не делал даже после взрыва, когда стены сложились, как у карточного домика.
- Эй, - позвал Аламат негромко.
В темноте зажглись два красных огня.
Скольких усилий стоило перевезти сюда дракона и перенастроить все магические связи в его теле, которые варварски порушил Аррин, знал только Аламат. Даже Лита, которая помогла ему во время своего визита в столицу вместе с мужем, не знала.
Аламат потянул за два рычага, и часть потолка отошла в сторону, открыв взгляду звездное небо в вышине. Аламат ловко поднялся по крылу дракона ему на спину, сел в специально сделанное седло и затянул ремень.
- Вверх, - велел он и с неожиданной лаской погладил медную чешую. – Вверх, мальчик.
Поблескивающие крылья развернулись с металлическим звоном, и дракон понес Аламата вверх, к звездам.
Cкачать Рыбников Алексей Встреча бесплатно на pleer.com
С моря тянуло свежестьюС моря тянуло свежестью. Лита зябко поежилась и плотнее закуталась в зеленую шаль плотной вязки – подарок, Минна расстаралась. На Аррина же, который выскочил на крыльцо в расстегнутой куртке, было даже смотреть холодно.
- Плащ надень, - сказала Лита.
Аррин взял у нее плащ, ненадолго сжал в своих руках ее пальцы. С матерью он попрощался накануне, Горвина не было в Гелленгау. Последней капитана по традиции провожала жена.
- На берег не пойду, - решила Лита. – Там рыбой пахнет. Если меня вывернет прямо на пристани, вряд ли твои люди сочтут это доброй приметой.
Аррин засмеялся.
- На реке пристань, - нравоучительно добавил он. – А на море причал. Ты жена маринера, пора бы и запомнить!
- Ты еще поучи, что корабль не плавает, а ходит, - фыркнула Лита. – Список взял?
- Взял, - глаза у Аррина были очень честные.
Лита подняла брови и достала из узкого рукава сероватый сложенный в несколько раз квадратик.
- А это что?
- Помилуй, женщина! – возопил Аррин. – У тебя было столько списков, одним больше, одним меньше… Я и так уже забью твоей дрянью половину трюма. Почему я должен везти домой не пряности и самоцветы, а какую-то вонючую гадость и корешки?!
- Не вози, - тут же согласилась Лита. – Сама выпишу из столицы. Или попрошу лорда Аламата, он давно предлагал мне помощь в исследованиях.
- Дай сюда, - Аррин выдернул список у нее из пальцев, Лита про себя улыбнулась. – Сами разберемся. И… ты бы поменьше возилась со своими исследованиями. Не вообще, сейчас…
Лита все-таки засмеялась.
- Уймись, харрат, это совершенно естественное состояние женщины! Впрочем, в перерывах я могу шить тебе рубашку. При условии, что потом ты будешь ее носить.
- Женщина, ты угрожаешь капитану корабля.
- Ты лучше не задерживайся, - Лита посерьезнела и обняла Аррина за шею. – Сам знаешь: если ты не вернешься, я отправляюсь тебя искать и из-под земли достану.
- Щедра ты сегодня на угрозы, - улыбнулся он. – Но я вернусь.
Они быстро поцеловались, потом Лита провела кончиками пальцев по щеке Аррина.
- Попутного ветра, - когда-то ритуальные прощания казались ей глупым пережитком прошлого. Но тогда она еще не была замужем за маринером.
Он улыбнулся, подмигнул ей и пошел к воротам. Он не оглядывался – никогда не оглядывался. Лита смотрела ему вслед, сложив руки на животе.
Немного жаль, что в этот раз ей не удалось пойти вместе с ним как корабельному магу. Но все-таки в море Лита до сих пор чувствовала себя неуверенно. Да и Аррину не мешало отдохнуть от домашней жизни. Лита улыбнулась: свекровь упала бы в обморок, если подслушала ее мысли. Хотя… может, и не упала бы. Она-то прожила с маринером больше двадцати лет.
Во всяком случае, в море Аррина не мучили сны, в которых он раз за разом отказывался стать богом. Лита убедилась в этом за время их совместных плаваний. Впрочем, на суше кошмары тоже стали реже, раз в две недели, может, в десять дней, не чаще. Лита надеялась, что со временем они и вовсе сойдут на нет. До конца не верила, но надеялась.
Аррин пропал из виду, Лита негромко вздохнула и пошла в дом. Нужно было еще пересадить ростки чернокровки, проверить ловушку для снов, закончить амулет для дочери рыбака и дописать письмо Аламату. И лучше это было сделать до того, как явится Минна и начнет причитать, что бедная девочка совсем бледная, ей нужно больше быть на солнце, а не возиться с бумажками, а цветов в саду и так хватает… И есть надо больше, особенно сейчас!
Оказалось, что Аррин оставил на окне расписку в получении канатов для «Крылатой». Лита аккуратно свернула ее и положила в карман, потом не удержалась и осторожно погладила кончиками пальцев.
Он вернется, потому что обещал. Аррин никогда не нарушал своих обещаний.
***
Когда его дом скрылся за поворотом, как будто ослаб якорь, привязывающий его к земле, и Аррин ускорил шаг, а потом и вовсе побежал, распугивая прикормленных важных чаек. Утро выдалось тихим, как и обещало с вечера, выходить в море в такую погоду было сплошным удовольствием. Впрочем, и бегать тоже. Плащ хлопнул за спиной, когда Аррин перемахнул по старой привычке низкую ограду у дома старой Бет – сколько он себя помнил, она грозилась поставить высокий забор, чтобы мимо не шмыгали никакие проходимцы, да все не ставила.
Он протиснулся между кустами ореха, снова перепрыгнул через забор, оказался на Главной улице и тут уже перешел на шаг. Не годится капитану корабля бегать, сломя голову, как мальчишка, когда он собирается выходить в море.
В этот раз его поход обещал быть недолгим – до Хег-Меделя, потом заскочить в Белвар, затем обойти горы на севере, пришвартоваться недалеко от самоцветных копей, а там уже и домой. Все просто, путь, давно знакомый маринерам, хотя море никогда не откажется подкинуть сюрприз. Но все это только разминка, подготовка к настоящему путешествию. Далеко от Харрадона лежат Острова, а что за ними?.. Аррин не верил, что их кусок суши – единственный среди великого океана. Когда-то сверху он увидел… впрочем, лишний раз он не поминал, что видел с такой высоты, куда и птицы не залетают.
Он просто пройдет по морю и увидит все это, не как бог – как человек. И привезет Лите с новых берегов самый корявый и горький корешок, который только отыщется!
Счастья-то будет…
Команда была уже в сборе. Аррин хотел подняться на борт степенно, но не выдержал – птицей махнул. Осмотрелся, все ли в порядке – грузили «Крылатую» еще вчера, а теперь вставай к штурвалу и отчаливай!
- Все по местам!
«Если меня вывернет на берегу, твои люди вряд ли сочтут это хорошей приметой», - вспомнил он слова Литы и улыбнулся.
- Будет вам добрая примета, - сказал он негромко вслух и взбежал на нос, распахивая руки для «объятия».
***
Пафсаний редко брал попутчиков. Но когда в деревне в пограничных землях к его обозу прибились двое, возражать не стал. Первый, огненно-рыжий, с мечом и кинжалом у пояса, был явно наемник тертый, жизнь знающий. За все время, что он рядом с телегой шел, едва ли десяток слов сказал, да и то половину куда-то под нос. Сразу видно – человек серьезный. Но как раз он Пафсанию был не слишком интересен. Оно, конечно, после войны лихие людишки по трактам пошаливали, но не зря он, опытный купец, нанимал охрану – десять здоровых молодцов, ничем рыжему не уступающих. Под их защитой можно было и ткани спокойно довезти, и масло, и еще кое-что, о чем говорить никому не следовало. Еще один меч лишним не бывает, но можно было без него обойтись.
А согласился Пафсаний из-за второго путника. Этот-то говорил за двоих, но бродячему певцу так и положено. С ним тоже все было ясно – лютня за спиной, рубашка кружевом отделана, и язык ловко подвешен. Загорелый, обветренный – тоже, видать, немало дорог истоптал, волосы до плеч, а в ухе дырка для серьги, а серьги нету, видать, поиздержался. С певцом в пути веселее – расскажет что-нибудь, песню споет, а то петь охранники у Пафсания любили, а уметь не умели. Вот он и рассудил – пусть их, тракт не купленный, а место на телеге и у костра на привале найдется.
Певец, представившийся мастером Эйроном, не подвел – песен у него в запасе хватило бы на десятерых. Когда не пел, на вопросы отвечал охотно. Да, тоже в Альдалир собрался, но без компании боязно, да и не так весело. Что, если завернут? Да уж вернется как-нибудь, только надеется, что не завернут…
Пафсаний тоже надеялся, что не завернут, хотя и волновался чуток. Конечно, как война с Харрадоном кончилась, альдары так зверствовать на досмотрах перестали. Еще бы – хороши бы они были без деокадийских овец, без тканей, без вина и масла, без фруктов, которые в лесах не вырастить! Но все равно досматривали строго, каждый купец, подъезжая к границе, трижды сплевывал и кукиш в кармане держал – на удачу. Певцу-то чего было бояться – что с него, доходяги, взять, не лютню же? А только чуял Пафсаний, что не по себе мастеру Эйрону, чем дальше едут, тем больше не по себе.
Так потихоньку и доехали до границы. Если разбойники и поджидали где на тракте, то при виде охраны нападать побоялись. Да и через перевал в горах удачно перешли, а там уже и Альдалир был близко.
Приграничную заставу видать было сразу – и Пафсаний пригорюнился. Не один он стал с лесовиками торговать, когда границы открыли. А досмотр, по всему видать, шел медленно. Кто только в Альдалир не собрался! И купцы, и наемники, и странники навроде того же Эйрона. Кто-то пригнал на продажу отару овец, и Пафсаний только вздохнул – это что же, альдары каждую овцу щупать будут? Этак и ночевать придется прямо в поле, пока своей очереди дождешься… Лесовикам все было нипочем – с каменными лицами расспрашивали и допрашивали. Не иначе, на главного своего равнялись – тот в сторонке стоял, распоряжался. При луке, при мече, лицо немногим выразительнее пня дубового…
Пафсаний засмотрелся, что впереди происходит, а зря – лучше бы за собственным обозом следил. Мастер Эйрон вдруг выкинул такое, что Пафсаний тут же пожалел, что не сбросил его с телеги, когда певец только в спутники к нему набивался!
Эйрон встал в полный рост и позвал звенящим голосом:
- Эй, суровый командир! Пропусти меня, а я тебе песенку спою!
Командир возьми да и обернись. Пафсаний чуть не ахнул – да после такой наглости лесовики не только телеги, а всех в обозе ощупают, начиная с него! А у него за пазухой мешочек самоцветов припрятан, которого быть при нем не должно. Надеялся проскочить, а теперь как проскочишь!
Пафсаний потянулся дернуть певца за ногу, чтобы тот перестал торчать у всех на виду и больше никого не злил, но опоздал – Эйрон сам спрыгнул на землю и пошел вперед.
И альдарский командир пошел ему навстречу.
Приоткрыв рот, Пафсаний смотрел, как его случайный попутчик чуть не бежит, расталкивая локтями остальных и собирая проклятия на свою голову, спотыкается, но все же не падает. А альдар вроде бы и шагу-то не прибавлял, но перед ним люди расступались сами. Где-то на середине они и сошлись. Посмотрели друг на друга и вдруг обнялись – без приветствий, без хлопков друг друга по спинам и плечам, молча, только Пафсаний видел, как пальцы альдара стиснули рубашку на спине у певца, и эти пальцы стали белее рубашки. Смотреть на это было почему-то неловко, но глаза отвести тоже не получалось.
- Что пялишься, - проворчал рыжий наемник по имени Рауг. – Воевали они вместе.
- Ага, - согласился Пафсаний. – Конечно. Воевали, чего непонятного…
Двое стояли на границе между Деокадией и Альдалиром, обнявшись, и не могли разжать руки.
***
Ойнерат вышел за дверь и поморщился – улицу запрудил народ, должно быть, в порт пришел корабль, теперь до дома нужно было проталкиваться, либо ждать, пока толпа схлынет. Может, и не самой удачной идеей было открывать школу недалеко от порта, но Ойнерату тогда привередничать не пристало…
Школу фехтования он открыл после свадьбы, когда понял, что должен срочно что-то предпринять, чтобы прокормить семью. Он отдавал себе отчет, что не сможет дать Аннете ту жизнь, к которой она привыкла – в первый раз он невольно обомлел, увидев особняк ее семьи с двумя каменными грифонами у крыльца и сверкающим кристаллом на крыше, - но не мог допустить, чтобы она страдала от нужды. Ойнерат не обольщался насчет своих способностей. Он умел только драться. Значит, нужно было зарабатывать этим деньги.
Деньги на школу ему одолжил тесть. Он готов был дать их и просто так – Ойнерат не позволил, едва не силой заставил принять долговую расписку. Тот ворчал, но все-таки взял, обозвав зятя гордецом. Ойнерат промолчал. Когда-то он скорее откусил бы себе язык, чем унизил себя просьбой о деньгах, но с тех пор многое изменилось.
Сначала дела шли неважно – не было желающих учиться драться у однорукого калеки, да еще и харрата. Однако странным образом отличие Ойнерата от других сыграло ему на руку – «на единственную», как он невесело шутил. Бездельники заглядывали к нему в зал, чтобы покуражиться. Всем Ойнерат предлагал размяться. После первых же выпадов насмешники переставали улыбаться, после окончания поединка крепко задумывались… и нередко оставались. Противники становились учениками.
После открытия школы Ойнерат поначалу выматывался так, что приходил, наскоро что-то съедал, падал в постель рядом с женой и засыпал мертвым сном. Однажды Аннета растолкала его, и Ойнерат увидел, что ее лицо промокло от слез.
- Что такое? – встревоженно спросил он.
Аннета медленно вздохнула и прижала руку к сердцу.
- Мне показалось, что ты не дышишь, - призналась она.
На счастье Ойнерата, он никогда не пренебрегал физическими упражнениями, и теперь, в городе, где большинство рассчитывало на магическое вмешательство, прежние умения выручали его. «Никакой магии!» - гласило предупреждение, большими буквами написанное на стене у него в зале.
- Никогда не знаешь, когда у тебя не останется ничего, кроме рук… и, может, верного меча, - повторял он ученикам.
Постепенно дела пошли на лад. Ойнерат рассчитался с долгами и смог, наконец, отселиться от родителей жены, что стало для него большой радостью. Он неплохо ладил с отцом Аннеты, хотя неизменно не давал втянуть себя в философские споры о природе вещей, которые тот неизменно пытался развести, но для тещи он был «убогим», «проклятым харратом» и «безродным грубияном», и было ясно, что это уже не изменится. Ойнерат почувствовал громадное облегчение, когда привел жену в новый дом, пусть и далеко не такой роскошный.
- Надеюсь, у него хотя бы не обрушится крыша. Или водосток. Горгулья на нем выглядит так, словно видела сотворение мира, - мрачно усмехнулся он, но Аннета, привыкшая различать, когда муж прячет волнение за грубостью или насмешкой, быстро его раскусила.
- Чудесная горгулья, - сказала она и поцеловала его в щеку. – Мне нравится.
И Ойнерат возблагодарил судьбу.
Жизнь налаживалась. Каждое утро Ойнерат вставал, пристегивал к поясу ножны с мечом и отправлялся в зал, где гонял учеников и себя без пощады. Некоторые уходили – не все способны были выдержать напор «бешеного харрата». Каждый день Ойнерат держал оборону перед чужим городом, чужой страной и всем миром.
Но он до сих пор не мог взять перо и написать матери.
Он совсем не собирался встречать корабль, но людской поток вынес его к причалу. Там стала понятна причина оживления. «Харраты!» - слышалось тут и там. Ойнерат невольно подобрался – подобные выкрики он привык относить на свой счет, и чаще всего справедливо.
Но на сей раз никому не было дела до бывшего офицера и скромного учителя. Ойнерат не разбирался в кораблях, но даже он с первого взгляда узнал резкие хищные очертания харратского судна. Ойнерат жадно прикипел к нему взглядом, смотрел, как спускают сходни, как вниз катят какие-то бочки, как на причал спрыгивает несколько человек, двое из них – с крыльями, еще несколько – в форме… Офицеры?! «Одаренные»?! Нет, все лица незнакомые, да и мундиры отличались от памятных Ойнерату. Свой, изорванный и обгоревший, он хранил на самом дне сундука с личными вещами. Чтобы разглядеть прибывших, Ойнерат протолкался ближе.
А потом мир померк, и перед глазами у Ойнерата заплясали золотые мухи, потому что по сходням на причал сошел Перо. Он был не такой тощий, как раньше, да и тряпки, в которые одевался прежде, сменил на приличную одежду, но это крысиное личико Ойнерат узнал бы всюду. В последний раз он видел его бледным и запрокинутым к небу над эшафотом.
Нужно было уходить, немедленно, пока Перо тоже не узнал в мрачном одноруком горожанине старого знакомого. Пока не дал воли ненависти, злорадству или, того хуже, жалости. На все это Перо имел право – он теперь выходил победителем, а Ойнерат был побежденным. Нужно было уходить, пока Перо не добил его, но Ойнерат как будто прирос к доскам причала. И опоздал.
- Онно!
Широко открытыми глазами Ойнерат смотрел, как к нему приближается возмездие, поправляя сбившуюся на затылок фиолетовую шапочку и слегка шатаясь – морское путешествие даром не прошло.
- Онно!
Перо хлопнул его по плечу, но вдруг засмущался и убрал руку, вместо объятий осыпал Ойнерата ворохом слов.
- Ты здесь, здесь! Жив, надо же, жив! А почему не писал? А мы уже думали, что ты умер, а ты жив! Я уж и не надеялся… а тут только огляделся, в глазах посветлело, гляжу – ты! Вот удача-то, удача!
Ойнерат молчал. Он отказывался верить в происходящее. В голосе Пера не было ни злобы, ни насмешки. Должны были быть, но не было! Ушей Ойнерата достигала обычная трескотня, как будто они не стояли на причале в чужой стране, а сидели где-то в «Сломанных рогах».
- Куда же ты пропал, чудак? – только тут Перо заметил пустой рукав, заправленный в карман Ойнерата. И снова не было ни жалости, ни злорадства, Перо только покивал с пониманием. – Вот как…
- А ты… откуда тут? – выдавил из себя Ойнерат, невидимый железный ошейник на его горле немного разошелся.
Перо гордо выпятил грудь и подбоченился.
- А я с посольством! С посольством, вот как!
- Ты… посол? – Ойнерату хотелось за что-нибудь ухватиться, но рядом было только плечо Пера.
Перо, кажется, хотел обидеться, но ухмыльнулся.
- Шутишь, Онно, все шутишь! Нет, конечно! Но я с послом, да! У меня почерк хороший. Сказали, пригожусь. И Адшат со мной. Помнишь Адшата?
Ойнерат не помнил никакого Адшата и не собирался вспоминать.
- Может, еще и Аррин с вами? – он попытался превратить вопрос в шутку, но шутки не получилось, голос дрогнул. Сейчас придет неумолимый ответ: Аррина нет больше…
Перо улыбнулся шире.
- Где там! Ему такое неинтересно! Он и в Белвар-то носа почти не кажет, скучно, говорит!
- Он жив?! – Ойнерат все-таки схватил Перо за плечо, тот изумленно моргнул.
- Жив, жив! Большой герой! Большой! Женился вот. А ты женился? Ну, еще бы, вы по этому делу всегда были первыми! А я вот в Ксирос. Может, тоже женюсь, - Перо мечтательно вздохнул. – Говорят, в Деокадии девушки красивые. Красивые, а, Онно?
Рука соскользнула и бессильно повисла вдоль тела, Ойнерат расхохотался, запрокинув голову. Ломались и расходились обручи, которые сковывали его тело с первого дня в плену, пропадал незримый доспех, в котором Ойнерат дрался против всего мира.
- Онно, ты чего? – в голосе Пера промелькнула тревога.
- Война кончилась, - Ойнерат усилием прекратил смеяться.
- Ну, ты даешь! Конечно, кончилась! Два года, как мир подписали!
- Война кончилась, - повторил Ойнерат и улыбнулся.
***
- Почта, лорд Аламат!
Аламат отложил перо и кивнул.
- Положите на стол.
Столько времени прошло, а он все не мог привыкнуть к своему новому титулу. Да… миновали времена, когда достаточно было именоваться просто советником, чтобы все понимали, о чем идет речь. Изволь быть лордом Аламатом и подтверждать, что ты достойнейший из достойных…
Байхрат тоже лорд. Но у него затруднений с подтверждением своего достоинства как раз не было – страну лихорадило, тут и там вспыхивали восстания, которые генерал давил на корню вместе с Дахратом. Тот поседел до срока, но оставался отличным полководцем – еще бы. Вывести армию из деокадийских болот, без сил, без связи, без припасов и не свихнуться – нужно было быть выдающимся человеком. Сейчас его внимание было приковано к северу – там все не желал сдаваться бунтовщик из числа мороговых жрецов, которого в народе прозвали Веселым Протазанщиком. Байхрат же в кои-то веки больше волновался о положении дел даже не в столице – в собственном доме. Госпожа Зиэ наконец-то осчастливила мужа наследником, и бравый генерал при одном упоминании об этом размякал и блаженно улыбался. Сама королева изволила посетить молодую мать.
- Ты сам не собираешься обзаводиться семьей? – спросила Фаризе своего советника после визита.
Аламат вздрогнул.
- У меня и без того двое детей, ваше величество, - сказал он. – Еще на кого-то сил у меня не хватит.
- О ком ты? – Фаризе внезапно ему подмигнула. В это трудное для страны время королева расцвела, одновременно повеселела и успокоилась и благосклонно выслушивала намеки советников на то, что ее величеству нужно подумать о замужестве и о наследнике престола. У Аламата чуть сердце не остановилось, когда он услышал, что в мужья королеве прочат в том числе и кого-то из маринеров, и спокойно советник вздохнул, только вспомнив, что Аррин уже женат.
- Государство и школа, ваше величество, - поклонился Аламат в ответ на вопрос.
Несмотря на ужасающую нехватку времени после событий так называемой Огненной ночи, Аламат все-таки смог добиться, чтобы его «магический куб» стал школой новой магии Харрадона. Ему удалось стянуть туда представителей родовых магов, а также Аламат начал искать среди харратов молодых людей с магическим потенциалом, как это было принято в Деокадии. Немало в этом ему помогла Лита, которая, хоть и отказалась остаться в столице, переписывалась с советником и вела собственные исследования в Гелленгау. Аламат многое бы отдал за помощь Башни Деокадии, но сейчас об этом не могло быть и речи. Раньше Аламат сказал бы себе: ничего, пятьдесят лет – и все уляжется. Но сейчас он осознал, что если и уляжется, то через пятьдесят лет связи с Деокадией будут налаживать уже без него… Конечно, он уже начал готовить преемников, но так хочется самому, ах, как хочется!..
Аламат потянулся и поморщился – в спине явственно что-то хрустнуло. Да, запустил он себя… Раньше он и не подозревал, как много давал ему Морог телесной крепости. Воистину мы начинаем ценить здоровье, когда теряем его. Вот, пожалуйста, спина хрустит, сердце шалит, глаза, опять же… Надо хотя бы сходить в бани, чтобы размяли спину и вечно затекающие от долгой работы за столом плечи, да все нет времени…
Глаза снова заболели – Аламат снял очки и потер веки кончиками пальцев. Очки были его гордостью – своими силами создавали, без деокадийцев! Теперь советник трясся над ними, как над секретными документами, если не больше – очки, если что, склеить бы не получилось никак.
Надо было уже заканчивать работу на сегодня. Почта могла подождать, тем более что, судя по печатям и конвертам, ничего для немедленного прочтения в ней не было. Но Аламат не хотел бросать записи на середине. Стоило хотя бы довести до конца мысль последнего начатого абзаца.
Аламат начал свой труд сразу после исчезновения Морога, стараясь выкраивать хотя бы час, хотя бы полчаса в день, пока воспоминания были свежи и в памяти ничего не путалось. Даже в те сумасшедшие дни, когда они со старшим целителем Альдалира пытались вытрясти друг из друга душу. Конечно, что-то он мог восстановить по письмам и другим документам, оставшимся в его распоряжении, но все-таки спешил перенести воспоминания на листы. Первый черновик книги «Морог, его возвышение и падение» близился к завершению. Аламат обмакнул перо в чернила и продолжил:
«…до сих пор мы не знаем и не можем с уверенностью утверждать, каким образом сражение внутри сознания Аррина, которое сам он описывает как битву на мечах, стало причиной исчезновения Морога из Харрадона. Но одно очевидно – он исчез, хотя и подверг Харрадон и своего победителя новой опасности…»
Аламат поджал губы. Его перо бессильно было передать тот ужас, который он испытал при виде Аррина, который стоял в одном шаге от того, чтобы стать богом. Однако, признавая слабую художественную ценность своих записей, Аламат обязан был их закончить.
На тот случай, если в следующий раз искушение станет невыносимым, и какой-нибудь молодой герой решит, что сможет перекроить мир к лучшему. Чтобы оставить ключ тем, кто должен был прийти вслед за Аламатом, как самому ему оставил ключ Аровах, летописец из рода Орла. Чтобы потомки знали: можно совершить невозможное – убить в себе бога.
Аламат нахмурился и снова заскрипел пером. Но слова не складывались. Какое-то время он еще мучился, потом признался сам себе, что его мысли уже час устремляются совсем к другому предмету. Который, хотя и имел некоторое отношение к его книге и истории Аррина, никак не мог считаться для советника работой.
Баловство, конечно… Для человека его возраста такие развлечения, наверное, уже можно считать первым признаком старческого слабоумия. Но… он же ненадолго. Кроме того, осознав конечность своего собственного времени, Аламат стал больше ценить минуты, которые тратил на себя. Их было не так много, но они были.
Посмеиваясь над собственным нетерпением, он отложил перо и встал. Ковер глушил шаги, когда Аламат шел по коридору в западное крыло дома. Ключи зазвенели, когда он неловким движением перебрал их на кольце – он все еще не мог привыкнуть, что дверь нельзя запереть и отворить мановением руки. И Аламат шагнул в темную прохладу громадного зала. Бедный его дом, как его только не перестраивали. Хотя таких изменений он не делал даже после взрыва, когда стены сложились, как у карточного домика.
- Эй, - позвал Аламат негромко.
В темноте зажглись два красных огня.
Скольких усилий стоило перевезти сюда дракона и перенастроить все магические связи в его теле, которые варварски порушил Аррин, знал только Аламат. Даже Лита, которая помогла ему во время своего визита в столицу вместе с мужем, не знала.
Аламат потянул за два рычага, и часть потолка отошла в сторону, открыв взгляду звездное небо в вышине. Аламат ловко поднялся по крылу дракона ему на спину, сел в специально сделанное седло и затянул ремень.
- Вверх, - велел он и с неожиданной лаской погладил медную чешую. – Вверх, мальчик.
Поблескивающие крылья развернулись с металлическим звоном, и дракон понес Аламата вверх, к звездам.
@темы: Убей в себе бога
пятница, 17 апреля 2015
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Это фото мне попалось когда-то на просторах дайри. Я не знаю, кто на нем изображен, но визуализация оказалась такой четкой, что удержаться и не унести к себе было невозможно. Если этот человек или фотограф вдруг однажды увидят эту запись и возразят, фото я уберу.
Cкачать Олег Медведев Герой бесплатно на pleer.com
Cкачать Как жили мы борясь бесплатно на pleer.com
Cкачать Михаил Боярский Pourquoi pas ? бесплатно на pleer.com
Cкачать Игорь Наджиев Мой ангел бесплатно на pleer.com
И да, тот неловкий момент, когда отличная визуализация попадается на обложке альбома для рисования.
@темы: Убей в себе бога
воскресенье, 12 апреля 2015
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Cкачать Escala Palladio - Танго смерти бесплатно на pleer.com
- Вижу, мои предупреждения и объяснения несколько запоздали- Вижу, мои предупреждения и объяснения несколько запоздали.
Аламат сам удивился тому, как ровно прозвучал его голос. Многолетняя привычка держать лицо при посторонних не подвела. Даже теперь, когда захотелось залиться счастливыми слезами и подпустить в голос восхищенной дрожи.
Все-таки не сложился у советника день, он постоянно опаздывал. Остальные уже успели расхотеть счастливо умиляться и отводили глаза. Беспричинное счастье схлынуло, оставив после себя ощущение неудавшейся оргии – вроде и стыдно, а вроде и не за что. Генерала живо заинтересовала ситуация за окном, его жена рассматривала узор на ковре. По лицу королевы ничего нельзя было понять. Пожалуй, кроме советника, только Лита избежала общей неловкости. Она сидела, опустив голову Аррину на плечо и закрыв глаза, но чувствовалось: попробуй кто-нибудь тронуть ее драгоценного героя – зубами загрызет.
Сам герой упал в кресло, вытянул длинные ноги и замер, придерживая одной рукой Литу, умостившуюся на широком подлокотнике. Штаны и высокие сапоги на нем были заляпаны грязью, и это примиряло с невозможно белой рубашкой. Лицо Аррина было усталым, между бровей обозначилась складка, которой там раньше не было. Еще бы – два больших сражения за день. Две битвы, две победы… Большинство присутствующих ликовало при вести о первой, Аламату больше по сердцу была вторая. Однако восторги советник не спешил изъявлять – чем меньше сейчас восторгов, когда мальчишке еле удалось загнать обратно божественную сущность, тем лучше.
- Вы убили его, Аррин?
- Угу, - ответил тот, не открывая глаз, и уточнять не стал, о ком речь. – Сначала мы рубились, а потом...
- В самом деле? – заинтересовался Аламат. – То есть, вы хотите сказать, что у вас была битва… эээ… в физическом плане?
- Отстань от парня, - подал голос Байхрат, который закончил, наконец, изучать пейзаж. – Нашел время расспрашивать. Надо быстро решить, что делать.
- Вечно вам надо быстро что-то делать, - огрызнулся Аламат, но в душе не мог не согласиться. Дворец, лишенный поддержки Морога, разрушался на глазах, и в любую минуту на королеву мог обрушиться потолок. За пределами же дворца…
- Бунт там, - тяжело промолвил Байхрат, как будто продолжил мысли Аламата. – Гвардия как взбесилась…
- Разумеется, взбесилась! – Аламату очень хотелось постучать по твердому солдатскому лбу, чтобы заставить неповоротливые мысли бежать быстрее. – Харрадон только что остался без Морога, неужели вы думаете, что ваши «одаренные» этого не почувствовали?! Им немного проще, чем нам – рога и когти, насколько могу судить, у них не отваливаются… Но вы же не думали, что люди попросту не заметят последствий?!
О том, что он хотел замаскировать эти последствия судом над огнепоклонниками, пока те не попытались в свою очередь захватить власть, советник тактично промолчал. Байхрат грузно прошелся туда-сюда мимо окна. Генеральские мысли не желали шевелиться в одиночестве, нужно было еще и расхаживать из стороны в сторону.
- Значит, надо бежать, - припечатал он и скривился, как от кислого. – Верных людей у меня мало, но прикрыть отступление они смогут. Надо разослать гонцов. Жаль, что теперь быстро не выяснить, что творится на севере. Если там никто не взбаламутил войско, можно было бы взять людей…
***
«Крылатый» Хай-лен-хой, предводитель разведчиков крепости Хорог, взбежал наверх через две ступеньки и постучал в дверь коменданта.
- Господин офицер третьей ступени!
Господин офицер не изволил отвечать, хотя слуги твердо сказали: у себя. Принял лекарку Тьюзе и засел в своих покоях. То есть, может, над книгами или картами расселся, а может, порошок от головных болей проглотил – случались с господином офицером неприятности, когда он от боли на стены лез… или ладно бы сам лез, а то начинал солдат туда-сюда под окном своим гонять. Шагом, бегом, в воздухе, а сам из окна поглядывает да виски растирает душистым уксусом.
- Господин офицер!
Молчание. Должно быть, принял господин офицер свои снадобья и уснул мертвым сном. А Хай-лен-хою тут в дверь ломиться, потому что просто уйти никак нельзя. Лесняки близко!
На разведку ребята Хай-лен-хоя в последние дни летали с ленцой, без охоты. Что разведывать, если каждый день одно и то же? Степь, берег озера, лес за ним. Тишина и благолепие, только изменений никаких, а чтобы крылья размять, и над крепостью полетать можно. Если, конечно, господина офицера поблизости нет, а то начнется вечная песня: не так летишь, не так свистишь…
Но в этот раз Хай-лен-хоя как будто под крыло кто толкнул. Так, что он выволочку своим устроил за утрату рвения, и сам в этот раз повел отряд на разведку. До озера долетели, как всегда, без приключений. Распогодилось, солнце вышло яркое для осени, водой запахло… Глаза заслезились – не от отблесков вечернего солнца на воде. Хай-лен-хой подлетал к «лесной стене», хотя какая она теперь была лесная, скорее, озерная. После перемирия подписанного переползла. Сначала был берег как берег, потом воздух над ним сгустился, зазеленел… Повисло густое марево, сквозь которое смотреть – как через дым от костра приглядываться. Как лесняки сквозь него видели – загадка. А главное, еще не долетая до нее, разведчики чувствовали, как начинало сводить крылья, как деревенели мышцы. У кого-то заходилось сердце, кто-то страдал от головных болей – куда там хорогскому офицеру… Глаза слезились почти у всех. И не видно было ни шиша. Так что не зря не любила разведка мотаться туда-сюда, а приходилось. Слезы слезами, марево маревом, а смотреть на ту сторону надо – мало ли, что там за зеленой зыбью затевают лесняки. С ними перемирие, конечно, подписано, да только те перемирия ловко пишутся, да легко рвутся… Еще не хватало упустить, как Альдалир решит отомстить за недавнюю обиду!..
А ведь и правда, решил.
Взгляд Хай-лен-хоя привлекла вспышка, пробившаяся сквозь зеленое марево. Сквозь него не понять: то ли дождик, то ли снег, то ли было, то ли нет. Озеро вот ясно видно было, а что там за озером, наверное, и Морог карающий не знал. Но огонек в глубине «крылатому» не померещился. Почти сразу Хай-лен-хой увидел вторую вспышку, тут же погасшую, как будто на фонарь в мареве накинули платок. Однако огонь был очень ярким. Слишком ярким. Не магическим, но и не пламенем костра. Он как будто был реальнее реального огня, только отливал синевой. Хай-лен-хой уже видел однажды такой, вот только не любил вспоминать тот день. Что хорошего – вспоминать, как твой дядя погиб в битве с драконом…
Третьего знака не понадобилось. Самый зеленый, только оперившийся птенец понял бы, что лесняки не просто так драконов привели к самой границе! Конечно, может, праздник у них у озера, купание зеленого дракона, да только командующему лучше было об этом узнать, пока лесняки, нагулявшись, не пошли своим весельем делиться с другими. Хай-лен-хой свистнул своих – он, рожденный в горах, как большинство «крылатых», умел свистеть так, чтобы все, кому надо, услышали – и полетел обратно к Хорогу, не жалея крыльев.
Неладное он почуял ближе к крепости. Если боль в крыльях, которые неизвестный и невидимый палач выкручивал, как опытная прачка – белье, можно описать словами «почуял» и «неладное». Хай-лен-хой с трудом опустился в траву, чуть носом не кувыркнулся, но обошлось, зато плюхнулся на зад и долго и медленно дышал. Его отряд тоже попадал с неба спелыми грушами – спасибо, что живые остались, только Дарри все-таки поцеловала землю до крови на губах, а Ай-ерх-валь вывихнул колено и заклекотал, обложил все вокруг троекратно, с загибом. В сорока локтях от Хай-лен-хоя приземлился, а все слышно было…
Посидели, подышали, вроде прошло.
Что было – непонятно. Почему крылья стали, как жеваные – на таких не летать, а пыль по двору гонять! – тоже непонятно. Одно ясно: надо было возвращаться, и поскорее.
Ничего, в воздух кое-как поднялись… Ай-ерх-валя пришлось подтолкнуть, ну и в целом – не харратскими разведчиками выглядели, а соплями зелеными, едва из родительского гнезда выпавшими. Но долетели.
Приземлившись во дворе, Хай-лен-хой застал непонятное оживление и суматоху. Почту привезли, что ли? Оно хорошо было бы, но сперва дело, а потом уж баловство. Он велел Дарри проводить Айерха к лекарям – пусть его на ноги ставят, на обе, а сам побежал наверх, докладывать о драконах. И на тебе – ни ответа, ни привета, ни хоть приказа пойти вон.
Хай-лен-хой вздохнул, почесал в затылке и без особой надежды надавил на дверь. Однако та легко распахнулась, и в нос разведчику ударил такой густой винный запах, что тот даже попятился, а потом понимающе хмыкнул и все-таки зашел.
Запах на самом деле был такой, словно господин офицер лил вино не в себя, а вокруг. Впрочем, и это было возможно – в комнате нашлось столько пустых бутылок и кувшинов, что их содержимого хватило бы на пятерых «берсерков». Сам командующий был тут же, за столом, и выглядел так, что опытный в подобных делах Хай-лен-хой не сдержался, длинно присвистнул. Когда же ты успел так нажраться, господин офицер?! А главное, что с тобой делать?
- Пьянь ты зеленая, - не выдержал Хай-лен-хой.
- М-м-мэ… мн-н-нэ…
Пьянь зеленая уловила шум, подняла голову и оказалась пьянью красной – щеки и лоб командующего пламенели, как будто он не в своих покоях, а в бане сидел.
- Чш… ч-ч… шта…
- О, - обрадовался Хай-лен-хой, - так ты у нас еще говорящий!
Он схватил офицера за растрепанную косу, дернул, заставляя смотреть себе в лицо, и отчетливо произнес:
- Драконы у тебя на границе, господин офицер! Дра-ко-ны! Слышал такое слово?!
- Дра… а…
- Дра, дра! Такое «дра» тут устроят, не обрадуешься!
- Убери р-руки, хам, - вдруг совершенно четко произнес командующий. – С-сгною!
Хай-лен-хой пожал плечами, разжал пальцы и брезгливо вздрогнул крыльями. Голова офицера с деревянным стуком ударилась о стол, но никаких неудобств тот, похоже, не испытал.
- П-пусть, - глухо, но четко раздалось от столешницы. – П-пусть летят! ж-ж-ж-ж-жгут! Все отняли, п-пусть отнимают и ж-ж-ж… и ж-ж-ж…
Хай-лен-хой плюнул и вышел, оставив командующего жужжать в одиночестве. Почти сразу он столкнулся с Дарри – Крошка смыла кровь с лица, но ссадина на губе никуда не делась.
- Командир!
- Ты чего у лекарей не дождалась? – спросил ее на ходу Хай-лен-хой, думая о другом. – Подлатали бы сразу.
- Так я потому и прибежала! – вспылила Крошка. – Отказываются лекари! Они даже Айерха отказались лечить!
- Что-о?!
- А вот! Мы им: вот же вывих! А они: видим! И все!
Дарри впадала в бешенство так же быстро, как занимается от искры сухая солома. Но сейчас она просто кипела, еще немного – и от злости пополам порвалась бы. Злится, потому что лекари отказали? Или так волнуется за Ай-ерх-валя, лучшего знатока горских песен, даром, что сам городской?.. Ах, Дарри, Дарри…
- Разберемся, - пообещал Хай-лен-хой, не очень хорошо представляя, как именно. – Вот доложу сначала…
«Еще бы знать, кому. Сюда бы офицера Ойнерата, - подумал он. – Он бы порядок навел быстро. А с нашим героем мне тут теперь голову ломать».
Ноги принесли его к связным. Их комната была забита какими-то кристаллами, рамами, леской, металлическими обручами и стеклянными сосудами, так что на оставшемся пятачке помещались только два топчана и столик, на котором хозяева держали диковинное растение в горшке. Когда Хай-лен-хой вошел, растение повернуло к нему лиловый цветок, и лепестки у него зашевелились.
- Эй, Родди, - позвал Хай-лен-хой, - можешь меня с Шадрогом связать? У меня доклад срочный, а господин офицер ни ухом, ни рылом… с-скотина.
Роднат, который стоял на коленях и держался за воткнутые вертикально в пол железные прутья, повернулся к вошедшему, и Хай-лен-хой увидел, как бледно было его покрытое потом лицо.
- Связать… много бы я дал, чтобы кого-нибудь с кем-нибудь связать! Ничего не работает, Хайли, даже я сам…
Хай-лен-хой сжал кулаки и заклекотал.
***
- Может, я сумел бы подпитать кристаллы от другого источника, но время… - Аламат не договорил и развел руками. – Разумнее в самом деле послать гонцов.
- А до того времени скрыться в надежном месте, - кивнул Байхрат. - Гереграль подошел бы. Там при необходимости осаду можно выдержать.
Аламат вспомнил: Герегралем называлось одно из имений генерала, полученное за беспорочную службу. Кусок земли неподалеку от самоцветных копей, а главное, замок в горах, взять который и правда трудно, зубы обломать можно.
- Значит, Гереграль, - это сказал Аламат.
- Я никуда не поеду, - это сказала королева.
Все взгляды обратились к ней. Фаризе встала, плотнее запахнула накидку на груди и, как по лестнице, спустилась по медному крылу. Как только она сошла вниз, дракон со скрежетом и лязгом осел на пол, огонь в его глазницах погас. Тут же быстро и свободно вздохнул Аррин, а у Аламата кольнуло сердце.
- Я никуда не поеду, - повторила Фаризе. – Снова куда-то бежать, скрываться, прятаться по углам, трястись за свою жизнь… Я слишком стара, чтобы проделывать все это. Разве я уже не королева? Разве там, на площади, не мой народ? Я выйду к ним.
- Ни в коем случае!.. – вскинулся Аламат и был пригвожден к месту взглядом вишневых глаз.
- Советник, Аламат, - тот, кто дает советы, а не приказывает, - отчеканила королева. – Я сочту твои слова советом, но не приму его.
- Моя королева, - нахмурился Байхрат, - это очень опасно. Толпа волнуется, люди на грани бунта, если что-то пойдет не так, мы уже не сможем защищать вас, как прежде…
- Тогда я умру королевой, - Фаризе подняла подбородок. Бледная, в порванной и грязной домашней накидке, она выглядела величественнее, чем в любом из своих дорогих платьев. – Если я убегу сейчас, значит, право, по которому я заняла престол, – только право Морога. Я отказываюсь признать это. Я дочь своего отца, я села на его трон по праву крови, и я не буду ждать, пока появится новый бог, чтобы поддержать меня! Я выйду к людям.
- Думаю, ваши предки гордятся вами, ваше величество, - вдруг сказал Аррин. Лита вздохнула и погладила его по плечу. Аламат презрительно поджал губы и отвел глаза.
Королева простила эту наглость с легкой улыбкой.
- Вы можете уйти, - сказала она. – Я не буду гневаться на вас за это. Я привела Морога в Белвар, и теперь, когда его не стало, я должна принять на себя первый удар. Спасайтесь. Байхрат, у тебя есть еще надежные люди, чтобы прорваться к воротам, если все пойдет… не очень хорошо?
- Есть, ваше величество, - отозвался генерал странным голосом.
Аламат бросил на него быстрый взгляд. Неужели он на самом деле готов был оставить Фаризе? Или уже прикидывал, как половчее схватить свою королеву в охапку, чтобы в целости и сохранности довезти до безопасного места? Фаризе была явно не в себе, она пережила слишком большое потрясение, чтобы сохранять способность здраво рассуждать! Аламат не отказался бы увезти ее и в мешке, если бы поблизости нашелся хоть один подходящий мешок…
Байхрат сделал шаг вперед и, к ужасу Аламата, опустился на одно колено.
- Я присягал вам на верность, ваше величество, - сказал он. – Я клялся защищать вас. И если вы решили идти навстречу опасности, я пойду с вами, и будь, что будет.
Фаризе улыбнулась краешками губ и кивнула.
- Я не отказываюсь от твоей службы, Байхрат.
- Байхрат! – Зиэ все-таки не выдержала.
Она сделала шаг навстречу мужу, вытянулась, как молодой тополек, все ее тело напряглось, Зиэ била дрожь. Байхрат поднялся на ноги, навис над ней утесом. Их взгляды встретились на несколько долгих мгновений, потом Зиэ закусила губу и опустила глаза.
- Тогда я пойду с тобой, - сказала она. – Будь, что будет.
Негромкий смех разрушил возникшую после этих слов тишину. Аламат хотел оглянуться, чтобы понять, кому стало весело, когда вдруг обнаружил, что смех срывается с его собственных губ, причем остановиться вышло далеко не сразу.
- Простите, ваше величество, - сказал он, отдышавшись и смахнув выступившие слезы, - тысяча извинений. В этой комнате слишком много героев, это дурно влияет на нервы. Значит, все готовы расстаться с жизнью, если вдруг толпа решит, что мы недостаточно хороши? Что ж, в нашем возрасте даже как-то неприлично считать это жертвой – я не о вас, госпожа Зиэ, разумеется!
- «Мы», «нашем»? – подняла бровь Фаризе. – Советник Аламат решил почтить нас своим присутствием?
Аламат усмехнулся. Разум подсказывал, что нужно отказаться. И мало того, что отказаться самому – найти какие-то верные и умные слова, чтобы переубедить остальных. Засесть в замке в горах, проверить, что осталось от его сети осведомителей, собрать под руку Байхрата всю армию, которая еще не забыла, кому присягала, попутно посмотреть, что из его разработок сгодится для нового будущего. С Литой это было бы проще, вот только согласилась бы она или нет… Зиэ, разумеется, забрать с собой – верховная жрица огнепоклонников хладнокровна, как ветеран, но она все-таки мать и десять раз подумает, прежде чем воевать с людьми, у которых в руках ее дочь. И вот так, раскорячившись между столицей, Герегралем и границами, на которых один ветер знает, что сейчас творится, попытаться заново собрать королевство. Один раз получилось, получилось бы и в другой!
Только в прошлый раз Аламат был на полтора века моложе и плохо представлял, во что ввязался.
Аламат шагнул к дракону и оперся на его еще теплый бок, погладил свое детище по крылу. Ему так и не удалось прокатиться на нем самому ни разу. А ведь мечталось, а ведь думалось… Резь в глазах усилилась, очень хотелось хлебнуть чего-нибудь бодрящего. Сколько он не спал? Больше суток точно. Неплохо было бы лечь под крылом дракона и заснуть вместе с ним. Можно вечным сном.
- Если вы позволите, я буду сопровождать вас, Ваше величество, - сказал он. – Вы совершенно правы – нужно заканчивать все это, так или иначе.
- Надо же, - губы Фаризе тронула улыбка, - ко второму веку ты выучил, наконец, когда стоит соглашаться со своей королевой.
- Слишком много достойных примеров перед глазами, Ваше величество. Наш бравый генерал, его почтенная жена, наш новый герой…
- Нет, - донеслось из кресла. – Я не пойду.
- Струсил, офицер?! – громыхнул Байхрат.
Аррин встал. Лита тут же поднялась следом и уцепилась за его локоть, как будто герой мог испариться или взлететь в небеса. Аламат вполне разделял ее опасения – он уже понял, что с этим мальчишкой не стоит зарекаться ни от чего.
- Я не офицер, - сказал Аррин и выпятил подбородок. – Вы меня сами разжаловали. Струсил?! Считайте, что струсил! Вам же только повод дай…
В последних словах Аламату послышался лязг металла, призрак тропы, ведущей в небеса, качнулся перед глазами – и пропал. Померещилось… Но Аламат понял смысл последних слов. Аррин боялся не того, что разъяренная толпа разорвет его на клочки, а того, что площадь встанет перед ним на колени.
- Вам бы только повод… - повторил Аррин и обвел глазами первых людей Харрадона. – Сделаете из человека бога и не поморщитесь… Нет уж, разбирайтесь сами. И дайте уже людям думать своей головой. Я вам не Морог. Я маринер и уеду в Гелленгау.
- Подождите, - торопливо сказал Аламат. Настрой Аррина ему не понравился. Конечно, только к лучшему было, что он не собирался воздвигать храм себе же, но отпускать его восвояси? Просто так? Когда в любую секунду он мог сорваться и поддаться искушению довести начатое до конца? Аламат предпочел бы быструю смерть на площади тому, что он увидел бы, стань Аррин новым богом харратов. – Не будем перечислять старые обиды. Никто не заставляет вас сейчас идти к народу с речами, но после вы могли бы задержаться…
- Я уже однажды у вас задержался, советник, - усмехнулся Аррин. – И едва всюду не опоздал. Я отправляюсь в Гелленгау, Лита идет со мной. Не надо пытаться нас останавливать.
Лита из-за его плеча кивнула и сильнее ухватилась за его руку бледными пальцами.
- Упаси меня все высшие силы вас останавливать, - ухмылка Аламата была отражением усмешки Аррина.
- Ступайте, - сказала королева. – Я благодарна вам, маринер Аррин, и сожалею, что первая наша встреча была неудачной.
Байхрат ничего не сказал и смотрел на своего бывшего офицера, сжав губы – разжалованный или нет, для него Аррин сейчас нарушал свой долг, и генерал еле сдерживался, чтобы не сказать ему несколько напутственных слов, не предназначенных для произнесения в приличном обществе.
Аррин коротко кивнул, по старой привычке прищелкнул каблуками и пошел к комнате, откуда явился с драконом. Лита едва успевала за ним, «хамелеонка» летела за ней, как полупрозрачная радужная вуаль. Она еще успела обернуться через плечо, прежде чем скрыться вместе со своим избранником:
- Прощайте, господин Аламат!
Когда за ними закрылась дверь, Зиэ опомнилась:
- Куда они? Там же нет выхода!
- Боюсь, это у нас нет выхода, - вздохнул Аламат. – А вот у них парочка найдется…
- У нас есть выход, - поправила Фаризе. – Единственный. И пока мой дворец еще не рухнул, Аламат, скажи мне в двух словах, что здесь произошло. И поменьше виляй – мне некогда сейчас даже гневаться на тебя, не то что разбираться в хитросплетениях твоих замыслов и речей.
***
В соседние крепости Хай-лен-хой послал по одному из своих «крылатых» - предупредить о драконах, а заодно попросить помощи, если обстановка там была лучше, чем в Хороге. В глубине души Хай-лен-хой начинал подозревать, что хуже, чем у них, нет нигде, и то и дело срывался на гневный клекот. Командующий пьян в стельку, старший лекарь не может лечить, связиста трясет, как при лихоманке, неподалеку драконы - куда уж хуже! Все «одаренные» первой волны, которые были в крепости, пережили приступ, подобный тому, который перенес сам глава разведчиков вместе со своими людьми. Боли в крыльях, чесотка, слабость, озноб, жар… Офицер Тьюзе, к которой повалила толпа солдат с жалобами, обнаружила, что больше не способна никого вылечить магически, и впала в истерику, а потом только повторяла: не знаю я ничего, не знаю… Бойцы начинали переругиваться с лекарями и между собой, на это у них сил хватало – значит, не настолько были и больны. Хай-лен-хой же от злости и безысходности ситуации и вовсе взбодрился и поспешил наводить порядок.
Сигнальщик, молодой «бычок», сидел и чередовал поедание хлеба с солониной, прибереженных с обеда, с ожесточенным чесанием рогов, когда к нему вломился злой, веселый и сверкающий глазами Хай-лен-хой, который развернул крылья и моментально занял всю комнату.
- Тр-р-руби сбор-р-р!
Хай-лен-хой был главой разведчиков, а значит, стоял куда выше сигнальщика на армейской лестнице. Тем не менее, сигнальщик, упрямый, как большинство «быков», попытался упереться рогами и потребовать приказа командующего Хорогом. Хай-лен-хой подробно объяснил, что если он, сигнальщик, собирается сомневаться в словах главы разведчиков, то пусть сам идет к господину офицеру третьей ступени и выбивает из него подтверждение, а Хай-лен-хой посмотрит со стороны и полюбуется. Паузы между осмысленными словами во фразах заполнял клекот и слова менее осмысленные, но понятные и дорогие каждому солдатскому сердцу. Ошеломленный «бычок» схватился сначала за свои зудящие рога, потом – за сигнальный рожок и затрубил.
Хай-лен-хой кивнул и скатился вниз по лестнице. Неудобных вопросов от других защитников Хорога он не боялся. До того как подняться к сигнальщику, он собрал в смотровой башне «берсерка» Ахата, «единорога» Дрейгота и очаровательную «саламандру» Оззи. Вчетвером они быстро сошлись во мнениях и о драконах, и о господине командующем.
***
- Лита, ты готова? Тогда обними меня.
- Знаешь, харрат, мне уже надоело обнимать тебя только ради дела…
Они уже исчезли, а эхо смеха Аррина еще искрилось в коридорах.
Cкачать Escala Palladio - Танго смерти бесплатно на pleer.com
- Вижу, мои предупреждения и объяснения несколько запоздали- Вижу, мои предупреждения и объяснения несколько запоздали.
Аламат сам удивился тому, как ровно прозвучал его голос. Многолетняя привычка держать лицо при посторонних не подвела. Даже теперь, когда захотелось залиться счастливыми слезами и подпустить в голос восхищенной дрожи.
Все-таки не сложился у советника день, он постоянно опаздывал. Остальные уже успели расхотеть счастливо умиляться и отводили глаза. Беспричинное счастье схлынуло, оставив после себя ощущение неудавшейся оргии – вроде и стыдно, а вроде и не за что. Генерала живо заинтересовала ситуация за окном, его жена рассматривала узор на ковре. По лицу королевы ничего нельзя было понять. Пожалуй, кроме советника, только Лита избежала общей неловкости. Она сидела, опустив голову Аррину на плечо и закрыв глаза, но чувствовалось: попробуй кто-нибудь тронуть ее драгоценного героя – зубами загрызет.
Сам герой упал в кресло, вытянул длинные ноги и замер, придерживая одной рукой Литу, умостившуюся на широком подлокотнике. Штаны и высокие сапоги на нем были заляпаны грязью, и это примиряло с невозможно белой рубашкой. Лицо Аррина было усталым, между бровей обозначилась складка, которой там раньше не было. Еще бы – два больших сражения за день. Две битвы, две победы… Большинство присутствующих ликовало при вести о первой, Аламату больше по сердцу была вторая. Однако восторги советник не спешил изъявлять – чем меньше сейчас восторгов, когда мальчишке еле удалось загнать обратно божественную сущность, тем лучше.
- Вы убили его, Аррин?
- Угу, - ответил тот, не открывая глаз, и уточнять не стал, о ком речь. – Сначала мы рубились, а потом...
- В самом деле? – заинтересовался Аламат. – То есть, вы хотите сказать, что у вас была битва… эээ… в физическом плане?
- Отстань от парня, - подал голос Байхрат, который закончил, наконец, изучать пейзаж. – Нашел время расспрашивать. Надо быстро решить, что делать.
- Вечно вам надо быстро что-то делать, - огрызнулся Аламат, но в душе не мог не согласиться. Дворец, лишенный поддержки Морога, разрушался на глазах, и в любую минуту на королеву мог обрушиться потолок. За пределами же дворца…
- Бунт там, - тяжело промолвил Байхрат, как будто продолжил мысли Аламата. – Гвардия как взбесилась…
- Разумеется, взбесилась! – Аламату очень хотелось постучать по твердому солдатскому лбу, чтобы заставить неповоротливые мысли бежать быстрее. – Харрадон только что остался без Морога, неужели вы думаете, что ваши «одаренные» этого не почувствовали?! Им немного проще, чем нам – рога и когти, насколько могу судить, у них не отваливаются… Но вы же не думали, что люди попросту не заметят последствий?!
О том, что он хотел замаскировать эти последствия судом над огнепоклонниками, пока те не попытались в свою очередь захватить власть, советник тактично промолчал. Байхрат грузно прошелся туда-сюда мимо окна. Генеральские мысли не желали шевелиться в одиночестве, нужно было еще и расхаживать из стороны в сторону.
- Значит, надо бежать, - припечатал он и скривился, как от кислого. – Верных людей у меня мало, но прикрыть отступление они смогут. Надо разослать гонцов. Жаль, что теперь быстро не выяснить, что творится на севере. Если там никто не взбаламутил войско, можно было бы взять людей…
***
«Крылатый» Хай-лен-хой, предводитель разведчиков крепости Хорог, взбежал наверх через две ступеньки и постучал в дверь коменданта.
- Господин офицер третьей ступени!
Господин офицер не изволил отвечать, хотя слуги твердо сказали: у себя. Принял лекарку Тьюзе и засел в своих покоях. То есть, может, над книгами или картами расселся, а может, порошок от головных болей проглотил – случались с господином офицером неприятности, когда он от боли на стены лез… или ладно бы сам лез, а то начинал солдат туда-сюда под окном своим гонять. Шагом, бегом, в воздухе, а сам из окна поглядывает да виски растирает душистым уксусом.
- Господин офицер!
Молчание. Должно быть, принял господин офицер свои снадобья и уснул мертвым сном. А Хай-лен-хою тут в дверь ломиться, потому что просто уйти никак нельзя. Лесняки близко!
На разведку ребята Хай-лен-хоя в последние дни летали с ленцой, без охоты. Что разведывать, если каждый день одно и то же? Степь, берег озера, лес за ним. Тишина и благолепие, только изменений никаких, а чтобы крылья размять, и над крепостью полетать можно. Если, конечно, господина офицера поблизости нет, а то начнется вечная песня: не так летишь, не так свистишь…
Но в этот раз Хай-лен-хоя как будто под крыло кто толкнул. Так, что он выволочку своим устроил за утрату рвения, и сам в этот раз повел отряд на разведку. До озера долетели, как всегда, без приключений. Распогодилось, солнце вышло яркое для осени, водой запахло… Глаза заслезились – не от отблесков вечернего солнца на воде. Хай-лен-хой подлетал к «лесной стене», хотя какая она теперь была лесная, скорее, озерная. После перемирия подписанного переползла. Сначала был берег как берег, потом воздух над ним сгустился, зазеленел… Повисло густое марево, сквозь которое смотреть – как через дым от костра приглядываться. Как лесняки сквозь него видели – загадка. А главное, еще не долетая до нее, разведчики чувствовали, как начинало сводить крылья, как деревенели мышцы. У кого-то заходилось сердце, кто-то страдал от головных болей – куда там хорогскому офицеру… Глаза слезились почти у всех. И не видно было ни шиша. Так что не зря не любила разведка мотаться туда-сюда, а приходилось. Слезы слезами, марево маревом, а смотреть на ту сторону надо – мало ли, что там за зеленой зыбью затевают лесняки. С ними перемирие, конечно, подписано, да только те перемирия ловко пишутся, да легко рвутся… Еще не хватало упустить, как Альдалир решит отомстить за недавнюю обиду!..
А ведь и правда, решил.
Взгляд Хай-лен-хоя привлекла вспышка, пробившаяся сквозь зеленое марево. Сквозь него не понять: то ли дождик, то ли снег, то ли было, то ли нет. Озеро вот ясно видно было, а что там за озером, наверное, и Морог карающий не знал. Но огонек в глубине «крылатому» не померещился. Почти сразу Хай-лен-хой увидел вторую вспышку, тут же погасшую, как будто на фонарь в мареве накинули платок. Однако огонь был очень ярким. Слишком ярким. Не магическим, но и не пламенем костра. Он как будто был реальнее реального огня, только отливал синевой. Хай-лен-хой уже видел однажды такой, вот только не любил вспоминать тот день. Что хорошего – вспоминать, как твой дядя погиб в битве с драконом…
Третьего знака не понадобилось. Самый зеленый, только оперившийся птенец понял бы, что лесняки не просто так драконов привели к самой границе! Конечно, может, праздник у них у озера, купание зеленого дракона, да только командующему лучше было об этом узнать, пока лесняки, нагулявшись, не пошли своим весельем делиться с другими. Хай-лен-хой свистнул своих – он, рожденный в горах, как большинство «крылатых», умел свистеть так, чтобы все, кому надо, услышали – и полетел обратно к Хорогу, не жалея крыльев.
Неладное он почуял ближе к крепости. Если боль в крыльях, которые неизвестный и невидимый палач выкручивал, как опытная прачка – белье, можно описать словами «почуял» и «неладное». Хай-лен-хой с трудом опустился в траву, чуть носом не кувыркнулся, но обошлось, зато плюхнулся на зад и долго и медленно дышал. Его отряд тоже попадал с неба спелыми грушами – спасибо, что живые остались, только Дарри все-таки поцеловала землю до крови на губах, а Ай-ерх-валь вывихнул колено и заклекотал, обложил все вокруг троекратно, с загибом. В сорока локтях от Хай-лен-хоя приземлился, а все слышно было…
Посидели, подышали, вроде прошло.
Что было – непонятно. Почему крылья стали, как жеваные – на таких не летать, а пыль по двору гонять! – тоже непонятно. Одно ясно: надо было возвращаться, и поскорее.
Ничего, в воздух кое-как поднялись… Ай-ерх-валя пришлось подтолкнуть, ну и в целом – не харратскими разведчиками выглядели, а соплями зелеными, едва из родительского гнезда выпавшими. Но долетели.
Приземлившись во дворе, Хай-лен-хой застал непонятное оживление и суматоху. Почту привезли, что ли? Оно хорошо было бы, но сперва дело, а потом уж баловство. Он велел Дарри проводить Айерха к лекарям – пусть его на ноги ставят, на обе, а сам побежал наверх, докладывать о драконах. И на тебе – ни ответа, ни привета, ни хоть приказа пойти вон.
Хай-лен-хой вздохнул, почесал в затылке и без особой надежды надавил на дверь. Однако та легко распахнулась, и в нос разведчику ударил такой густой винный запах, что тот даже попятился, а потом понимающе хмыкнул и все-таки зашел.
Запах на самом деле был такой, словно господин офицер лил вино не в себя, а вокруг. Впрочем, и это было возможно – в комнате нашлось столько пустых бутылок и кувшинов, что их содержимого хватило бы на пятерых «берсерков». Сам командующий был тут же, за столом, и выглядел так, что опытный в подобных делах Хай-лен-хой не сдержался, длинно присвистнул. Когда же ты успел так нажраться, господин офицер?! А главное, что с тобой делать?
- Пьянь ты зеленая, - не выдержал Хай-лен-хой.
- М-м-мэ… мн-н-нэ…
Пьянь зеленая уловила шум, подняла голову и оказалась пьянью красной – щеки и лоб командующего пламенели, как будто он не в своих покоях, а в бане сидел.
- Чш… ч-ч… шта…
- О, - обрадовался Хай-лен-хой, - так ты у нас еще говорящий!
Он схватил офицера за растрепанную косу, дернул, заставляя смотреть себе в лицо, и отчетливо произнес:
- Драконы у тебя на границе, господин офицер! Дра-ко-ны! Слышал такое слово?!
- Дра… а…
- Дра, дра! Такое «дра» тут устроят, не обрадуешься!
- Убери р-руки, хам, - вдруг совершенно четко произнес командующий. – С-сгною!
Хай-лен-хой пожал плечами, разжал пальцы и брезгливо вздрогнул крыльями. Голова офицера с деревянным стуком ударилась о стол, но никаких неудобств тот, похоже, не испытал.
- П-пусть, - глухо, но четко раздалось от столешницы. – П-пусть летят! ж-ж-ж-ж-жгут! Все отняли, п-пусть отнимают и ж-ж-ж… и ж-ж-ж…
Хай-лен-хой плюнул и вышел, оставив командующего жужжать в одиночестве. Почти сразу он столкнулся с Дарри – Крошка смыла кровь с лица, но ссадина на губе никуда не делась.
- Командир!
- Ты чего у лекарей не дождалась? – спросил ее на ходу Хай-лен-хой, думая о другом. – Подлатали бы сразу.
- Так я потому и прибежала! – вспылила Крошка. – Отказываются лекари! Они даже Айерха отказались лечить!
- Что-о?!
- А вот! Мы им: вот же вывих! А они: видим! И все!
Дарри впадала в бешенство так же быстро, как занимается от искры сухая солома. Но сейчас она просто кипела, еще немного – и от злости пополам порвалась бы. Злится, потому что лекари отказали? Или так волнуется за Ай-ерх-валя, лучшего знатока горских песен, даром, что сам городской?.. Ах, Дарри, Дарри…
- Разберемся, - пообещал Хай-лен-хой, не очень хорошо представляя, как именно. – Вот доложу сначала…
«Еще бы знать, кому. Сюда бы офицера Ойнерата, - подумал он. – Он бы порядок навел быстро. А с нашим героем мне тут теперь голову ломать».
Ноги принесли его к связным. Их комната была забита какими-то кристаллами, рамами, леской, металлическими обручами и стеклянными сосудами, так что на оставшемся пятачке помещались только два топчана и столик, на котором хозяева держали диковинное растение в горшке. Когда Хай-лен-хой вошел, растение повернуло к нему лиловый цветок, и лепестки у него зашевелились.
- Эй, Родди, - позвал Хай-лен-хой, - можешь меня с Шадрогом связать? У меня доклад срочный, а господин офицер ни ухом, ни рылом… с-скотина.
Роднат, который стоял на коленях и держался за воткнутые вертикально в пол железные прутья, повернулся к вошедшему, и Хай-лен-хой увидел, как бледно было его покрытое потом лицо.
- Связать… много бы я дал, чтобы кого-нибудь с кем-нибудь связать! Ничего не работает, Хайли, даже я сам…
Хай-лен-хой сжал кулаки и заклекотал.
***
- Может, я сумел бы подпитать кристаллы от другого источника, но время… - Аламат не договорил и развел руками. – Разумнее в самом деле послать гонцов.
- А до того времени скрыться в надежном месте, - кивнул Байхрат. - Гереграль подошел бы. Там при необходимости осаду можно выдержать.
Аламат вспомнил: Герегралем называлось одно из имений генерала, полученное за беспорочную службу. Кусок земли неподалеку от самоцветных копей, а главное, замок в горах, взять который и правда трудно, зубы обломать можно.
- Значит, Гереграль, - это сказал Аламат.
- Я никуда не поеду, - это сказала королева.
Все взгляды обратились к ней. Фаризе встала, плотнее запахнула накидку на груди и, как по лестнице, спустилась по медному крылу. Как только она сошла вниз, дракон со скрежетом и лязгом осел на пол, огонь в его глазницах погас. Тут же быстро и свободно вздохнул Аррин, а у Аламата кольнуло сердце.
- Я никуда не поеду, - повторила Фаризе. – Снова куда-то бежать, скрываться, прятаться по углам, трястись за свою жизнь… Я слишком стара, чтобы проделывать все это. Разве я уже не королева? Разве там, на площади, не мой народ? Я выйду к ним.
- Ни в коем случае!.. – вскинулся Аламат и был пригвожден к месту взглядом вишневых глаз.
- Советник, Аламат, - тот, кто дает советы, а не приказывает, - отчеканила королева. – Я сочту твои слова советом, но не приму его.
- Моя королева, - нахмурился Байхрат, - это очень опасно. Толпа волнуется, люди на грани бунта, если что-то пойдет не так, мы уже не сможем защищать вас, как прежде…
- Тогда я умру королевой, - Фаризе подняла подбородок. Бледная, в порванной и грязной домашней накидке, она выглядела величественнее, чем в любом из своих дорогих платьев. – Если я убегу сейчас, значит, право, по которому я заняла престол, – только право Морога. Я отказываюсь признать это. Я дочь своего отца, я села на его трон по праву крови, и я не буду ждать, пока появится новый бог, чтобы поддержать меня! Я выйду к людям.
- Думаю, ваши предки гордятся вами, ваше величество, - вдруг сказал Аррин. Лита вздохнула и погладила его по плечу. Аламат презрительно поджал губы и отвел глаза.
Королева простила эту наглость с легкой улыбкой.
- Вы можете уйти, - сказала она. – Я не буду гневаться на вас за это. Я привела Морога в Белвар, и теперь, когда его не стало, я должна принять на себя первый удар. Спасайтесь. Байхрат, у тебя есть еще надежные люди, чтобы прорваться к воротам, если все пойдет… не очень хорошо?
- Есть, ваше величество, - отозвался генерал странным голосом.
Аламат бросил на него быстрый взгляд. Неужели он на самом деле готов был оставить Фаризе? Или уже прикидывал, как половчее схватить свою королеву в охапку, чтобы в целости и сохранности довезти до безопасного места? Фаризе была явно не в себе, она пережила слишком большое потрясение, чтобы сохранять способность здраво рассуждать! Аламат не отказался бы увезти ее и в мешке, если бы поблизости нашелся хоть один подходящий мешок…
Байхрат сделал шаг вперед и, к ужасу Аламата, опустился на одно колено.
- Я присягал вам на верность, ваше величество, - сказал он. – Я клялся защищать вас. И если вы решили идти навстречу опасности, я пойду с вами, и будь, что будет.
Фаризе улыбнулась краешками губ и кивнула.
- Я не отказываюсь от твоей службы, Байхрат.
- Байхрат! – Зиэ все-таки не выдержала.
Она сделала шаг навстречу мужу, вытянулась, как молодой тополек, все ее тело напряглось, Зиэ била дрожь. Байхрат поднялся на ноги, навис над ней утесом. Их взгляды встретились на несколько долгих мгновений, потом Зиэ закусила губу и опустила глаза.
- Тогда я пойду с тобой, - сказала она. – Будь, что будет.
Негромкий смех разрушил возникшую после этих слов тишину. Аламат хотел оглянуться, чтобы понять, кому стало весело, когда вдруг обнаружил, что смех срывается с его собственных губ, причем остановиться вышло далеко не сразу.
- Простите, ваше величество, - сказал он, отдышавшись и смахнув выступившие слезы, - тысяча извинений. В этой комнате слишком много героев, это дурно влияет на нервы. Значит, все готовы расстаться с жизнью, если вдруг толпа решит, что мы недостаточно хороши? Что ж, в нашем возрасте даже как-то неприлично считать это жертвой – я не о вас, госпожа Зиэ, разумеется!
- «Мы», «нашем»? – подняла бровь Фаризе. – Советник Аламат решил почтить нас своим присутствием?
Аламат усмехнулся. Разум подсказывал, что нужно отказаться. И мало того, что отказаться самому – найти какие-то верные и умные слова, чтобы переубедить остальных. Засесть в замке в горах, проверить, что осталось от его сети осведомителей, собрать под руку Байхрата всю армию, которая еще не забыла, кому присягала, попутно посмотреть, что из его разработок сгодится для нового будущего. С Литой это было бы проще, вот только согласилась бы она или нет… Зиэ, разумеется, забрать с собой – верховная жрица огнепоклонников хладнокровна, как ветеран, но она все-таки мать и десять раз подумает, прежде чем воевать с людьми, у которых в руках ее дочь. И вот так, раскорячившись между столицей, Герегралем и границами, на которых один ветер знает, что сейчас творится, попытаться заново собрать королевство. Один раз получилось, получилось бы и в другой!
Только в прошлый раз Аламат был на полтора века моложе и плохо представлял, во что ввязался.
Аламат шагнул к дракону и оперся на его еще теплый бок, погладил свое детище по крылу. Ему так и не удалось прокатиться на нем самому ни разу. А ведь мечталось, а ведь думалось… Резь в глазах усилилась, очень хотелось хлебнуть чего-нибудь бодрящего. Сколько он не спал? Больше суток точно. Неплохо было бы лечь под крылом дракона и заснуть вместе с ним. Можно вечным сном.
- Если вы позволите, я буду сопровождать вас, Ваше величество, - сказал он. – Вы совершенно правы – нужно заканчивать все это, так или иначе.
- Надо же, - губы Фаризе тронула улыбка, - ко второму веку ты выучил, наконец, когда стоит соглашаться со своей королевой.
- Слишком много достойных примеров перед глазами, Ваше величество. Наш бравый генерал, его почтенная жена, наш новый герой…
- Нет, - донеслось из кресла. – Я не пойду.
- Струсил, офицер?! – громыхнул Байхрат.
Аррин встал. Лита тут же поднялась следом и уцепилась за его локоть, как будто герой мог испариться или взлететь в небеса. Аламат вполне разделял ее опасения – он уже понял, что с этим мальчишкой не стоит зарекаться ни от чего.
- Я не офицер, - сказал Аррин и выпятил подбородок. – Вы меня сами разжаловали. Струсил?! Считайте, что струсил! Вам же только повод дай…
В последних словах Аламату послышался лязг металла, призрак тропы, ведущей в небеса, качнулся перед глазами – и пропал. Померещилось… Но Аламат понял смысл последних слов. Аррин боялся не того, что разъяренная толпа разорвет его на клочки, а того, что площадь встанет перед ним на колени.
- Вам бы только повод… - повторил Аррин и обвел глазами первых людей Харрадона. – Сделаете из человека бога и не поморщитесь… Нет уж, разбирайтесь сами. И дайте уже людям думать своей головой. Я вам не Морог. Я маринер и уеду в Гелленгау.
- Подождите, - торопливо сказал Аламат. Настрой Аррина ему не понравился. Конечно, только к лучшему было, что он не собирался воздвигать храм себе же, но отпускать его восвояси? Просто так? Когда в любую секунду он мог сорваться и поддаться искушению довести начатое до конца? Аламат предпочел бы быструю смерть на площади тому, что он увидел бы, стань Аррин новым богом харратов. – Не будем перечислять старые обиды. Никто не заставляет вас сейчас идти к народу с речами, но после вы могли бы задержаться…
- Я уже однажды у вас задержался, советник, - усмехнулся Аррин. – И едва всюду не опоздал. Я отправляюсь в Гелленгау, Лита идет со мной. Не надо пытаться нас останавливать.
Лита из-за его плеча кивнула и сильнее ухватилась за его руку бледными пальцами.
- Упаси меня все высшие силы вас останавливать, - ухмылка Аламата была отражением усмешки Аррина.
- Ступайте, - сказала королева. – Я благодарна вам, маринер Аррин, и сожалею, что первая наша встреча была неудачной.
Байхрат ничего не сказал и смотрел на своего бывшего офицера, сжав губы – разжалованный или нет, для него Аррин сейчас нарушал свой долг, и генерал еле сдерживался, чтобы не сказать ему несколько напутственных слов, не предназначенных для произнесения в приличном обществе.
Аррин коротко кивнул, по старой привычке прищелкнул каблуками и пошел к комнате, откуда явился с драконом. Лита едва успевала за ним, «хамелеонка» летела за ней, как полупрозрачная радужная вуаль. Она еще успела обернуться через плечо, прежде чем скрыться вместе со своим избранником:
- Прощайте, господин Аламат!
Когда за ними закрылась дверь, Зиэ опомнилась:
- Куда они? Там же нет выхода!
- Боюсь, это у нас нет выхода, - вздохнул Аламат. – А вот у них парочка найдется…
- У нас есть выход, - поправила Фаризе. – Единственный. И пока мой дворец еще не рухнул, Аламат, скажи мне в двух словах, что здесь произошло. И поменьше виляй – мне некогда сейчас даже гневаться на тебя, не то что разбираться в хитросплетениях твоих замыслов и речей.
***
В соседние крепости Хай-лен-хой послал по одному из своих «крылатых» - предупредить о драконах, а заодно попросить помощи, если обстановка там была лучше, чем в Хороге. В глубине души Хай-лен-хой начинал подозревать, что хуже, чем у них, нет нигде, и то и дело срывался на гневный клекот. Командующий пьян в стельку, старший лекарь не может лечить, связиста трясет, как при лихоманке, неподалеку драконы - куда уж хуже! Все «одаренные» первой волны, которые были в крепости, пережили приступ, подобный тому, который перенес сам глава разведчиков вместе со своими людьми. Боли в крыльях, чесотка, слабость, озноб, жар… Офицер Тьюзе, к которой повалила толпа солдат с жалобами, обнаружила, что больше не способна никого вылечить магически, и впала в истерику, а потом только повторяла: не знаю я ничего, не знаю… Бойцы начинали переругиваться с лекарями и между собой, на это у них сил хватало – значит, не настолько были и больны. Хай-лен-хой же от злости и безысходности ситуации и вовсе взбодрился и поспешил наводить порядок.
Сигнальщик, молодой «бычок», сидел и чередовал поедание хлеба с солониной, прибереженных с обеда, с ожесточенным чесанием рогов, когда к нему вломился злой, веселый и сверкающий глазами Хай-лен-хой, который развернул крылья и моментально занял всю комнату.
- Тр-р-руби сбор-р-р!
Хай-лен-хой был главой разведчиков, а значит, стоял куда выше сигнальщика на армейской лестнице. Тем не менее, сигнальщик, упрямый, как большинство «быков», попытался упереться рогами и потребовать приказа командующего Хорогом. Хай-лен-хой подробно объяснил, что если он, сигнальщик, собирается сомневаться в словах главы разведчиков, то пусть сам идет к господину офицеру третьей ступени и выбивает из него подтверждение, а Хай-лен-хой посмотрит со стороны и полюбуется. Паузы между осмысленными словами во фразах заполнял клекот и слова менее осмысленные, но понятные и дорогие каждому солдатскому сердцу. Ошеломленный «бычок» схватился сначала за свои зудящие рога, потом – за сигнальный рожок и затрубил.
Хай-лен-хой кивнул и скатился вниз по лестнице. Неудобных вопросов от других защитников Хорога он не боялся. До того как подняться к сигнальщику, он собрал в смотровой башне «берсерка» Ахата, «единорога» Дрейгота и очаровательную «саламандру» Оззи. Вчетвером они быстро сошлись во мнениях и о драконах, и о господине командующем.
***
- Лита, ты готова? Тогда обними меня.
- Знаешь, харрат, мне уже надоело обнимать тебя только ради дела…
Они уже исчезли, а эхо смеха Аррина еще искрилось в коридорах.
@темы: Убей в себе бога
воскресенье, 05 апреля 2015
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Cкачать Альфред Шнитке Эпилог бесплатно на pleer.com
Войско Харрадона стояло под АльвомВойско Харрадона стояло под Альвом.
Вернее, напротив Альва. Даже чуть-чуть выше. Командующий Дахрат с высоты холма осматривал открывшуюся картину. Ночь готовилась вступить в свои права, горизонт стыдливо розовел, над морем не было ни облачка, волны переливались, как золотой шелк. Но командующему было не до красот. Вот он, Альв белостенный, магическое сердце Деокадии, близок – да не укусишь. А укусишь – зубы обломаешь. Альв вырос на холме, пустил корни; чтобы подойти к нему, харратам сначала надо было выйти из укрывшего их леса и спуститься вниз, в ложбину между холмами… а значит, подставиться под стрелы с городской стены, и хорошо если только под стрелы, а не под дружный залп из посохов магической братии. Наверняка по случаю войны маги вылезли из своей башни, которая одиноким клыком торчала посреди города (солдаты сравнивали ее не с зубом, а с иной частью тела), и вышли защищать родной город. Это если к главным воротам подступать. Если ко вторым – дело не лучше, попробуй, подведи быстро людей к ним по береговой полосе, открытой всем ветрам, по песку… Тут бы с моря ударить… но что об этом говорить, что могли, то сказали. И висело над стенами Альва зарево, которое ничего общего с вечерней зарей не имело. Нет, не спала Альвийская Башня, бдела… Не зря отступала армия Деокадии до самого Альва, почти беспрепятственно позволив харратам пройти по своим землям через опустевшие поселения. Магические ловушки и уничтоженные, чтобы не достались харратам, припасы – чушь, мелочь после вынимающего душу похода через болота. Нет, решающая битва должна была состояться здесь, у магического оплота Деокадии.
Могли харраты взять Альв?
Могли, - говорил себе командующий.
А удержать?
Вряд ли.
Но не это смущало Дахрата. На то и был он солдатом, чтобы драться и исполнять приказы. Прикажут – возьмет Альв. Прикажут – будет держать, сколько сможет. Не сможет – умрет здесь, у моря, вдали от дома. Судьба военная, судьба солдатская… Дело известное. Другое грызло харрадонского командующего.
Последний разговор с генералом встревожил его, посеял зерно сомнения. Байхрат говорил скупо, держался строго, начальственно – не так он обычно разговаривал с Дахратом. И волнение вряд ли было тому виной – генерал перевидал за свою жизнь столько сражений, что не могло еще одно заставить его говорить чужими словами. А слова были именно что чужие, да еще затертые, поношенные – такие ученику перед генеральным сражением говорить-то было стыдно. Дахрату даже показалось, что его командиру и наставнику и правда стыдно. Лицо деревянное, глаза оловянные, да еще в сторону косят, за левое плечо, словно за этим плечом стоял кто-то чужой, но Дахрат никого не видел. Только раз генерал посмотрел на командующего южным фронтом прямо, как всегда, глаза живым блеском полыхнули.
- Помни, что я говорил тебе, - сказал Байхрат. – В бою командующий за все в ответе. Тяжесть решения на его плечах.
Странный был разговор. Бессмысленный, а потому подозрительный. Не было у Байхрата никогда тяги к словоблудию. Ко второму веку прорезалась, к старости?! Зачем было напоминать о том, что Дахрат и без того помнил? О решениях, об ответственности? О чем хотел на самом деле сказать генерал? О чем предупредить?
Вот они, те, за кого командующий в ответе, выстроились в лесу. «Быки» ближе всех. Рога наточены, ноздри раздуваются, из ноздрей пар – не лето уже… Некоторые дрожат, не от холода, не от страха, от возбуждения. Ждут. Приказа ждут, когда командующий решит, что пора наступать. И они, и «берсерки», и отряд Ойнерата, который не здесь, а в ближайшей роще. Те и вовсе смертники, им отвлекать на себя защитников города, а лучше и вовсе выманить из-за стен, да не выйдут, не дураки… Если десяток из первого отряда выживет – уже хорошо, но Ойнерат – офицер железный, он свое дело сделает. На совете вечером держался беркутом, глазами сверкал, клялся всех положить, но отвлечь огонь магов-защитников на себя. Он, если и помнит что-то там об ответственности командира, то с легким сердцем отдает ее Дахрату. Пусть командующий думает, у него шлем больше…
***
Море меняло будничную синюю одежду на праздничное золото, закат щедро одаривал землю своими драгоценностями, а Дахрат все не давал сигнала наступать. Ойнерат сначала стоял в гордой позе, глядя на город из-за старого кедра. Потом утомился стоять, стал расхаживать из стороны в сторону, сам не замечая, как вызывает на ладони сгусток огня. Вызовет – погасит, вызовет – погасит…
Страха не было – откуда бы ему взяться у офицера Харрадона. Даже волнения почти не было. С ними бог, а значит, все – те, кто выживет и кто будет убит, получат то, что заслужили. Вот предчувствие чего-то великого – было. Не зря ему, Ойнерату, досталась честь первому выступить в атаку на Альв. Не от волнения, а от осознания чести заходилось сердце, распирало грудь, зато шаг получался чеканным, лучше, чем на параде. С умилением старшего брата он смотрел на свой отряд – с отцовским пока не получалось. Орлы! Хорошо, пусть еще не все орлы, но орлята. Оперятся в битве. Кто знает, может, и на стены взлетят. Нет, Ойнерат хорошо помнил свою задачу, но все же, все же…
От избытка чувств он похлопал по плечу здорового детину, на лбу у которого наподобие рогов выпирали две шишки. Шишки были раскрашены перед боем в цвета отряда Ойнерата, синий и черный. Откуда-то Ойнерат знал этого «недобыка», но вспоминать, откуда именно, было недосуг.
- Рад? – спросил строго. – Что битва скоро?
- Рад, господин офицер второй ступени! – выпалил шишколобый на одном дыхании, уставив вдаль отсутствующий взгляд.
Ойнерат не знал, что сказать, еще раз похлопал здоровяка по плечу и отошел. Рад… Хорошо, что рад. Правильно. Орлята его, орлята…
«Но почему же Дахрат не подает сигнала?» – думал он и всматривался в позолоченный зарей лес на соседнем холме.
За спинами отряда офицера второй ступени Ойнерата бывший офицер четвертой ступени Эррин, а ныне бродячий лютнист Тэйгу едва удерживался от того, чтобы тоже расхаживать из стороны в сторону. На месте его держал только страх выдать себя. Сколько усилий ему стоило остаться с армией и не привлечь внимания Ойнерата, знал только сам Эррин. Но теперь один вопрос мучил его, не давал покоя: зачем он, Эррин, пришел сюда? Зачем было его возвращение, зачем он сказал Асфриду отпустить его, зачем бросил раненого Рауга, зачем варил кашу и отскребал солдатский котел, зачем были все его песни, если ровным счетом ничего не изменилось? Некому было посвящать Эррина в план наступления, но главное он видел сам: еще немного – и армия Харрадона пойдет в наступление на Альв. И что тогда? Победа, и алтари Морога, как грибы, вырастут по всей Деокадии? Или поражение, смерть харратов, смерть от стрел, самая легкая, или от магии, от огненных дождей, в разверзшихся под ногами пропастях, от внезапного удушья? Вернутся его спутники в Харрадон с богатой добычей, с сорванными с деокадийских красавиц драгоценностями в сумках, гоня перед собой награбленную скотину, или останутся навсегда в этой земле, раздавленные старой магией Альва? Положа руку на сердце, Эррин не знал, какого исхода боится больше. Страх и отчаяние смешивались и пенились в его душе жгучей отравой, хотелось кричать, стучать кулаками по древесному стволу, до боли, до крови… И странный голос нашептывал ему: попробуй, поддайся чувствам, отдайся хаосу, если все равно больше ничего не поделать. Но Эррин молчал и только кусал губы.
Струны лютни низко и тревожно гудели, хотя их никто не трогал.
***
За поворотом раздались шаги, и Перо быстро вжался в стену, осторожно выглянул из-за балки – нет, по улице спешили не жрецы Морога, а две женщины, несущие на плечах скатанный ковер. Из ковра высовывалось что-то деревянное с пушистой золотой кистью. Перо вынырнул из-за угла и побежал дальше.
Когда мороговы братья пришли за ними, Перу несказанно повезло. Ему разрешено было присутствовать при обряде, который проводила сама верховная жрица. Правда, обряд был не из самых важных, да и Перу ничего не надо было делать, только стоять и слушать эхо видений – провидицы часто не помнили, что говорили во время бесед с огнем. Потому Перо и позвали – память у него была хорошая, а еще он мог быстро записывать за говорящим, вот и вся заслуга. Но все равно он счел это удачей. И, как оказалось, не зря.
Почтенная Арзиэ только развела огонь и поставила на него жаровню, на которую надо было высыпать душистые листья, когда дверь распахнулась без стука, и внутрь ворвалось пятеро мороговых братьев. У Пера привычным уже ледком сковало хребет, он испуганно застыл рядом с еще двумя огнепоклонниками, которых жрица взяла себе в помощники.
- Воля Морога! – бухнуло от двери. – И приказ королевы: родовым магам явиться в храм!
- Вот как? – спросила госпожа Арзиэ, которая единственная не изменилась в лице. – А вас, добрых молодцев, проводить прислали?
- Проводить, проводить, - хохотнули. – С почетом!
- Я могу хотя бы собраться?
- И так устроишься! Пошевеливайся, старуха!
- На все воля божья, - согласилась Арзиэ. И пошевелилась.
Потом Перо спрашивал себя: как умудрилась верховная жрица швырнуть в мороговых братьев тяжеленную жаровню?! Грохот, угли во все стороны… Не голой же рукой она ее из огня выхватила?!
Получалось, что и голой рукой, и из огня, а только неудобств Арзиэ, похоже, не испытала. Пока ошеломленные жрицы с криками хватались за обожженные места и стряхивали огонь с мантий – мантии занялись не хуже сухих дров! – Арзиэ с девической легкостью подобрала подол и выскочила в окно. Перо и остальные не стали медлить и последовали за ней.
- Бежать надо! – совет веснушчатой Хильзе слегка запоздал, потому что все они и так бежали со всех ног. – За город! Там схорониться…
Перо не спорил: во-первых, дыхания не хватало, во-вторых, он был согласен и на ухоронку вне Белвара. Если Хильзе сказала, значит, было там, где затеряться. Появление мороговых братьев всколыхнуло в нем прежний ужас, и Перо был не против жить в хижине и питаться кореньями, лишь бы поблизости никто не носил красное.
Однако новая мысль заставила его сначала споткнуться, а потом и вовсе остановиться посреди дороги.
- А Адшат? – крикнул он. – А что будет с Адшатом?
Огнепоклонники даже не замедлили бега, только Хильзе обернулась и нетерпеливо махнула ему: не отставай! – и помощники Арзиэ скрылись за поворотом. Но Перо не мог теперь к ним присоединиться. Он вздохнул, закусил губу и отправился к дому, где жил последние недели.
Он надеялся успеть раньше мороговых братьев и предупредить Адшата и остальных, но опоздал. Ему пришлось пробираться к дому переулками, на каждом углу ему мерещились красные мантии, а два раза мимо него в самом деле проходили жрецы, и оба раза Перо ждал, пока даже шаги их не стихнут, и только потом двигался дальше.
В доме побывали краснорясые – это Перо понял, как только переступил порог. На полу валялись осколки горшка, стол был перевернут, два стула сломаны – огнепоклонники сопротивлялись, да и Адшат был не из тех, кто сдается без боя. Несколько пестрых перьев валялось на полу, в стороне Перо нашел испачканный кровью нож – да, воин остается воином, даже если он списанный! Он поджал губы, вертя нож в руках, и задумался, что же делать теперь.
- Галват? – раздался чей-то робкий голос. И громче, увереннее: - Галват!
Перо поднял голову. Из люка в потолке свешивался вниз головой, как летучая мышь, Фаргот, любитель древней поэзии и рябиновой настойки, один из самых частых гостей Белхата. Сходство усиливалось из-за больших оттопыренных ушей, которые покраснели и, казалось, разошлись в стороны еще больше.
Убедившись, что перед ним на самом деле Перо, Фаргот скрылся в люке, откуда через мгновение показались его длинные ноги. Фаргот спрыгнул на пол, отряхнул штаны, пригладил волосы, и только уши у него по-прежнему сияли рубинами.
- Ты откуда здесь? – спросил Перо. – А остальные? Адшат? Где Адшат?
- Увели, - выдохнул Фаргот, подтвердив худшие подозрения Пера. – Мороговы братья! Я видел!
- Видел? – нахмурился Перо. – Как, как? Почему тебя не забрали?
- Спрятался я, - Фарготу вдруг показались очень интересными носки его башмаков, которые он стал рассматривать с пристальным вниманием. – На чердаке. Мне там нужно было одни старые дневники найти… Очень старые. Белхат велел. И я полез. За записями…
- А что Белхат? – нетерпеливо перебил Перо. Его вовсе не интересовало, как Фаргот оказался на чердаке, а того заело, и он повторял одно по одному. Полез и полез, повезло, значит, день счастливый. Что тут рассказывать-то?
- Убили, - Перо покачнулся от таких новостей. – Он сопротивляться стал, так ему – р-раз! – по голове прямо, по затылку. А Ад-шад-даль нож выхватил, его трое только смогли схватить, и то двоих он порезал…
Глаза Фаргота блестели, когда он рассказывал об этой схватке, он даже облизнулся, смакуя подробности того, как – р-раз! – Белхата ударили по затылку. Перо почувствовал слабость в ногах и даже не поинтересовался, как его собеседник умудрился все рассмотреть с чердака, минуя второй этаж, – через стены научился видеть, что ли?
- Ладно, - перебил он снова. – Пойду я.
- Погоди! – Фаргот вдруг схватил его за руки. Из-под мышки у него вывалился скатанный в трубку лист – наверное, те самые записи с чердака. – Куда ты теперь?
Перо пожал плечами.
- Куда-нибудь. Адшата выручать.
- И-и! – пренебрежительный взвизг Фаргота сделал бы честь армейскому «единорогу». – Это как же? Храм, что ли, штурмом пойдешь брать? Пойдем со мной лучше. Я одно местечко знаю… Посидим, подумаем. И сей оплот твердыней нашей станет… Пошли? Все равно сейчас ничем не поможешь…
В словах любителя поэзии был резон. Горький, отдающий рябиновкой. От слова «храм» веяло холодной жутью. Это Аррин с Ойнератом могли бы… что угодно могли бы. Взять штурмом, вынести двери, вывести друзей на свободу…
Хотелось уйти в безопасное место. В оплот, который станет твердыней, – это, кстати, как? Сесть в кресло у огня, выпить настойки, а там как-нибудь… сладится, что ли?
«А Адшат, когда тебя арестовали, не настойки пил, а пороги оббивал, за тебя просил», - сказал внутренний голос.
Видение кресла и стакана с божественным напитком сгинуло. Перо вздохнул и высвободил руки. Не удержался и вытер о штаны – ладони у Фаргота были холодные, липкие, перепугался парень до смерти…
- Нет, - сказал Перо. – Я лучше к храму пойду. Узнаю, где, чего… А ты иди, иди! Прячься!
Он чуть замешкался, но возражений не последовало, и Перо припустил прочь по улице. Он не знал еще, что сделает, но решил хотя бы осмотреться для начала.
Фаргот смотрел ему вслед, прищурившись, и думал: жаль, награда уплывает из рук. Но жрецов Морога поблизости не было, а хватать Галвата и крутить ему руки он не решался. Галват был тертый калач, преступник бывалый, знатного рода, переживший казнь, смутьян и выпивоха, а теперь еще доверенное лицо самой Арзиэ. Его друг на самом деле порезал двоих, пока Фаргот не дал ему, не ожидавшему нападения сзади, бутылкой по затылку, а Галват бы, наверное, сумел больше того. Пусть себе идет…
Когда вечером Фаргот узнал, что гвардия идет штурмовать храм, а вслед за гвардией на площадь стекаются горожане, среди которых был и его знакомый, он похвалил себя за верный выбор. И он нисколько не удивился бы, скажи ему кто-нибудь, что преступник Галват, он же Перо, был на площади и мутил воду, а при виде дракона первым закричал: это Аррин, Аррин! это наш! слава степному дракону!
Нет, предатель и любитель древней поэзии Фаргот нисколько бы не удивился, узнай он об этом.
***
Сапоги мягко чавкнули и ушли на палец в грязь – после дождя, длившегося несколько дней, землю в лесу размыло. Асфрид потряс ногой, стряхнул прилипший листок и пошел дальше своим путем.
Своим путем значило – следом за королем, чья светлая фигура виднелась впереди, блики солнца играли на серебряных переплетениях венца. Рядом, как ручной медведь, шагал мастер Керваль и время от времени указывал Эйольву на что-нибудь в обстановке лагеря. «Должно быть, рассказывает секреты приготовления солдатского кулеша, - хмыкнул про себя Асфрид. – Потом, глядишь, стол накроет, бухнет на него этот самый кулеш, хлеб порежет неровно, чтобы разницу с дворцовой жизнью подчеркнуть. Кушай, король, ложку за маму, ложку за папу, ложку за первый военный поход против сосредоточения зла. Не обляпайся…»
Кто-то из охотников поклонился служителю Анну, прося благословить. Асфрид сотворил над ним святой знак и двинулся дальше за королем. Вот так вот. Раньше – рядом, теперь – следом. Только и оставалось, что сверлить взглядом спину мастера Войны (пусть почешется) да благодарить, что вообще разрешили явиться пред королевские очи. Очи, правда, были постоянно отвернуты от бывшего наставника, так что в лучшем случае Асфрид являлся пред королевский профиль.
После того как Эррин вместе с Раугом покинул Фридъерг, старший целитель попал в опалу.
- Ты дал слово стеречь его, Асфрид, - горько сказал тогда Эйольв, и его разочарование полоснуло Асфрида по сердцу. Но чем он мог оправдаться? Предчувствиями? Разошедшимися швами на белых накидках? Трещиной в полу и сломанной дверной ручкой?! Принял бы он сам такие объяснения?
Он-то, быть может, и принял, но он был старшим целителем, а не королем. К счастью, разумеется, но теперь Асфриду казалось иногда, что счастье повернулось к нему… в профиль. Асфрид предпочитал думать, что это профиль.
Хорошо еще, что Эйольв решил, что Асфрид просто не сумел уследить за беглецом, иначе… Смертная казнь старшего целителя вряд ли ждала бы, но вот отправить его писать мемуары и кормить комаров где-нибудь в хижине на краю болота король под горячую руку мог. Керваль во всеуслышание объявил, что Асфрид сговорился с харратами, но доказать, конечно, ничего не смог. Но сверкать глазами и гневно фыркать ему ничто не мешало.
Вообще после бегства Эррина мастер Войны как с цепи сорвался. Медведь и есть, даром, что ручной. Ревел, грозился поймать харрата и душу вытрясти. Не получилось – не успокоился. Зачастил в королевские покои. Эйольв, разочарованный в Асфриде и уязвленный его «промахом», начал находить удовольствие в обществе старого солдата. После сложных блюд захотелось сухой корочки… Керваль лизоблюдством не отличался, стоило отдать ему должное, но и нотаций и разговоров о природе вещей от него было не дождаться. Хрясь, бах, ой-ой-ой, умирает недруг злой – вот и весь рассказ.
Что от визитов Керваля тянет военным лагерем, Асфрид понял быстро. Но, отлученный от короля, мог только наблюдать издали. И лишь когда Эйольв объявил о том, что собирается двинуть войско на Харрадон, Асфрид попытался переубедить его.
Король принял его сухо. Губы кусал, отворачивался. Пытался спрятать обиду на наставника и невольную радость от того, что тот пришел, не подозревая, что из-за этих попыток Асфрид может разглядеть его чувства до мельчайшей черточки, даже читать не надо было. Но разговор не складывался.
- Мальчик мой, - сказал, наконец, в отчаянии Асфрид, - откажись от военного замысла. Не надо.
Мальчик и в самом деле оказался еще мальчиком, но отчаянно желал стать мужем. Эйольв выпятил челюсть, свел брови, сделавшись похож одновременно на своего отца и асфридова племянника – тех еще упрямцев.
- Харрадон – родина зла, - сказал он. – Дух леса мне это показал. Мы должны поразить зло. Анну дала нам для этого драконов!
Он уже видел себя героем из легенд, которыми его щедро пичкал Керваль. Из благих побуждений, что самое страшное, в этом Асфрид не сомневался. Дурак старый, - в сердцах думал целитель о мастере Войны. – Да еще и дурак с идеалами…
- Но, мой король, - попытался еще бороться Асфрид, но был остановлен в самом начале непоколебимым:
- Такова моя королевская воля, - Эйольв поджал губы, подумал и добавил: - И воля Анну.
Если бы старшего целителя Анну и его верных соратников спросили, они бы высказали большие сомнения в таком истолковании воли богини. Но, увы, их никто больше не спрашивал. А некоторые из молодых служителей и вовсе стали раздумывать: а и правда, не объявить ли поход священным? Самых громких горлопанов Асфрид навещал для беседы. Одного из них он посетил, когда тот учился сливаться с деревом.
- Крепка ли вера твоя, отрок? – торжественно спросил он стриженного в кружок юношу, который уже битый час обнимался со старым ясенем.
- Покрепче многих будет! – нахально ответил тот. Нахалы Асфриду всегда нравились, в их обществе он вспоминал юность.
- Веришь ли ты, что вера может менять мир?
Это был один из основных – и любимых Асфридом – догматов, которые служители знали назубок. Однако испытуемый ответил осторожно, не веря, что старший целитель всерьез задает такой простой вопрос.
- Верю…
- Тогда зачем же трудные пути? Зачем долгая подготовка? – Асфрид кивнул на ясень. – Вера твоя крепка и может менять мир. Почему бы не попробовать с размаху?..
Он и правда думал, что вопрос окажется риторическим, заставит юного крикуна задуматься…
Ну, в девяти шансах из десяти он был уверен.
А шанс оказался десятый.
С изумлением и легким восторгом Асфрид наблюдал, как его молодой собрат разбегается и врезается стриженой головой в ствол ясеня. Веровал он искренне – такой разбег, сомневаясь, взять бы не получилось.
Первым, что увидел очнувшийся юнец, было ласковое лицо Асфрида, который менял на разбитом за веру лбу влажную тряпочку.
- Это… это было нечестно! – вырвалось у страдальца. – Так не получается! Так нельзя войти в дерево!
- Да? – удивился старший целитель. – А мне казалось, тебе нравятся простые пути. Военные. Убивать зло снаружи, а не изнутри, нести веру не словом, а мечом… С мечом-то оно всегда проще.
Задумчивость снизошла на любителя простых путей, и Асфрид надеялся, что на сей раз пища для размышлений пойдет ему впрок.
К сожалению, короля нельзя было заставить бодаться с ясенем.
А с Керваля бы и вовсе сталось повалить дерево лбом.
Вот и вышло – военный лагерь у границы, шлепай, целитель, по грязи и радуйся, что пинком не погнали. Глядишь, потом удастся вставить слово, а там и два. К концу войны на предложение наберется…
Если к концу войны будет, кому слушать.
Длинный рукав накидки скользнул вниз шаловливым зверьком и, не пойманный, зачерпнул воду из лужи. Ну да не беда, тем более что вода тут же вылилась через дырку в том же рукаве – угораздило зацепиться за куст, когда из дерева выходил. Эйлейва бы удар хватил, если бы он увидел. А может, и увидит еще, когда вернется с другой стоянки, где наездники со своими драконами возятся.
Асфрид всерьез опасался, что его опала скажется на племяннике, но нет, обошлось. Мастер Войны не умел ни доверять врагам, бывшим или настоящим, ни подозревать друзей. Вот, и с южной границы, с перевала выдернул Эйлейва в этот безумный поход. И сразу к драконам отправил, племянник любящего дядю и не видел почти, а когда видел, разговаривал мало…
Нет, не ужаснулся бы Эйлейв неподобающему виду дяди. У него теперь были свои печали, которые Асфрид и задевать боялся, даром что хороший служитель Анну не только тело лечит, но и душу… Но стоило Асфриду подумать о природе недуга, который терзал племянника, как смутное чувство вины являлось за этой мыслью.
Когда Эйлейв повадился ходить в храмовый сад, Асфрид, дурак старый, радовался – сердце племянника оттаивать начало! Вот и оттаяло. Да так, что теперь только коснись ожившего, нежного – в кровь порвешь. К добру ли, к худу ли?
Может, ему стоило незримо пресекать разговоры Эйлейва с Эррином.
Может, ему стоило раз за разом пытаться переубедить Эйольва, а не тащиться за ним, словно на привязи, в поход.
Может, ему стоило принять такую волю Анну… нет. Вот в священную войну Асфрид не верил ни капли. Достаточно было полюбоваться на красочный пример соседей. Которые развязали войну во имя бога, а теперь король двинулся на них в поход. Во имя богини.
Сомнения, сомнения, сомнения…
***
Труднее всего Зиэ приходилось без света.
Дверь в ее тюрьму была глухой, плотно прилегающей к косяку, окон не было вовсе, и даже крошечной свечи ей не оставили. Боялись, что огнепоклонница раздует пожар из искры? Вряд ли. Скорее хотели показать свою власть и то, что положение генеральской жены в подвалах храма не значит ничего. Отсюда и отвратительная пища – Зиэ была уверена, что жидкое пресное месиво из овощей варится специально для нее, жрецы не могли питаться так скудно – и влажная солома на полу вместо постели, и вот, ни лампы, ни огарка…
В темноте Зиэ потеряла чувство времени. Сколько она уже провела в этом каменном мешке? Час? День? Неделю?! Вскоре ей начал мерещиться крысиный писк, и Зиэ похолодела, представив, как серые жирные зверьки перегрызут ей горло, стоит ей заснуть. Хуже всего, что она не могла понять, на самом деле она слышит писк и топоток маленьких лап или собственный страх обманывает ее. Один раз она не выдержала.
- Прочь!
Зиэ сорвала с ноги туфлю и швырнула в темноту, туда, где ей мерещилась крыса. Тишина была ей ответом. Ни шороха, ни писка.
Теперь крысы, если они на самом деле здесь были, могли кусать пленницу за босую ногу.
С приглушенным стоном Зиэ метнулась в угол, упала на колени и шарила руками по холодному полу, пока не наткнулась, наконец, на свою туфлю и, дрожа, натянула ее.
Да, нужно было выбираться отсюда, пока она еще оставалась в своем уме. Но как? Во всем здании у нее не было своего человека. Раньше был верный Ирхат, который даже смог провести ее однажды к Аррину. Но его схватили вместе с другими. Его не могли раскрыть случайно, значит, среди огнепоклонников нашелся предатель…
Зиэ вздохнула, села на солому и обняла руками колени. Плохая пища, сон на холодном жестком полу, темнота… Хотелось бы ей гордо сказать, что ничего из этого не сможет сломить ее дух. Но врать себе Зиэ не умела. Сможет. Не сегодня, так завтра; не завтра, так через неделю. Если уже сейчас она бросается туфлями в призрачных крыс…
Мать всегда говорила: родовой маг должен быть готов к опале и лишениям. Нужно быть сильной, чтобы выжить в мире, где правит Морог. Зиэ слушала, соглашалась. Но одно дело – соглашаться, зная, что скоро тебя ждет дом, горячее вино, хорошая книга и теплая постель. И совсем другое – в темнице без окон, и ждет тебя…
Неизвестность.
Может, казнь.
Может, дальнейшее заключение.
Может, и свобода, если Байхрат сможет вытащить ее отсюда.
Разум подсказывал Зиэ, что это будет не так просто. Она вообще понимала куда больше, чем думал ее суровый муж, а о чем не знала наверняка, догадывалась. Например, что Байхрат в немилости у королевы, уже давно, а теперь они с Аламатом и вовсе гуляют над бездной… И все-таки, когда жрецы Морога ворвались в ее дом, Зиэ еще надеялась на то, что все можно обернуть вспять и уладить. Нет, не положение генеральской жены должно было ее защитить. А сам генерал…
Арзиэ в разговорах с дочерью всегда называла Байхрата просто «твой муж», не скрывая неприязни и не считаясь с мыслями самой дочери. Иногда Зиэ думала: согласилась бы мать на ее брак, если бы не увидела знамение в огне? Или верховная жрица решила, что ее дочь согласилась пожертвовать собой, чтобы исполнилось предначертанное свыше, и потому смирилась?
Сама Зиэ твердо знала, что никакие знамения и жертвы тут ни при чем.
Когда она впервые увидела Байхрата, изнемогающего от жары, пытающегося как-то укрыть от солнца покрасневшее ухо и при этом с легкостью держащего на весу тяжелую ритуальную чашу, она ясно поняла, что видит свою судьбу, и спокойно приняла это. Этот человек должен был стать ее мужем, и это было так же неотвратимо, как восход и заход солнца и смена времен года. Он был предназначен ей с самого начала. Она еще не родилась, и даже бабка ее еще не родилась, а Байхрат уже был мужчиной и воином и понятия не имел, что в будущем у него будет жена по имени Зиэ.
Этим женским, сокровенным знанием она не стала делиться с матерью, хотя привыкла доверять ей свои переживания. Но здесь почувствовала, что понимания не найдет.
И когда верховная жрица говорила, что родовые маги однажды воспрянут, Зиэ знала, что в этом невероятном случае она последует за своим мужем. Ссылка так ссылка. Казнь так казнь, если ей не удастся спасти их обоих.
Морогов прислужник, - говорила Арзиэ и поджимала губы. Дикарь. Варвар. Солдафон. Потерпи, дочь, помни, что ты благословлена огнем, тебе открыта древняя мудрость. Величие достигается через лишения.
Сейчас Зиэ больше всего хотелось, чтобы ее муж, варвар и солдафон, пришел и унес ее отсюда вместе со всей древней мудростью.
Где-то в углу издевательски пищала крыса.
Cкачать Альфред Шнитке Эпилог бесплатно на pleer.com
Войско Харрадона стояло под АльвомВойско Харрадона стояло под Альвом.
Вернее, напротив Альва. Даже чуть-чуть выше. Командующий Дахрат с высоты холма осматривал открывшуюся картину. Ночь готовилась вступить в свои права, горизонт стыдливо розовел, над морем не было ни облачка, волны переливались, как золотой шелк. Но командующему было не до красот. Вот он, Альв белостенный, магическое сердце Деокадии, близок – да не укусишь. А укусишь – зубы обломаешь. Альв вырос на холме, пустил корни; чтобы подойти к нему, харратам сначала надо было выйти из укрывшего их леса и спуститься вниз, в ложбину между холмами… а значит, подставиться под стрелы с городской стены, и хорошо если только под стрелы, а не под дружный залп из посохов магической братии. Наверняка по случаю войны маги вылезли из своей башни, которая одиноким клыком торчала посреди города (солдаты сравнивали ее не с зубом, а с иной частью тела), и вышли защищать родной город. Это если к главным воротам подступать. Если ко вторым – дело не лучше, попробуй, подведи быстро людей к ним по береговой полосе, открытой всем ветрам, по песку… Тут бы с моря ударить… но что об этом говорить, что могли, то сказали. И висело над стенами Альва зарево, которое ничего общего с вечерней зарей не имело. Нет, не спала Альвийская Башня, бдела… Не зря отступала армия Деокадии до самого Альва, почти беспрепятственно позволив харратам пройти по своим землям через опустевшие поселения. Магические ловушки и уничтоженные, чтобы не достались харратам, припасы – чушь, мелочь после вынимающего душу похода через болота. Нет, решающая битва должна была состояться здесь, у магического оплота Деокадии.
Могли харраты взять Альв?
Могли, - говорил себе командующий.
А удержать?
Вряд ли.
Но не это смущало Дахрата. На то и был он солдатом, чтобы драться и исполнять приказы. Прикажут – возьмет Альв. Прикажут – будет держать, сколько сможет. Не сможет – умрет здесь, у моря, вдали от дома. Судьба военная, судьба солдатская… Дело известное. Другое грызло харрадонского командующего.
Последний разговор с генералом встревожил его, посеял зерно сомнения. Байхрат говорил скупо, держался строго, начальственно – не так он обычно разговаривал с Дахратом. И волнение вряд ли было тому виной – генерал перевидал за свою жизнь столько сражений, что не могло еще одно заставить его говорить чужими словами. А слова были именно что чужие, да еще затертые, поношенные – такие ученику перед генеральным сражением говорить-то было стыдно. Дахрату даже показалось, что его командиру и наставнику и правда стыдно. Лицо деревянное, глаза оловянные, да еще в сторону косят, за левое плечо, словно за этим плечом стоял кто-то чужой, но Дахрат никого не видел. Только раз генерал посмотрел на командующего южным фронтом прямо, как всегда, глаза живым блеском полыхнули.
- Помни, что я говорил тебе, - сказал Байхрат. – В бою командующий за все в ответе. Тяжесть решения на его плечах.
Странный был разговор. Бессмысленный, а потому подозрительный. Не было у Байхрата никогда тяги к словоблудию. Ко второму веку прорезалась, к старости?! Зачем было напоминать о том, что Дахрат и без того помнил? О решениях, об ответственности? О чем хотел на самом деле сказать генерал? О чем предупредить?
Вот они, те, за кого командующий в ответе, выстроились в лесу. «Быки» ближе всех. Рога наточены, ноздри раздуваются, из ноздрей пар – не лето уже… Некоторые дрожат, не от холода, не от страха, от возбуждения. Ждут. Приказа ждут, когда командующий решит, что пора наступать. И они, и «берсерки», и отряд Ойнерата, который не здесь, а в ближайшей роще. Те и вовсе смертники, им отвлекать на себя защитников города, а лучше и вовсе выманить из-за стен, да не выйдут, не дураки… Если десяток из первого отряда выживет – уже хорошо, но Ойнерат – офицер железный, он свое дело сделает. На совете вечером держался беркутом, глазами сверкал, клялся всех положить, но отвлечь огонь магов-защитников на себя. Он, если и помнит что-то там об ответственности командира, то с легким сердцем отдает ее Дахрату. Пусть командующий думает, у него шлем больше…
***
Море меняло будничную синюю одежду на праздничное золото, закат щедро одаривал землю своими драгоценностями, а Дахрат все не давал сигнала наступать. Ойнерат сначала стоял в гордой позе, глядя на город из-за старого кедра. Потом утомился стоять, стал расхаживать из стороны в сторону, сам не замечая, как вызывает на ладони сгусток огня. Вызовет – погасит, вызовет – погасит…
Страха не было – откуда бы ему взяться у офицера Харрадона. Даже волнения почти не было. С ними бог, а значит, все – те, кто выживет и кто будет убит, получат то, что заслужили. Вот предчувствие чего-то великого – было. Не зря ему, Ойнерату, досталась честь первому выступить в атаку на Альв. Не от волнения, а от осознания чести заходилось сердце, распирало грудь, зато шаг получался чеканным, лучше, чем на параде. С умилением старшего брата он смотрел на свой отряд – с отцовским пока не получалось. Орлы! Хорошо, пусть еще не все орлы, но орлята. Оперятся в битве. Кто знает, может, и на стены взлетят. Нет, Ойнерат хорошо помнил свою задачу, но все же, все же…
От избытка чувств он похлопал по плечу здорового детину, на лбу у которого наподобие рогов выпирали две шишки. Шишки были раскрашены перед боем в цвета отряда Ойнерата, синий и черный. Откуда-то Ойнерат знал этого «недобыка», но вспоминать, откуда именно, было недосуг.
- Рад? – спросил строго. – Что битва скоро?
- Рад, господин офицер второй ступени! – выпалил шишколобый на одном дыхании, уставив вдаль отсутствующий взгляд.
Ойнерат не знал, что сказать, еще раз похлопал здоровяка по плечу и отошел. Рад… Хорошо, что рад. Правильно. Орлята его, орлята…
«Но почему же Дахрат не подает сигнала?» – думал он и всматривался в позолоченный зарей лес на соседнем холме.
За спинами отряда офицера второй ступени Ойнерата бывший офицер четвертой ступени Эррин, а ныне бродячий лютнист Тэйгу едва удерживался от того, чтобы тоже расхаживать из стороны в сторону. На месте его держал только страх выдать себя. Сколько усилий ему стоило остаться с армией и не привлечь внимания Ойнерата, знал только сам Эррин. Но теперь один вопрос мучил его, не давал покоя: зачем он, Эррин, пришел сюда? Зачем было его возвращение, зачем он сказал Асфриду отпустить его, зачем бросил раненого Рауга, зачем варил кашу и отскребал солдатский котел, зачем были все его песни, если ровным счетом ничего не изменилось? Некому было посвящать Эррина в план наступления, но главное он видел сам: еще немного – и армия Харрадона пойдет в наступление на Альв. И что тогда? Победа, и алтари Морога, как грибы, вырастут по всей Деокадии? Или поражение, смерть харратов, смерть от стрел, самая легкая, или от магии, от огненных дождей, в разверзшихся под ногами пропастях, от внезапного удушья? Вернутся его спутники в Харрадон с богатой добычей, с сорванными с деокадийских красавиц драгоценностями в сумках, гоня перед собой награбленную скотину, или останутся навсегда в этой земле, раздавленные старой магией Альва? Положа руку на сердце, Эррин не знал, какого исхода боится больше. Страх и отчаяние смешивались и пенились в его душе жгучей отравой, хотелось кричать, стучать кулаками по древесному стволу, до боли, до крови… И странный голос нашептывал ему: попробуй, поддайся чувствам, отдайся хаосу, если все равно больше ничего не поделать. Но Эррин молчал и только кусал губы.
Струны лютни низко и тревожно гудели, хотя их никто не трогал.
***
За поворотом раздались шаги, и Перо быстро вжался в стену, осторожно выглянул из-за балки – нет, по улице спешили не жрецы Морога, а две женщины, несущие на плечах скатанный ковер. Из ковра высовывалось что-то деревянное с пушистой золотой кистью. Перо вынырнул из-за угла и побежал дальше.
Когда мороговы братья пришли за ними, Перу несказанно повезло. Ему разрешено было присутствовать при обряде, который проводила сама верховная жрица. Правда, обряд был не из самых важных, да и Перу ничего не надо было делать, только стоять и слушать эхо видений – провидицы часто не помнили, что говорили во время бесед с огнем. Потому Перо и позвали – память у него была хорошая, а еще он мог быстро записывать за говорящим, вот и вся заслуга. Но все равно он счел это удачей. И, как оказалось, не зря.
Почтенная Арзиэ только развела огонь и поставила на него жаровню, на которую надо было высыпать душистые листья, когда дверь распахнулась без стука, и внутрь ворвалось пятеро мороговых братьев. У Пера привычным уже ледком сковало хребет, он испуганно застыл рядом с еще двумя огнепоклонниками, которых жрица взяла себе в помощники.
- Воля Морога! – бухнуло от двери. – И приказ королевы: родовым магам явиться в храм!
- Вот как? – спросила госпожа Арзиэ, которая единственная не изменилась в лице. – А вас, добрых молодцев, проводить прислали?
- Проводить, проводить, - хохотнули. – С почетом!
- Я могу хотя бы собраться?
- И так устроишься! Пошевеливайся, старуха!
- На все воля божья, - согласилась Арзиэ. И пошевелилась.
Потом Перо спрашивал себя: как умудрилась верховная жрица швырнуть в мороговых братьев тяжеленную жаровню?! Грохот, угли во все стороны… Не голой же рукой она ее из огня выхватила?!
Получалось, что и голой рукой, и из огня, а только неудобств Арзиэ, похоже, не испытала. Пока ошеломленные жрицы с криками хватались за обожженные места и стряхивали огонь с мантий – мантии занялись не хуже сухих дров! – Арзиэ с девической легкостью подобрала подол и выскочила в окно. Перо и остальные не стали медлить и последовали за ней.
- Бежать надо! – совет веснушчатой Хильзе слегка запоздал, потому что все они и так бежали со всех ног. – За город! Там схорониться…
Перо не спорил: во-первых, дыхания не хватало, во-вторых, он был согласен и на ухоронку вне Белвара. Если Хильзе сказала, значит, было там, где затеряться. Появление мороговых братьев всколыхнуло в нем прежний ужас, и Перо был не против жить в хижине и питаться кореньями, лишь бы поблизости никто не носил красное.
Однако новая мысль заставила его сначала споткнуться, а потом и вовсе остановиться посреди дороги.
- А Адшат? – крикнул он. – А что будет с Адшатом?
Огнепоклонники даже не замедлили бега, только Хильзе обернулась и нетерпеливо махнула ему: не отставай! – и помощники Арзиэ скрылись за поворотом. Но Перо не мог теперь к ним присоединиться. Он вздохнул, закусил губу и отправился к дому, где жил последние недели.
Он надеялся успеть раньше мороговых братьев и предупредить Адшата и остальных, но опоздал. Ему пришлось пробираться к дому переулками, на каждом углу ему мерещились красные мантии, а два раза мимо него в самом деле проходили жрецы, и оба раза Перо ждал, пока даже шаги их не стихнут, и только потом двигался дальше.
В доме побывали краснорясые – это Перо понял, как только переступил порог. На полу валялись осколки горшка, стол был перевернут, два стула сломаны – огнепоклонники сопротивлялись, да и Адшат был не из тех, кто сдается без боя. Несколько пестрых перьев валялось на полу, в стороне Перо нашел испачканный кровью нож – да, воин остается воином, даже если он списанный! Он поджал губы, вертя нож в руках, и задумался, что же делать теперь.
- Галват? – раздался чей-то робкий голос. И громче, увереннее: - Галват!
Перо поднял голову. Из люка в потолке свешивался вниз головой, как летучая мышь, Фаргот, любитель древней поэзии и рябиновой настойки, один из самых частых гостей Белхата. Сходство усиливалось из-за больших оттопыренных ушей, которые покраснели и, казалось, разошлись в стороны еще больше.
Убедившись, что перед ним на самом деле Перо, Фаргот скрылся в люке, откуда через мгновение показались его длинные ноги. Фаргот спрыгнул на пол, отряхнул штаны, пригладил волосы, и только уши у него по-прежнему сияли рубинами.
- Ты откуда здесь? – спросил Перо. – А остальные? Адшат? Где Адшат?
- Увели, - выдохнул Фаргот, подтвердив худшие подозрения Пера. – Мороговы братья! Я видел!
- Видел? – нахмурился Перо. – Как, как? Почему тебя не забрали?
- Спрятался я, - Фарготу вдруг показались очень интересными носки его башмаков, которые он стал рассматривать с пристальным вниманием. – На чердаке. Мне там нужно было одни старые дневники найти… Очень старые. Белхат велел. И я полез. За записями…
- А что Белхат? – нетерпеливо перебил Перо. Его вовсе не интересовало, как Фаргот оказался на чердаке, а того заело, и он повторял одно по одному. Полез и полез, повезло, значит, день счастливый. Что тут рассказывать-то?
- Убили, - Перо покачнулся от таких новостей. – Он сопротивляться стал, так ему – р-раз! – по голове прямо, по затылку. А Ад-шад-даль нож выхватил, его трое только смогли схватить, и то двоих он порезал…
Глаза Фаргота блестели, когда он рассказывал об этой схватке, он даже облизнулся, смакуя подробности того, как – р-раз! – Белхата ударили по затылку. Перо почувствовал слабость в ногах и даже не поинтересовался, как его собеседник умудрился все рассмотреть с чердака, минуя второй этаж, – через стены научился видеть, что ли?
- Ладно, - перебил он снова. – Пойду я.
- Погоди! – Фаргот вдруг схватил его за руки. Из-под мышки у него вывалился скатанный в трубку лист – наверное, те самые записи с чердака. – Куда ты теперь?
Перо пожал плечами.
- Куда-нибудь. Адшата выручать.
- И-и! – пренебрежительный взвизг Фаргота сделал бы честь армейскому «единорогу». – Это как же? Храм, что ли, штурмом пойдешь брать? Пойдем со мной лучше. Я одно местечко знаю… Посидим, подумаем. И сей оплот твердыней нашей станет… Пошли? Все равно сейчас ничем не поможешь…
В словах любителя поэзии был резон. Горький, отдающий рябиновкой. От слова «храм» веяло холодной жутью. Это Аррин с Ойнератом могли бы… что угодно могли бы. Взять штурмом, вынести двери, вывести друзей на свободу…
Хотелось уйти в безопасное место. В оплот, который станет твердыней, – это, кстати, как? Сесть в кресло у огня, выпить настойки, а там как-нибудь… сладится, что ли?
«А Адшат, когда тебя арестовали, не настойки пил, а пороги оббивал, за тебя просил», - сказал внутренний голос.
Видение кресла и стакана с божественным напитком сгинуло. Перо вздохнул и высвободил руки. Не удержался и вытер о штаны – ладони у Фаргота были холодные, липкие, перепугался парень до смерти…
- Нет, - сказал Перо. – Я лучше к храму пойду. Узнаю, где, чего… А ты иди, иди! Прячься!
Он чуть замешкался, но возражений не последовало, и Перо припустил прочь по улице. Он не знал еще, что сделает, но решил хотя бы осмотреться для начала.
Фаргот смотрел ему вслед, прищурившись, и думал: жаль, награда уплывает из рук. Но жрецов Морога поблизости не было, а хватать Галвата и крутить ему руки он не решался. Галват был тертый калач, преступник бывалый, знатного рода, переживший казнь, смутьян и выпивоха, а теперь еще доверенное лицо самой Арзиэ. Его друг на самом деле порезал двоих, пока Фаргот не дал ему, не ожидавшему нападения сзади, бутылкой по затылку, а Галват бы, наверное, сумел больше того. Пусть себе идет…
Когда вечером Фаргот узнал, что гвардия идет штурмовать храм, а вслед за гвардией на площадь стекаются горожане, среди которых был и его знакомый, он похвалил себя за верный выбор. И он нисколько не удивился бы, скажи ему кто-нибудь, что преступник Галват, он же Перо, был на площади и мутил воду, а при виде дракона первым закричал: это Аррин, Аррин! это наш! слава степному дракону!
Нет, предатель и любитель древней поэзии Фаргот нисколько бы не удивился, узнай он об этом.
***
Сапоги мягко чавкнули и ушли на палец в грязь – после дождя, длившегося несколько дней, землю в лесу размыло. Асфрид потряс ногой, стряхнул прилипший листок и пошел дальше своим путем.
Своим путем значило – следом за королем, чья светлая фигура виднелась впереди, блики солнца играли на серебряных переплетениях венца. Рядом, как ручной медведь, шагал мастер Керваль и время от времени указывал Эйольву на что-нибудь в обстановке лагеря. «Должно быть, рассказывает секреты приготовления солдатского кулеша, - хмыкнул про себя Асфрид. – Потом, глядишь, стол накроет, бухнет на него этот самый кулеш, хлеб порежет неровно, чтобы разницу с дворцовой жизнью подчеркнуть. Кушай, король, ложку за маму, ложку за папу, ложку за первый военный поход против сосредоточения зла. Не обляпайся…»
Кто-то из охотников поклонился служителю Анну, прося благословить. Асфрид сотворил над ним святой знак и двинулся дальше за королем. Вот так вот. Раньше – рядом, теперь – следом. Только и оставалось, что сверлить взглядом спину мастера Войны (пусть почешется) да благодарить, что вообще разрешили явиться пред королевские очи. Очи, правда, были постоянно отвернуты от бывшего наставника, так что в лучшем случае Асфрид являлся пред королевский профиль.
После того как Эррин вместе с Раугом покинул Фридъерг, старший целитель попал в опалу.
- Ты дал слово стеречь его, Асфрид, - горько сказал тогда Эйольв, и его разочарование полоснуло Асфрида по сердцу. Но чем он мог оправдаться? Предчувствиями? Разошедшимися швами на белых накидках? Трещиной в полу и сломанной дверной ручкой?! Принял бы он сам такие объяснения?
Он-то, быть может, и принял, но он был старшим целителем, а не королем. К счастью, разумеется, но теперь Асфриду казалось иногда, что счастье повернулось к нему… в профиль. Асфрид предпочитал думать, что это профиль.
Хорошо еще, что Эйольв решил, что Асфрид просто не сумел уследить за беглецом, иначе… Смертная казнь старшего целителя вряд ли ждала бы, но вот отправить его писать мемуары и кормить комаров где-нибудь в хижине на краю болота король под горячую руку мог. Керваль во всеуслышание объявил, что Асфрид сговорился с харратами, но доказать, конечно, ничего не смог. Но сверкать глазами и гневно фыркать ему ничто не мешало.
Вообще после бегства Эррина мастер Войны как с цепи сорвался. Медведь и есть, даром, что ручной. Ревел, грозился поймать харрата и душу вытрясти. Не получилось – не успокоился. Зачастил в королевские покои. Эйольв, разочарованный в Асфриде и уязвленный его «промахом», начал находить удовольствие в обществе старого солдата. После сложных блюд захотелось сухой корочки… Керваль лизоблюдством не отличался, стоило отдать ему должное, но и нотаций и разговоров о природе вещей от него было не дождаться. Хрясь, бах, ой-ой-ой, умирает недруг злой – вот и весь рассказ.
Что от визитов Керваля тянет военным лагерем, Асфрид понял быстро. Но, отлученный от короля, мог только наблюдать издали. И лишь когда Эйольв объявил о том, что собирается двинуть войско на Харрадон, Асфрид попытался переубедить его.
Король принял его сухо. Губы кусал, отворачивался. Пытался спрятать обиду на наставника и невольную радость от того, что тот пришел, не подозревая, что из-за этих попыток Асфрид может разглядеть его чувства до мельчайшей черточки, даже читать не надо было. Но разговор не складывался.
- Мальчик мой, - сказал, наконец, в отчаянии Асфрид, - откажись от военного замысла. Не надо.
Мальчик и в самом деле оказался еще мальчиком, но отчаянно желал стать мужем. Эйольв выпятил челюсть, свел брови, сделавшись похож одновременно на своего отца и асфридова племянника – тех еще упрямцев.
- Харрадон – родина зла, - сказал он. – Дух леса мне это показал. Мы должны поразить зло. Анну дала нам для этого драконов!
Он уже видел себя героем из легенд, которыми его щедро пичкал Керваль. Из благих побуждений, что самое страшное, в этом Асфрид не сомневался. Дурак старый, - в сердцах думал целитель о мастере Войны. – Да еще и дурак с идеалами…
- Но, мой король, - попытался еще бороться Асфрид, но был остановлен в самом начале непоколебимым:
- Такова моя королевская воля, - Эйольв поджал губы, подумал и добавил: - И воля Анну.
Если бы старшего целителя Анну и его верных соратников спросили, они бы высказали большие сомнения в таком истолковании воли богини. Но, увы, их никто больше не спрашивал. А некоторые из молодых служителей и вовсе стали раздумывать: а и правда, не объявить ли поход священным? Самых громких горлопанов Асфрид навещал для беседы. Одного из них он посетил, когда тот учился сливаться с деревом.
- Крепка ли вера твоя, отрок? – торжественно спросил он стриженного в кружок юношу, который уже битый час обнимался со старым ясенем.
- Покрепче многих будет! – нахально ответил тот. Нахалы Асфриду всегда нравились, в их обществе он вспоминал юность.
- Веришь ли ты, что вера может менять мир?
Это был один из основных – и любимых Асфридом – догматов, которые служители знали назубок. Однако испытуемый ответил осторожно, не веря, что старший целитель всерьез задает такой простой вопрос.
- Верю…
- Тогда зачем же трудные пути? Зачем долгая подготовка? – Асфрид кивнул на ясень. – Вера твоя крепка и может менять мир. Почему бы не попробовать с размаху?..
Он и правда думал, что вопрос окажется риторическим, заставит юного крикуна задуматься…
Ну, в девяти шансах из десяти он был уверен.
А шанс оказался десятый.
С изумлением и легким восторгом Асфрид наблюдал, как его молодой собрат разбегается и врезается стриженой головой в ствол ясеня. Веровал он искренне – такой разбег, сомневаясь, взять бы не получилось.
Первым, что увидел очнувшийся юнец, было ласковое лицо Асфрида, который менял на разбитом за веру лбу влажную тряпочку.
- Это… это было нечестно! – вырвалось у страдальца. – Так не получается! Так нельзя войти в дерево!
- Да? – удивился старший целитель. – А мне казалось, тебе нравятся простые пути. Военные. Убивать зло снаружи, а не изнутри, нести веру не словом, а мечом… С мечом-то оно всегда проще.
Задумчивость снизошла на любителя простых путей, и Асфрид надеялся, что на сей раз пища для размышлений пойдет ему впрок.
К сожалению, короля нельзя было заставить бодаться с ясенем.
А с Керваля бы и вовсе сталось повалить дерево лбом.
Вот и вышло – военный лагерь у границы, шлепай, целитель, по грязи и радуйся, что пинком не погнали. Глядишь, потом удастся вставить слово, а там и два. К концу войны на предложение наберется…
Если к концу войны будет, кому слушать.
Длинный рукав накидки скользнул вниз шаловливым зверьком и, не пойманный, зачерпнул воду из лужи. Ну да не беда, тем более что вода тут же вылилась через дырку в том же рукаве – угораздило зацепиться за куст, когда из дерева выходил. Эйлейва бы удар хватил, если бы он увидел. А может, и увидит еще, когда вернется с другой стоянки, где наездники со своими драконами возятся.
Асфрид всерьез опасался, что его опала скажется на племяннике, но нет, обошлось. Мастер Войны не умел ни доверять врагам, бывшим или настоящим, ни подозревать друзей. Вот, и с южной границы, с перевала выдернул Эйлейва в этот безумный поход. И сразу к драконам отправил, племянник любящего дядю и не видел почти, а когда видел, разговаривал мало…
Нет, не ужаснулся бы Эйлейв неподобающему виду дяди. У него теперь были свои печали, которые Асфрид и задевать боялся, даром что хороший служитель Анну не только тело лечит, но и душу… Но стоило Асфриду подумать о природе недуга, который терзал племянника, как смутное чувство вины являлось за этой мыслью.
Когда Эйлейв повадился ходить в храмовый сад, Асфрид, дурак старый, радовался – сердце племянника оттаивать начало! Вот и оттаяло. Да так, что теперь только коснись ожившего, нежного – в кровь порвешь. К добру ли, к худу ли?
Может, ему стоило незримо пресекать разговоры Эйлейва с Эррином.
Может, ему стоило раз за разом пытаться переубедить Эйольва, а не тащиться за ним, словно на привязи, в поход.
Может, ему стоило принять такую волю Анну… нет. Вот в священную войну Асфрид не верил ни капли. Достаточно было полюбоваться на красочный пример соседей. Которые развязали войну во имя бога, а теперь король двинулся на них в поход. Во имя богини.
Сомнения, сомнения, сомнения…
***
Труднее всего Зиэ приходилось без света.
Дверь в ее тюрьму была глухой, плотно прилегающей к косяку, окон не было вовсе, и даже крошечной свечи ей не оставили. Боялись, что огнепоклонница раздует пожар из искры? Вряд ли. Скорее хотели показать свою власть и то, что положение генеральской жены в подвалах храма не значит ничего. Отсюда и отвратительная пища – Зиэ была уверена, что жидкое пресное месиво из овощей варится специально для нее, жрецы не могли питаться так скудно – и влажная солома на полу вместо постели, и вот, ни лампы, ни огарка…
В темноте Зиэ потеряла чувство времени. Сколько она уже провела в этом каменном мешке? Час? День? Неделю?! Вскоре ей начал мерещиться крысиный писк, и Зиэ похолодела, представив, как серые жирные зверьки перегрызут ей горло, стоит ей заснуть. Хуже всего, что она не могла понять, на самом деле она слышит писк и топоток маленьких лап или собственный страх обманывает ее. Один раз она не выдержала.
- Прочь!
Зиэ сорвала с ноги туфлю и швырнула в темноту, туда, где ей мерещилась крыса. Тишина была ей ответом. Ни шороха, ни писка.
Теперь крысы, если они на самом деле здесь были, могли кусать пленницу за босую ногу.
С приглушенным стоном Зиэ метнулась в угол, упала на колени и шарила руками по холодному полу, пока не наткнулась, наконец, на свою туфлю и, дрожа, натянула ее.
Да, нужно было выбираться отсюда, пока она еще оставалась в своем уме. Но как? Во всем здании у нее не было своего человека. Раньше был верный Ирхат, который даже смог провести ее однажды к Аррину. Но его схватили вместе с другими. Его не могли раскрыть случайно, значит, среди огнепоклонников нашелся предатель…
Зиэ вздохнула, села на солому и обняла руками колени. Плохая пища, сон на холодном жестком полу, темнота… Хотелось бы ей гордо сказать, что ничего из этого не сможет сломить ее дух. Но врать себе Зиэ не умела. Сможет. Не сегодня, так завтра; не завтра, так через неделю. Если уже сейчас она бросается туфлями в призрачных крыс…
Мать всегда говорила: родовой маг должен быть готов к опале и лишениям. Нужно быть сильной, чтобы выжить в мире, где правит Морог. Зиэ слушала, соглашалась. Но одно дело – соглашаться, зная, что скоро тебя ждет дом, горячее вино, хорошая книга и теплая постель. И совсем другое – в темнице без окон, и ждет тебя…
Неизвестность.
Может, казнь.
Может, дальнейшее заключение.
Может, и свобода, если Байхрат сможет вытащить ее отсюда.
Разум подсказывал Зиэ, что это будет не так просто. Она вообще понимала куда больше, чем думал ее суровый муж, а о чем не знала наверняка, догадывалась. Например, что Байхрат в немилости у королевы, уже давно, а теперь они с Аламатом и вовсе гуляют над бездной… И все-таки, когда жрецы Морога ворвались в ее дом, Зиэ еще надеялась на то, что все можно обернуть вспять и уладить. Нет, не положение генеральской жены должно было ее защитить. А сам генерал…
Арзиэ в разговорах с дочерью всегда называла Байхрата просто «твой муж», не скрывая неприязни и не считаясь с мыслями самой дочери. Иногда Зиэ думала: согласилась бы мать на ее брак, если бы не увидела знамение в огне? Или верховная жрица решила, что ее дочь согласилась пожертвовать собой, чтобы исполнилось предначертанное свыше, и потому смирилась?
Сама Зиэ твердо знала, что никакие знамения и жертвы тут ни при чем.
Когда она впервые увидела Байхрата, изнемогающего от жары, пытающегося как-то укрыть от солнца покрасневшее ухо и при этом с легкостью держащего на весу тяжелую ритуальную чашу, она ясно поняла, что видит свою судьбу, и спокойно приняла это. Этот человек должен был стать ее мужем, и это было так же неотвратимо, как восход и заход солнца и смена времен года. Он был предназначен ей с самого начала. Она еще не родилась, и даже бабка ее еще не родилась, а Байхрат уже был мужчиной и воином и понятия не имел, что в будущем у него будет жена по имени Зиэ.
Этим женским, сокровенным знанием она не стала делиться с матерью, хотя привыкла доверять ей свои переживания. Но здесь почувствовала, что понимания не найдет.
И когда верховная жрица говорила, что родовые маги однажды воспрянут, Зиэ знала, что в этом невероятном случае она последует за своим мужем. Ссылка так ссылка. Казнь так казнь, если ей не удастся спасти их обоих.
Морогов прислужник, - говорила Арзиэ и поджимала губы. Дикарь. Варвар. Солдафон. Потерпи, дочь, помни, что ты благословлена огнем, тебе открыта древняя мудрость. Величие достигается через лишения.
Сейчас Зиэ больше всего хотелось, чтобы ее муж, варвар и солдафон, пришел и унес ее отсюда вместе со всей древней мудростью.
Где-то в углу издевательски пищала крыса.
@темы: Убей в себе бога
воскресенье, 22 марта 2015
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Cкачать The Good, The Bad And The Ugly ) бесплатно на pleer.com
Столица вскипелаСтолица вскипела.
По улице, чеканя шаг, построившись в колонну по четыре, в сторону храма маршировала гвардия. Закатное солнце сверкало на оковке рогов, отражалось в гладкой чешуе и превращало в рубин узоры на теле «саламандр». Залихватская песня «Страус – птица гордая, страус – птица быстрая» раскатывалась по улице и забивалась в переулки.
Во главе строя шел сам генерал Байхрат. К его поясу не были пристегнуты обычные ножны с мечом, зато на плече лежал огромный двуручник без всяких ножен. В красноватых сумерках он казался окровавленным, словно видение из ближайшего будущего.
Тут и там раздавался деревянный стук – это захлопывались двери и ставни. Но при этом люди высыпали на улицы, и сквозь песню про страуса пробивались другие слова.
- …ра гвардии!..
- …чему нас забыл, генерал?
- …святых людей! Конец времен…
- …ой, что будет…
- …кошелек! Кошелек срезали, люди!
- …бей краснорясых!..
- …кара небесная…
Какие-то неприметные люди в сером и черном с большой ловкостью взламывали задние двери домов, чьи жители вышли на улицу через парадные. В переулках нашли несколько красных мантий, чьи обладатели предпочли их сбросить и слиться с толпой. Уже пролилась первая кровь – торговец сладостями разбил нос соседу после короткого спора, кто сильнее, «берсерки» или «единороги».
Взволнованное людское море рассекала ровная линия гвардии. И, как за кормой судна вскипает морская пена, так за спиной последнего солдата, бледного молодого «единорожка», отчаянно дующего в полковую свистульку, скапливалась и тянулась следом пена людская. Обиженные, оскорбленные, решительные, взволнованные и любопытные – в первую очередь любопытные – горожане шли к храму.
- …безумие!
- …так их! А то как лучшее мясо хватать, так жрецы первые…
- …чтоб солдаты хватали?..
- …хоть деньги есть…
- …когда у них жалованье было…
- …и солдат ограбили?!
- …все, все уроды, как один!
- …а в рыло?!
- …Морог не допустит…
- …плевал на нас…
- …сеструху уволокли. Гады, гады…
- …за дело…
Гвардия вышла на площадь перед храмом, и Байхрат вскинул руку, приказывая остановиться. Солдаты оцепили площадь. Если бы кто-то посмотрел на нее сверху, он увидел бы тонкую черно-фиолетовую линию, поблескивающую металлом оружия и доспехов, а за ней – пеструю толпу. Вторая линия королевских цветов, перемежающихся серым, рыжим и коричневым, протянулась по крышам соседних зданий – там занял места летучий отряд с луками наизготовку. Толпа колыхалась, но вид вытянувшихся рослых гвардейцев, вооруженных до зубов, отбивал у зевак лишнее любопытство.
На ступенях храма возле распахнутых дверей стоял верховный жрец. Один.
- Ты все-таки дерзнул, Байхрат, - вроде бы Соймах вовсе не напрягался, но его голос прокатился по площади и достиг ушей каждого из собравшихся. – До последнего я не хотел верить, что ты решишься на такое кощунство и святотатство! Одумайся, пока не поздно. Покайся и будешь прощен.
Верховный жрец был один, безверных ему мороговых братьев рядом, но на лице Соймаха не было заметно признаков страха или гнева. Он стоял перед солдатами и толпой открыто, не пытался укрыться за колонной, хотя десятки стрел могли в любой миг поразить его грузную фигуру. Словно желая облегчить задачу стрелкам, он развел руки в стороны в жесте отеческого прощения и примирения, кольца радугой играли на пальцах. По толпе поползли шепотки, набирая силу: «Святой, святой… божий слуга…»
- Резво ты меня взялся прощать, Соймах! - крикнул в ответ Байхрат. – А сам не хочешь повиниться ни в чем? По чьему приказу хватали ни в чем не виновных людей? Сколько их сейчас гниет в твоих подвалах?!
- Я следовал воле Морога и Ее величества! – возразил Соймах. – Никогда я не нарушал их воли, в отличие от тебя, генерал! Ради юбки рыжей колдуньи ты готов поднять бунт против королевы, которой клялся в верности. В последний раз увещеваю: остановись! Отступи, пока из-за твоего помешательства харраты не стали убивать друг друга!
- Щедр ты сегодня на прощение, - оскалился Байхрат. – Если бы меня привязали к щиту на площади, и твои жрецы собрались тянуть из меня силу, ты бы не разбрасывался милостями!
- Разве сейчас ты стоишь один перед толпой, которая готова растерзать тебя? – спросил Соймах. – Это ты привык мерить всех своей мерой, ты привел сюда солдат, чтобы испугать меня и заставить отречься от бога, нарушить его волю! Только я не боюсь тебя, генерал! Морог защищает тех, кто верен ему, и солдаты не дерзнут поднять оружие на слугу бога! Ты тоже его слуга и считаешь себя сильным – что же, поднимись ко мне! Готов ли ты помериться силами со скромным жрецом в храме или будешь прятаться за спинами гвардии?
Шум на площади стал громче, все больше людей убеждали слова Соймаха, а главное, его уверенный вид перед гвардией и самим генералом. Даже среди солдат были те, кто начал сомневаться и колебаться. Столичное море готово было разделиться, и Байхрату вовсе не хотелось смотреть, как эти волны захлестнут друг друга.
- Я иду, - просто сказал он и велел гвардейцам: - Держать строй! Никого не пускать.
Сотни взглядов сверлили его спину, пока он поднимался по широким ступеням к ждущему его Соймаху. Огни в храме были погашены, и из высокого дверного проема на генерала смотрела тьма.
- Дерзнешь? – выдохнул Соймах. – В самом деле отважишься? Против Храма?
- Напугал, - усмехнулся Байхрат. Но все же при виде темноты впереди его сердце дрогнуло. Не ждал ли его там Морог, на самом деле готовый растереть непокорного в пыль? Уж слишком уверенно вел себя Соймах, на него это не было похоже…
А еще где-то там, среди мрака его ждала Зиэ, наверняка напуганная, приговоренная, может, избитая.
- Иди вперед, верховный, - велел Байхрат.
- Боишься, - растянул губы в улыбке Соймах. – И это правильно. Но мне нет нужды бить тебя в спину. Ты встретишься с бессилием лицом к лицу.
Однако глаза у него забегали – жрец тоже не хотел идти первым. Решил, что Байхрат доведен до крайности и не побрезгует подлым ударом сзади?
А может, и не побрезговал бы. Если бы после этого все наладилось – ударил бы, не задумываясь, и пусть потом рафинированные красавчики в гостиных морщили бы носы и рассуждали о бесчестии. Он пережил эти разговоры почти три века назад, когда в столице шептались, что генерал должен был склониться перед новым королем, а не устраивать переворот. Те сплетники давным-давно легли в могилу, а Байхрат стал живой легендой. Ему нужно было выжить и пойти дальше и в этот раз.
В итоге они с Соймахом переступили порог одновременно. Байхрат кожей, всем своим чутьем военного ощущал исходящую от жреца опасность, но не мог разгадать, что собирался предпринять Соймах. Массивные двери медленно затворялись за их спинами, и Байхрат поспешно призвал несколько огоньков, тут же взлетевших к потолку и осветивших храм.
Мороговы братья были здесь. Тройным полукольцом они выстроились напротив входа, оставив площадку посреди зала. В свете огней Байхрат видел, как поблескивают глаза под надвинутыми красными капюшонами. За спиной жрецов возвышалась статуя Морога, которая равнодушно смотрела на собравшихся. Бог не спешил вмешиваться в людские дела.
- Зря ты собрал их, Соймах, - Байхрат медленно обвел взглядом ряды мороговых братьев. – Или думаешь взять количеством? Самому не смешно? Не тебе говорить о невинной крови, не тебе.
- Все еще думаешь, что я не решусь сразиться с тобой один на один? Они, - Соймах указал на жрецов, - не будут вмешиваться. Они будут первыми свидетелями подлинного возвышения Храма. Ты и я – слуги Морога, мы сойдемся и выясним, кто же сильнее и милее богу – солдаты или жрецы!
- Наконец-то я слышу харрата, - сощурился Байхрат. – Хоть сейчас ты перестал ныть о благочестии. Вот, значит, в чем дело? Тесно стало, верховный? Ближе к богу захотелось? Может, ты и сам в боги метишь?
Последние слова он бросил в насмешку и поразился тому, как вдруг исказилось лицо Соймаха. Жрец побагровел, на лбу его вздулись вены, обширный живот заходил ходуном.
- Нет бога, кроме Морога! – взвизгнул он. – Искушению да не поддамся! Дерись, презренный!
Снаружи вдруг раздался шум, такой сильный, что он смог просочиться даже сквозь закрытые двери, которые отсекали гул взволнованной толпы. Загрохотало на площади, и в следующую секунду к грохоту добавились вопли. Наверху, над крышей храма что-то загудело и залязгало, закачались пустые светильники. Ряды жрецов дрогнули, мороговы братья задирали головы и с опаской глядели на потолок.
- Твои штучки? – рявкнул Соймах. – Решил уклониться от битвы?
Байхрат, готовый задать тот же вопрос, не удостоил жреца ответом.
- Что бы там ни было, - выдохнул верховный, - все равно! Дерись, солдат!
Генерал не желал больше тратить на него слова. Как давно этого не было: противник, подлинный враг на расстоянии досягаемости, и не нужно было больше лгать – только делать обманные удары, никаких больше интриг – только хитросплетения боя. Байхрат почувствовал, как колотится кровь в висках, и заставил себя успокоиться. Пусть Соймах никогда не был бойцом, круглым дураком он тоже не был и не вышел бы против первого воина Харрадона без пары сюрпризов в кармане. Байхрат прищурился и опустил на пол свой меч, взмахнул рукой, и его и жреца опоясало кольцо высокого пламени, отделило от всех остальных. Несмотря на все заявления Соймаха, Байхрат вовсе не собирался ждать, пока кто-то из мороговых братьев решит оглушить его, подобравшись со спины.
Соймах спокойно смотрел на эти приготовления. Он стоял, не шевелясь, посреди площадки, очерченной огненным кольцом, высоко подняв круглую голову и скрестив руки на груди. «Чего он медлит? – подумал генерал. – Не решил же он, в самом деле, что я не стану бить безоружного после всего, что он устроил?!»
Соймах ждал.
- Что же ты, - в голосе жреца прорезалась насмешка. – Неужели передумал?
Байхрат ударил.
В последний момент он сдержал себя и не стал бить слишком сильно – Соймаху и так бы хватило. Огненная волна с треском и гулом прокатилась от него к жрецу, еще немного – и она должна была превратить Соймаха в гигантский костер.
Соймах вцепился в пламя руками.
Не веря своим глазам, Байхрат смотрел, как огонь проникает под кожу жреца, как тот впитывает пламя, словно губка – воду, как крошечные сияющие язычки пляшут у него между пальцами и втягиваются под ногти. Ни одной нитки в богатом одеянии верховного не загорелось. На лице Соймаха читалось удовольствие, как будто он смаковал дорогое редкое вино.
- О да, - негромко сказал он, - это настоящий дар Морога, а не все прежние подделки… Какой он…
И тут же позвал громко и насмешливо:
- И это все, что ты можешь? Такое ничтожество считали первым воином Морога?
Байхрат вознес руки над головой…
***
- Восславим! – грянули жрецы по знаку брата Халлата. Верховный жрец поглотил вторую атаку генерала, который только сейчас понял, с чем столкнулся. И сам Халлат присоединил свой голос к ликующему хору. Наступало время ликовать – Храм, столько времени простоявший в тени за армией и за подручными советника Аламата, теперь готов был, наконец, занять заслуженное место впереди. Велика королева, первая жрица Харрадона, велик Храм, служащий опорой ей. Воины – руки бога, но служители – его глаза и уши… а вскоре жрецы смогут и немного потеснить солдат с их мест. Будь Халлат сейчас на месте Соймаха, он пощадил бы генерала и предложил бы ему разделить с собой бремя власти, тем самым связав гордеца милостью победителя. И они бы пошли далее как равные… Но верховный жрец живет несколько сотен лет, он получил свою силу от самого бога, и не скромному служителю сомневаться в его решениях. Возможно, Халлат предугадал поступок Соймаха. Как хорошо бы это было… Правой рукой Морог поражает врагов за пределами королевства, левой – карает злоумышленников среди харратов… И так в Харрадоне будет поддерживаться порядок! Железный, стальной, нерушимый порядок!..
Что-то сбило Халлата с мысли, холодок вдруг пробежал по спине. Дурное предчувствие? Жрец обернулся. Нет, всего лишь приоткрылась дверь в задние комнаты храма, и сквозняк заставил Халлата поежиться. Ничего особенного.
Вот только тяжелые двери в храме не имели привычки открываться сами по себе и не шатались на петлях.
***
Лита подумала, что до смерти не забудет события этого дня.
За последние месяцы ей слишком часто приходила эта мысль. Она думала так, когда оказалась в защитном отряде; когда выпустила голема и повстречала Аррина; когда они плыли в Альв; когда она сбежала на «Разящий»; когда помогала оживлять дракона; когда смотрела на казнь… Но теперь ей казалось, что все эти испытания были разминкой перед вылазкой в харратский храм в компании третьего человека в королевстве.
Плащ – «хамелеонка», как назвал его Аламат, - пришелся ей впору, в отличие от плаща Аррина, который приходилось подбирать. Да и скрывала обновка намного лучше – замерев, Лита, даже присмотревшись, не могла различить собственное тело. Ощущения были странными и не слишком приятными – приходили глупые сомнения, на самом деле Лита стоит здесь или ее разум отделился от тела и отправился путешествовать. Чтобы избавиться от этого чувства, она помахала рукой – и с трудом заметила ее полупрозрачный контур. Это больше походило на случайное колебание воздуха, чем на движение человеческой руки.
- Если станет опасно, замрите и задержите дыхание, - сказал Аламат. Он сам стоял еще в расстегнутом плаще, поэтому казалось, что от него аккуратно отрезали по куску с боков, причем не укрытые перчатками кисти рук висели в воздухе. – Вас тогда найдут разве что «берсерки», они чувствуют чужое тепло… но не думаю, что нам встретится кто-то из них.
- А как мы сами будем различать друг друга? – спохватилась Лита. – Или… вы хотите пробраться в храм порознь?
«Боюсь, тогда вы меня не дождетесь».
- Разумеется, нет.
- Тогда заклинание? «Маячок»?
Аламат вздохнул – видимая часть его груди странно выгнулась – и вытащил из кармана моток тонкой нити (это выглядело так, словно он сотворил нить прямо из воздуха).
- Плывущая по воздуху веревка вызвала бы подозрения, а нить вряд ли кто-то заметит. Она достаточно прочна, чтобы выдержать. Надеюсь, вы не станете упираться и пытаться перерезать мне запястье. Дайте руку.
Лита нащупала правой рукой левую и стянула перчатку. Аламат принялся завязывать петлю вокруг ее запястья.
- В старые времена, - заметил он, затягивая узел, - невесте и жениху связывали руки уздой и трижды обводили вокруг алтаря. Если учесть, что сейчас мы идем в храм, в этом есть определенная ирония.
«Только этого мне не хватало, - подумала Лита. – Едва сбежала от одного жениха, как нарвалась на другого. Очень смешно. У них в Харрадоне все помешаны на браке? Хорошо, что это просто шутка».
Аламат отпустил ее руку и стал накручивать свободный конец нити себе на запястье. Ничего в выражении его худого лица не говорило о том, что он упомянул о старом обычае не просто потому, что к слову пришлось. Пошутил, - мысленно вздохнула с облегчением Лита.
- Идем, - сказал Аламат, застегнул плащ, накинул капюшон и скрылся из виду. Почти сразу Лита почувствовала, как нитка сжимает ей запястье, и пошла, куда вел ее советник. «Пошла на поводу», - усмехнулась она.
Сначала им никак не удавалось приноровиться друг к другу, то Аламат тянул слишком сильно, то Лита запаздывала и слышала тихое шипение – должно быть, нитка болезненно врезалась ее провожатому в кожу. Особое неудобство доставила им лестница, и Лита едва не вывихнула себе лодыжку, когда поневоле бежала через две ступеньки. Но вскоре они приноровились к шагам друг друга, и уже во дворе Лита перестала ощущать постоянные рывки на запястье. Нитка и правда была еле заметна даже на солнечном свете, но когда пришла пора пройти через черный ход мимо привратника, Аламат нитку осторожно подтянул и взял Литу за руку.
- Пожалуй, так будет удобнее, - шепотом сказал он, и Лита вздрогнула, ощутив его присутствие совсем близко. – Нитка останется на случай, если мне понадобятся обе руки.
Лита кивнула, забыв, что спутник не может ее видеть, но ее подтверждения и не требовалось. Аламат потянул ее к выходу. Взявшись за руки и затаив дыхание, как дети, которые пробираются к буфету со сладким мимо строгой няни, они проскользнули за ограду. Никто ничего не заметил, и Аламат повел Литу вдоль ограды – им предстояло обогнуть его особняк и пройти к храму, не выходя на главную улицу.
- Не хочу вдруг оказаться под ногами у нашей доблестной гвардии, - сказал Аламат, когда объяснял Лите маршрут. – Конечно, мы должны успеть раньше… но наш славный подвигами генерал бывает на диво расторопен, когда ему под хвост попадает вожжа. А сейчас это была даже не вожжа, а хороший пинок кованым сапогом…
Сначала все было тихо – насколько вообще может быть тихим центр столицы, и Лита даже стала получать удовольствие от происходящего. Оказалось, что очень забавно видеть людей, когда они об этом не подозревают. Лита и Аламат ловко пробирались по улицам, среди прохожих, и маленькие тайны белварцев открывались им, как на ладони – тайны влюбленных; мелких воришек; нерях, прикидывающихся чистюлями и незаметно поправляющими оборки, чтобы скрыть пятно на платье; нищих, прячущих под тряпьем увесистые кошельки; и морогова брата в красной рясе, в переулке подкармливающего птичку. Если бы у Литы было больше времени, она могла бы дольше наблюдать за причудами человеческой натуры, но Аламат торопился и неумолимо тянул ее вперед.
Вскоре Лита уловила какой-то гул, который шел с запада и постепенно нарастал. Ей почудилось в нем что-то зловещее, и она невольно схватилась крепче за руку Аламата.
- Началось, - раздался свистящий шепот над ее ухом.
Лита не стала уточнять, что именно началось. Она уже поняла: это приближались войска под предводительством Байхрата. Восстание разгоралось. С некоторых пор Лита предпочитала не приближаться ни к какой армии на расстояние полета стрелы. Она ускорила шаг и поспешила вперед по улице едва не быстрее своего спутника.
Идти тем временем становилось труднее. Не они одни услышали гул восстания. Со всех сторон на главную улицу потянулись любопытные люди, иногда приходилось очень точно угадывать момент, чтобы не столкнуться с кем-нибудь. Пару раз они все-таки налетели на прохожих, но обошлось – те попросту решили, что их толкнул кто-то из идущих рядом белварцев. Не раз и не два Лита и Аламат вынуждены были уворачиваться от внезапно распахивающихся дверей, а однажды какой-то сорванец, тайком от семьи сбежавший поглядеть, что происходит, приземлился из окна чуть ли не им на головы.
- Было бы печально сломать себе шею под ногами непослушного мальчишки, - шепнул еле слышно Аламат. – Потом, когда все остынут и поймут, что ничего не понимают, станут спрашивать: где первый мозг королевства? А вон, на мостовой…
Лита подавила смешок.
Несколько раз увернуться от потока людей было невозможно, и тогда Аламат прижимал Литу к стене и закрывал собой. Должно быть, он маскировал их под выступ стены или водосточную трубу. Иначе кто-нибудь непременно удивился бы, что не может пройти по «пустому месту». Но никто не удивлялся, все огибали их и стремились дальше – на шум, на звон!
Так, то быстро, то медленно, с остановками, они добрались до площади как раз тогда, когда с главной улицы показались солдаты. Лита узнала генерала и поразилась – его лицо, красивое, но грубое, превратилось в демонический лик, глаза сверкали.
- Бежим! – шепнул Аламат, и вместе с опомнившейся Литой они пересекли площадь, прежде чем ее оцепила гвардия. После этой перебежки Лита оперлась спиной на стену храма и глубоко задышала ртом. Ее уже стали подводить ноги, начали гудеть мышцы, а ведь они даже еще не проникли внутрь.
Нитка снова впилась в ее запястье.
- Быстрее! – прошипел Аламат, и в его голосе послышалось недовольство. – Пока они не почувствовали!
Нитка дернулась второй раз, Лита поморщилась, отлепилась от стены и пошла, куда тянули. Она не стала спрашивать, кто именно мог почувствовать их: генерал, гвардия или жрецы. Ропот и гул за спиной пугали ее, заставляли представить худшую из развязок, в которой легче легкого было умереть под ногами у обезумевшей толпы. Поэтому с каждым шагом, отделявшим их от площади, ей становилось легче.
Они обошли храм – это заняло больше времени, чем представлялось Лите, потому что здание оказалось на самом деле громадным – и оказались у неприметной двери. Дверь шевельнулась в проеме, но не открылась – Лита поняла, что это ее спутник потянул за ручку.
- Ага, черный ход они закрыли, - вполголоса сказал советник. – Боюсь, я несколько не в форме, чтобы отдирать печати Соймаха незаметно от него. Конечно, для него сейчас вряд ли кто-то существует, кроме генерала, но нечего дразнить ящеров. Поступим проще.
В нескольких шагах от двери обнаружилось окошко, такое узкое, что еще немного – и его пришлось бы отнести в разряд бойниц. Стекло с жалобным звяканьем вывалилось внутрь. Аламат со свистом втянул воздух сквозь зубы.
- Что такое? – встревожилась Лита.
- Поранил палец.
- Вы что, ломали стекло голыми руками?!
- Если бы я стал делать это заклинанием, то немедленно объявил бы Байхрату с Соймахом, что я здесь, Варра.
- Так сказали бы мне. Меня они вряд ли заметили бы.
Повисла пауза, потом Аламат ровно произнес:
- Прошу прощения. Я порой забываю, в чем состоят ваши способности.
«Какие все забывчивые, сил нет», - подумала Лита, приподнялась на цыпочки и попыталась заглянуть в окно, но для этого ей нужно было подпрыгнуть и подтянуться.
- Поторопимся, - шепнул Аламат. – Я иду первым, вы за мной.
Однако тут в их планы вмешалась третья сила. Гул и крики на площади у парадных дверей храма, которые с каждой минутой становились все громче и тревожнее, вдруг перекрыл новый звук – металлический звон, похожий на гром или грохот града по крыше. Лите приходилось слышать похожий звук совсем недавно. И тогда, и сейчас он шел с неба, как настоящий гром. Лита задрала голову, едва не потеряв при этом капюшон, и обомлела.
Над городом летел дракон. В лучах закатного солнца он казался охваченным огнем, медная чешуя и широкие крылья сверкали так, что на них невозможно было смотреть без слез. Лита прикрыла глаза ладонью, спохватилась, быстро сдернула перчатку и разглядела на спине дракона фигурку человека в белой рубашке. С такого расстояния нельзя было рассмотреть его лицо, но почему-то у нее ни на миг не возникло сомнений, кем был всадник. Испуг, злость, гордость и радость одновременно настигли ее, и Лита прижала ладонь к заколотившемуся громче сердцу. Рядом Аламат выругался на деокадийском.
Дракон снижался. Он уже почти цеплялся брюхом за печные трубы, взмахи крыльев гнали с крыш тучи пыли. Звон и гул нарастали. Оказавшись над храмом, дракон изогнул изящную шею и выпустил огненную струю прямо между высоких башен, после чего пошел на разворот. Пожара не случилось, камень и металл храма могли только раскалиться, но не заняться огнем, зато на площади орали уже в голос.
- Знамение! Знамение!
- Долой жрецов!
- Генерал прогневил бога!
- До-лой!
Аламат сказал длинную фразу на родном наречии. Почти всю ее Лита не поняла, но отдельные слова ей были знакомы со времен путешествия на борту «Разящего», так что общий смысл она могла представить.
- Поторопимся, - сказала она и стала натягивать перчатку снова, что требовало определенной ловкости – было очень неудобно делать это с одной невидимой рукой. – Здесь становится жарко.
- И лучше бы добыть все возможные сведения до того, как ваш… хм… избранник решит оставить вместо храма гору углей, - подхватил Аламат. – Я позову вас, когда можно будет лезть.
Аламат отвязал нитку со своего запястья, ухватился руками в перчатках за выступ под окном, попытался подтянуться, но сорвался и сполз вниз. Неловким движением он попытался отряхнуться. Он не видел Литу – только прищурившись, он мог заметить еле различимые колебания воздуха, там, где она стояла. Она тоже могла разглядеть только призрачный силуэт, тем более что зрение у нее было уже подпорчено постоянным чтением. Но избавиться от глупого чувства, что она все прекрасно видела, не получалось.
И уж точно она слышала, как скрипели подошвы его сапог о стену, когда Аламат пытался удержаться наверху. Странно, как он не прочертил две раскаленные борозды в камне. Как назло и гром стих – почему-то Аррин оставил попытки атаковать храм, дракон удалялся. Удалялся непредсказуемо – и это нервировало даже больше, чем его внезапное появление.
Вторая попытка оказалась удачнее. В отчаянии, упершись носками сапог, он сумел ухватиться за нижний край окна и чуть не вскрикнул, когда осколок разрезал на его ладони перчатку вместе с кожей.
- Вы в порядке? – зашептала рядом Лита, которая что-то все-таки заметила.
- В полном, - ответил Аламат сквозь зубы и полез снова.
Наконец, ему удалось просунуться по пояс в окно и возблагодарить судьбу, которая сделала его худым и узкоплечим – генерал или хотя бы бывший офицер Аррин в эту щель не протиснулись бы. Аламат сделал передышку на середине пути и едва не рассмеялся – стоило обрести могущество, чтобы незадолго до двухсотлетия повиснуть в окне кверху задом, как неудачливый воришка! Хорошо еще, что никто не может увидеть этой сцены. «Вот затем и нужно могущество – избавляться от неловких моментов», - усмехнулся Аламат и ввалился внутрь целиком.
Когда его глаза привыкли к полумраку, он подумал даже, что помешался и вместо храма вломился в казармы байхратовых солдат. Неизвестно, для чего предназначалась эта маленькая комната, когда строился храм, но теперь в ней стояли две грубо сколоченные кровати, застеленные шерстяными одеялами, причем из-под одной из них выглядывало горлышко бутылки. Кроме этих кроватей, сундука в углу и крошечного столика с кувшином и маленькой лампой на нем, в комнате не было никакой мебели. Над одной из кроватей кто-то нарисовал, а потом торопливо размазал изображение голой женщины, которую все равно можно было разглядеть, несмотря на чью-то попытку уничтожить содеянное.
- Божьи воины, - скривился Аламат, увидев рисунок.
Лита ждала его снаружи, и Аламат снова перегнулся через подоконник, согнулся в нелепой позе, только в этот раз задом наперед.
- Лита, - шепнул он, - протяните руки, только снимите перчатки. Я помогу вам забраться.
- Вас немножко видно, - прошептала она в ответ. – Там, где пыль от стены на плаще.
Да, ободрался он в самом деле о стены заметно. Еще и перчатку порезал, теперь ее можно было только выбросить – эту ткань не зашить и заплату на нее не положить. Но в полумраке храма вряд ли кто-то стал бы присматриваться. Их только что чуть дракон не спалил дотла… его, Аламата, дракон, между прочим, но кто теперь в это поверил бы. А сейчас наступало время великой битвы. Верховный жрец Соймах против прославленного генерала Байхрата. Перед статуей Морога, наверное, при свидетелях, благородно и по правилам… Генерал так точно по правилам, а Соймах, может, и научился чему-то.
Дурачье.
Лита стянула перчатки, на свет показались руки с худыми пальцами в пятнах от чернил, с обломанными ногтями. Были бы смуглее – были бы руки Варры. Аламат иногда все еще забывался, путал их. Нетрудно было спутать, когда женщины рядом не видно под плащом. Оказалось, что и когда видно частично, тоже можно… И ведь он все прекрасно понимал, и различия характеров его помощниц были видны, как на ладони, а все равно – с языка срывалось привычное имя.
Аламат обхватил пальцами запястья Литы и велел:
- Обопритесь ногой… там есть такая удобная щербина.
К счастью, Лита была достаточно худой, чтобы Аламат мог затянуть ее внутрь без ущерба для своей мужской гордости. Плащ у нее тоже помялся и запылился, так что теперь заговорщики напоминали пару пыльных призраков.
- Это не стирается, - проворчала Лита, пытаясь стряхнуть пыль с коленей, но только размазывая грязное пятно. – Аррин однажды минут двадцать свой плащ в ручье полоскал. Нет, так еще хуже.
- Не растирайте, лучше не становится, - ответил Аламат, внезапно приходя в раздражение. – Наденьте перчатки и дайте мне нить.
- Она отвязалась.
- Тогда руку.
Лита натянула перчатки. Неловкая пауза, во время которой взломщикам пришлось искать невидимые руки друг друга – и Аламат приоткрыл дверь в коридор, к счастью, пустой. Откуда-то издали доносился торжественный гимн. Нашли время служить службы!.. Понимание окатило холодной водой: это не служба. Это битва. Под песнопения, которые раньше предназначались только богу. Аламата передернуло, и сила собственной неприязни удивила его. Казалось бы: хочется Соймаху обставить свою попытку дорваться до власти красиво – вольному воля. Да и самому советнику вместе с Литой легче – пока поют, по коридорам шляться не будут. И все же что-то настолько неправильное в происходящем чувствовал Аламат, что у него начинал дергаться глаз и чесалась шея. Он раздраженно передернул плечами и пошел вперед по коридору, держа Литу за руку.
Вскоре он убедился, что в здание они проникли на редкость неудачно. У Аламата был план внутренних помещений храма, и он не преминул его изучить, но он не рассчитывал, что придется лезть через окно. Как раз «караулку», как он назвал комнату, куда они забрались, и коридор за дверью черного хода, ведущий на кухню, откуда можно было без помех пройти в комнаты жрецов и в библиотеку, разделяла прочная стена. Когда Аламат понял, что к своей цели они могут пройти только кружным путем через главный зал, ему очень захотелось побиться о выросшую на его пути стену лбом. Но деваться было некуда, а его голова с ее содержимым была слишком ценна, чтобы обращаться с ней так грубо.
Когда они приблизились вплотную к главному залу – осталось открыть дверь, через которую храмовый мальчик подносил жрецу, ведущему службу, чашу, нож или поднос, Лита сильнее сжала руку Аламата, и ее пальцы дрожали. Аламат прислушался к пению – жрецы выводили благодарственный гимн. Впервые за весь день его сердце кольнуло страхом – не перед провалом, не за будущее Харрадона, не перед сошедшим с ума Морогом наконец – перед людьми. Страх быть пойманным и разорванным в клочья преданной Соймаху толпой. Ладони увлажнились, и Аламат порадовался, что Лита этого не могла почувствовать через два слоя ткани. Медленно, очень медленно он приоткрыл дверь и выглянул в щель.
Огонь, бесновавшийся в центре зала, едва не ослепил его после полумрака коридоров, Аламат зажмурился и тряхнул головой. На короткий безумный миг ему показалось – дракон все-таки добрался внутрь! Но второй взгляд все прояснил. Никакого дракона. Кольцо огня – божественного. Прямо под статуей. Божественной. Божественные братья полукругом. А в кольце – двое соперников, жрец и воин. Божественные, разумеется. Храм все-таки…
Лицо Байхрата было неподвижно, но глаза пылали такой яростью, что казалось – это не языки пламени бросают отблески на стены, это ярость отражается от полированного камня. Между пальцами генерала плясала огненная плеть, свиваясь кольцами и распрямляясь, хвостом щекоча плиты пола. Жар разливался вокруг. Еще немного – расплавятся светильники, жирными каплями потечет по стенам позолота, сам камень стен обуглится и осыплется крошкой… Байхрат сделал незаметное движение рукой – плеть полетела вперед, огненный язык готов был обвиться вокруг шеи жреца…
Соймах поймал плеть голой рукой. Небрежно оторвал кусок, словно в руках у него была гнилая веревка, остальное с усмешкой кинул обратно Байхрату. Пламя у него в руках шипело и гасло. Лицо верховного сковало гримасой плотоядного удовольствия, он даже причмокивал губами, как будто смаковал изысканное блюдо. Хор за его спиной грянул с новой силой.
У Аламата по спине побежали мурашки. Он не думал, что все зайдет так далеко. Смешно было обнаружить в себе полудетскую веру в непобедимость генерала. Сам Аламат начинал свою карьеру, когда Байхрат уже был опытным воином, удачливым предводителем, пусть не легендой, но знаменитостью… В глубине души советник был уверен, что при столкновении верховного с генералом от Соймаха останется кучка пепла. Глупо, глупо… Достойно шутовской шапки с козлиными рогами.
«А если напасть сейчас, внезапно, сзади, - мелькнула безумная мысль. – Подло, в разрез со всеми геройскими правилами, а значит, действенно. Всадить стрелу вон туда, в ямку у основания черепа…»
Эта мысль была достойна даже не дурацкого колпака, а аккуратного надгробия на ближайшем кладбище. Аламат оставался невидимкой только потому, что у него хватало силы воли не колдовать. Хотя сейчас ладони так и чесались – призвать, сложить из голубого света рога лука и тонкую тетиву, слепить звездную стрелу, выпустить… Встать благородным героем рядом с генералом. «Я подвел тебя, друг, но я же ошибку исправлю! Ступай к своей возлюбленной и не держи на меня зла!»
Аламат посмотрел на генерала, который с черным лицом комкал в ладонях новый сгусток пламени – глупец, глупец, он же своими глазами видел, что делает Соймах! – и неслышно вздохнул. Простите, генерал Байхрат. Видит Степь, я не хотел этого.
Ладони зудели, как будто их вдоль и поперек искусала болотная мошкара, но Аламат теперь смотрел только на дверь впереди. Сердце его билось спокойно и размеренно. Жрецы, увлеченные битвой и песнопениями, не могли его заметить. Очень тихо, очень медленно, контролируя каждый шаг, чтобы не сорваться ни на бег, ни на драку, Аламат крался вперед, и за его руку держалась Лита, которая вцепилась в его запястье, как утопающий – в брошенную веревку. Трещало пламя, гимн взлетал к потолку, визгливо посмеивался Соймах – Аламат шел к своей цели.
Когда он уже взялся за ручку неприметной двери, ведущей к жилым помещениям, то обернулся в последний раз, и ему показалось, что статуя Морога смотрит прямо на него каменными глазами, в которых играли отблески огня. «М-мастерская работа, провалиться бы ей», - усмехнулся Аламат и очень медленно приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы можно было протиснуться в щель. Следом скользнула Лита, дверь аккуратно, без скрипа встала на место. Навалившаяся тишина после шума главного зала оглушала. Аламат вдруг понял, что не в силах больше сделать ни шагу. Он привалился к стене, чувствуя, как мелко и противно дрожат колени. Оказалось, что лицо у него мокрое от пота, капля повисла на кончике носа, и Аламат машинально слизнул ее, чтобы не отпускать руку Литы. Второй рукой он держался за стену. Стена была шершавая, и Аламат стал тереть об нее ладонь, чтобы хоть немного унять терзавший его зуд. Помогало плохо.
- Ну что? – шепотом спросила Лита. – Почему мы встали?
Оказалось, его новая помощница и вправду привыкла к безумным вылазкам и опасным авантюрам. Страха в ее голосе Аламат не расслышал, зато возбуждения и предвкушения там хватало. Он готов был поручиться, что в этот миг у Литы горели глаза так, что даже «хамелеонка» не могла скрыть до конца этот блеск. Аламат скривил губы при мысли о том, что судьба постоянно подбрасывает ему в соратники бешеных энтузиастов. Ему даже не пришло в голову, что подобное притягивается к подобному.
Аламат с силой оттолкнулся рукой от стены – искушение сделать передышку оставило его. Куда идти дальше, он помнил так четко, словно карта храма была у него перед глазами. Он мысленно вел по ней пальцем, когда шел с Литой дальше, мимо жилых комнат, по лестнице на второй этаж, по темным коридорам. Никого не попалось им навстречу – простые жрецы, не удостоившиеся чести стать мороговыми братьями, и слуги не то сбежали, не то спрятались где-то в безопасном месте.
Дверь в библиотеку, темную, так плотно прилегающую к косяку, что ее приходилось тянуть изо всех сил, Аламат помнил прекрасно. Несколько раз он был здесь, когда разрабатывал оружие против Альдалира, но тогда его неизменно сопровождали два жреца. Иногда приходил и сам верховный, сидел напротив, сладостно вздыхал. Знай Аламат тогда, до чего он довздыхается…
Он дернул за ручку, дверь со скрипом подалась. Аламат почувствовал, как Лита за его спиной вздрогнула и замерла. Он и сам встревожился, как бы на звук не явился какой-нибудь высунувший нос из укрытия служка, но никто не показывался. Аламат раскрыл дверь шире и шагнул внутрь.
Лита негромко охнула. Аламат понимал ее чувства – храмовая библиотека поражала воображение любого, кто хоть немного ценил книги и сохраняемые в них знания. От пола до потолка здесь выстраивались полки темного дерева, которые тянулись от стены до стены, разделяемые только узким проходом. И все они были заставлены и завалены книгами, свитками, письмами – подлинными, иногда такими уже ветхими, что грозились рассыпаться в руках, и их бережно снятыми копиями. Здесь были карты владений, которых более не существовало, жизнеописания людей, канувших в прошлое, так что память о них сохранилась только тут. Здесь можно было встретить письменность всех народов, которые только умели писать – от некоторых из них и остались лишь странных очертаний буквы на бумаге, ткани, коже и даже древесной коре. В левой части зала оставалось немного пространства, не занятого полками – там стояли столы переписчиков, и там в свое время Аламат садился просматривать отобранные записи.
- Как же мы найдем то, что нужно? – Лита прошептала это совсем тихо, но в этой библиотеке каждый звук казался громким, как будто любое дуновение воздуха могло потревожить записи и поднять в воздух фонтанчики пыли.
- Нам нужны записи, которые были сделаны в Харрадоне, причем не менее четырехсот лет назад, а лучше – больше, - сказал Аламат. – Таких древних документов здесь не так уж и много, большинство появилось позже. Жаль, что вы не можете читать на степном наречии, тогда мы бы разделились…
- Тогда я могу хотя бы приносить вам все самое древнее, что найду, - предложила Лита. – Меня учили определять возраст записей.
- Действуйте, - велел Аламат. – Самые старые записи – в северной части. Прямо и налево.
Упоминать о правилах обращения со старыми документами он не стал – если уж Литу учили определять возраст записей, то должны были и учить бережно с ними обходиться. Сам Аламат набрал ворох свитков, и сердце его упало – чтобы просмотреть все сокровища библиотеки, нужно было сидеть в храме не час и даже не день. На что он рассчитывал, когда надеялся быстро найти ответы? Должно быть, в последнее время его разум настолько утомился, что перестал справедливо оценивать возможности…
Аламат сел на колченогий стул в углу, поправил перчатки и взял верхний свиток.
«Подателю сего отдать из стада моего птицу любую, какую выберет, а сверх того шлем кожи ящериной…»
Не то.
«…в озере том видели мы великую рыбу, что у дна ходит и ребенка утащить может…»
Дальше.
«Леса три подводы привезти незамедлительно…», «крепость ту отныне именовать Хорог…», «а музыканта того, что вождю люб, ночью, когда на стражу Орлиные Дети встанут, в мешок зашить…»
Не то, не то, не то…
Чернила и краски выцвели от времени, очертания букв расплывались. Аламат потер слезящиеся глаза. Мучительно хотелось выпить из темного флакона, вот только Аламат не догадался захватить его с собой. Под веки насыпали песка, резь становилась невыносимой. Хотелось упасть лицом в воду. Можно в озеро, где «видели великую рыбу». Или в подушку на худой конец.
Скрипнул пол – Лита принесла груду листов.
- Странно, что эти записи дожили до наших дней, - желчно сказала она, сгружая свою ношу на стол. – Вот этот свиток свалился мне на макушку. Кто-то не потрудился уложить его на полку, как положено. Да и о перчатках, когда читал, явно не заботился.
Аламат взял помятый и обтрепанный по краям лист, развернул и невольно сжал пальцы сильнее, едва его взгляд выловил фразу из середины. «И тогда великий вождь Мор-ар-Рог повелел…»
- Кто-то шел нашим же путем, - пробормотал он.
- Что там? – насторожилась Лита, но Аламат уже читал про себя, наспех восстанавливая текст, где слова стерлись от времени. Запись была сделана на рыжеватой коже, бурые буквы иногда почти сливались с фоном, и приходилось подносить текст совсем близко к больным глазам, но Аламат шел по следу, как ищейка. Никакая сила в мире сейчас не заставила бы его выпустить свиток из рук.
«И тогда великий вождь Мор-ар-Рог решил объединить народы Степи, чтобы был у них единый дом и единый народ. И тогда он и дети Быка пошли к детям Ящера, и сказал Мор-ар-Рог: будем братьями, будем делить костер и пищу, пока не упала с неба луна и не погасли звезды. Но вождь детей Ящера Гвадихарр не захотел признать Мор-ар-Рога, и Мор-ар-Рог дрался с Гвадихарром с восхода и до заката. И Мор-ар-Рог победил Гвадихарра и бросил его голову в болото, и дети Ящера признали Мор-ар-Рога и стали едины с детьми Быка».
Далее текст был сильно поврежден, но Аламат смог разобрать слова о детях Орла и детях Газели – вождь Мор-ар-Рог времени зря не терял. Аламат нахмурился. Он не хуже Литы умел определять возраст попавших к нему документов – так вот этот чудом уцелевший свиток был написан задолго до того, как Вахаргат Великий, прапрадед королевы Фаризе объединил разобщенные народы, рассеянные по всей Степи, и основал Харрадон. Так что же случилось с трудами Мор-ар-Рога… так, вот…
«И под водительством Мор-ар-Рога собрались они, и стали называться морхатами, и был народ морхатов велик и богат, и стада их паслись по всей Степи от северных копей до южных болот. И приходили к ним с дарами дружбы жители лесов, и смуглые люди с юга боялись грабить на своих кораблях, и морхаты славили своего вождя, потому что тот принес им покой».
Аламат покачал головой. Недурно… Если этот самый Мор-ар-Рог сумел приструнить даже деокадийских пиратов, которые своими набегами досаждали харратам даже еще в молодости Аламата, то это дорогого стоило. Откуда вообще взялся этот вождь, и почему о нем теперь никто не помнил? Нужно признать, что на роль прототипа для Морога он годился великолепно. Но каким образом прославленный вождь очнулся полтора века назад и взял в привычку вселяться в харрадонскую королеву?
«Мор-ар-Рог жил в богатстве и почете, обильны были его стада, и в шатре его шли пиры с утра до вечера, а потом с вечера до утра. У него было пятнадцать сыновей от семи жен, все славные воины, и четыре дочери, которые поражали красотой.
Однако в год Зеленой Луны Мор-ар-Рог сказал: довольно морхаты жили в спокойствии и тиши, - и снял с подставки свой меч».
«Я бы тоже снял с подставки меч, будь у меня семья в двадцать шесть человек», - нервно усмехнулся Аламат. Какая-то частица его души не хотела знать, что произошло дальше, но глаза уже нашли нужную строчку.
«И тогда великий вождь Мор-ар-Рог повелел морхатам готовиться к великому походу, а себя объявил богом».
Под руками Аламата хрустнул край свитка. Дальше он заставил себя читать очень медленно, и каждое слово отпечатывалось в его памяти, как оттиск в податливом воске. Он приближался к разгадке, и разум его был холоден и спокоен, в то время как сердце прыгало и билось где-то в горле, кадык на худой шее дергался, но руки не дрожали.
«По всей Степи морхаты построили храмы Мор-ар-Рога, и были там алтари, и были его личины, и приносились там жертвы скотом и рабами. И только те морхаты, которые раньше звались детьми Газели, сказали: не быть человеку богом, и Мор-ар-Рог со своими воинами жестоко покарал их. И те, кто видел его тогда, говорили, что мог он делать чудеса: ходить через огонь и по воздуху, обращаться в ящера и в быка. Что до воинского искусства, то и раньше не было равному ему в бою, не нашлось и тогда. И более никто не смел роптать, только между детей Орла ходили слова, что только Степь и ее боги есть, а другим не бывать, но открыто они не смели в том признаться.
И тогда Мор-ар-Рог повелел точить мечи и шить новые доспехи, потому что суждено морхатам править на всей земле. И велел он тако же строить корабли, чтобы владычествовать и на море. И морхаты слушали его и кричали: веди нас! веди нас!»
Аламат прервал чтение и снова протер воспаленные глаза. Тянуло проверить: не подделка ли у него в руках? Не стал. Сердце подсказывало: не подделка, - разум не спешил спорить. История на глазах у Аламата замыкалась в кольцо, сотни лет пронеслись над степью, а потомки морхатов кричали: веди нас! – и обещал им владычество вернувшийся из небытия бог… Достижения, развитие, договоренности с соседями? Какие там договоренности, когда толпа кричит: веди нас! Кто знает, может, стоял за плечом у великого вождя бледный советник и рвал на себе светлые волосы – только-только ему удалось договориться по-хорошему с южными пиратами…
Дальше свиток был чем-то залит, и большой кусок текста превратился в одно темное пятно. Читаемые строчки нашлись уже ближе к концу.
«…разбили и потопили корабли, а Мор-ар-Рог был ранен в шею и в грудь возле сердца. Вместе с детьми Быка смог он уплыть на первом своем корабле, и дети Быка снесли его на землю, но с тех пор не было у морхатов веры в удачу своего вождя. Тогда велел он везти себя в свой храм на севере, потому что надеялся там вернуть себе силы. И восемь его сыновей, которые остались живы, отвезли его в храм, но и там не смог он исцелиться и чудес более творить не мог. И там великий вождь Мор-ар-Рог умер, и его похоронили под каменной плитой, которая была его алтарем, когда его славили как бога.
После смерти его начались распри между морхатами…»
Следующего куска снова не было. Удалось разобрать только постскриптум.
«…я, Аровах, летописец из потомков Орла, писал эти строки, чтобы передать потомкам нашим память о днях, когда владычествовал в Степи Мор-ар-Рог. Чтобы читали они не для развлечения, но в предостережение, потому что силу и славу Мор-ар-Рог подарил своему народу, но и принес ему много горя, и много плакали над могилами жены и матери, а множество морхатов обрели погребение в морских водах. Пусть же тот, кто прочтет эти строки, знает: нет добра в том, когда человек становится богом при жизни, даже если обретает великую силу. И должен бежать искушения сравняться с богами человек, потому что ничего, кроме горя, не принесет он на свою землю. И если появится человек, который объявит себя богом, должно гнать его и не верить ему, а если будет он упорствовать – убить и разделить его тело на четыре части. И не верить чудесам, которые он показывает, ибо то мара и наваждение. Пусть глупцы кричат: знак, знак, это бог! – гоните самозванца и не давайте дурманить себя, чтобы беда не пала на ваши головы…»
- Гоните самозванца, - пробормотал Аламат. – Прогонишь его, как же…
- Скажите что-нибудь, - потребовала Лита. – Что вы нашли?
- Вы были правы, - жестко сказал Аламат. – Прототип существовал. Реальный, как мы с вами.
- А еще?
- А еще я был прав. И остаюсь. Морог не становится менее реальным от того, что когда-то он был человеком…
- Очень хорошо, что вы это признаете, советник, - раздался негромкий голос. – Хотя бы это.
Аламат замер на вдохе и стал незаметен для человеческого глаза. Рядом, невидимая, застыла Лита. Свиток из руки Аламата аккуратно свернулся и опустился в ворох бумаг на столешнице.
Из-за полок вышел брат Халлат, огляделся и покачал головой.
- Не нужно прятаться, советник, - мягко сказал он. – Я знаю, что вы здесь вместе со своей женщиной. За столом, верно? Вы же видите – я мог позвать сюда всех, но не зову. Вы не можете причинить мне вред, а я не хочу. Давайте же поговорим.
Аламат смотрел на него и думал: если вогнать звездную «спицу» чуть ниже уха, жрец умрет быстро и тихо. Останавливали несколько соображений. Во-первых, Аламат все еще предпочел бы не колдовать в этих стенах без крайней необходимости. Во-вторых… с некоторым смущением Аламат вдруг понял, что так и не научился убивать своими руками. Он знал самых разных убийц, от тупых головорезов из подворотен до мастеров своего дела. Он пользовался их услугами при необходимости. На его совести были дела, от которых эти люди отказались бы как один, потому что убийство убийством, а на всякие ужасы они не подряжаются. Но отнять самому жизнь у другого человека… нет, у Аламата не было должной сноровки. Да и вообще, выбирать драку, когда можно было поговорить, пристало скорее Байхрату. Вот он и ввязался в драку… выпутался бы теперь.
Но Аламат бы не отказался от нового опыта, если бы был полностью уверен, что его магия подействует на жреца. После увиденного в главном зале эта уверенность, ранее твердая, изрядно поколебалась.
Очень медленно Аламат снял капюшон.
Халлат кивнул ему, как старому знакомому.
- Я предчувствовал, что нам еще суждено будет встретиться. Мы не договорили в прошлый раз…
- Вы читали о Мор-ар-Роге, - это не было вопросом.
- Читал, - подтвердил Халлат. – Верховный жрец указал мне, куда смотреть. Он указывает путь всем нам. Это тяжкая ноша.
- И вы готовы воспевать нового бога Соймаха? – поднял брови Аламат. – Значит, вы мало поняли из того, что прочли.
- Бога Соймаха? – изумился Халлат, кадык на его черепашьей шее дернулся. – О чем вы? В степи один бог - Морог.
- Спуститесь вниз и посмотрите, - скривил губы Аламат. – Соймах в шаге от того, чтобы объявить себя новым богом харратов. Он уже собирает новых верующих, чтобы явить им чудеса. Признаться, я думал увидеть вас в первых рядах поющих.
На самом деле Аламат вообще не думал о старом жреце, но он не солгал: проще всего было вообразить Халлата среди мороговых братьев, славящих победу Соймаха. Красные одежды легли красивыми складками, глаза горят, на лице – восторг неофита, только что узревшего чудо и топчущего ногами осколки старой веры во имя веры новой.
- Я сяду, с вашего позволения, советник, - сказал неудавшийся неофит и придвинул себе стул. – Я старый человек, мне трудно стоять. Вам не понять, вы всегда были молоды… Телом, не умом. Морог дал вам вечную молодость, взамен потребовав службы…
- Не мне судить о намерениях верховного жреца, - сказал Халлат после паузы, потому что Аламат молчал. – Он поставлен богом над всеми нами, и не мне судить его. Но вы напрасно оскорбляете меня, советник, когда говорите, что я готов отречься от бога.
- Вы ведь читали записи, - прищурился Аламат. – Вы знаете, что на самом деле Морог – не бог. Вы разумный человек, вы должны были внять предупреждению Ароваха…
- Аровах был глупцом! – прервал его Халлат. – А Морог был и остается истинным богом! От человека, пусть даже великого вождя, он смог подняться на недосягаемую высоту! Он совершил недоступное смертным, обрел силу и вернулся после смерти в родные земли, чтобы опекать харратов! С его благословения Харрадон процветает…
- С его благословения все мы идем по замкнутому кругу, - у Аламата снова горели ладони, зуд становился почти невыносимым. Всего одно короткое заклинание, одна звездная стрела, и ему бы стало легче… - Возвышение и падение, разорительная война, попытка подмять под себя соседей, а потом поражение, внутренние распри и уничтожение трудов последних лет. Мы вышли к старым граблям, и скоро никакой шлем не спасет, когда они ударят нас по лбу.
Халлат по-стариковски пожевал губами, смахнул с мантии невидимую пылинку и снова поднял глаза на Аламата.
- Раньше я не понимал, почему верховный жрец не спешит объявить текст о Мор-ар-Роге священным и открыть правду всей братии, - сказал он. – Теперь я вижу. Вы прочли, но не поняли. Морог явился, чтобы завершить начатое, но теперь он не человек – бог. Разве не он дал армию? Разве не он благословил наших «одаренных»? Разве не ваша сила получена от него? Сыны степи пройдут от моря и до моря, так сказал Морог и будет так. То, чему суждено свершиться, свершится.
- Мы уже идем по колено в крови, - синие глаза Аламата горели, как две холодные звезды, - чужой и своей. По прихоти мертвого несколько сотен лет безумца.
- Не богохульствуйте! – Халлат вскочил на ноги, вихрь его алых одежд показался пожаром. – Человеку не дано полностью познать божественное провидение! Если умрут сотни, тысячи – значит, так тому и быть! Оставшиеся будут жить в благословенном веке. Харраты живут и умирают по слову Морога, потому что они – сыновья степи! Война у них в крови, и Морог – их бог! Вы тоже должны были быть там, на войне, но вы слишком много впитали от Деокадии. Вы…
Тяжелый фолиант на полке вдруг дрогнул и полетел, окованным в бронзу углом целясь жрецу в висок. Он почти достиг цели. Но то ли колебание воздуха, то ли быстрый косой взгляд Аламата предупредили Халлата, и в последний миг тот отпрянул назад. А потом с неожиданной для старика силой и ловкостью ударил рукой влево. Раздался стон – жрец не промахнулся.
Аламат поднялся на ноги. Его плащ распахнулся, более не скрывая владельца, худое лицо исказила брезгливая гримаса.
- С дороги, - приказал он сквозь зубы. – С дороги – и останешься живым.
- Что мне твои угрозы, - отозвался Халлат. Его глаза и в самом деле горели – темный морогов огонь пылал в них, грозил сжечь все вокруг. – Я уступил бы королевскому советнику и слуге Морога, но не подлому вероотступнику. Я был глуп, когда решил, что записи Ароваха образумят тебя. Но отсюда ты не выйдешь, Аламат! Я, служитель истинного бога, не дам тебе сеять смуту. Попробуй выйти – и ты на себе узнаешь, что значит искусство жрецов Храма!
- Искусство палачей, - усмехнулся Аламат и шагнул к Халлату. В правой его руке разгоралась синяя звезда.
- Я думал, вы умнее, - жрец в мгновение ока оказался рядом, сухие пальцы его левой руки оплели запястье Аламата.
- Я тоже так думал, - выплюнул Аламат и поймал Халлата за свободную руку, похожую на кость, завернутую в старый пергамент, стиснул со всех сил.
Звездное мерцание заполнило библиотеку, воздух вспыхнул белым и голубым. Сила Аламата текла между пальцами. Это не было заклинанием – это был ничем не сдерживаемый более поток, способный снести любые преграды на своем пути. Попытка Халлата вытянуть что-то из Аламата захлебнулась – Аламат сам щедро отдавал все, что ему было даровано, выплескивал на жреца всю мощь, опустошал самые глубокие тайники, выворачивал карманы души, чтобы не оставалось ни капли, ни крошки, ни лучика. Кожа зудела, воздух мелко звенел серебром, и в голубом свете искаженное лицо Аламата казалось ликом мертвеца.
- Вы правы, - говорил он, задыхаясь и все сильнее сжимая пальцы на запястье соперника, - я многое взял у Деокадии, я не воин и ненавижу войну, всегда ненавидел. Меня тошнит от нее, я не могу больше видеть, как она пожирает все, что я создавал и укреплял. Если Морог и в самом деле – Мор-ар-Рог, которому нужны воины, то он ошибся, дав мне силу. Берите же ее! Целиком! Без остатка! Наслаждайтесь, если можете!
Халлат ничего не отвечал. Он не мог говорить, его лицо, только что пылавшее гневом, исказилось от ужаса и позеленело. Халлат хватал ртом воздух, как утопающий – он в самом деле тонул в потоке, который обрушился на него. Рука, которой он держал Аламата, ослабла и упала бы, если бы Аламат сам не перехватил ее, не давая жрецу отстраниться. Звон становился все громче – то ли сила, не в состоянии вырваться на свободу сразу, превращалась в звук, то ли у Аламата звенела кровь в ушах.
Все закончилось одновременно. Поток иссяк. Звон оборвался. Аламат разжал побелевшие на костяшках пальцы и ухватился за спинку стула, чтобы не упасть. Его била дрожь – хотелось завернуться в одеяло, в два, три, потребовать горячего отвара, только бы прогнать сковавший все тело холод.
Глаза Халлата закатились. Он сделал несколько нетвердых шагов назад, схватился за сердце, осел на пол и больше не шевелился. Звездное мерцание угасало, оседало инеем по углам.
Аламат, наконец, догадался развернуть стул сидением к себе и сел, вернее, рухнул на него. Что-то негромко стучало в тишине – Аламат досадливо тряхнул головой и понял, что это стучали его собственные зубы.
Стол позади оказался достаточно надежным, чтобы опустить на него затылок. Аламат закрыл глаза и прислушался к себе. Тишина. Сломался звездный лук, в небытие канули стрелы. Отступил чернильный мрак, выплеснулся наружу и протек сквозь щели в полу.
- Вы в порядке? – спросил кто-то рядом. – Вы живы?!
Аламат открыл глаза и увидел прямо над собой лицо молоденькой женщины – почему-то только лицо. Ему хотелось назвать ее Варрой, но он помнил, что это будет неправильно, а настоящего имени не мог вспомнить.
Оказалось, у него еще и треснула губа и пошла кровь носом – Аламат облизнулся и почувствовал соленый вкус. Кровь, но только его кровь, отныне и навсегда. Он тихонько засмеялся.
- Вы меня слышите?! – женщина не унималась.
Лита, - вспомнил он, наконец.
- Слышу.
- Что с вами?
- Я свободный человек, - с удовольствием сказал Аламат и поморщился – кольнуло под ребром. Вместе с обычными ощущениями возвращалась и память о том, где он и что происходит вокруг. Он поднял голову и оперся локтями на стол. – Свободный… но слабый. Лучше нам уходить. Сейчас я не рискну выходить на бой даже с мухой. Драконья спина должна выдержать троих…
Cкачать The Good, The Bad And The Ugly ) бесплатно на pleer.com
Столица вскипелаСтолица вскипела.
По улице, чеканя шаг, построившись в колонну по четыре, в сторону храма маршировала гвардия. Закатное солнце сверкало на оковке рогов, отражалось в гладкой чешуе и превращало в рубин узоры на теле «саламандр». Залихватская песня «Страус – птица гордая, страус – птица быстрая» раскатывалась по улице и забивалась в переулки.
Во главе строя шел сам генерал Байхрат. К его поясу не были пристегнуты обычные ножны с мечом, зато на плече лежал огромный двуручник без всяких ножен. В красноватых сумерках он казался окровавленным, словно видение из ближайшего будущего.
Тут и там раздавался деревянный стук – это захлопывались двери и ставни. Но при этом люди высыпали на улицы, и сквозь песню про страуса пробивались другие слова.
- …ра гвардии!..
- …чему нас забыл, генерал?
- …святых людей! Конец времен…
- …ой, что будет…
- …кошелек! Кошелек срезали, люди!
- …бей краснорясых!..
- …кара небесная…
Какие-то неприметные люди в сером и черном с большой ловкостью взламывали задние двери домов, чьи жители вышли на улицу через парадные. В переулках нашли несколько красных мантий, чьи обладатели предпочли их сбросить и слиться с толпой. Уже пролилась первая кровь – торговец сладостями разбил нос соседу после короткого спора, кто сильнее, «берсерки» или «единороги».
Взволнованное людское море рассекала ровная линия гвардии. И, как за кормой судна вскипает морская пена, так за спиной последнего солдата, бледного молодого «единорожка», отчаянно дующего в полковую свистульку, скапливалась и тянулась следом пена людская. Обиженные, оскорбленные, решительные, взволнованные и любопытные – в первую очередь любопытные – горожане шли к храму.
- …безумие!
- …так их! А то как лучшее мясо хватать, так жрецы первые…
- …чтоб солдаты хватали?..
- …хоть деньги есть…
- …когда у них жалованье было…
- …и солдат ограбили?!
- …все, все уроды, как один!
- …а в рыло?!
- …Морог не допустит…
- …плевал на нас…
- …сеструху уволокли. Гады, гады…
- …за дело…
Гвардия вышла на площадь перед храмом, и Байхрат вскинул руку, приказывая остановиться. Солдаты оцепили площадь. Если бы кто-то посмотрел на нее сверху, он увидел бы тонкую черно-фиолетовую линию, поблескивающую металлом оружия и доспехов, а за ней – пеструю толпу. Вторая линия королевских цветов, перемежающихся серым, рыжим и коричневым, протянулась по крышам соседних зданий – там занял места летучий отряд с луками наизготовку. Толпа колыхалась, но вид вытянувшихся рослых гвардейцев, вооруженных до зубов, отбивал у зевак лишнее любопытство.
На ступенях храма возле распахнутых дверей стоял верховный жрец. Один.
- Ты все-таки дерзнул, Байхрат, - вроде бы Соймах вовсе не напрягался, но его голос прокатился по площади и достиг ушей каждого из собравшихся. – До последнего я не хотел верить, что ты решишься на такое кощунство и святотатство! Одумайся, пока не поздно. Покайся и будешь прощен.
Верховный жрец был один, безверных ему мороговых братьев рядом, но на лице Соймаха не было заметно признаков страха или гнева. Он стоял перед солдатами и толпой открыто, не пытался укрыться за колонной, хотя десятки стрел могли в любой миг поразить его грузную фигуру. Словно желая облегчить задачу стрелкам, он развел руки в стороны в жесте отеческого прощения и примирения, кольца радугой играли на пальцах. По толпе поползли шепотки, набирая силу: «Святой, святой… божий слуга…»
- Резво ты меня взялся прощать, Соймах! - крикнул в ответ Байхрат. – А сам не хочешь повиниться ни в чем? По чьему приказу хватали ни в чем не виновных людей? Сколько их сейчас гниет в твоих подвалах?!
- Я следовал воле Морога и Ее величества! – возразил Соймах. – Никогда я не нарушал их воли, в отличие от тебя, генерал! Ради юбки рыжей колдуньи ты готов поднять бунт против королевы, которой клялся в верности. В последний раз увещеваю: остановись! Отступи, пока из-за твоего помешательства харраты не стали убивать друг друга!
- Щедр ты сегодня на прощение, - оскалился Байхрат. – Если бы меня привязали к щиту на площади, и твои жрецы собрались тянуть из меня силу, ты бы не разбрасывался милостями!
- Разве сейчас ты стоишь один перед толпой, которая готова растерзать тебя? – спросил Соймах. – Это ты привык мерить всех своей мерой, ты привел сюда солдат, чтобы испугать меня и заставить отречься от бога, нарушить его волю! Только я не боюсь тебя, генерал! Морог защищает тех, кто верен ему, и солдаты не дерзнут поднять оружие на слугу бога! Ты тоже его слуга и считаешь себя сильным – что же, поднимись ко мне! Готов ли ты помериться силами со скромным жрецом в храме или будешь прятаться за спинами гвардии?
Шум на площади стал громче, все больше людей убеждали слова Соймаха, а главное, его уверенный вид перед гвардией и самим генералом. Даже среди солдат были те, кто начал сомневаться и колебаться. Столичное море готово было разделиться, и Байхрату вовсе не хотелось смотреть, как эти волны захлестнут друг друга.
- Я иду, - просто сказал он и велел гвардейцам: - Держать строй! Никого не пускать.
Сотни взглядов сверлили его спину, пока он поднимался по широким ступеням к ждущему его Соймаху. Огни в храме были погашены, и из высокого дверного проема на генерала смотрела тьма.
- Дерзнешь? – выдохнул Соймах. – В самом деле отважишься? Против Храма?
- Напугал, - усмехнулся Байхрат. Но все же при виде темноты впереди его сердце дрогнуло. Не ждал ли его там Морог, на самом деле готовый растереть непокорного в пыль? Уж слишком уверенно вел себя Соймах, на него это не было похоже…
А еще где-то там, среди мрака его ждала Зиэ, наверняка напуганная, приговоренная, может, избитая.
- Иди вперед, верховный, - велел Байхрат.
- Боишься, - растянул губы в улыбке Соймах. – И это правильно. Но мне нет нужды бить тебя в спину. Ты встретишься с бессилием лицом к лицу.
Однако глаза у него забегали – жрец тоже не хотел идти первым. Решил, что Байхрат доведен до крайности и не побрезгует подлым ударом сзади?
А может, и не побрезговал бы. Если бы после этого все наладилось – ударил бы, не задумываясь, и пусть потом рафинированные красавчики в гостиных морщили бы носы и рассуждали о бесчестии. Он пережил эти разговоры почти три века назад, когда в столице шептались, что генерал должен был склониться перед новым королем, а не устраивать переворот. Те сплетники давным-давно легли в могилу, а Байхрат стал живой легендой. Ему нужно было выжить и пойти дальше и в этот раз.
В итоге они с Соймахом переступили порог одновременно. Байхрат кожей, всем своим чутьем военного ощущал исходящую от жреца опасность, но не мог разгадать, что собирался предпринять Соймах. Массивные двери медленно затворялись за их спинами, и Байхрат поспешно призвал несколько огоньков, тут же взлетевших к потолку и осветивших храм.
Мороговы братья были здесь. Тройным полукольцом они выстроились напротив входа, оставив площадку посреди зала. В свете огней Байхрат видел, как поблескивают глаза под надвинутыми красными капюшонами. За спиной жрецов возвышалась статуя Морога, которая равнодушно смотрела на собравшихся. Бог не спешил вмешиваться в людские дела.
- Зря ты собрал их, Соймах, - Байхрат медленно обвел взглядом ряды мороговых братьев. – Или думаешь взять количеством? Самому не смешно? Не тебе говорить о невинной крови, не тебе.
- Все еще думаешь, что я не решусь сразиться с тобой один на один? Они, - Соймах указал на жрецов, - не будут вмешиваться. Они будут первыми свидетелями подлинного возвышения Храма. Ты и я – слуги Морога, мы сойдемся и выясним, кто же сильнее и милее богу – солдаты или жрецы!
- Наконец-то я слышу харрата, - сощурился Байхрат. – Хоть сейчас ты перестал ныть о благочестии. Вот, значит, в чем дело? Тесно стало, верховный? Ближе к богу захотелось? Может, ты и сам в боги метишь?
Последние слова он бросил в насмешку и поразился тому, как вдруг исказилось лицо Соймаха. Жрец побагровел, на лбу его вздулись вены, обширный живот заходил ходуном.
- Нет бога, кроме Морога! – взвизгнул он. – Искушению да не поддамся! Дерись, презренный!
Снаружи вдруг раздался шум, такой сильный, что он смог просочиться даже сквозь закрытые двери, которые отсекали гул взволнованной толпы. Загрохотало на площади, и в следующую секунду к грохоту добавились вопли. Наверху, над крышей храма что-то загудело и залязгало, закачались пустые светильники. Ряды жрецов дрогнули, мороговы братья задирали головы и с опаской глядели на потолок.
- Твои штучки? – рявкнул Соймах. – Решил уклониться от битвы?
Байхрат, готовый задать тот же вопрос, не удостоил жреца ответом.
- Что бы там ни было, - выдохнул верховный, - все равно! Дерись, солдат!
Генерал не желал больше тратить на него слова. Как давно этого не было: противник, подлинный враг на расстоянии досягаемости, и не нужно было больше лгать – только делать обманные удары, никаких больше интриг – только хитросплетения боя. Байхрат почувствовал, как колотится кровь в висках, и заставил себя успокоиться. Пусть Соймах никогда не был бойцом, круглым дураком он тоже не был и не вышел бы против первого воина Харрадона без пары сюрпризов в кармане. Байхрат прищурился и опустил на пол свой меч, взмахнул рукой, и его и жреца опоясало кольцо высокого пламени, отделило от всех остальных. Несмотря на все заявления Соймаха, Байхрат вовсе не собирался ждать, пока кто-то из мороговых братьев решит оглушить его, подобравшись со спины.
Соймах спокойно смотрел на эти приготовления. Он стоял, не шевелясь, посреди площадки, очерченной огненным кольцом, высоко подняв круглую голову и скрестив руки на груди. «Чего он медлит? – подумал генерал. – Не решил же он, в самом деле, что я не стану бить безоружного после всего, что он устроил?!»
Соймах ждал.
- Что же ты, - в голосе жреца прорезалась насмешка. – Неужели передумал?
Байхрат ударил.
В последний момент он сдержал себя и не стал бить слишком сильно – Соймаху и так бы хватило. Огненная волна с треском и гулом прокатилась от него к жрецу, еще немного – и она должна была превратить Соймаха в гигантский костер.
Соймах вцепился в пламя руками.
Не веря своим глазам, Байхрат смотрел, как огонь проникает под кожу жреца, как тот впитывает пламя, словно губка – воду, как крошечные сияющие язычки пляшут у него между пальцами и втягиваются под ногти. Ни одной нитки в богатом одеянии верховного не загорелось. На лице Соймаха читалось удовольствие, как будто он смаковал дорогое редкое вино.
- О да, - негромко сказал он, - это настоящий дар Морога, а не все прежние подделки… Какой он…
И тут же позвал громко и насмешливо:
- И это все, что ты можешь? Такое ничтожество считали первым воином Морога?
Байхрат вознес руки над головой…
***
- Восславим! – грянули жрецы по знаку брата Халлата. Верховный жрец поглотил вторую атаку генерала, который только сейчас понял, с чем столкнулся. И сам Халлат присоединил свой голос к ликующему хору. Наступало время ликовать – Храм, столько времени простоявший в тени за армией и за подручными советника Аламата, теперь готов был, наконец, занять заслуженное место впереди. Велика королева, первая жрица Харрадона, велик Храм, служащий опорой ей. Воины – руки бога, но служители – его глаза и уши… а вскоре жрецы смогут и немного потеснить солдат с их мест. Будь Халлат сейчас на месте Соймаха, он пощадил бы генерала и предложил бы ему разделить с собой бремя власти, тем самым связав гордеца милостью победителя. И они бы пошли далее как равные… Но верховный жрец живет несколько сотен лет, он получил свою силу от самого бога, и не скромному служителю сомневаться в его решениях. Возможно, Халлат предугадал поступок Соймаха. Как хорошо бы это было… Правой рукой Морог поражает врагов за пределами королевства, левой – карает злоумышленников среди харратов… И так в Харрадоне будет поддерживаться порядок! Железный, стальной, нерушимый порядок!..
Что-то сбило Халлата с мысли, холодок вдруг пробежал по спине. Дурное предчувствие? Жрец обернулся. Нет, всего лишь приоткрылась дверь в задние комнаты храма, и сквозняк заставил Халлата поежиться. Ничего особенного.
Вот только тяжелые двери в храме не имели привычки открываться сами по себе и не шатались на петлях.
***
Лита подумала, что до смерти не забудет события этого дня.
За последние месяцы ей слишком часто приходила эта мысль. Она думала так, когда оказалась в защитном отряде; когда выпустила голема и повстречала Аррина; когда они плыли в Альв; когда она сбежала на «Разящий»; когда помогала оживлять дракона; когда смотрела на казнь… Но теперь ей казалось, что все эти испытания были разминкой перед вылазкой в харратский храм в компании третьего человека в королевстве.
Плащ – «хамелеонка», как назвал его Аламат, - пришелся ей впору, в отличие от плаща Аррина, который приходилось подбирать. Да и скрывала обновка намного лучше – замерев, Лита, даже присмотревшись, не могла различить собственное тело. Ощущения были странными и не слишком приятными – приходили глупые сомнения, на самом деле Лита стоит здесь или ее разум отделился от тела и отправился путешествовать. Чтобы избавиться от этого чувства, она помахала рукой – и с трудом заметила ее полупрозрачный контур. Это больше походило на случайное колебание воздуха, чем на движение человеческой руки.
- Если станет опасно, замрите и задержите дыхание, - сказал Аламат. Он сам стоял еще в расстегнутом плаще, поэтому казалось, что от него аккуратно отрезали по куску с боков, причем не укрытые перчатками кисти рук висели в воздухе. – Вас тогда найдут разве что «берсерки», они чувствуют чужое тепло… но не думаю, что нам встретится кто-то из них.
- А как мы сами будем различать друг друга? – спохватилась Лита. – Или… вы хотите пробраться в храм порознь?
«Боюсь, тогда вы меня не дождетесь».
- Разумеется, нет.
- Тогда заклинание? «Маячок»?
Аламат вздохнул – видимая часть его груди странно выгнулась – и вытащил из кармана моток тонкой нити (это выглядело так, словно он сотворил нить прямо из воздуха).
- Плывущая по воздуху веревка вызвала бы подозрения, а нить вряд ли кто-то заметит. Она достаточно прочна, чтобы выдержать. Надеюсь, вы не станете упираться и пытаться перерезать мне запястье. Дайте руку.
Лита нащупала правой рукой левую и стянула перчатку. Аламат принялся завязывать петлю вокруг ее запястья.
- В старые времена, - заметил он, затягивая узел, - невесте и жениху связывали руки уздой и трижды обводили вокруг алтаря. Если учесть, что сейчас мы идем в храм, в этом есть определенная ирония.
«Только этого мне не хватало, - подумала Лита. – Едва сбежала от одного жениха, как нарвалась на другого. Очень смешно. У них в Харрадоне все помешаны на браке? Хорошо, что это просто шутка».
Аламат отпустил ее руку и стал накручивать свободный конец нити себе на запястье. Ничего в выражении его худого лица не говорило о том, что он упомянул о старом обычае не просто потому, что к слову пришлось. Пошутил, - мысленно вздохнула с облегчением Лита.
- Идем, - сказал Аламат, застегнул плащ, накинул капюшон и скрылся из виду. Почти сразу Лита почувствовала, как нитка сжимает ей запястье, и пошла, куда вел ее советник. «Пошла на поводу», - усмехнулась она.
Сначала им никак не удавалось приноровиться друг к другу, то Аламат тянул слишком сильно, то Лита запаздывала и слышала тихое шипение – должно быть, нитка болезненно врезалась ее провожатому в кожу. Особое неудобство доставила им лестница, и Лита едва не вывихнула себе лодыжку, когда поневоле бежала через две ступеньки. Но вскоре они приноровились к шагам друг друга, и уже во дворе Лита перестала ощущать постоянные рывки на запястье. Нитка и правда была еле заметна даже на солнечном свете, но когда пришла пора пройти через черный ход мимо привратника, Аламат нитку осторожно подтянул и взял Литу за руку.
- Пожалуй, так будет удобнее, - шепотом сказал он, и Лита вздрогнула, ощутив его присутствие совсем близко. – Нитка останется на случай, если мне понадобятся обе руки.
Лита кивнула, забыв, что спутник не может ее видеть, но ее подтверждения и не требовалось. Аламат потянул ее к выходу. Взявшись за руки и затаив дыхание, как дети, которые пробираются к буфету со сладким мимо строгой няни, они проскользнули за ограду. Никто ничего не заметил, и Аламат повел Литу вдоль ограды – им предстояло обогнуть его особняк и пройти к храму, не выходя на главную улицу.
- Не хочу вдруг оказаться под ногами у нашей доблестной гвардии, - сказал Аламат, когда объяснял Лите маршрут. – Конечно, мы должны успеть раньше… но наш славный подвигами генерал бывает на диво расторопен, когда ему под хвост попадает вожжа. А сейчас это была даже не вожжа, а хороший пинок кованым сапогом…
Сначала все было тихо – насколько вообще может быть тихим центр столицы, и Лита даже стала получать удовольствие от происходящего. Оказалось, что очень забавно видеть людей, когда они об этом не подозревают. Лита и Аламат ловко пробирались по улицам, среди прохожих, и маленькие тайны белварцев открывались им, как на ладони – тайны влюбленных; мелких воришек; нерях, прикидывающихся чистюлями и незаметно поправляющими оборки, чтобы скрыть пятно на платье; нищих, прячущих под тряпьем увесистые кошельки; и морогова брата в красной рясе, в переулке подкармливающего птичку. Если бы у Литы было больше времени, она могла бы дольше наблюдать за причудами человеческой натуры, но Аламат торопился и неумолимо тянул ее вперед.
Вскоре Лита уловила какой-то гул, который шел с запада и постепенно нарастал. Ей почудилось в нем что-то зловещее, и она невольно схватилась крепче за руку Аламата.
- Началось, - раздался свистящий шепот над ее ухом.
Лита не стала уточнять, что именно началось. Она уже поняла: это приближались войска под предводительством Байхрата. Восстание разгоралось. С некоторых пор Лита предпочитала не приближаться ни к какой армии на расстояние полета стрелы. Она ускорила шаг и поспешила вперед по улице едва не быстрее своего спутника.
Идти тем временем становилось труднее. Не они одни услышали гул восстания. Со всех сторон на главную улицу потянулись любопытные люди, иногда приходилось очень точно угадывать момент, чтобы не столкнуться с кем-нибудь. Пару раз они все-таки налетели на прохожих, но обошлось – те попросту решили, что их толкнул кто-то из идущих рядом белварцев. Не раз и не два Лита и Аламат вынуждены были уворачиваться от внезапно распахивающихся дверей, а однажды какой-то сорванец, тайком от семьи сбежавший поглядеть, что происходит, приземлился из окна чуть ли не им на головы.
- Было бы печально сломать себе шею под ногами непослушного мальчишки, - шепнул еле слышно Аламат. – Потом, когда все остынут и поймут, что ничего не понимают, станут спрашивать: где первый мозг королевства? А вон, на мостовой…
Лита подавила смешок.
Несколько раз увернуться от потока людей было невозможно, и тогда Аламат прижимал Литу к стене и закрывал собой. Должно быть, он маскировал их под выступ стены или водосточную трубу. Иначе кто-нибудь непременно удивился бы, что не может пройти по «пустому месту». Но никто не удивлялся, все огибали их и стремились дальше – на шум, на звон!
Так, то быстро, то медленно, с остановками, они добрались до площади как раз тогда, когда с главной улицы показались солдаты. Лита узнала генерала и поразилась – его лицо, красивое, но грубое, превратилось в демонический лик, глаза сверкали.
- Бежим! – шепнул Аламат, и вместе с опомнившейся Литой они пересекли площадь, прежде чем ее оцепила гвардия. После этой перебежки Лита оперлась спиной на стену храма и глубоко задышала ртом. Ее уже стали подводить ноги, начали гудеть мышцы, а ведь они даже еще не проникли внутрь.
Нитка снова впилась в ее запястье.
- Быстрее! – прошипел Аламат, и в его голосе послышалось недовольство. – Пока они не почувствовали!
Нитка дернулась второй раз, Лита поморщилась, отлепилась от стены и пошла, куда тянули. Она не стала спрашивать, кто именно мог почувствовать их: генерал, гвардия или жрецы. Ропот и гул за спиной пугали ее, заставляли представить худшую из развязок, в которой легче легкого было умереть под ногами у обезумевшей толпы. Поэтому с каждым шагом, отделявшим их от площади, ей становилось легче.
Они обошли храм – это заняло больше времени, чем представлялось Лите, потому что здание оказалось на самом деле громадным – и оказались у неприметной двери. Дверь шевельнулась в проеме, но не открылась – Лита поняла, что это ее спутник потянул за ручку.
- Ага, черный ход они закрыли, - вполголоса сказал советник. – Боюсь, я несколько не в форме, чтобы отдирать печати Соймаха незаметно от него. Конечно, для него сейчас вряд ли кто-то существует, кроме генерала, но нечего дразнить ящеров. Поступим проще.
В нескольких шагах от двери обнаружилось окошко, такое узкое, что еще немного – и его пришлось бы отнести в разряд бойниц. Стекло с жалобным звяканьем вывалилось внутрь. Аламат со свистом втянул воздух сквозь зубы.
- Что такое? – встревожилась Лита.
- Поранил палец.
- Вы что, ломали стекло голыми руками?!
- Если бы я стал делать это заклинанием, то немедленно объявил бы Байхрату с Соймахом, что я здесь, Варра.
- Так сказали бы мне. Меня они вряд ли заметили бы.
Повисла пауза, потом Аламат ровно произнес:
- Прошу прощения. Я порой забываю, в чем состоят ваши способности.
«Какие все забывчивые, сил нет», - подумала Лита, приподнялась на цыпочки и попыталась заглянуть в окно, но для этого ей нужно было подпрыгнуть и подтянуться.
- Поторопимся, - шепнул Аламат. – Я иду первым, вы за мной.
Однако тут в их планы вмешалась третья сила. Гул и крики на площади у парадных дверей храма, которые с каждой минутой становились все громче и тревожнее, вдруг перекрыл новый звук – металлический звон, похожий на гром или грохот града по крыше. Лите приходилось слышать похожий звук совсем недавно. И тогда, и сейчас он шел с неба, как настоящий гром. Лита задрала голову, едва не потеряв при этом капюшон, и обомлела.
Над городом летел дракон. В лучах закатного солнца он казался охваченным огнем, медная чешуя и широкие крылья сверкали так, что на них невозможно было смотреть без слез. Лита прикрыла глаза ладонью, спохватилась, быстро сдернула перчатку и разглядела на спине дракона фигурку человека в белой рубашке. С такого расстояния нельзя было рассмотреть его лицо, но почему-то у нее ни на миг не возникло сомнений, кем был всадник. Испуг, злость, гордость и радость одновременно настигли ее, и Лита прижала ладонь к заколотившемуся громче сердцу. Рядом Аламат выругался на деокадийском.
Дракон снижался. Он уже почти цеплялся брюхом за печные трубы, взмахи крыльев гнали с крыш тучи пыли. Звон и гул нарастали. Оказавшись над храмом, дракон изогнул изящную шею и выпустил огненную струю прямо между высоких башен, после чего пошел на разворот. Пожара не случилось, камень и металл храма могли только раскалиться, но не заняться огнем, зато на площади орали уже в голос.
- Знамение! Знамение!
- Долой жрецов!
- Генерал прогневил бога!
- До-лой!
Аламат сказал длинную фразу на родном наречии. Почти всю ее Лита не поняла, но отдельные слова ей были знакомы со времен путешествия на борту «Разящего», так что общий смысл она могла представить.
- Поторопимся, - сказала она и стала натягивать перчатку снова, что требовало определенной ловкости – было очень неудобно делать это с одной невидимой рукой. – Здесь становится жарко.
- И лучше бы добыть все возможные сведения до того, как ваш… хм… избранник решит оставить вместо храма гору углей, - подхватил Аламат. – Я позову вас, когда можно будет лезть.
Аламат отвязал нитку со своего запястья, ухватился руками в перчатках за выступ под окном, попытался подтянуться, но сорвался и сполз вниз. Неловким движением он попытался отряхнуться. Он не видел Литу – только прищурившись, он мог заметить еле различимые колебания воздуха, там, где она стояла. Она тоже могла разглядеть только призрачный силуэт, тем более что зрение у нее было уже подпорчено постоянным чтением. Но избавиться от глупого чувства, что она все прекрасно видела, не получалось.
И уж точно она слышала, как скрипели подошвы его сапог о стену, когда Аламат пытался удержаться наверху. Странно, как он не прочертил две раскаленные борозды в камне. Как назло и гром стих – почему-то Аррин оставил попытки атаковать храм, дракон удалялся. Удалялся непредсказуемо – и это нервировало даже больше, чем его внезапное появление.
Вторая попытка оказалась удачнее. В отчаянии, упершись носками сапог, он сумел ухватиться за нижний край окна и чуть не вскрикнул, когда осколок разрезал на его ладони перчатку вместе с кожей.
- Вы в порядке? – зашептала рядом Лита, которая что-то все-таки заметила.
- В полном, - ответил Аламат сквозь зубы и полез снова.
Наконец, ему удалось просунуться по пояс в окно и возблагодарить судьбу, которая сделала его худым и узкоплечим – генерал или хотя бы бывший офицер Аррин в эту щель не протиснулись бы. Аламат сделал передышку на середине пути и едва не рассмеялся – стоило обрести могущество, чтобы незадолго до двухсотлетия повиснуть в окне кверху задом, как неудачливый воришка! Хорошо еще, что никто не может увидеть этой сцены. «Вот затем и нужно могущество – избавляться от неловких моментов», - усмехнулся Аламат и ввалился внутрь целиком.
Когда его глаза привыкли к полумраку, он подумал даже, что помешался и вместо храма вломился в казармы байхратовых солдат. Неизвестно, для чего предназначалась эта маленькая комната, когда строился храм, но теперь в ней стояли две грубо сколоченные кровати, застеленные шерстяными одеялами, причем из-под одной из них выглядывало горлышко бутылки. Кроме этих кроватей, сундука в углу и крошечного столика с кувшином и маленькой лампой на нем, в комнате не было никакой мебели. Над одной из кроватей кто-то нарисовал, а потом торопливо размазал изображение голой женщины, которую все равно можно было разглядеть, несмотря на чью-то попытку уничтожить содеянное.
- Божьи воины, - скривился Аламат, увидев рисунок.
Лита ждала его снаружи, и Аламат снова перегнулся через подоконник, согнулся в нелепой позе, только в этот раз задом наперед.
- Лита, - шепнул он, - протяните руки, только снимите перчатки. Я помогу вам забраться.
- Вас немножко видно, - прошептала она в ответ. – Там, где пыль от стены на плаще.
Да, ободрался он в самом деле о стены заметно. Еще и перчатку порезал, теперь ее можно было только выбросить – эту ткань не зашить и заплату на нее не положить. Но в полумраке храма вряд ли кто-то стал бы присматриваться. Их только что чуть дракон не спалил дотла… его, Аламата, дракон, между прочим, но кто теперь в это поверил бы. А сейчас наступало время великой битвы. Верховный жрец Соймах против прославленного генерала Байхрата. Перед статуей Морога, наверное, при свидетелях, благородно и по правилам… Генерал так точно по правилам, а Соймах, может, и научился чему-то.
Дурачье.
Лита стянула перчатки, на свет показались руки с худыми пальцами в пятнах от чернил, с обломанными ногтями. Были бы смуглее – были бы руки Варры. Аламат иногда все еще забывался, путал их. Нетрудно было спутать, когда женщины рядом не видно под плащом. Оказалось, что и когда видно частично, тоже можно… И ведь он все прекрасно понимал, и различия характеров его помощниц были видны, как на ладони, а все равно – с языка срывалось привычное имя.
Аламат обхватил пальцами запястья Литы и велел:
- Обопритесь ногой… там есть такая удобная щербина.
К счастью, Лита была достаточно худой, чтобы Аламат мог затянуть ее внутрь без ущерба для своей мужской гордости. Плащ у нее тоже помялся и запылился, так что теперь заговорщики напоминали пару пыльных призраков.
- Это не стирается, - проворчала Лита, пытаясь стряхнуть пыль с коленей, но только размазывая грязное пятно. – Аррин однажды минут двадцать свой плащ в ручье полоскал. Нет, так еще хуже.
- Не растирайте, лучше не становится, - ответил Аламат, внезапно приходя в раздражение. – Наденьте перчатки и дайте мне нить.
- Она отвязалась.
- Тогда руку.
Лита натянула перчатки. Неловкая пауза, во время которой взломщикам пришлось искать невидимые руки друг друга – и Аламат приоткрыл дверь в коридор, к счастью, пустой. Откуда-то издали доносился торжественный гимн. Нашли время служить службы!.. Понимание окатило холодной водой: это не служба. Это битва. Под песнопения, которые раньше предназначались только богу. Аламата передернуло, и сила собственной неприязни удивила его. Казалось бы: хочется Соймаху обставить свою попытку дорваться до власти красиво – вольному воля. Да и самому советнику вместе с Литой легче – пока поют, по коридорам шляться не будут. И все же что-то настолько неправильное в происходящем чувствовал Аламат, что у него начинал дергаться глаз и чесалась шея. Он раздраженно передернул плечами и пошел вперед по коридору, держа Литу за руку.
Вскоре он убедился, что в здание они проникли на редкость неудачно. У Аламата был план внутренних помещений храма, и он не преминул его изучить, но он не рассчитывал, что придется лезть через окно. Как раз «караулку», как он назвал комнату, куда они забрались, и коридор за дверью черного хода, ведущий на кухню, откуда можно было без помех пройти в комнаты жрецов и в библиотеку, разделяла прочная стена. Когда Аламат понял, что к своей цели они могут пройти только кружным путем через главный зал, ему очень захотелось побиться о выросшую на его пути стену лбом. Но деваться было некуда, а его голова с ее содержимым была слишком ценна, чтобы обращаться с ней так грубо.
Когда они приблизились вплотную к главному залу – осталось открыть дверь, через которую храмовый мальчик подносил жрецу, ведущему службу, чашу, нож или поднос, Лита сильнее сжала руку Аламата, и ее пальцы дрожали. Аламат прислушался к пению – жрецы выводили благодарственный гимн. Впервые за весь день его сердце кольнуло страхом – не перед провалом, не за будущее Харрадона, не перед сошедшим с ума Морогом наконец – перед людьми. Страх быть пойманным и разорванным в клочья преданной Соймаху толпой. Ладони увлажнились, и Аламат порадовался, что Лита этого не могла почувствовать через два слоя ткани. Медленно, очень медленно он приоткрыл дверь и выглянул в щель.
Огонь, бесновавшийся в центре зала, едва не ослепил его после полумрака коридоров, Аламат зажмурился и тряхнул головой. На короткий безумный миг ему показалось – дракон все-таки добрался внутрь! Но второй взгляд все прояснил. Никакого дракона. Кольцо огня – божественного. Прямо под статуей. Божественной. Божественные братья полукругом. А в кольце – двое соперников, жрец и воин. Божественные, разумеется. Храм все-таки…
Лицо Байхрата было неподвижно, но глаза пылали такой яростью, что казалось – это не языки пламени бросают отблески на стены, это ярость отражается от полированного камня. Между пальцами генерала плясала огненная плеть, свиваясь кольцами и распрямляясь, хвостом щекоча плиты пола. Жар разливался вокруг. Еще немного – расплавятся светильники, жирными каплями потечет по стенам позолота, сам камень стен обуглится и осыплется крошкой… Байхрат сделал незаметное движение рукой – плеть полетела вперед, огненный язык готов был обвиться вокруг шеи жреца…
Соймах поймал плеть голой рукой. Небрежно оторвал кусок, словно в руках у него была гнилая веревка, остальное с усмешкой кинул обратно Байхрату. Пламя у него в руках шипело и гасло. Лицо верховного сковало гримасой плотоядного удовольствия, он даже причмокивал губами, как будто смаковал изысканное блюдо. Хор за его спиной грянул с новой силой.
У Аламата по спине побежали мурашки. Он не думал, что все зайдет так далеко. Смешно было обнаружить в себе полудетскую веру в непобедимость генерала. Сам Аламат начинал свою карьеру, когда Байхрат уже был опытным воином, удачливым предводителем, пусть не легендой, но знаменитостью… В глубине души советник был уверен, что при столкновении верховного с генералом от Соймаха останется кучка пепла. Глупо, глупо… Достойно шутовской шапки с козлиными рогами.
«А если напасть сейчас, внезапно, сзади, - мелькнула безумная мысль. – Подло, в разрез со всеми геройскими правилами, а значит, действенно. Всадить стрелу вон туда, в ямку у основания черепа…»
Эта мысль была достойна даже не дурацкого колпака, а аккуратного надгробия на ближайшем кладбище. Аламат оставался невидимкой только потому, что у него хватало силы воли не колдовать. Хотя сейчас ладони так и чесались – призвать, сложить из голубого света рога лука и тонкую тетиву, слепить звездную стрелу, выпустить… Встать благородным героем рядом с генералом. «Я подвел тебя, друг, но я же ошибку исправлю! Ступай к своей возлюбленной и не держи на меня зла!»
Аламат посмотрел на генерала, который с черным лицом комкал в ладонях новый сгусток пламени – глупец, глупец, он же своими глазами видел, что делает Соймах! – и неслышно вздохнул. Простите, генерал Байхрат. Видит Степь, я не хотел этого.
Ладони зудели, как будто их вдоль и поперек искусала болотная мошкара, но Аламат теперь смотрел только на дверь впереди. Сердце его билось спокойно и размеренно. Жрецы, увлеченные битвой и песнопениями, не могли его заметить. Очень тихо, очень медленно, контролируя каждый шаг, чтобы не сорваться ни на бег, ни на драку, Аламат крался вперед, и за его руку держалась Лита, которая вцепилась в его запястье, как утопающий – в брошенную веревку. Трещало пламя, гимн взлетал к потолку, визгливо посмеивался Соймах – Аламат шел к своей цели.
Когда он уже взялся за ручку неприметной двери, ведущей к жилым помещениям, то обернулся в последний раз, и ему показалось, что статуя Морога смотрит прямо на него каменными глазами, в которых играли отблески огня. «М-мастерская работа, провалиться бы ей», - усмехнулся Аламат и очень медленно приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы можно было протиснуться в щель. Следом скользнула Лита, дверь аккуратно, без скрипа встала на место. Навалившаяся тишина после шума главного зала оглушала. Аламат вдруг понял, что не в силах больше сделать ни шагу. Он привалился к стене, чувствуя, как мелко и противно дрожат колени. Оказалось, что лицо у него мокрое от пота, капля повисла на кончике носа, и Аламат машинально слизнул ее, чтобы не отпускать руку Литы. Второй рукой он держался за стену. Стена была шершавая, и Аламат стал тереть об нее ладонь, чтобы хоть немного унять терзавший его зуд. Помогало плохо.
- Ну что? – шепотом спросила Лита. – Почему мы встали?
Оказалось, его новая помощница и вправду привыкла к безумным вылазкам и опасным авантюрам. Страха в ее голосе Аламат не расслышал, зато возбуждения и предвкушения там хватало. Он готов был поручиться, что в этот миг у Литы горели глаза так, что даже «хамелеонка» не могла скрыть до конца этот блеск. Аламат скривил губы при мысли о том, что судьба постоянно подбрасывает ему в соратники бешеных энтузиастов. Ему даже не пришло в голову, что подобное притягивается к подобному.
Аламат с силой оттолкнулся рукой от стены – искушение сделать передышку оставило его. Куда идти дальше, он помнил так четко, словно карта храма была у него перед глазами. Он мысленно вел по ней пальцем, когда шел с Литой дальше, мимо жилых комнат, по лестнице на второй этаж, по темным коридорам. Никого не попалось им навстречу – простые жрецы, не удостоившиеся чести стать мороговыми братьями, и слуги не то сбежали, не то спрятались где-то в безопасном месте.
Дверь в библиотеку, темную, так плотно прилегающую к косяку, что ее приходилось тянуть изо всех сил, Аламат помнил прекрасно. Несколько раз он был здесь, когда разрабатывал оружие против Альдалира, но тогда его неизменно сопровождали два жреца. Иногда приходил и сам верховный, сидел напротив, сладостно вздыхал. Знай Аламат тогда, до чего он довздыхается…
Он дернул за ручку, дверь со скрипом подалась. Аламат почувствовал, как Лита за его спиной вздрогнула и замерла. Он и сам встревожился, как бы на звук не явился какой-нибудь высунувший нос из укрытия служка, но никто не показывался. Аламат раскрыл дверь шире и шагнул внутрь.
Лита негромко охнула. Аламат понимал ее чувства – храмовая библиотека поражала воображение любого, кто хоть немного ценил книги и сохраняемые в них знания. От пола до потолка здесь выстраивались полки темного дерева, которые тянулись от стены до стены, разделяемые только узким проходом. И все они были заставлены и завалены книгами, свитками, письмами – подлинными, иногда такими уже ветхими, что грозились рассыпаться в руках, и их бережно снятыми копиями. Здесь были карты владений, которых более не существовало, жизнеописания людей, канувших в прошлое, так что память о них сохранилась только тут. Здесь можно было встретить письменность всех народов, которые только умели писать – от некоторых из них и остались лишь странных очертаний буквы на бумаге, ткани, коже и даже древесной коре. В левой части зала оставалось немного пространства, не занятого полками – там стояли столы переписчиков, и там в свое время Аламат садился просматривать отобранные записи.
- Как же мы найдем то, что нужно? – Лита прошептала это совсем тихо, но в этой библиотеке каждый звук казался громким, как будто любое дуновение воздуха могло потревожить записи и поднять в воздух фонтанчики пыли.
- Нам нужны записи, которые были сделаны в Харрадоне, причем не менее четырехсот лет назад, а лучше – больше, - сказал Аламат. – Таких древних документов здесь не так уж и много, большинство появилось позже. Жаль, что вы не можете читать на степном наречии, тогда мы бы разделились…
- Тогда я могу хотя бы приносить вам все самое древнее, что найду, - предложила Лита. – Меня учили определять возраст записей.
- Действуйте, - велел Аламат. – Самые старые записи – в северной части. Прямо и налево.
Упоминать о правилах обращения со старыми документами он не стал – если уж Литу учили определять возраст записей, то должны были и учить бережно с ними обходиться. Сам Аламат набрал ворох свитков, и сердце его упало – чтобы просмотреть все сокровища библиотеки, нужно было сидеть в храме не час и даже не день. На что он рассчитывал, когда надеялся быстро найти ответы? Должно быть, в последнее время его разум настолько утомился, что перестал справедливо оценивать возможности…
Аламат сел на колченогий стул в углу, поправил перчатки и взял верхний свиток.
«Подателю сего отдать из стада моего птицу любую, какую выберет, а сверх того шлем кожи ящериной…»
Не то.
«…в озере том видели мы великую рыбу, что у дна ходит и ребенка утащить может…»
Дальше.
«Леса три подводы привезти незамедлительно…», «крепость ту отныне именовать Хорог…», «а музыканта того, что вождю люб, ночью, когда на стражу Орлиные Дети встанут, в мешок зашить…»
Не то, не то, не то…
Чернила и краски выцвели от времени, очертания букв расплывались. Аламат потер слезящиеся глаза. Мучительно хотелось выпить из темного флакона, вот только Аламат не догадался захватить его с собой. Под веки насыпали песка, резь становилась невыносимой. Хотелось упасть лицом в воду. Можно в озеро, где «видели великую рыбу». Или в подушку на худой конец.
Скрипнул пол – Лита принесла груду листов.
- Странно, что эти записи дожили до наших дней, - желчно сказала она, сгружая свою ношу на стол. – Вот этот свиток свалился мне на макушку. Кто-то не потрудился уложить его на полку, как положено. Да и о перчатках, когда читал, явно не заботился.
Аламат взял помятый и обтрепанный по краям лист, развернул и невольно сжал пальцы сильнее, едва его взгляд выловил фразу из середины. «И тогда великий вождь Мор-ар-Рог повелел…»
- Кто-то шел нашим же путем, - пробормотал он.
- Что там? – насторожилась Лита, но Аламат уже читал про себя, наспех восстанавливая текст, где слова стерлись от времени. Запись была сделана на рыжеватой коже, бурые буквы иногда почти сливались с фоном, и приходилось подносить текст совсем близко к больным глазам, но Аламат шел по следу, как ищейка. Никакая сила в мире сейчас не заставила бы его выпустить свиток из рук.
«И тогда великий вождь Мор-ар-Рог решил объединить народы Степи, чтобы был у них единый дом и единый народ. И тогда он и дети Быка пошли к детям Ящера, и сказал Мор-ар-Рог: будем братьями, будем делить костер и пищу, пока не упала с неба луна и не погасли звезды. Но вождь детей Ящера Гвадихарр не захотел признать Мор-ар-Рога, и Мор-ар-Рог дрался с Гвадихарром с восхода и до заката. И Мор-ар-Рог победил Гвадихарра и бросил его голову в болото, и дети Ящера признали Мор-ар-Рога и стали едины с детьми Быка».
Далее текст был сильно поврежден, но Аламат смог разобрать слова о детях Орла и детях Газели – вождь Мор-ар-Рог времени зря не терял. Аламат нахмурился. Он не хуже Литы умел определять возраст попавших к нему документов – так вот этот чудом уцелевший свиток был написан задолго до того, как Вахаргат Великий, прапрадед королевы Фаризе объединил разобщенные народы, рассеянные по всей Степи, и основал Харрадон. Так что же случилось с трудами Мор-ар-Рога… так, вот…
«И под водительством Мор-ар-Рога собрались они, и стали называться морхатами, и был народ морхатов велик и богат, и стада их паслись по всей Степи от северных копей до южных болот. И приходили к ним с дарами дружбы жители лесов, и смуглые люди с юга боялись грабить на своих кораблях, и морхаты славили своего вождя, потому что тот принес им покой».
Аламат покачал головой. Недурно… Если этот самый Мор-ар-Рог сумел приструнить даже деокадийских пиратов, которые своими набегами досаждали харратам даже еще в молодости Аламата, то это дорогого стоило. Откуда вообще взялся этот вождь, и почему о нем теперь никто не помнил? Нужно признать, что на роль прототипа для Морога он годился великолепно. Но каким образом прославленный вождь очнулся полтора века назад и взял в привычку вселяться в харрадонскую королеву?
«Мор-ар-Рог жил в богатстве и почете, обильны были его стада, и в шатре его шли пиры с утра до вечера, а потом с вечера до утра. У него было пятнадцать сыновей от семи жен, все славные воины, и четыре дочери, которые поражали красотой.
Однако в год Зеленой Луны Мор-ар-Рог сказал: довольно морхаты жили в спокойствии и тиши, - и снял с подставки свой меч».
«Я бы тоже снял с подставки меч, будь у меня семья в двадцать шесть человек», - нервно усмехнулся Аламат. Какая-то частица его души не хотела знать, что произошло дальше, но глаза уже нашли нужную строчку.
«И тогда великий вождь Мор-ар-Рог повелел морхатам готовиться к великому походу, а себя объявил богом».
Под руками Аламата хрустнул край свитка. Дальше он заставил себя читать очень медленно, и каждое слово отпечатывалось в его памяти, как оттиск в податливом воске. Он приближался к разгадке, и разум его был холоден и спокоен, в то время как сердце прыгало и билось где-то в горле, кадык на худой шее дергался, но руки не дрожали.
«По всей Степи морхаты построили храмы Мор-ар-Рога, и были там алтари, и были его личины, и приносились там жертвы скотом и рабами. И только те морхаты, которые раньше звались детьми Газели, сказали: не быть человеку богом, и Мор-ар-Рог со своими воинами жестоко покарал их. И те, кто видел его тогда, говорили, что мог он делать чудеса: ходить через огонь и по воздуху, обращаться в ящера и в быка. Что до воинского искусства, то и раньше не было равному ему в бою, не нашлось и тогда. И более никто не смел роптать, только между детей Орла ходили слова, что только Степь и ее боги есть, а другим не бывать, но открыто они не смели в том признаться.
И тогда Мор-ар-Рог повелел точить мечи и шить новые доспехи, потому что суждено морхатам править на всей земле. И велел он тако же строить корабли, чтобы владычествовать и на море. И морхаты слушали его и кричали: веди нас! веди нас!»
Аламат прервал чтение и снова протер воспаленные глаза. Тянуло проверить: не подделка ли у него в руках? Не стал. Сердце подсказывало: не подделка, - разум не спешил спорить. История на глазах у Аламата замыкалась в кольцо, сотни лет пронеслись над степью, а потомки морхатов кричали: веди нас! – и обещал им владычество вернувшийся из небытия бог… Достижения, развитие, договоренности с соседями? Какие там договоренности, когда толпа кричит: веди нас! Кто знает, может, стоял за плечом у великого вождя бледный советник и рвал на себе светлые волосы – только-только ему удалось договориться по-хорошему с южными пиратами…
Дальше свиток был чем-то залит, и большой кусок текста превратился в одно темное пятно. Читаемые строчки нашлись уже ближе к концу.
«…разбили и потопили корабли, а Мор-ар-Рог был ранен в шею и в грудь возле сердца. Вместе с детьми Быка смог он уплыть на первом своем корабле, и дети Быка снесли его на землю, но с тех пор не было у морхатов веры в удачу своего вождя. Тогда велел он везти себя в свой храм на севере, потому что надеялся там вернуть себе силы. И восемь его сыновей, которые остались живы, отвезли его в храм, но и там не смог он исцелиться и чудес более творить не мог. И там великий вождь Мор-ар-Рог умер, и его похоронили под каменной плитой, которая была его алтарем, когда его славили как бога.
После смерти его начались распри между морхатами…»
Следующего куска снова не было. Удалось разобрать только постскриптум.
«…я, Аровах, летописец из потомков Орла, писал эти строки, чтобы передать потомкам нашим память о днях, когда владычествовал в Степи Мор-ар-Рог. Чтобы читали они не для развлечения, но в предостережение, потому что силу и славу Мор-ар-Рог подарил своему народу, но и принес ему много горя, и много плакали над могилами жены и матери, а множество морхатов обрели погребение в морских водах. Пусть же тот, кто прочтет эти строки, знает: нет добра в том, когда человек становится богом при жизни, даже если обретает великую силу. И должен бежать искушения сравняться с богами человек, потому что ничего, кроме горя, не принесет он на свою землю. И если появится человек, который объявит себя богом, должно гнать его и не верить ему, а если будет он упорствовать – убить и разделить его тело на четыре части. И не верить чудесам, которые он показывает, ибо то мара и наваждение. Пусть глупцы кричат: знак, знак, это бог! – гоните самозванца и не давайте дурманить себя, чтобы беда не пала на ваши головы…»
- Гоните самозванца, - пробормотал Аламат. – Прогонишь его, как же…
- Скажите что-нибудь, - потребовала Лита. – Что вы нашли?
- Вы были правы, - жестко сказал Аламат. – Прототип существовал. Реальный, как мы с вами.
- А еще?
- А еще я был прав. И остаюсь. Морог не становится менее реальным от того, что когда-то он был человеком…
- Очень хорошо, что вы это признаете, советник, - раздался негромкий голос. – Хотя бы это.
Аламат замер на вдохе и стал незаметен для человеческого глаза. Рядом, невидимая, застыла Лита. Свиток из руки Аламата аккуратно свернулся и опустился в ворох бумаг на столешнице.
Из-за полок вышел брат Халлат, огляделся и покачал головой.
- Не нужно прятаться, советник, - мягко сказал он. – Я знаю, что вы здесь вместе со своей женщиной. За столом, верно? Вы же видите – я мог позвать сюда всех, но не зову. Вы не можете причинить мне вред, а я не хочу. Давайте же поговорим.
Аламат смотрел на него и думал: если вогнать звездную «спицу» чуть ниже уха, жрец умрет быстро и тихо. Останавливали несколько соображений. Во-первых, Аламат все еще предпочел бы не колдовать в этих стенах без крайней необходимости. Во-вторых… с некоторым смущением Аламат вдруг понял, что так и не научился убивать своими руками. Он знал самых разных убийц, от тупых головорезов из подворотен до мастеров своего дела. Он пользовался их услугами при необходимости. На его совести были дела, от которых эти люди отказались бы как один, потому что убийство убийством, а на всякие ужасы они не подряжаются. Но отнять самому жизнь у другого человека… нет, у Аламата не было должной сноровки. Да и вообще, выбирать драку, когда можно было поговорить, пристало скорее Байхрату. Вот он и ввязался в драку… выпутался бы теперь.
Но Аламат бы не отказался от нового опыта, если бы был полностью уверен, что его магия подействует на жреца. После увиденного в главном зале эта уверенность, ранее твердая, изрядно поколебалась.
Очень медленно Аламат снял капюшон.
Халлат кивнул ему, как старому знакомому.
- Я предчувствовал, что нам еще суждено будет встретиться. Мы не договорили в прошлый раз…
- Вы читали о Мор-ар-Роге, - это не было вопросом.
- Читал, - подтвердил Халлат. – Верховный жрец указал мне, куда смотреть. Он указывает путь всем нам. Это тяжкая ноша.
- И вы готовы воспевать нового бога Соймаха? – поднял брови Аламат. – Значит, вы мало поняли из того, что прочли.
- Бога Соймаха? – изумился Халлат, кадык на его черепашьей шее дернулся. – О чем вы? В степи один бог - Морог.
- Спуститесь вниз и посмотрите, - скривил губы Аламат. – Соймах в шаге от того, чтобы объявить себя новым богом харратов. Он уже собирает новых верующих, чтобы явить им чудеса. Признаться, я думал увидеть вас в первых рядах поющих.
На самом деле Аламат вообще не думал о старом жреце, но он не солгал: проще всего было вообразить Халлата среди мороговых братьев, славящих победу Соймаха. Красные одежды легли красивыми складками, глаза горят, на лице – восторг неофита, только что узревшего чудо и топчущего ногами осколки старой веры во имя веры новой.
- Я сяду, с вашего позволения, советник, - сказал неудавшийся неофит и придвинул себе стул. – Я старый человек, мне трудно стоять. Вам не понять, вы всегда были молоды… Телом, не умом. Морог дал вам вечную молодость, взамен потребовав службы…
- Не мне судить о намерениях верховного жреца, - сказал Халлат после паузы, потому что Аламат молчал. – Он поставлен богом над всеми нами, и не мне судить его. Но вы напрасно оскорбляете меня, советник, когда говорите, что я готов отречься от бога.
- Вы ведь читали записи, - прищурился Аламат. – Вы знаете, что на самом деле Морог – не бог. Вы разумный человек, вы должны были внять предупреждению Ароваха…
- Аровах был глупцом! – прервал его Халлат. – А Морог был и остается истинным богом! От человека, пусть даже великого вождя, он смог подняться на недосягаемую высоту! Он совершил недоступное смертным, обрел силу и вернулся после смерти в родные земли, чтобы опекать харратов! С его благословения Харрадон процветает…
- С его благословения все мы идем по замкнутому кругу, - у Аламата снова горели ладони, зуд становился почти невыносимым. Всего одно короткое заклинание, одна звездная стрела, и ему бы стало легче… - Возвышение и падение, разорительная война, попытка подмять под себя соседей, а потом поражение, внутренние распри и уничтожение трудов последних лет. Мы вышли к старым граблям, и скоро никакой шлем не спасет, когда они ударят нас по лбу.
Халлат по-стариковски пожевал губами, смахнул с мантии невидимую пылинку и снова поднял глаза на Аламата.
- Раньше я не понимал, почему верховный жрец не спешит объявить текст о Мор-ар-Роге священным и открыть правду всей братии, - сказал он. – Теперь я вижу. Вы прочли, но не поняли. Морог явился, чтобы завершить начатое, но теперь он не человек – бог. Разве не он дал армию? Разве не он благословил наших «одаренных»? Разве не ваша сила получена от него? Сыны степи пройдут от моря и до моря, так сказал Морог и будет так. То, чему суждено свершиться, свершится.
- Мы уже идем по колено в крови, - синие глаза Аламата горели, как две холодные звезды, - чужой и своей. По прихоти мертвого несколько сотен лет безумца.
- Не богохульствуйте! – Халлат вскочил на ноги, вихрь его алых одежд показался пожаром. – Человеку не дано полностью познать божественное провидение! Если умрут сотни, тысячи – значит, так тому и быть! Оставшиеся будут жить в благословенном веке. Харраты живут и умирают по слову Морога, потому что они – сыновья степи! Война у них в крови, и Морог – их бог! Вы тоже должны были быть там, на войне, но вы слишком много впитали от Деокадии. Вы…
Тяжелый фолиант на полке вдруг дрогнул и полетел, окованным в бронзу углом целясь жрецу в висок. Он почти достиг цели. Но то ли колебание воздуха, то ли быстрый косой взгляд Аламата предупредили Халлата, и в последний миг тот отпрянул назад. А потом с неожиданной для старика силой и ловкостью ударил рукой влево. Раздался стон – жрец не промахнулся.
Аламат поднялся на ноги. Его плащ распахнулся, более не скрывая владельца, худое лицо исказила брезгливая гримаса.
- С дороги, - приказал он сквозь зубы. – С дороги – и останешься живым.
- Что мне твои угрозы, - отозвался Халлат. Его глаза и в самом деле горели – темный морогов огонь пылал в них, грозил сжечь все вокруг. – Я уступил бы королевскому советнику и слуге Морога, но не подлому вероотступнику. Я был глуп, когда решил, что записи Ароваха образумят тебя. Но отсюда ты не выйдешь, Аламат! Я, служитель истинного бога, не дам тебе сеять смуту. Попробуй выйти – и ты на себе узнаешь, что значит искусство жрецов Храма!
- Искусство палачей, - усмехнулся Аламат и шагнул к Халлату. В правой его руке разгоралась синяя звезда.
- Я думал, вы умнее, - жрец в мгновение ока оказался рядом, сухие пальцы его левой руки оплели запястье Аламата.
- Я тоже так думал, - выплюнул Аламат и поймал Халлата за свободную руку, похожую на кость, завернутую в старый пергамент, стиснул со всех сил.
Звездное мерцание заполнило библиотеку, воздух вспыхнул белым и голубым. Сила Аламата текла между пальцами. Это не было заклинанием – это был ничем не сдерживаемый более поток, способный снести любые преграды на своем пути. Попытка Халлата вытянуть что-то из Аламата захлебнулась – Аламат сам щедро отдавал все, что ему было даровано, выплескивал на жреца всю мощь, опустошал самые глубокие тайники, выворачивал карманы души, чтобы не оставалось ни капли, ни крошки, ни лучика. Кожа зудела, воздух мелко звенел серебром, и в голубом свете искаженное лицо Аламата казалось ликом мертвеца.
- Вы правы, - говорил он, задыхаясь и все сильнее сжимая пальцы на запястье соперника, - я многое взял у Деокадии, я не воин и ненавижу войну, всегда ненавидел. Меня тошнит от нее, я не могу больше видеть, как она пожирает все, что я создавал и укреплял. Если Морог и в самом деле – Мор-ар-Рог, которому нужны воины, то он ошибся, дав мне силу. Берите же ее! Целиком! Без остатка! Наслаждайтесь, если можете!
Халлат ничего не отвечал. Он не мог говорить, его лицо, только что пылавшее гневом, исказилось от ужаса и позеленело. Халлат хватал ртом воздух, как утопающий – он в самом деле тонул в потоке, который обрушился на него. Рука, которой он держал Аламата, ослабла и упала бы, если бы Аламат сам не перехватил ее, не давая жрецу отстраниться. Звон становился все громче – то ли сила, не в состоянии вырваться на свободу сразу, превращалась в звук, то ли у Аламата звенела кровь в ушах.
Все закончилось одновременно. Поток иссяк. Звон оборвался. Аламат разжал побелевшие на костяшках пальцы и ухватился за спинку стула, чтобы не упасть. Его била дрожь – хотелось завернуться в одеяло, в два, три, потребовать горячего отвара, только бы прогнать сковавший все тело холод.
Глаза Халлата закатились. Он сделал несколько нетвердых шагов назад, схватился за сердце, осел на пол и больше не шевелился. Звездное мерцание угасало, оседало инеем по углам.
Аламат, наконец, догадался развернуть стул сидением к себе и сел, вернее, рухнул на него. Что-то негромко стучало в тишине – Аламат досадливо тряхнул головой и понял, что это стучали его собственные зубы.
Стол позади оказался достаточно надежным, чтобы опустить на него затылок. Аламат закрыл глаза и прислушался к себе. Тишина. Сломался звездный лук, в небытие канули стрелы. Отступил чернильный мрак, выплеснулся наружу и протек сквозь щели в полу.
- Вы в порядке? – спросил кто-то рядом. – Вы живы?!
Аламат открыл глаза и увидел прямо над собой лицо молоденькой женщины – почему-то только лицо. Ему хотелось назвать ее Варрой, но он помнил, что это будет неправильно, а настоящего имени не мог вспомнить.
Оказалось, у него еще и треснула губа и пошла кровь носом – Аламат облизнулся и почувствовал соленый вкус. Кровь, но только его кровь, отныне и навсегда. Он тихонько засмеялся.
- Вы меня слышите?! – женщина не унималась.
Лита, - вспомнил он, наконец.
- Слышу.
- Что с вами?
- Я свободный человек, - с удовольствием сказал Аламат и поморщился – кольнуло под ребром. Вместе с обычными ощущениями возвращалась и память о том, где он и что происходит вокруг. Он поднял голову и оперся локтями на стол. – Свободный… но слабый. Лучше нам уходить. Сейчас я не рискну выходить на бой даже с мухой. Драконья спина должна выдержать троих…
@темы: Убей в себе бога
воскресенье, 15 марта 2015
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
"Гадость эта ваша Деокадия... И виноград кислый..."
Cкачать Михаил Щербаков Знамя наше бесплатно на pleer.com
Cкачать Михаил Щербаков Знамя наше бесплатно на pleer.com
@темы: Убей в себе бога
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Cкачать Перемен бесплатно на pleer.com
Ох, и досталось же Шишке на орехи, спасибо, что цел осталсяОх, и досталось же Шишке на орехи, спасибо, что цел остался. А все из-за певца.
Хотя, признать стоит, польза от этого Тэйгу была. И работой он не брезговал. Котлы мыл, кашеварил, а однажды, когда маленький Хвост сильно лоб расшиб, так Тэйгу его зашил, да так ловко, что тот и опомниться не успел. Потом еще помазал чем-то, зеленым и вонючим, и Хвост после хвастался, что на нем все зажило сразу.
Да, новый-то лекарь лишним не был. А то дня не проходило, чтобы кто-нибудь руку не зашиб, или лоб, как Хвост, или кружку горячую на себя не опрокинул. Марыля потом клялась, что кружка у нее сама из рук выпрыгнула. Ага, может, еще и убежала?! Неохота вредной девке признавать, что осрамилась, вот и сочиняла всякую блажь. Зато кружка целехонька, а у Шишки пояс почти новый на глазах расползся, как ветошь. Шишка чуть без штанов не остался, весь день подтягивал. Невезуха сплошная… Так что новые руки пригодились. Да и сам Тэйгу ничего себе не расшибал и не ломал, одно слово – ученый человек.
А когда на привале все жрать заканчивали, Тэйгу свою бандуру расчехлял и пел. Все время разное, так что не прискучивало, да и голос у него неплохой был – не блеянье какое козлиное. И засыпать под его бренчание было слаще. Так что кругом была польза. А Шишка вот через пение и пострадал.
Тэйгу много песен знал, каждый вечер новую заводил – Шишка и не знал раньше, что на свете столько песен бывает. А может, он и сам их сочинял, но это уже навряд ли – не может у человека столько всего в голове быть. Он же то о героях древности заведет, то про пройдох разных, то про вечных странников. Про родные ковыли споет – пригорюнишься, дом вспомнишь, мамку. Зато если плясовую дернет, так нога сама притоптывать начнет, хотя после дневного перехода думаешь, что нога эта отвалится разве что, какие тут пляски!
Вот однажды певец и разошелся. Сперва об Аракане в плену спел, потом о хитром Гахрате Мышке, который в крысу обращался и масло воровал. Про звезду над крышей – Шишка точно знал, про какую это. Есть одна такая, рано поднимается, и кажется, что прямо за скат крыши зацепилась. Это, получалось, Тэйгу в их деревне был, что ли? Выходит, был, где б он еще такое увидел. А песня хорошая, только жалостная слишком – Марылька, вон, и вовсе рассопливилась. Тэйгу посмотрел направо-налево, да вдруг засмеялся:
- Что носы повесили, бойцы? Взгрустнулось?
Да вдруг как вдарил по струнам:
Прямо с бабы вызвали,
Посулили дорого –
Говорят: ты избранный,
Марш во славу Морога!
Ой, в дорогу двинемся,
Ой, за славой пустимся!
Морог-то подымется,
Да у меня опустится…
Шишка не выдержал – прыснул. А потом рот себе рукой зажал – ох, разразит его сейчас гром небесный за богохульство! Сначала, конечно, певца разразит, а потом его, Шишку, за компанию. Почему смеялся?! А как не смеяться, если правда? То есть, у него-то, Шишки, бабы не было, а в остальном правда…
Остальные тоже построжели, подобрались, десантник горло прочистил да как рявкнет:
- Ты чего, того-этого, несешь?!
А Тэйгу будто и не понял. Сидел, бандуру свою гладил. Перед смертью, наверное, только что-то гром небесный запаздывал.
- А что, - сказал, - такого?
- Это как это – что?! – десятник кровью налился, побагровел здесь. – Ты чего поешь? Про кого поешь?! Ты же… как же… ты ж Морога поносишь!..
- Это где же? – Тэйгу брови изогнул, ресницам захлопал. - Ни слова об этом не было. Или тебя, мил человек, Морог сам сюда дернул?
- А хоть бы и сам! Слуги Морога – руки Морога, э? Значит, Морог меня своими руками в армию-то и привел! – десятник подбоченился и гордым взглядом обвел своих людей у костра. Мы, хоть и не певцы, а сами с усами, за словом в карман не лезем!
- Привел своими руками, - нараспев произнес Тэйгу. – Как наш Морог многорук, у него десятки рук, как бы мне не очутиться в кулаке у бога вдруг… И ты, конечно, счастлив тут, вдали от дома, и каждая капля крови, выпитая комарами, для тебя все равно что пролитая на алтарь…
Десятник вскочил – аж трава болотная колыхнулась.
- Ах, ты, вошь подосланная, - сказал. – Своим прикинулся, а гниль-то в нутре не спрячешь!
Шишка притих, да и остальные тоже. У десятника рука тяжелая, он, когда серчает, своих и чужих различает плохо. Подвернешься под горячую руку – прибьет, не задумавшись.
Но напротив одним движением, как змея на хвосте, поднялся бродячий певец Тэйгу, и Шишка вдруг подумал: нет, не прибьет десятник. Плечи под латаной рубахой развернулись, глаза угольями от костра зажглись… Жутью от него повеяло, как… как… как от офицера Ойнерата, не к ночи будь помянут! Десятник даже отступил чуть-чуть – а потом как улыбнулся, что у Шишки мурашки по спине пошли. Усы торчком, ноздри раздуваются, а руки вроде и расслабленные, не напрягаются руки… Значит, точно убивать будет. Оно и верно, в этом болоте только мошку и прибьешь, вот десятник и заскучал. Только много ли радости певцу-то шею свернуть? Безоружному? Нищему? Слабому?
А десятник так себя держит, что, наверное, есть радость. Просто Шишке ее не видно. Ну да, его-то Морог при рождении не целовал. Щелбан дал – и хватило. А если бы одарил, Шишка бы все видел, наверное. Вон, как десятник.
Наверное, из этой драки тоже можно было песню сделать. Геройскую, если про десятника, или жалостную, если про певца-дурня. А тут Марылька все испортила, беда с ней!
- А почему это с бабы-то вызвали? – и как она так умудряется и губы дуть, и говорить, непонятно. – А может, это бабу саму вызвали! От… от…
- От мужика, - подсказал кто-то, Шишка не различил, кто.
- А хоть бы и от мужика! – Марылька кулачки в бока уперла, сердитая сделалась, как соколенок. – Вечно вы, мужики, о себе да о себе, шлепай тут с вами по дорогам, хоть бы слово сказали!
И тут Тэйгу как расхохочется!
- Спою! – и аж зашелся смехом. – Для тебя песню сочиню и спою!
И добавил тихо, вроде и не для кого:
- Отрезвила дурака, спасла…
Десятник еще красный стоял, усами шевелил, а вроде и не сердился уже. И даже, кажется, обрадовался, что Марылька с глупостями своими влезла. И то правда: пришлось бы ему иначе певца убивать, чтобы не срамиться, а от него всей десятке польза…
- Только чтобы, того-этого, всякой похабени я не слышал больше, - сказал строго.
- Никакой? – Тэйгу все улыбался. – А как же про десять золотых ворот?
- Это ж разве похабень? – десятник удивился, а Шишка и вовсе чуть не поперхнулся. – Это ж про баб…
- Да уж, не про Морога… - Тэйгу вздохнул. Дался ему Морог этот, ведь дразнит же, кота степного за усы дергает! – В этом деле и без бога справиться можно…
Десятник снова нахмурился, лоб складками собрал, а потом тоже захохотал, как в бочку загремел, и у Шишки внутри какой-то узел развязался, и он тоже засмеялся, а с ним и другие.
- Это уж точно!
Шишка той ночью спал плохо. Ворочался долго с боку на бок, да еще почему-то шишки на лбу зачесались. Но что голова снаружи чешется – это не беда. Только она, зараза, еще и изнутри зачесалась, от мыслей лишних. Все не получалось из нее, бедовой, выбросить стычку между десятником и Тэйгу. И все же ведь понятно! Десятник в своем праве… и если б не Марыля, прибил бы певуна, только хрупнуло бы. Потому что десятник Морогом благословен и вообще боец. И думать тут нечего. А все равно почему-то думалось. Про слова Тэйгу наглые, голос язвительный. Он сам, небось, забыл уже, что ляпнул, сопел в две дырки, а Шишке теперь мучиться! Ну, дурость. Ну, сказанул. Вот только когда Шишка на днях сказал, что хорошо бы, чтоб Морог им сапоги послал прямо с неба и бочку мази, десятник просто ему пинок отвесил и забыл. А тут чуть в драку не полез.
Обидно даже…
Под конец и вовсе взгрустнулось, деревня родная вспомнилась. Дом родной стоит, над ним груша ветками качает, шур-шур, шур-шур. В окошке мамку видно, лепешки с огня снимает, пахнет от них на весь двор. А на краю крыши звезда повисла, зацепилась лучиками. Но ей, звезде, не страшно, светится, Шишке подмигивает: не робей, Шишколоб, смотри веселей! И к нему по крыше поскакала…
Заснул все-таки.
Да так крепко, что проспал все на свете. Ни криком, ни пинком его разбудить не могли, пока Хвост не догадался, паскудник мелкий, из котелка за шиворот полил. А вода-то горячая, хоть и не кипяток, спасибо, что остыла немножко! Тут уж Шишка подскочил…
Прособирался, конечно, хорошо еще, что Марыля от жалости кусок хлеба с мясом ему сунула. Шишка так последним быть не хотел, что бегал, как ошпаренный. Хотя почему – «как»? Ошпаренный и есть, спасибочки Хвосту. Короче, торопился, как мог, а для быстроты стал песенку напевать. А песенка та самая, вчерашняя. Оказалось, она, зараза, пристает только так, а слова запомнить и вовсе дело нехитрое. Шишка и сам не заметил, что поет, а голосина у него зычный был…
- Пр-р-рекратить!
Шишка, когда это услышал, решил, что сам Морог карающий по его душу явился. Да и когда глаза поднял, не сразу разуверился. Потом только разглядел офицера Ойнерата – и лучше уж это был бы Морог! С Морогом еще неизвестно, что получится, серединка на половинку, а этот в болоте утопит и не поморщится… И угораздило его как раз теперь мимо костра их десятки проходить! Чего ему в своей палатке не сиделось?! Небось, ему на каждой стоянке палатку на загляденье разбивают, тепло, светло, мухи не кусают – правда, не кусают, вон он какой гладкий! – на столе только птичьего молока нет! Искать пошел?!
- Ты что пел, мерзавец?! Тебя спрашиваю! Ну?!
Спрашивает он. И попробуй еще не ответить. А как тут ответишь, когда мундир черный, кудри облаком (от негодования дыбом встали, что ли?!), брови сведены, а глаза так и пышут пламенем! Хотя это у Шишки глаза, а у благородных, он слышал, очи. Вот и у Ойнерата они. Очи черные…
Очи страшные.
Очень страшные…
- Пе… песню, - признался Шишка, потому что понял – не выпустит его офицер. Когтей у него нету, а держит не хуже, чем сокол – глупого суслика.
- Песню?! – громыхнул Ойнерат. – Это солдаты теперь такие песни поют?! Кто придумал?
У Шишки язык к небу присох. Сказать - это всю десятку погубить. Все ведь певуна укрывали! Спасибо и на том, что тот делся куда-то, как и не было. Да и соседям достанется, у Ойнерата гнева на всех хватит. А не сказать – он шишкину шкуру вместо коврика в палатке постелет…
- Так… где-то тута… - Шишка еще руками развел, чтобы показать, что где-то здесь, в болотах он эту песню и услышал. И правда ведь!
Наверное, Ойнерат все-таки Шишку не пощадил бы, да вдруг за карман схватился, нахмурился и поспешил куда-то. Только на ходу пообещал вздернуть любого, кто еще посмеет его слух этим богохульством осквернить.
Шишка это так понял, что при Ойнерате петь нельзя, зато без него – сколько угодно.
И поэтому ничего не сказал, когда построение затрубили, а Марыля, которая рядом с Шишкой шла, стала тихонько насвистывать «Ой в дорогу двинемся, ой за славой пустимся». Привязчивая все-таки. Не Марыля, песня. Марылю бы он сам к себе привязал, да не дастся.
Зато Шишка понял вскоре, почему Ойнерат его отпустил. Потому что вышли они на равнину. И вместо того, чтобы место для лагеря искать или уж топать до последнего, велел Ойнерат им строиться. Шишка замешкался, за что в зубы от десятника получил. Но ничего, встал, грудь колесом, плечи развернул – красота! Взгляд вперед, как и положено, так что товарищей Шишка не видел, но и без того знал: Марыля крылышки в стороны развернула, они у нее такие, что и соседа не заденут; Хвост вытянулся, чтобы хоть на два пальца росту прибавить, да и прочие подтянулись. Хорошо встали, сволочи!..
А над ними встало чудо чудное, диво дивное. Уж теперь-то точно Морог! Макушкой облака подпирает, над войском навис! Волосы в воинский хвост собраны, брови как углем нарисованы, взгляд грозный, нос с горбинкой благородной! Шишка, помнится, о таком мечтал когда-то, даже просил дружка детства: сломай мне! Не сломал… Попробовал, так Шишка отмахнулся случайно… И теперь дружок с горбинкой, а Шишка дурак.
Ох, не о том надо перед богом думать! Шишка еще сильнее грудь выпятил, щеки надул – вот он я, воин справный и к бою готовый!
- Слушай генера-ала Байхра-ата!
Это офицер Ойнерат. От усердия аж подлаивать стал, а и без приказа тишина стояла такая, что с левого края чихнут, на правом услышат. Шишка постарался даже дышать потише. Однако опять не Морог оказался. Но и так хорошо: дома скажешь, что живого генерала видят, не поверят!
А если присмотреться, то генерал и не больно-то живой оказался. То есть, не мертвый, конечно. И не умертвие, сохрани Степь! Какой-то прозрачный генерал был, вон, облачко просвечивает. И вроде как искорки по нему бежали. Но все равно – настоящий генерал, который тысячу лет живет! А может, и две. И голос у него оказался низкий, рокочущий, таким только с неба и вещать.
- Харраты! Долгий путь вы проделали из родных степей сюда…
Нет, не выходило у генерала вещать. Вон офицер Ойнерат умел. Долго, страшно, не понятно ни шиша, зато сразу ясно – что-то важное, просто таким, как Шишка, по скудоумию недоступное. А генерал просто разговаривал, как обычный человек. Ну, как обычный – росту исполинского, не первую жизнь человеческую живет… Будь Шишка на его месте, научился бы говорить, как Ойнерат, за две тысячи лет осилил бы, небось. А тут ни божественного презрения… то есть, прозрения, ни великого посмертия. Или великолепного? Каждое слово известное. Но только почему-то выходило, что у Ойнерата слова были, как гроза над головой: красиво, страшно, но хочется хоть лопухом прикрыться. А тут слова-то простые самые. И все правда. И что дорога сложная - поганая дорога, если уж совсем честно, - и что трудно пришлось…
- Вас, стоящих здесь, не готовили к солдатской жизни. Но каждый харрат – всегда воин, это у нас в крови с рождения! Я смотрю на вас, и мое сердце радуется, и в вас я вижу братьев, потому что каждый воин – брат другому воину!
У Шишки от таких слов дух перехватило и кровь закипела. Он! Брат генералу! Шишколоб неотесанный, который мог всю жизнь овец пасти или глину месить! Да он… Да он… куда скажут! Хоть в болото! Да и не привыкать уже, к болоту-то…
- Сейчас ваша семья – те, кто стоит рядом с вами. Те, с кем вы ели из одного котла и грелись у одного костра! Это родство не менее свято, чем родство по крови – а то и более. Ваши командиры – вот ваши старшие родичи сейчас. Вы должны почитать их, потому что они не только проливают рядом с вами кровь, но и направляют вас, как отцы и старшие братья пекутся о младших. Кто нарушает приказ командира, тот предает брата и предает Харрадон!
Это Шишке тоже было понятно. Ему все нравилось, о чем генерал говорил, а это – особенно. Его дело топать, куда прикажут, и бить, кого прикажут, а думать – дело командирское. Пусть офицер Ойнерат думает вместе с десятником – их учили.
Генерал еще раз сверху оглядел войско и улыбнулся. Если бы Шишка еще больше грудь выпятил, у него, наверное, кожа на ребрах треснула бы.
- Идите и отбросьте страх! Вы харраты, в ваших жилах кровь покорителей степей, которые никогда не склонялись перед врагом! Ваша сила с вами, вы одарены самой степью! Ступайте за вашими командирами с благословением Харрадона!
- Ура-а-а-а! – отозвалось войско нестройно, но искренне. Кричал Шишка, кричала вся его десятка и множество других десяток. И Шишке не пришло в голову, что за всю свою речь Байхрат ни разу не упомянул Морога. Зато это пришло в голову офицеру Ойнерату, который, когда генерал закончил свою речь и исчез, нахмурился и помолчал, прежде чем скомандовал строиться для перехода. Шишка сказал бы, что о таких вещах офицеру и положено думать – и генерал это подтвердил. Но и это не объясняло, почему о том же самом размышлял незаметный, прибившийся к армии бродяга. Так же хмурился, как и офицер второй ступени, скромный певец Тэйгу, кусал губы, ломал пальцы в мозолях от струн…
***
- Вы ничего не забыли, генерал? – в мягком голосе Соймаха в последнее время заметно прибавилось металла, лязгать начало.
Утром он гремел и звенел над связными магами, которые как ни бились, но не смогли вывести изображения одновременно генерала и жреца, чтобы те встали перед войском плечо к плечу, как хотелось Соймаху. Какими карами ни грозил верховный, связные только руками разводили: либо тот, либо другой! Соймах в запале чуть не заявил, что он сам приветствует войска, но все-таки понял, что хватил маху. Так что осталось ему стоять рядом и слушать речи Байхрата – отдельно к «одаренным» и отдельно к новому пополнению.
- Ничего, - отрезал Байхрат.
- Может, у меня что-то со слухом, - просвистел жрец сквозь зубы, - но в вашей последней речи я не услышал даже упоминания о Мороге, Байхрат.
Это фамильярное «Байхрат» не ускользнуло от генерала, но он сдержался.
- Морог один раз уже дал понять, что победы ему приятнее славословий, - сказал он. – А мое дело – вести солдат к победе.
- Победу дарует Морог на кончиках мечей!
- А рукояти этих мечей держат люди, - отрезал Байхрат. – Хорошего дня, верховный.
Ничего, - думал он, - проглотит, скотина. Но нужно спешить. Аламат должен найти решение, иначе харратов не спасет уже ничто. Может или нет, но он должен!
Или генералу придется умереть раньше Морога от Его гнева. Потому что нельзя тянуть вечно, а своими руками уничтожить армию, перебить Харрадону хребет – немыслимо.
Байхрат не чувствовал, как взгляд Соймаха сверлит его широкую спину. Генерал не подозревал, что уже к вечеру он будет готов выбить Аламату его драгоценные мозги.
***
Королева принимала Соймаха в спальне. Она не оправилась до конца после последнего визита Морога и отказалась от мысли выйти из своих покоев. Ей хватило сил только пересесть с кровати в кресло у огня и набросить поверх ночной рубашки широкую накидку с цветочным узором. Фаризе бросила взгляд в зеркало и поморщилась – кожа у нее пожелтела, глаза запали, но даже нарумяниться было непосильной задачей. Ничего, - решила она, - Соймах всего лишь жрец.
Соймах просочился в дверь и склонился перед своей королевой, потом бесшумно прошел к ее креслу. Для своей комплекции он двигался очень тихо и ловко. Фаризе протянула ему руку, и верховный почтительно коснулся губами длинных пальцев.
- Надеюсь, ваше величество в добром здравии.
Фаризе снова поморщилась, отчего сильнее стали заметны носогубные складки. Она не была в добром здравии, и это было очевидно любому, кто мог видеть ее сейчас.
- Ты можешь сесть, Соймах.
Ей не нравилось, когда жрец нависал над ней во весь рост, и не нравилось говорить куда-то ему в живот. Достаточно и того, что она всегда чувствовала над головой присутствие Морога, не хватало, чтобы еще и его служитель говорил с ней сверху вниз. Соймах еще раз поклонился и опустился на скамеечку у ее кресла.
- Мне сказали, что ты желал поговорить со мной.
- Я хотел узнать о здоровье вашего величества.
- Ты узнал, - Фаризе усмехнулась. – Сейчас даже не обязательно разговаривать, чтобы все понять.
«Может быть, я умираю», - она шевельнула губами, но не произнесла этих слов вслух.
Эта мысль посетила ее еще давно, когда после очередного божественного явления она пролежала час, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Вокруг суетились слуги, хлопотали лекари, а Фаризе лежала, ко всему безучастная. Тогда она почувствовала свое тело тяжелым, лишним, слишком несовершенным, чтобы и дальше принимать буйный дух Морога. Ее жизнь могла оборваться. В первую секунду эта мысль напугала ее, но страх сменился облегчением. Что могла предложить ей жизнь? Вечное ожидание? Долгие годы, каждый миг в которых будет наполнен предчувствием потери власти над собственным телом? Кроме, конечно, того времени, когда Морогу нужно будет явиться людям, и ее саму будут выгонять куда-то на задворки, прочь, пока нужда в ее теле не иссякнет?
Ее называли первой жрицей, но на самом деле она была последней из последних. Даже какой-нибудь солдатик, «бык» с едва пробившимися рожками или «берсерк» в мягкой подростковой чешуе, мог воззвать к Морогу карающему с просьбой. Мысли и желания Фаризе были видны Морогу, как на ладони, но они ничего для него не значили. Она пустой сосуд, вместилище для бога. Никто не подарил бы ей свободы при жизни. Так может, хотя бы смерть могла ее освободить?
- Плоть слаба. Великий дар требует от нас лишений… - Соймах снова поцеловал руку королевы. Фаризе поджала губы – ей упорно казалось, что жрец тоже видит в ней не королеву, не женщину, но только вместилище для бога.
- Если ты пришел читать мне проповедь, не стоило и начинать, - прервала она жреца.
- Вы не верите, что все мои силы направлены во благо вам, - с мягкой укоризной ответил Соймах.
Фаризе промолчала. У нее не было причины подозревать Соймаха в неискренности. Он никогда не был непочтителен, и никто не ловил его на лжи. Но ей постоянно казалось, что когда верховный говорит «вы», он объединяет в этом коротком слове ее и Морога. И благо королевы в его глазах было неотделимо от блага Морога.
Но когда Соймах посмотрел в глаза своей королеве, на его лице было искреннее беспокойство.
- Я не решился бы потревожить отдых вашего величества, если бы не опасался за вашу жизнь…
- Снова заговор? – Фаризе дернула углом рта. Ей хотелось снова лечь в постель, приказать принести травяного отвара и пастилы, а потом проспать остаток дня. – Это уже смешно.
- Разве чудовище, которое напало на вас среди бела дня, было смешным? – возразил Соймах.
Фаризе вспомнила яркий блеск чешуи, который чуть не ослепил ее. Она запомнила именно блеск – и еще пламя, которое рвалось ей навстречу. Клуб огня летел ей в лицо, и она не пыталась отскочить или увернуться, только смотрела, как завороженная. Она умерла бы тогда, охваченная пламенем – страшная и прекрасная смерть – но Байхрат и Аламат не дали, заслонили собой, закрыли двойным щитом… Потом Фаризе сказали, что это был дракон. Может быть. Дракон так дракон, она не разглядела.
Воспоминание об огне, который едва не пожрал ее, было таким ярким, что Фаризе бросило в жар, по шее в вырез накидки скатилась капля пота. Нет. Чудовище не было смешным. Королева глубже забилась в кресло, обмякла, а голос Соймаха все журчал над ее ухом.
- В наше темное время нельзя пренебрегать заботой о безопасности, ваше величество. Среди людей, которые окружают вас, есть те, которым не по душе ваша власть. Эти предатели и их приспешники – жалкие твари перед Морогом, но отвратительная гадюка может укусить до смерти. Вы ведь помните, что случилось тогда, на площади…
- Да, да, - вырвалось у Фаризе.
- Это чудовище не только помогло осужденному преступнику сбежать и тем самым отсрочило исполнение воли Морога. Оно еще и покусилось на вашу драгоценную жизнь, посмело напасть на первую жрицу бога, не говоря уже о других его слугах, куда менее ценных и не стоящих упоминания… Конечно, не может быть, чтобы та тварь была разумна, она всего лишь орудие, направляемое чьей-то отвратительной волей. К счастью, вы остались живы, - Соймах глубоко вздохнул и склонил круглую выскобленную голову, - но в чем-то предатели преуспели. Народ взволнован, ваше величество. Народ видел, как дракон напал на королеву и ее слуг и уцелел, а осужденный Морогом предатель сбежал с эшафота. Народ в сомнениях…
- Не ты ли всего несколько дней назад говорил, - прервала его Фаризе, - что люди любят меня?
- Несомненно, ваше величество, - Соймах поднялся и встал за спинкой кресла королевы, так что она не видела его, а слышала только мягкий глубокий голос. Этот голос обещал безопасность, его хотелось слушать, не вникая в слова. – Люди любят вас, они с восторгом встречают каждое ваше появление. Но ради безопасности… чтобы пресечь эти нелепые сомнения и слухи… Преступник должен быть найден и казнен.
- Неужели, - с легким раздражением заметила Фаризе. – Я сама знаю, что преступник должен быть казнен. До этого мог додуматься помощник младшего подметальщика, вовсе не стоило меня беспокоить, чтобы сообщить эту гениальную мысль.
- Разумеется, вы правы, ваше величество, - в голосе Соймаха Фаризе почудилась даже не насмешка – тень ее, - и я бы ни за что не осмелился явиться в ваши покои и начать этот разговор, если бы не был уверен, что преступник будет пойман в ближайшее время.
Королева резко обернулась, посмотрела вверх – Соймах ласково улыбался.
- Пойман? Откуда ты знаешь?
- Злокозненный Аррин вернулся в Белвар, ваше величество. Его видели на улицах, и он уже успел жестоко искалечить двух жрецов, которые пытались задержать его.
- Если он их искалечил, значит, он сумел скрыться? – спросила Фаризе. – За ним сумели проследить? Ты нашел его?!
- Я нашел больше, моя королева, - улыбка Соймаха стала шире, между красиво очерченных губ показалась блестящая полоска зубов. – Я нашел сердце заговора. Правда, я боюсь, что мои слова не понравятся вашему величеству…
- Говори.
- Корни заговора стоит искать в доме генерала Байхрата.
- Что?!
Вишневые глаза королевы вспыхнули, когда она рывком поднялась из кресла, волосы прокатились по плечам темной волной. Замужество, борьба за трон и придворная жизнь лишили королеву наивности и веры в добрые намерения приближенных. Но что-то в ее жизни должно было оставаться неизменным. Байхрат был всегда – и всегда на ее стороне. Другие могли изменить, уехать, умереть, но не Байхрат – только не он.
- Ты стал разбрасываться обвинениями, Соймах, - холодно сказала Фаризе. – В прошлый раз ты обвинил в предательстве Аламата – и оскорбил его. А сейчас ты порочишь имя первого генерала, который всю жизнь отдал службе моему отцу и мне!
- Позвольте мне сказать, ваше величество…
- Если ты собираешься обвинять Байхрата в покушении на меня – не позволяю!
Вспышка гнева отняла у Фаризе силы, и она снова упала в кресло, задыхаясь. Все тело охватила мелкая противная дрожь, в висках застучало. Королева усилием воли заставила себя выпрямиться и замереть. Она сконцентрировала взгляд на руке на подлокотнике кресла и смотрела на нее, пока та не прекратила дрожать, и перстень не перестал переливаться в отблесках огня. И с запозданием поняла, что Соймах снова заговорил.
- …что вы именно так и скажете. Но, ваше величество, я вовсе не имел в виду, что генерал Байхрат стоит во главе заговора или хотя бы немного причастен к нему. Я склонен думать, что генерала обманывают. Обманывают едва ли не более предательски, чем вас…
Соймах сделал паузу.
- Говори, - приказала Фаризе.
- Мне стало известно, что предателю Аррину помогают огнепоклонники. Должно быть, не могут простить своего падения, которое настало с пришествием истинного бога. А вы знаете, жена генерала Байхрата…
- Зиэ, - проговорила Фаризе.
- Именно так, ваше величество.
Зиэ… Как всегда, при упоминании этого имени королева едва заметно поджала губы. Она не любила жену Байхрата – и не слишком старалась это исправить. В ее глазах Зиэ была и оставалась воровкой, которая отняла у Фаризе ее самого верного друга. Да, генерал и королева никогда не были любовниками, сколько бы ни утверждали обратное придворные сплетники. Но за годы, что они были знакомы, Фаризе привыкла считать Байхрата своим. Конечно, у него были какие-то женщины – такой мужчина не мог жить отшельником, но ревность к подобным связям пристала торговке колбасой, а не королеве. Их объединяло куда большее – государство, которое они оберегали и укрепляли, как общего ребенка, и дружба, которая с годами не пропала, не истончилась, не превратилась в пустую формальность. Байхрат всегда был рядом, надежный, как сама степь.
А потом появилась эта девчонка, эта простушка, и отобрала Байхрата у королевы так просто, как будто сорвала созревший плод. Фаризе даже подозревала одно время, что эта рыжая ведьма чем-то опоила ее генерала, околдовала своими чарами, которые унаследовала от прабабок! Знающие люди рассеяли ее страхи – таких чар никогда не существовало. Тем обиднее было видеть, как меняется обычно невыразительное лицо Байхрата, стоит появиться рядом его жене. Хорошо еще, что Зиэ не любила бывать во дворце, и ей хватало ума не попадаться королеве на глаза лишний раз…
И теперь Соймах говорил, что рыжая девка злоумышляла против бога, королевы и собственного мужа.
- Откуда ты знаешь? – спросила Фаризе, постаравшись, чтобы ее переживания нельзя было понять по голосу. – До сих пор огнепоклонники не доставляли нам хлопот. Твои люди все же проследили за беглым?
- Лучше, ваше величество, - улыбнулся Соймах. – Один из молодых огнепоклонников пришел в Храм с покаянной речью. Он согласился рассказать все, чтобы снискать милость Морога. Вы ведь знаете, что Морог редко одаряет благословением родовых магов, а огнепоклонников – и вовсе никогда. Тот же, что пришел ко мне, подает большие надежды. Он не смог вынести того, что его родичи замыслили зло против вас, ваше величество. Он и рассказал о том, что родовые маги помогают беглому Аррину.
- А Зиэ… Этот человек…
- Он подтвердил, что жена генерала не только знает о заговоре, но и сама участвует в нем и дает деньги злоумышленникам. Если бы почтенный генерал знал, на что идут его средства, которые он получил за преданную службу!
Фаризе выпрямилась и хлопнула в ладони.
- Стража!
- Ваше величество, - быстро проговорил Соймах, - стоит ли поручать такое деликатное дело стражникам? В конце концов, они подчиняются генералу Байхрату…
- Уж не хочешь ли ты сказать, - высокомерно спросила королева, - что Байхрат презрит мой приказ, чтобы освободить жену? Ты это имеешь в виду, верховный?
- Нет, ваше величество. Но солдаты будут знать, что им приказано задержать жену своего командира. Она может их запугать или обольстить. Не лучше ли будет поручить это людям, которые всецело преданы вашему величеству, достаточно сильны и при этом не зависят от милости генерала?
- Иначе говоря, братья Морога, - усмехнулась королева.
Соймах поклонился.
- Чтобы сберечь ваше время, я дерзнул написать приказ об аресте. Здесь перечислены имена главных заговорщиков. Вам остается только подписать его…
Фаризе протянула бледную вялую руку, приняла у Соймаха свиток и развернула его. Список имен показался ей очень длинным. Королева увидела в нем имена Зиэ и ее матери, нескольких знатных горожан с семьями, и очень много незнакомых. Внезапно она засомневалась. Не из пустой ли ревности и мести она собирается подписывать этот приказ? Заговорщиков ли она хочет покарать или женщину, которая посмела стать ее соперницей?
- Твой источник надежен?
- Совершенно, моя королева. Это честный и преданный юноша.
- Байхрат будет в ярости, - заметила Фаризе.
- Боюсь, что так.
На миг Фаризе захотелось вызвать к себе Байхрата и поговорить с ним. Объяснить все, рассказать, что его обожаемая жена на самом деле плетет интриги за его спиной, бросает его деньги заговорщикам, покушается на его жизнь, в конце концов! Тогда, на балконе, он рисковал не меньше самой королевы.
Фаризе представила себе этот разговор и вздохнула. Байхрат ей бы просто не поверил. Он слишком любил свою жену, а его королева так несправедливо с ним обошлась, так обидела… Он решит, что Фаризе обвиняет его любимую Зиэ из мести, из ревности, из желания уязвить. Нет. Разговор ничего не даст.
Королева протянула руку, и Соймах вложил в нее перо. Фаризе прищурилась, глядя ему в лицо. «Так доволен собой. Так рад, что склонил меня действовать по его желанию. Но лучше так, чем позволить заговору разрастаться».
В несколько движений она вывела под приказом об аресте размашистое «Фаризе».
Cкачать Перемен бесплатно на pleer.com
Ох, и досталось же Шишке на орехи, спасибо, что цел осталсяОх, и досталось же Шишке на орехи, спасибо, что цел остался. А все из-за певца.
Хотя, признать стоит, польза от этого Тэйгу была. И работой он не брезговал. Котлы мыл, кашеварил, а однажды, когда маленький Хвост сильно лоб расшиб, так Тэйгу его зашил, да так ловко, что тот и опомниться не успел. Потом еще помазал чем-то, зеленым и вонючим, и Хвост после хвастался, что на нем все зажило сразу.
Да, новый-то лекарь лишним не был. А то дня не проходило, чтобы кто-нибудь руку не зашиб, или лоб, как Хвост, или кружку горячую на себя не опрокинул. Марыля потом клялась, что кружка у нее сама из рук выпрыгнула. Ага, может, еще и убежала?! Неохота вредной девке признавать, что осрамилась, вот и сочиняла всякую блажь. Зато кружка целехонька, а у Шишки пояс почти новый на глазах расползся, как ветошь. Шишка чуть без штанов не остался, весь день подтягивал. Невезуха сплошная… Так что новые руки пригодились. Да и сам Тэйгу ничего себе не расшибал и не ломал, одно слово – ученый человек.
А когда на привале все жрать заканчивали, Тэйгу свою бандуру расчехлял и пел. Все время разное, так что не прискучивало, да и голос у него неплохой был – не блеянье какое козлиное. И засыпать под его бренчание было слаще. Так что кругом была польза. А Шишка вот через пение и пострадал.
Тэйгу много песен знал, каждый вечер новую заводил – Шишка и не знал раньше, что на свете столько песен бывает. А может, он и сам их сочинял, но это уже навряд ли – не может у человека столько всего в голове быть. Он же то о героях древности заведет, то про пройдох разных, то про вечных странников. Про родные ковыли споет – пригорюнишься, дом вспомнишь, мамку. Зато если плясовую дернет, так нога сама притоптывать начнет, хотя после дневного перехода думаешь, что нога эта отвалится разве что, какие тут пляски!
Вот однажды певец и разошелся. Сперва об Аракане в плену спел, потом о хитром Гахрате Мышке, который в крысу обращался и масло воровал. Про звезду над крышей – Шишка точно знал, про какую это. Есть одна такая, рано поднимается, и кажется, что прямо за скат крыши зацепилась. Это, получалось, Тэйгу в их деревне был, что ли? Выходит, был, где б он еще такое увидел. А песня хорошая, только жалостная слишком – Марылька, вон, и вовсе рассопливилась. Тэйгу посмотрел направо-налево, да вдруг засмеялся:
- Что носы повесили, бойцы? Взгрустнулось?
Да вдруг как вдарил по струнам:
Прямо с бабы вызвали,
Посулили дорого –
Говорят: ты избранный,
Марш во славу Морога!
Ой, в дорогу двинемся,
Ой, за славой пустимся!
Морог-то подымется,
Да у меня опустится…
Шишка не выдержал – прыснул. А потом рот себе рукой зажал – ох, разразит его сейчас гром небесный за богохульство! Сначала, конечно, певца разразит, а потом его, Шишку, за компанию. Почему смеялся?! А как не смеяться, если правда? То есть, у него-то, Шишки, бабы не было, а в остальном правда…
Остальные тоже построжели, подобрались, десантник горло прочистил да как рявкнет:
- Ты чего, того-этого, несешь?!
А Тэйгу будто и не понял. Сидел, бандуру свою гладил. Перед смертью, наверное, только что-то гром небесный запаздывал.
- А что, - сказал, - такого?
- Это как это – что?! – десятник кровью налился, побагровел здесь. – Ты чего поешь? Про кого поешь?! Ты же… как же… ты ж Морога поносишь!..
- Это где же? – Тэйгу брови изогнул, ресницам захлопал. - Ни слова об этом не было. Или тебя, мил человек, Морог сам сюда дернул?
- А хоть бы и сам! Слуги Морога – руки Морога, э? Значит, Морог меня своими руками в армию-то и привел! – десятник подбоченился и гордым взглядом обвел своих людей у костра. Мы, хоть и не певцы, а сами с усами, за словом в карман не лезем!
- Привел своими руками, - нараспев произнес Тэйгу. – Как наш Морог многорук, у него десятки рук, как бы мне не очутиться в кулаке у бога вдруг… И ты, конечно, счастлив тут, вдали от дома, и каждая капля крови, выпитая комарами, для тебя все равно что пролитая на алтарь…
Десятник вскочил – аж трава болотная колыхнулась.
- Ах, ты, вошь подосланная, - сказал. – Своим прикинулся, а гниль-то в нутре не спрячешь!
Шишка притих, да и остальные тоже. У десятника рука тяжелая, он, когда серчает, своих и чужих различает плохо. Подвернешься под горячую руку – прибьет, не задумавшись.
Но напротив одним движением, как змея на хвосте, поднялся бродячий певец Тэйгу, и Шишка вдруг подумал: нет, не прибьет десятник. Плечи под латаной рубахой развернулись, глаза угольями от костра зажглись… Жутью от него повеяло, как… как… как от офицера Ойнерата, не к ночи будь помянут! Десятник даже отступил чуть-чуть – а потом как улыбнулся, что у Шишки мурашки по спине пошли. Усы торчком, ноздри раздуваются, а руки вроде и расслабленные, не напрягаются руки… Значит, точно убивать будет. Оно и верно, в этом болоте только мошку и прибьешь, вот десятник и заскучал. Только много ли радости певцу-то шею свернуть? Безоружному? Нищему? Слабому?
А десятник так себя держит, что, наверное, есть радость. Просто Шишке ее не видно. Ну да, его-то Морог при рождении не целовал. Щелбан дал – и хватило. А если бы одарил, Шишка бы все видел, наверное. Вон, как десятник.
Наверное, из этой драки тоже можно было песню сделать. Геройскую, если про десятника, или жалостную, если про певца-дурня. А тут Марылька все испортила, беда с ней!
- А почему это с бабы-то вызвали? – и как она так умудряется и губы дуть, и говорить, непонятно. – А может, это бабу саму вызвали! От… от…
- От мужика, - подсказал кто-то, Шишка не различил, кто.
- А хоть бы и от мужика! – Марылька кулачки в бока уперла, сердитая сделалась, как соколенок. – Вечно вы, мужики, о себе да о себе, шлепай тут с вами по дорогам, хоть бы слово сказали!
И тут Тэйгу как расхохочется!
- Спою! – и аж зашелся смехом. – Для тебя песню сочиню и спою!
И добавил тихо, вроде и не для кого:
- Отрезвила дурака, спасла…
Десятник еще красный стоял, усами шевелил, а вроде и не сердился уже. И даже, кажется, обрадовался, что Марылька с глупостями своими влезла. И то правда: пришлось бы ему иначе певца убивать, чтобы не срамиться, а от него всей десятке польза…
- Только чтобы, того-этого, всякой похабени я не слышал больше, - сказал строго.
- Никакой? – Тэйгу все улыбался. – А как же про десять золотых ворот?
- Это ж разве похабень? – десятник удивился, а Шишка и вовсе чуть не поперхнулся. – Это ж про баб…
- Да уж, не про Морога… - Тэйгу вздохнул. Дался ему Морог этот, ведь дразнит же, кота степного за усы дергает! – В этом деле и без бога справиться можно…
Десятник снова нахмурился, лоб складками собрал, а потом тоже захохотал, как в бочку загремел, и у Шишки внутри какой-то узел развязался, и он тоже засмеялся, а с ним и другие.
- Это уж точно!
Шишка той ночью спал плохо. Ворочался долго с боку на бок, да еще почему-то шишки на лбу зачесались. Но что голова снаружи чешется – это не беда. Только она, зараза, еще и изнутри зачесалась, от мыслей лишних. Все не получалось из нее, бедовой, выбросить стычку между десятником и Тэйгу. И все же ведь понятно! Десятник в своем праве… и если б не Марыля, прибил бы певуна, только хрупнуло бы. Потому что десятник Морогом благословен и вообще боец. И думать тут нечего. А все равно почему-то думалось. Про слова Тэйгу наглые, голос язвительный. Он сам, небось, забыл уже, что ляпнул, сопел в две дырки, а Шишке теперь мучиться! Ну, дурость. Ну, сказанул. Вот только когда Шишка на днях сказал, что хорошо бы, чтоб Морог им сапоги послал прямо с неба и бочку мази, десятник просто ему пинок отвесил и забыл. А тут чуть в драку не полез.
Обидно даже…
Под конец и вовсе взгрустнулось, деревня родная вспомнилась. Дом родной стоит, над ним груша ветками качает, шур-шур, шур-шур. В окошке мамку видно, лепешки с огня снимает, пахнет от них на весь двор. А на краю крыши звезда повисла, зацепилась лучиками. Но ей, звезде, не страшно, светится, Шишке подмигивает: не робей, Шишколоб, смотри веселей! И к нему по крыше поскакала…
Заснул все-таки.
Да так крепко, что проспал все на свете. Ни криком, ни пинком его разбудить не могли, пока Хвост не догадался, паскудник мелкий, из котелка за шиворот полил. А вода-то горячая, хоть и не кипяток, спасибо, что остыла немножко! Тут уж Шишка подскочил…
Прособирался, конечно, хорошо еще, что Марыля от жалости кусок хлеба с мясом ему сунула. Шишка так последним быть не хотел, что бегал, как ошпаренный. Хотя почему – «как»? Ошпаренный и есть, спасибочки Хвосту. Короче, торопился, как мог, а для быстроты стал песенку напевать. А песенка та самая, вчерашняя. Оказалось, она, зараза, пристает только так, а слова запомнить и вовсе дело нехитрое. Шишка и сам не заметил, что поет, а голосина у него зычный был…
- Пр-р-рекратить!
Шишка, когда это услышал, решил, что сам Морог карающий по его душу явился. Да и когда глаза поднял, не сразу разуверился. Потом только разглядел офицера Ойнерата – и лучше уж это был бы Морог! С Морогом еще неизвестно, что получится, серединка на половинку, а этот в болоте утопит и не поморщится… И угораздило его как раз теперь мимо костра их десятки проходить! Чего ему в своей палатке не сиделось?! Небось, ему на каждой стоянке палатку на загляденье разбивают, тепло, светло, мухи не кусают – правда, не кусают, вон он какой гладкий! – на столе только птичьего молока нет! Искать пошел?!
- Ты что пел, мерзавец?! Тебя спрашиваю! Ну?!
Спрашивает он. И попробуй еще не ответить. А как тут ответишь, когда мундир черный, кудри облаком (от негодования дыбом встали, что ли?!), брови сведены, а глаза так и пышут пламенем! Хотя это у Шишки глаза, а у благородных, он слышал, очи. Вот и у Ойнерата они. Очи черные…
Очи страшные.
Очень страшные…
- Пе… песню, - признался Шишка, потому что понял – не выпустит его офицер. Когтей у него нету, а держит не хуже, чем сокол – глупого суслика.
- Песню?! – громыхнул Ойнерат. – Это солдаты теперь такие песни поют?! Кто придумал?
У Шишки язык к небу присох. Сказать - это всю десятку погубить. Все ведь певуна укрывали! Спасибо и на том, что тот делся куда-то, как и не было. Да и соседям достанется, у Ойнерата гнева на всех хватит. А не сказать – он шишкину шкуру вместо коврика в палатке постелет…
- Так… где-то тута… - Шишка еще руками развел, чтобы показать, что где-то здесь, в болотах он эту песню и услышал. И правда ведь!
Наверное, Ойнерат все-таки Шишку не пощадил бы, да вдруг за карман схватился, нахмурился и поспешил куда-то. Только на ходу пообещал вздернуть любого, кто еще посмеет его слух этим богохульством осквернить.
Шишка это так понял, что при Ойнерате петь нельзя, зато без него – сколько угодно.
И поэтому ничего не сказал, когда построение затрубили, а Марыля, которая рядом с Шишкой шла, стала тихонько насвистывать «Ой в дорогу двинемся, ой за славой пустимся». Привязчивая все-таки. Не Марыля, песня. Марылю бы он сам к себе привязал, да не дастся.
Зато Шишка понял вскоре, почему Ойнерат его отпустил. Потому что вышли они на равнину. И вместо того, чтобы место для лагеря искать или уж топать до последнего, велел Ойнерат им строиться. Шишка замешкался, за что в зубы от десятника получил. Но ничего, встал, грудь колесом, плечи развернул – красота! Взгляд вперед, как и положено, так что товарищей Шишка не видел, но и без того знал: Марыля крылышки в стороны развернула, они у нее такие, что и соседа не заденут; Хвост вытянулся, чтобы хоть на два пальца росту прибавить, да и прочие подтянулись. Хорошо встали, сволочи!..
А над ними встало чудо чудное, диво дивное. Уж теперь-то точно Морог! Макушкой облака подпирает, над войском навис! Волосы в воинский хвост собраны, брови как углем нарисованы, взгляд грозный, нос с горбинкой благородной! Шишка, помнится, о таком мечтал когда-то, даже просил дружка детства: сломай мне! Не сломал… Попробовал, так Шишка отмахнулся случайно… И теперь дружок с горбинкой, а Шишка дурак.
Ох, не о том надо перед богом думать! Шишка еще сильнее грудь выпятил, щеки надул – вот он я, воин справный и к бою готовый!
- Слушай генера-ала Байхра-ата!
Это офицер Ойнерат. От усердия аж подлаивать стал, а и без приказа тишина стояла такая, что с левого края чихнут, на правом услышат. Шишка постарался даже дышать потише. Однако опять не Морог оказался. Но и так хорошо: дома скажешь, что живого генерала видят, не поверят!
А если присмотреться, то генерал и не больно-то живой оказался. То есть, не мертвый, конечно. И не умертвие, сохрани Степь! Какой-то прозрачный генерал был, вон, облачко просвечивает. И вроде как искорки по нему бежали. Но все равно – настоящий генерал, который тысячу лет живет! А может, и две. И голос у него оказался низкий, рокочущий, таким только с неба и вещать.
- Харраты! Долгий путь вы проделали из родных степей сюда…
Нет, не выходило у генерала вещать. Вон офицер Ойнерат умел. Долго, страшно, не понятно ни шиша, зато сразу ясно – что-то важное, просто таким, как Шишка, по скудоумию недоступное. А генерал просто разговаривал, как обычный человек. Ну, как обычный – росту исполинского, не первую жизнь человеческую живет… Будь Шишка на его месте, научился бы говорить, как Ойнерат, за две тысячи лет осилил бы, небось. А тут ни божественного презрения… то есть, прозрения, ни великого посмертия. Или великолепного? Каждое слово известное. Но только почему-то выходило, что у Ойнерата слова были, как гроза над головой: красиво, страшно, но хочется хоть лопухом прикрыться. А тут слова-то простые самые. И все правда. И что дорога сложная - поганая дорога, если уж совсем честно, - и что трудно пришлось…
- Вас, стоящих здесь, не готовили к солдатской жизни. Но каждый харрат – всегда воин, это у нас в крови с рождения! Я смотрю на вас, и мое сердце радуется, и в вас я вижу братьев, потому что каждый воин – брат другому воину!
У Шишки от таких слов дух перехватило и кровь закипела. Он! Брат генералу! Шишколоб неотесанный, который мог всю жизнь овец пасти или глину месить! Да он… Да он… куда скажут! Хоть в болото! Да и не привыкать уже, к болоту-то…
- Сейчас ваша семья – те, кто стоит рядом с вами. Те, с кем вы ели из одного котла и грелись у одного костра! Это родство не менее свято, чем родство по крови – а то и более. Ваши командиры – вот ваши старшие родичи сейчас. Вы должны почитать их, потому что они не только проливают рядом с вами кровь, но и направляют вас, как отцы и старшие братья пекутся о младших. Кто нарушает приказ командира, тот предает брата и предает Харрадон!
Это Шишке тоже было понятно. Ему все нравилось, о чем генерал говорил, а это – особенно. Его дело топать, куда прикажут, и бить, кого прикажут, а думать – дело командирское. Пусть офицер Ойнерат думает вместе с десятником – их учили.
Генерал еще раз сверху оглядел войско и улыбнулся. Если бы Шишка еще больше грудь выпятил, у него, наверное, кожа на ребрах треснула бы.
- Идите и отбросьте страх! Вы харраты, в ваших жилах кровь покорителей степей, которые никогда не склонялись перед врагом! Ваша сила с вами, вы одарены самой степью! Ступайте за вашими командирами с благословением Харрадона!
- Ура-а-а-а! – отозвалось войско нестройно, но искренне. Кричал Шишка, кричала вся его десятка и множество других десяток. И Шишке не пришло в голову, что за всю свою речь Байхрат ни разу не упомянул Морога. Зато это пришло в голову офицеру Ойнерату, который, когда генерал закончил свою речь и исчез, нахмурился и помолчал, прежде чем скомандовал строиться для перехода. Шишка сказал бы, что о таких вещах офицеру и положено думать – и генерал это подтвердил. Но и это не объясняло, почему о том же самом размышлял незаметный, прибившийся к армии бродяга. Так же хмурился, как и офицер второй ступени, скромный певец Тэйгу, кусал губы, ломал пальцы в мозолях от струн…
***
- Вы ничего не забыли, генерал? – в мягком голосе Соймаха в последнее время заметно прибавилось металла, лязгать начало.
Утром он гремел и звенел над связными магами, которые как ни бились, но не смогли вывести изображения одновременно генерала и жреца, чтобы те встали перед войском плечо к плечу, как хотелось Соймаху. Какими карами ни грозил верховный, связные только руками разводили: либо тот, либо другой! Соймах в запале чуть не заявил, что он сам приветствует войска, но все-таки понял, что хватил маху. Так что осталось ему стоять рядом и слушать речи Байхрата – отдельно к «одаренным» и отдельно к новому пополнению.
- Ничего, - отрезал Байхрат.
- Может, у меня что-то со слухом, - просвистел жрец сквозь зубы, - но в вашей последней речи я не услышал даже упоминания о Мороге, Байхрат.
Это фамильярное «Байхрат» не ускользнуло от генерала, но он сдержался.
- Морог один раз уже дал понять, что победы ему приятнее славословий, - сказал он. – А мое дело – вести солдат к победе.
- Победу дарует Морог на кончиках мечей!
- А рукояти этих мечей держат люди, - отрезал Байхрат. – Хорошего дня, верховный.
Ничего, - думал он, - проглотит, скотина. Но нужно спешить. Аламат должен найти решение, иначе харратов не спасет уже ничто. Может или нет, но он должен!
Или генералу придется умереть раньше Морога от Его гнева. Потому что нельзя тянуть вечно, а своими руками уничтожить армию, перебить Харрадону хребет – немыслимо.
Байхрат не чувствовал, как взгляд Соймаха сверлит его широкую спину. Генерал не подозревал, что уже к вечеру он будет готов выбить Аламату его драгоценные мозги.
***
Королева принимала Соймаха в спальне. Она не оправилась до конца после последнего визита Морога и отказалась от мысли выйти из своих покоев. Ей хватило сил только пересесть с кровати в кресло у огня и набросить поверх ночной рубашки широкую накидку с цветочным узором. Фаризе бросила взгляд в зеркало и поморщилась – кожа у нее пожелтела, глаза запали, но даже нарумяниться было непосильной задачей. Ничего, - решила она, - Соймах всего лишь жрец.
Соймах просочился в дверь и склонился перед своей королевой, потом бесшумно прошел к ее креслу. Для своей комплекции он двигался очень тихо и ловко. Фаризе протянула ему руку, и верховный почтительно коснулся губами длинных пальцев.
- Надеюсь, ваше величество в добром здравии.
Фаризе снова поморщилась, отчего сильнее стали заметны носогубные складки. Она не была в добром здравии, и это было очевидно любому, кто мог видеть ее сейчас.
- Ты можешь сесть, Соймах.
Ей не нравилось, когда жрец нависал над ней во весь рост, и не нравилось говорить куда-то ему в живот. Достаточно и того, что она всегда чувствовала над головой присутствие Морога, не хватало, чтобы еще и его служитель говорил с ней сверху вниз. Соймах еще раз поклонился и опустился на скамеечку у ее кресла.
- Мне сказали, что ты желал поговорить со мной.
- Я хотел узнать о здоровье вашего величества.
- Ты узнал, - Фаризе усмехнулась. – Сейчас даже не обязательно разговаривать, чтобы все понять.
«Может быть, я умираю», - она шевельнула губами, но не произнесла этих слов вслух.
Эта мысль посетила ее еще давно, когда после очередного божественного явления она пролежала час, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Вокруг суетились слуги, хлопотали лекари, а Фаризе лежала, ко всему безучастная. Тогда она почувствовала свое тело тяжелым, лишним, слишком несовершенным, чтобы и дальше принимать буйный дух Морога. Ее жизнь могла оборваться. В первую секунду эта мысль напугала ее, но страх сменился облегчением. Что могла предложить ей жизнь? Вечное ожидание? Долгие годы, каждый миг в которых будет наполнен предчувствием потери власти над собственным телом? Кроме, конечно, того времени, когда Морогу нужно будет явиться людям, и ее саму будут выгонять куда-то на задворки, прочь, пока нужда в ее теле не иссякнет?
Ее называли первой жрицей, но на самом деле она была последней из последних. Даже какой-нибудь солдатик, «бык» с едва пробившимися рожками или «берсерк» в мягкой подростковой чешуе, мог воззвать к Морогу карающему с просьбой. Мысли и желания Фаризе были видны Морогу, как на ладони, но они ничего для него не значили. Она пустой сосуд, вместилище для бога. Никто не подарил бы ей свободы при жизни. Так может, хотя бы смерть могла ее освободить?
- Плоть слаба. Великий дар требует от нас лишений… - Соймах снова поцеловал руку королевы. Фаризе поджала губы – ей упорно казалось, что жрец тоже видит в ней не королеву, не женщину, но только вместилище для бога.
- Если ты пришел читать мне проповедь, не стоило и начинать, - прервала она жреца.
- Вы не верите, что все мои силы направлены во благо вам, - с мягкой укоризной ответил Соймах.
Фаризе промолчала. У нее не было причины подозревать Соймаха в неискренности. Он никогда не был непочтителен, и никто не ловил его на лжи. Но ей постоянно казалось, что когда верховный говорит «вы», он объединяет в этом коротком слове ее и Морога. И благо королевы в его глазах было неотделимо от блага Морога.
Но когда Соймах посмотрел в глаза своей королеве, на его лице было искреннее беспокойство.
- Я не решился бы потревожить отдых вашего величества, если бы не опасался за вашу жизнь…
- Снова заговор? – Фаризе дернула углом рта. Ей хотелось снова лечь в постель, приказать принести травяного отвара и пастилы, а потом проспать остаток дня. – Это уже смешно.
- Разве чудовище, которое напало на вас среди бела дня, было смешным? – возразил Соймах.
Фаризе вспомнила яркий блеск чешуи, который чуть не ослепил ее. Она запомнила именно блеск – и еще пламя, которое рвалось ей навстречу. Клуб огня летел ей в лицо, и она не пыталась отскочить или увернуться, только смотрела, как завороженная. Она умерла бы тогда, охваченная пламенем – страшная и прекрасная смерть – но Байхрат и Аламат не дали, заслонили собой, закрыли двойным щитом… Потом Фаризе сказали, что это был дракон. Может быть. Дракон так дракон, она не разглядела.
Воспоминание об огне, который едва не пожрал ее, было таким ярким, что Фаризе бросило в жар, по шее в вырез накидки скатилась капля пота. Нет. Чудовище не было смешным. Королева глубже забилась в кресло, обмякла, а голос Соймаха все журчал над ее ухом.
- В наше темное время нельзя пренебрегать заботой о безопасности, ваше величество. Среди людей, которые окружают вас, есть те, которым не по душе ваша власть. Эти предатели и их приспешники – жалкие твари перед Морогом, но отвратительная гадюка может укусить до смерти. Вы ведь помните, что случилось тогда, на площади…
- Да, да, - вырвалось у Фаризе.
- Это чудовище не только помогло осужденному преступнику сбежать и тем самым отсрочило исполнение воли Морога. Оно еще и покусилось на вашу драгоценную жизнь, посмело напасть на первую жрицу бога, не говоря уже о других его слугах, куда менее ценных и не стоящих упоминания… Конечно, не может быть, чтобы та тварь была разумна, она всего лишь орудие, направляемое чьей-то отвратительной волей. К счастью, вы остались живы, - Соймах глубоко вздохнул и склонил круглую выскобленную голову, - но в чем-то предатели преуспели. Народ взволнован, ваше величество. Народ видел, как дракон напал на королеву и ее слуг и уцелел, а осужденный Морогом предатель сбежал с эшафота. Народ в сомнениях…
- Не ты ли всего несколько дней назад говорил, - прервала его Фаризе, - что люди любят меня?
- Несомненно, ваше величество, - Соймах поднялся и встал за спинкой кресла королевы, так что она не видела его, а слышала только мягкий глубокий голос. Этот голос обещал безопасность, его хотелось слушать, не вникая в слова. – Люди любят вас, они с восторгом встречают каждое ваше появление. Но ради безопасности… чтобы пресечь эти нелепые сомнения и слухи… Преступник должен быть найден и казнен.
- Неужели, - с легким раздражением заметила Фаризе. – Я сама знаю, что преступник должен быть казнен. До этого мог додуматься помощник младшего подметальщика, вовсе не стоило меня беспокоить, чтобы сообщить эту гениальную мысль.
- Разумеется, вы правы, ваше величество, - в голосе Соймаха Фаризе почудилась даже не насмешка – тень ее, - и я бы ни за что не осмелился явиться в ваши покои и начать этот разговор, если бы не был уверен, что преступник будет пойман в ближайшее время.
Королева резко обернулась, посмотрела вверх – Соймах ласково улыбался.
- Пойман? Откуда ты знаешь?
- Злокозненный Аррин вернулся в Белвар, ваше величество. Его видели на улицах, и он уже успел жестоко искалечить двух жрецов, которые пытались задержать его.
- Если он их искалечил, значит, он сумел скрыться? – спросила Фаризе. – За ним сумели проследить? Ты нашел его?!
- Я нашел больше, моя королева, - улыбка Соймаха стала шире, между красиво очерченных губ показалась блестящая полоска зубов. – Я нашел сердце заговора. Правда, я боюсь, что мои слова не понравятся вашему величеству…
- Говори.
- Корни заговора стоит искать в доме генерала Байхрата.
- Что?!
Вишневые глаза королевы вспыхнули, когда она рывком поднялась из кресла, волосы прокатились по плечам темной волной. Замужество, борьба за трон и придворная жизнь лишили королеву наивности и веры в добрые намерения приближенных. Но что-то в ее жизни должно было оставаться неизменным. Байхрат был всегда – и всегда на ее стороне. Другие могли изменить, уехать, умереть, но не Байхрат – только не он.
- Ты стал разбрасываться обвинениями, Соймах, - холодно сказала Фаризе. – В прошлый раз ты обвинил в предательстве Аламата – и оскорбил его. А сейчас ты порочишь имя первого генерала, который всю жизнь отдал службе моему отцу и мне!
- Позвольте мне сказать, ваше величество…
- Если ты собираешься обвинять Байхрата в покушении на меня – не позволяю!
Вспышка гнева отняла у Фаризе силы, и она снова упала в кресло, задыхаясь. Все тело охватила мелкая противная дрожь, в висках застучало. Королева усилием воли заставила себя выпрямиться и замереть. Она сконцентрировала взгляд на руке на подлокотнике кресла и смотрела на нее, пока та не прекратила дрожать, и перстень не перестал переливаться в отблесках огня. И с запозданием поняла, что Соймах снова заговорил.
- …что вы именно так и скажете. Но, ваше величество, я вовсе не имел в виду, что генерал Байхрат стоит во главе заговора или хотя бы немного причастен к нему. Я склонен думать, что генерала обманывают. Обманывают едва ли не более предательски, чем вас…
Соймах сделал паузу.
- Говори, - приказала Фаризе.
- Мне стало известно, что предателю Аррину помогают огнепоклонники. Должно быть, не могут простить своего падения, которое настало с пришествием истинного бога. А вы знаете, жена генерала Байхрата…
- Зиэ, - проговорила Фаризе.
- Именно так, ваше величество.
Зиэ… Как всегда, при упоминании этого имени королева едва заметно поджала губы. Она не любила жену Байхрата – и не слишком старалась это исправить. В ее глазах Зиэ была и оставалась воровкой, которая отняла у Фаризе ее самого верного друга. Да, генерал и королева никогда не были любовниками, сколько бы ни утверждали обратное придворные сплетники. Но за годы, что они были знакомы, Фаризе привыкла считать Байхрата своим. Конечно, у него были какие-то женщины – такой мужчина не мог жить отшельником, но ревность к подобным связям пристала торговке колбасой, а не королеве. Их объединяло куда большее – государство, которое они оберегали и укрепляли, как общего ребенка, и дружба, которая с годами не пропала, не истончилась, не превратилась в пустую формальность. Байхрат всегда был рядом, надежный, как сама степь.
А потом появилась эта девчонка, эта простушка, и отобрала Байхрата у королевы так просто, как будто сорвала созревший плод. Фаризе даже подозревала одно время, что эта рыжая ведьма чем-то опоила ее генерала, околдовала своими чарами, которые унаследовала от прабабок! Знающие люди рассеяли ее страхи – таких чар никогда не существовало. Тем обиднее было видеть, как меняется обычно невыразительное лицо Байхрата, стоит появиться рядом его жене. Хорошо еще, что Зиэ не любила бывать во дворце, и ей хватало ума не попадаться королеве на глаза лишний раз…
И теперь Соймах говорил, что рыжая девка злоумышляла против бога, королевы и собственного мужа.
- Откуда ты знаешь? – спросила Фаризе, постаравшись, чтобы ее переживания нельзя было понять по голосу. – До сих пор огнепоклонники не доставляли нам хлопот. Твои люди все же проследили за беглым?
- Лучше, ваше величество, - улыбнулся Соймах. – Один из молодых огнепоклонников пришел в Храм с покаянной речью. Он согласился рассказать все, чтобы снискать милость Морога. Вы ведь знаете, что Морог редко одаряет благословением родовых магов, а огнепоклонников – и вовсе никогда. Тот же, что пришел ко мне, подает большие надежды. Он не смог вынести того, что его родичи замыслили зло против вас, ваше величество. Он и рассказал о том, что родовые маги помогают беглому Аррину.
- А Зиэ… Этот человек…
- Он подтвердил, что жена генерала не только знает о заговоре, но и сама участвует в нем и дает деньги злоумышленникам. Если бы почтенный генерал знал, на что идут его средства, которые он получил за преданную службу!
Фаризе выпрямилась и хлопнула в ладони.
- Стража!
- Ваше величество, - быстро проговорил Соймах, - стоит ли поручать такое деликатное дело стражникам? В конце концов, они подчиняются генералу Байхрату…
- Уж не хочешь ли ты сказать, - высокомерно спросила королева, - что Байхрат презрит мой приказ, чтобы освободить жену? Ты это имеешь в виду, верховный?
- Нет, ваше величество. Но солдаты будут знать, что им приказано задержать жену своего командира. Она может их запугать или обольстить. Не лучше ли будет поручить это людям, которые всецело преданы вашему величеству, достаточно сильны и при этом не зависят от милости генерала?
- Иначе говоря, братья Морога, - усмехнулась королева.
Соймах поклонился.
- Чтобы сберечь ваше время, я дерзнул написать приказ об аресте. Здесь перечислены имена главных заговорщиков. Вам остается только подписать его…
Фаризе протянула бледную вялую руку, приняла у Соймаха свиток и развернула его. Список имен показался ей очень длинным. Королева увидела в нем имена Зиэ и ее матери, нескольких знатных горожан с семьями, и очень много незнакомых. Внезапно она засомневалась. Не из пустой ли ревности и мести она собирается подписывать этот приказ? Заговорщиков ли она хочет покарать или женщину, которая посмела стать ее соперницей?
- Твой источник надежен?
- Совершенно, моя королева. Это честный и преданный юноша.
- Байхрат будет в ярости, - заметила Фаризе.
- Боюсь, что так.
На миг Фаризе захотелось вызвать к себе Байхрата и поговорить с ним. Объяснить все, рассказать, что его обожаемая жена на самом деле плетет интриги за его спиной, бросает его деньги заговорщикам, покушается на его жизнь, в конце концов! Тогда, на балконе, он рисковал не меньше самой королевы.
Фаризе представила себе этот разговор и вздохнула. Байхрат ей бы просто не поверил. Он слишком любил свою жену, а его королева так несправедливо с ним обошлась, так обидела… Он решит, что Фаризе обвиняет его любимую Зиэ из мести, из ревности, из желания уязвить. Нет. Разговор ничего не даст.
Королева протянула руку, и Соймах вложил в нее перо. Фаризе прищурилась, глядя ему в лицо. «Так доволен собой. Так рад, что склонил меня действовать по его желанию. Но лучше так, чем позволить заговору разрастаться».
В несколько движений она вывела под приказом об аресте размашистое «Фаризе».
@темы: Убей в себе бога
воскресенье, 08 марта 2015
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Download Apocalyptica Hope for free from pleer.com
Поэт бы сказал: столица умывалась дождемПоэт бы сказал: столица умывалась дождем.
Поэт был бы отъявленным лжецом и льстецом.
В дождь Белвар становился грязнее – мутные потоки вскипали на улицах, бурая жижа чавкала на мостовых, бледно-желтые стены серели под косыми струями. Город походил на престарелую красавицу с расплывшейся краской на лице. Грязь хлюпала под колесами телег и экипажей, под ногами страусов, под подошвами посланных с поручениями слуг. Служанки высоко поднимали подолы, перепрыгивали через ручейки, локтями прижимая корзины к бедрам. Офицеры ругались на чем свет стоит, обнаружив на своих начищенных с утра сапогах пласты грязи и беловатые разводы. Жрецы старались обходить лужи кругом – слугам Морога сложно было внушать почтение и трепет с голыми ляжками и задранными до колен мантиями. Какой-то ящер ударил хвостом по луже и облил знатную даму, совершающую ежедневную прогулку – та думала было упасть в обморок, но не захотела пачкать платье еще больше.
Только сады и радовали глаз, еще не успев облететь до конца. Запах прелой листвы, сырой, осенний, бил в ноздри, разноцветные листья глянцевито блестели под дождем. Трава уже пожелтела, украшением садов и парков по сезону становились усыпанные разноцветной галькой дорожки, и садовники с кряхтением разравнивали их граблями. Фонтаны выключали, их чаши наполнялись дождевой водой, в которой плавали облетевшие листья.
Один из самых красивых фонтанов стоял в саду у королевского советника - гладкая гранитная чаша с бронзовой статуей наверху: мифическая красавица Араминэ поит из кувшина плененного Аракана.
Аррина красота этого шедевра скульптора и в первый раз оставила равнодушным, а в последнее время ему так надоел вид из окна, что хотелось открутить бронзовому Аракану голову с глупо распахнутым ртом или хотя бы нацарапать на твердом граните какую-нибудь непристойность.
Три долгих недели он провел в этой комнате, и ему уже начинало казаться, что она с каждым новым днем становится немного меньше, и вскоре стены сомкнутся и раздавят его. Он успел изучить каждую царапинку на обоях, каждую ворсинку в ковре и каждый завиток в узоре ограды. А ведь все хорошо начиналось…
После разговора с огнепоклонницами он так утомился, что проспал до заката. А когда проснулся, его ждала миска с бараньей похлебкой, свежий хлеб и потрепанный темный плащ.
- Сейчас в столицу стекается много паломников, которые хотят посетить храм Морога, - сказала Аррину мать Зиэ. – В этой одежде ты не привлечешь внимания.
- Да уж, - усмехнулся Аррин. – Вряд ли кому-то вздумается искать меня под плащом паломника. Да еще и в столице, откуда я так красиво сбежал!
Широкий плащ с капюшоном скрыл его фигуру и лицо, и Аррин двинулся в путь к Белвару. Вместе с ним жрица отправила невысокого подростка, тоже огненно-рыжего – подбирают их по масти, что ли? Аррин попытался возразить, но его спасительница была непреклонна.
- Дар отведет тебя к нашим сторонникам в Белваре, - сказала она. – Это твой пропуск в безопасное место.
- Ладно, - вздохнул Аррин. – Мне не впервой болтаться по дорогам в компании фальшивого младшего брата. Если так пойдет, у меня наберется большая дружная семья.
- Пошли, братец, - фыркнул рыжий Дар. – Посмотрим, умеешь ли ты быстро ходить на своих длинных ногах или только болтать длинным языком.
- Дар! – прикрикнула жрица.
- Знаю, знаю…
- Ничего, - широко улыбнулся Аррин, одной рукой подтягивая «братца» к себе за плечи, а второй растрепывая его волосы, несмотря на бурное сопротивление, - это у нас семейное…
Перед тем как они отправились в путь, жрица взяла Аррина за руки.
- Помни о нашем разговоре, - попросила она, глядя ему в глаза. – Если ты не будешь уверен в своем выборе, если начнешь сомневаться – просто вспомни.
- Хорошо, - вздохнул Аррин. – Обещаю.
Он до сих пор понятия не имел, как помочь отцу и остальным, а потому и сомневаться ему было пока не в чем. Одно было ясно: в лачуге в степи сделать вообще ничего не получится, а значит, Белвар снова ждал его – но уже другого.
На прощание жрица поцеловала его в лоб сухими, как бумага, губами – как печать поставила.
Поначалу Дар и в самом деле припустил чуть ли не бегом – испытывал. Но Аррин не зря прошел по Деокадии от болот до Альва. Он шагал быстро, но размеренно, берег дыхание, и вскоре слегка запыхавшийся Дар поравнялся с ним. На хитром загорелом лице читалось легкое разочарование.
- Пойдем вместе? – предложил Аррин, скрыв улыбку. – А то я тебя скоро только по рыжим волосам в траве и начну различать… шпень.
- Сам ты шпень, - надулся Дар, но больше не убегал вперед.
Вскоре Аррин убедился, что жрица не могла бы дать ему лучшего проводника. Сам он не имел представления, куда занес его дракон, и с равным успехом мог бы идти как к Белвару, так и прочь от него. Разве что по звездам он смог бы найти верный путь. Однако Дар решительно шел вперед, а когда сомневался, останавливался и, кажется, нюхал воздух. После чего с прежней уверенностью шагал дальше.
- Как ты это делаешь? – не вытерпел однажды Аррин.
Дар тут же важно задрал веснушчатый нос.
- Уметь надо! При должной подготовке… - он поглядел на Аррина, словно приценивался, - лет через двадцать сумеешь так же.
- Тебе и двадцати нет.
- А я очень умный.
Когда уже ночью впереди в темноте замерцала светлая лента тракта, сбегающая с холма, Дар остановился.
- Здесь можно встать. А завтра дойдем до города с паломниками. Видишь, вон их стоянка.
- Откуда ты знаешь, что это паломники? – Аррин пригляделся. И правда, неподалеку виднелись огни костров.
- Праздника нету, а для купеческого обоза телег не хватает. А больше в Белвар никто сейчас и не ходит, спасибо Морогу карающему…
После заката сильно похолодало, и на ночь Аррин и Дар устроились спина к спине. У Дара нашлось огниво, но вот запаса дров, конечно, у них с собой не было. Аррин с тоской подумал о временах, когда он мог вызвать огонь прямо из воздуха, где захочет, без всякого огнива. С наступлением темноты его стал бить озноб, родной брат того, который мучил его в темнице после казни. Пока Аррин шел, озноб еще можно было переносить, но на стоянке стало совсем плохо. Снова показалось, что в животе открылась зияющая рана, в которую пригоршнями сыпали ледяное крошево. Аррин прижал ладонь к солнечному сплетению, но теплее не стало.
- Что ты ерзаешь? – недовольно спросил Дар. Помолчал и спросил: - А ты правда родовой маг?
- Правда.
- Тогда понятно…
- Что понятно?
- Почему тебя выбрали. Мы думали, это будет кто-то из наших…
Аррин почувствовал спиной, как Дар неслышно вздохнул, и понял, что мальчишка сам втайне надеялся, что его выберут для великой цели. Аррин не стал говорить, что если бы ему дали корабль и возможность уплыть с Литой, он не против был бы с кем-нибудь поменяться.
- Будет и на вашей улице праздник.
- А как оно?
- Что? Убивать бога?
- Нет, летать на драконе.
- Жестко и зад отбить можно.
Дар обиженно засопел, потом задышал ровно – уснул. Аррин еще полежал без сна, поглядел в темное, укрытое облаками небо, но потом и сам задремал.
Утром они присоединились к паломникам. К своему удивлению Аррин не увидел среди них раненых солдат, желающих вернуться к службе. Шли матери, которые собирались просить благословения у Морога для своих детей на войне, шли «полуодаренные», которые хотели остаться при Храме, чтобы не оказаться в войске. Был даже один кузнец, лишенный даже намека на божественное благословение, который хотел просить Морога превратить его «в быка», чтобы уйти в армию вслед за своей невестой. Все знали, что это невозможно: если не родился «быком», то и не станешь, - но кузнец только хмурился, стискивал большие кулаки и не отставал.
В этой пестрой компании Аррин за день дошел до Белвара. Легенда о двух братьях не пригодилась: у ворот Дар шепнул, что они увидятся уже в городе, и его и след простыл.
В плаще Аррина было трудно узнать, да никому бы и в голову не пришло, что он может вернуться в столицу, но все-таки он не смог сдержать легкого трепета, когда проходил в ворота мимо лениво позевывающей стражи. «Добровольно соваться в логово дракона», - подумал Аррин, но тут же улыбнулся – с некоторых пор драконы перестали его пугать.
Не успел Аррин отойти от ворот подальше, как рядом снова оказалась рыжая макушка.
- Ты куда пропал? – спросил он.
- Незачем, чтобы нас стража вместе видела, - пожал плечами Дар. – Но ты не туда идешь.
Дар повел Аррина белварскими переулками, и вскоре оказалось, что «там» находится лавка пекаря.
- Тебе сладкого захотелось, братец? – поднял брови Аррин. – Так не время сейчас.
- Что я, маленький? Давай, не стой на пороге! Купишь кровавых хлебцев в храм!
Аррин зашел внутрь, Дар схватил его за рукав и потащил мимо широкого прилавка, на ходу кивнув стоящей за ним булочнице. Они свернули за следующую дверь, в жар от громадной печи, в запах специй и сдобы. Подмастерья пекаря скользнули взглядами по вошедшим и тотчас отвели глаза, как будто Аррин и Дар были заколдованы. Дар подскочил к деревянной крышке в полу, потянул с натугой за вделанное в нее кольцо и открыл спуск в подвал.
- Лезь!
- Зачем? – прищурился Аррин.
На миг ему представилось: он спускается в люк, а там его в десять рук хватают Мороговы братья. Но нелепость этой мысли сразу бросилась в глаза: зачем было кому-то его спасать, чтобы сразу же отдать жрецам? Слишком сложно, и поэтому глупо. Аррин вздохнул и нырнул в темный квадрат люка. Подвал был глубже, чем он подумал, он спустился не меньше, чем на двадцать ступенек. Потом обернулся – Дар лежал на краю и смотрел, как Аррин спускается, его огненно-рыжая голова четко виднелась в светлом проеме.
- Ты идешь или нет? – позвал Аррин.
Дар замотал головой.
- Мне нельзя. А ты иди направо, а потом не заблудишься…
И крышка захлопнулась. Аррин остался в темноте. От неожиданности он выругался, но тишина была ответом. Он осторожно свернул направо и наткнулся рукой на каменную стену. Он двинулся вдоль этой стены, и почти сразу почувствовал под пальцами дерево, а на лице – легкое дуновение воздуха. Аррин налег на доски плечом и едва не упал – дверь в стене распахнулась сразу же.
- Ну, братец, предупредить не мог! – охнул Аррин, выпрямился и попытался осмотреться, но вокруг все еще царила темнота. По привычке он вскинул руку, чтобы посветить вперед – живот дернуло холодом. Тогда он вытянул руки в стороны и нащупал каменные стены, холодные, но сухие.
Аррин осторожно двинулся вперед, внутренне готовый к тому, что зашел в какую-нибудь кладовку и впереди окажется новая стена. Но стены не было, темнота дышала в лицо. «Там не заблудишься», - вспомнил Аррин слова Дара и пошел вперед, ведя пальцами по стенам.
Заблудиться и в самом деле не получилось бы – ни разу под руками Аррина не оказалось пустоты, прохода в боковое ответвление этой каменной кишки. Мрак не рассеивался, и спустя какое-то время Аррину начало казаться, что он уже целый день идет подземным ходом, а конца пути все не было. Сначала он шел осторожно, не зная, что может попасться под ноги, потом успокоился и перешел на широкий ровный шаг. Попытался даже насвистывать – каменные стены породили неприятное эхо, и Аррин бросил эту затею.
Когда впереди забрезжил свет, Аррин даже сбился на бег. Но тут же он заставил себя идти медленнее и ступать бесшумно. Свет тонкими полосками пробивался сверху, обрисовывая ровный прямоугольник – должно быть, еще один люк. В пользу этой догадки говорила и свешивающаяся с потолка веревочная лестница, такая же, как те, которыми Аррин привык пользоваться на корабле.
Аррин был уверен, что лестница ждала именно его, но на всякий случай прошел еще немного вперед. Не успел он сделать и четырех шагов, как уперся в каменную кладку. Сомнений не оставалось. Ловко перебирая руками, Аррин поднялся наверх, к светлому прямоугольнику и толкнул крышку – та откинулась наружу без скрипа. Он ухватился за край проема, подтянулся и оказался в окружении трех высоких шкафов с какими-то пыльными бумагами, из-за чего в носу засвербело невыносимо.
- Апчхи!
- Будьте здоровы.
Аррин резко обернулся.
- Вы!..
В дверном проеме, ведущем в каморку, стоял советник Аламат.
- Прежде чем вы броситесь на меня, юноша, - сказал он, потому что Аррин поднял сжатые кулаки, - советую подумать, откуда взялся спасший вас дракон.
- Понравился я ему, - ответил сквозь зубы Аррин, не сводя с советника настороженных темных глаз. Неужели жрица имела в виду этого человека, когда говорила о союзниках?! Этого, приближенного слугу Морога, стоящего у самого престола! Смотревшего рядом с генералом и королевой, как Аррина казнили!
Аламат скупо улыбнулся.
- Идемте, - сказал он и повернулся к Аррину спиной, - только закройте за собой люк.
Аррин пожал плечами. Бежать обратно в подземный ход было как-то глупо, а если советник поймал бы его за шкирку – еще и унизительно. Аррин устал, и ему хотелось понять, что происходит. Поэтому он не стал прыгать в проем, а захлопнул крышку и пошел следом за хозяином дома.
За дверью в кладовку оказалась небольшая, просто обставленная комната. Больше всего места в ней снова занимали книжные шкафы, разве что переплеты и бумаги в них не были такими пыльными. На столе у окна были в беспорядке свалены какие-то свитки и стоял глобус звездного неба. А между столом и шкафом в глубоком кресле сидела Лита.
При виде Аррина она поднялась, и Аррин налетел, подхватил, закружил, так что все ее возможные возражения превратились в один громкий вздох, и она ухватилась за его плечи. Лита была все такая же легкая, стройная, на ней было какое-то незнакомое платье, но в остальном она была совершенно такая же, как раньше. И когда он поставил ее на пол, то посмотрела она на него все так же сердито.
- А что ты тут делаешь? – вдруг пришло ему в голову. Он думал, что Лита давным-давно на борту «Разящего» под защитой его отца.
- А ты? – вернула она ему вопрос и даже легко стукнула кулачком по плечу. – Ты же улетел, бешеный! Зачем тебя принесло обратно?!
- Возможно, я могу ответить, - раздалось за спиной Аррина.
Советник, про которого они как-то забыли, стоял у стены, скрестив руки на груди, и наблюдал за сценой воссоединения. Лита тут же напряглась и вывернулась из рук Аррина. Он с сожалением опустил руки и обернулся к Аламату.
- Вы обещали все объяснить, - требовательно сказал он.
- Обещал. Но не здесь, с вашего позволения. Я не люблю вести подобные разговоры стоя.
Аламат развернулся и вышел в коридор. Аррин взял Литу за руку и потянул следом, и она не стала вырываться.
Дом у советника был какой-то скучный. Чистый, просторный, но совсем безликий. В нем был порядок, но кроме порядка Аррин затруднился бы назвать хотя бы еще одно из его достоинств. Темные тканевые обои на стенах, ковры без узоров. Картины на стенах, которые можно было бы заменить на любые другие. Вазы вдоль стены должны были украсить помещение, но при этом выглядели так, словно их выставляли в коридор на чистку, а теперь должны были унести куда-нибудь еще. Желательно – в другие дома. Скука.
Разве что кабинет, куда Аррин и Лита пришли за хозяином дома, выглядел частью жилого дома, а не заключенной в четырех стенах пустотой. «Дракон всегда на пользу», - решил Аррин, глядя на громадную голову на стене.
Аламат предложил им сесть, сам опустился на стул за письменным столом и устремил на Аррина невыразительный взгляд.
- Почтенная Арзиэ рассказала вам о вашей, скажем так, миссии? – спросил он.
- Кто?.. А, понял. Да, советник, - Аррин не удержался и добавил: - Только, когда она говорила о союзниках, я не ожидал увидеть вас.
- Если бы этого ожидали даже вы, это означало бы, что все наше дело под угрозой, - приподнял верхнюю губу в улыбке Аламат. Аррину очень хотелось потребовать разъяснений этого пренебрежительного «даже вы».
- Но вы велели продолжать казнь! – вместо этого воскликнул он.
- Разумеется, велел, - приподнял бровь Аламат. – А вы бы хотели, чтобы я встал и начал аплодировать толпе? Потребовал вас отпустить? И все мы в едином порыве сражаемся со жрецами, солдатами и самим Морогом? В отличие от вас, юноша, я не обладаю самоубийственными наклонностями. Весь наш замысел с самого начала висит на волоске и не раскрыт исключительно потому, что другим трудно вообразить, что он принадлежит нам. Если бы для сохранения тайны было бы нужно пожертвовать вами – не сомневайтесь, я бы это сделал. Хоть и без удовольствия.
Аррин покраснел и стиснул зубы. «Хотя бы честно», - подумал он.
- Это все та же война, офицер, - уже мягче сказал советник. – На войне ради достижения цели жертвуют людьми. Хотя вы, кажется, предпочли в свое время ради спасения своего отряда пожертвовать собой. Поступок благородный, но для офицера недопустимый.
- Я не офицер, - сказал Аррин. Лита осторожно пожала его пальцы, словно предупреждала, но он уже владел собой. – Но вы обещали рассказать, что нужно сделать.
Аламат вздохнул.
- Если бы я мог пошагово расписать, как достичь задуманного, я бы уже встал и сделал это сам. Или отправил бы вас. Но у нас нет готового решения. Мы его ищем.
- То есть, вы тоже не знаете, как убить бога, - подытожил Аррин.
Аламат поморщился, но кивнул.
- Да.
Аррин прикусил губу. Тень опасности, нависшей над Гелленгау, стала гуще, приблизилась, показалась в углах кабинета, проступила сквозь ткань обоев. Каждая секунда могла стать гибельной для его отца – секунды мелькали одна за другой, а значит, отец умирал десятки, сотни раз, пока его сын сидел и тратил время на разговоры.
- Нужно же что-то делать! – вырвалось у Аррина.
- Вам, - раздельно сказал Аламат, - как раз ничего делать сейчас не нужно. Для всех вы улетели на драконе. В идеале – вообще умерли. Ваша задача – затаиться, пока не потребуются ваши способности. Или вы не только солдат, но и ученый, который преуспел в познании божественной природы?
Аррин проглотил насмешку, хотя на скулах у него выступил темный румянец. Если бы он не задавал сам себе вопроса о том, как убить бога!.. По всему выходило, что дело решалось не мечом, а умом. И перед ним сидел самый умный человек во всем Харрадоне и велел затаиться. Что ж, на войне тоже приходится выжидать иногда. Вот только трудно ждать, когда опасность висит над твоим родным домом…
- Тогда мне нужно оружие, - сказал Аррин. – Чтобы не терять форму.
Оружие ему на самом деле дали – Аламат достал где-то меч. Похожий на тот, который был у Аррина, но без опознавательных знаков – ни камня в гарде, ни узора на клинке. Аррин честно попытался его полюбить – не вышло. Все время поневоле сравнивал его с тем, который сломался под сапогом палача – и не в пользу советникова подарка. Однако это все же был меч, и Аррин упражнялся с ним каждый день, благо, места хватало. Тренировки были одним из немногих доступных ему занятий. В отведенную ему комнату заходил всегда один и тот же слуга с вытянутым и хмурым лицом, молчаливый, как статуя. Большинство вопросов он пропускал мимо ушей, а на самые простые отвечал односложно. Иногда забегала Лита, но редко, слишком редко… Книг в комнате не было, да Аррин и не просил. А когда он ничего не делал и оставался наедине со своими размышлениями, сосущая пустота в солнечном сплетении напоминала о себе, тишина дома давила на уши, и тени подбирались к нему. Бездействие и ожидание становились нестерпимы – и Аррин снова вскакивал, брал меч и начинал занятие заново.
Три недели подряд.
Шаг… шаг… разворот с ударом наискось… Потом тычок назад – и тут же надо выдернуть клинок из тела воображаемого врага под воображаемые же хруст и чавканье. В учении толком не представляешь ни того, ни другого, а с опытом оно как-то само приходит. Стряхнуть призрак крови с лезвия – и заново, шаг, шаг, падение на колено…
Иногда Аррин представлял перед собой жрецов, но было слишком брезгливо убивать безоружных, даже таких и даже в фантазиях. Пару раз пытался представить Морога – глупость какая-то получилась, вспомнить смешно.
Меч свистнул над головой, описал дугу, и Аррин загнал его в ножны. Отвесил церемониальный поклон – пусть у него не было сейчас другого учителя, кроме себя, - развернулся и увидел Литу.
Лита стояла в дверях, опершись локтем о косяк. Поверх уже виденного Аррином зеленого платья был наброшен черный балахон, заляпанный не то клеем, не то смолой, не то вовсе какой-то странной слизью, на руках – перчатки с раструбами до локтя. Аррин поспешил обнять ее – и тут же выпачкался в этой странной гадости.
Когда Аррин узнал, что Лита работает на Аламата, он воскликнул: «Почему?!» Лита задрала тогда подбородок и воинственно спросила: а почему бы и нет? Аррин не нашел тогда ни одной причины, кроме «мне это не нравится», и вынужден был отступить.
- А нечего руки тянуть, куда не следует, - заметила Лита, пока Аррин с ругательствами отряхивал пальцы.
Теперь она каждый день старалась говорить по-харратски как можно больше. А фраза «убери руки!» у нее получалась не хуже, чем у любой белварской девушки. Удивляться этому не приходилось – рядом с Аррином эти слова можно было отточить филигранно.
- Что это за пакость? – проворчал Аррин и вытер пальцы о штаны.
- Вязкожидкая смола.
- И правда, как я не догадался. Вязкое, жидкое и липучее, что еще это могло быть…
Лита глядела, как он оттирает ладонь и пальцы, придирчиво осматривает руку, прежде чем поправить меч на поясе – а то вдруг рукоять запачкается! Он не любил этот меч, но все равно относился к оружию с непонятным Лите трепетом. И проводил с ним почти все время – Лита не раз и не два заставляла его за тренировкой, но никогда не прерывала. Предпочитала смотреть у стены или из-за двери, как он крошит на куски воображаемых врагов. Это было быстро, немного страшно и очень красиво. И ведь Лита всегда предпочитала тонкое искусство, посох против грубой силы, а лучше – яд в тарелку накануне сражения. Быстро, надежно и недорого. Но все-таки что-то отзывалось в ней на эти прыжки и развороты с мечом, и она никогда не решалась окликнуть Аррина, пока он не заканчивал упражняться.
Да и лучше было, чтобы харрат изматывал себя тренировками и потом спал без задних ног, чем если бы окончательно заскучал и начал рваться на свободу. Ему решительно невозможно было показаться кому-нибудь на глаза. Именно Лита, а не Аламат взяла с него обещание не искать ее по всему дому.
- Нельзя, чтобы тебя увидел кто-нибудь посторонний, – втолковывала ему Лита. – Даже непосвященные слуги.
- Ты просишь? – спросил Аррин.
- Да! Прошу.
- Даю слово.
Держа обещание, Аррин не покидал своей комнаты, но все равно, каждый раз, поднимаясь по лестнице в заброшенном крыле дома (когда-то здесь были лаборатории, объяснил однажды Аламат), она опасалась не найти беспокойного харрата на месте. Он напоминал Лита огненный шар, заключенный в стекло. Тряхни сильнее – взорвется. Оставь в покое – со временем потухнет…
Лита стянула длинные перчатки, сбросила их на пол и села. Аррин сел рядом на пол, оперся спиной о табурет и опустил голову ей на колени, прикрыл глаза. Лита провела рукой по его волосам, стерла с влажного лба капли пота, отвела за ухо выбившуюся из косы прядь. Аррин поймал ее руку и прижал к своей щеке, жесткой от щетины – этим утром он не брился.
- Скоро вы закончите? – спросил он. – Долго еще ждать?
Лита промолчала, невольно напряглась – наверное, он это почувствовал. Если бы Аррин не спросил, она бы ни за что не заговорила об этом сама. Чем дольше она работала с Аламатом, тем больше она восхищалась его умом и при этом не могла не кривиться при одной мысли о той чудовищной лжи, которая, как ей казалось, оплела Харрадон. Ее гостеприимный хозяин вместе с несколькими другими ткал эту ложь, а теперь, когда она грозила ему самому, решил сменить ее на другую, более удобную. В этой лжи харраты рождались, жили и умирали, за ней они шли, в нее веровали – все, даже лучшие, в том числе этот молодой безумец, который лежал головой на ее коленях…
- Когда вы решите, как победить Морога? – снова спросил он.
Лита сдвинула брови, еще раз жестоко прикусила губу и решилась:
- Нет никакого Морога.
Аррин засмеялся, должно быть, решил, что она пошутила.
- Как это – нет?!
- Вот так. Боги, которые говорят с людьми, бывают только в сказках. Не знаю, как ты, а я точно не в сказке живу.
Она не вырывала руку, и Аррин прижал ее к своему виску.
- Ничего вы не знаете в своей дикой Деокадии, - усмехнулся он. – У нас тут бог и является, и разговаривает… и казнит.
- Не бог, - Лита покачала головой, кончиками пальцев она касалась щеки Аррина. Он был таким уверенным в своей правоте, что хотелось щелкнуть его по лбу, дернуть за ухо, сказать в это ухо: как же ты не понимаешь?! Вас же водят за нос, воинственных дураков, нет никакого Морога, есть умные, очень умные люди… - Это выдумка.
- Я его чувствовал, - Аррин повернул голову и поцеловал Литу в ладонь. – Он настоящий, понимаешь? И он безумен.
Лита раздраженно тряхнула головой, на миг волосы поднялись светлым облаком.
- В Альве я найду тебе десяток магов, которые умеют вытягивать чужие силы. И ни в одном нет ни капли божественного! Ваши жрецы просто преуспели в этом деле больше других.
- Я не сдался бы какому-то магу, - пожал плечами Аррин. – Меня не так просто взять.
- О, так в этом все дело? Проиграть богу не стыдно, не то что какому-то человечишке в красных тряпках? Так вас и держат, богу и подчиняться не стыдно, и умереть за него почетно, а наверху будут бить в ладоши и смеяться…
- Морог есть, - твердо сказал Аррин.
- Как угодно, - скривилась Лита и вырвала руку. Эта вера взращивалась в нем с детства, глупо было надеяться на то, что она развалится от пары ее слов. Аррин отличался от Аламата еще и тем, что с ним бесполезно было спорить. Либо он соглашался сразу, либо не соглашался вообще – и тогда сдвинуть его с места было не легче, чем каменный валун. – Аламат готовит вооруженный переворот, был Морог – будет Шморог, который по совпадению отметит милостью его и его сторонников.
- И зачем же ты тогда работаешь на него? – поднял брови Аррин. – Если не веришь.
- Ты говоришь так, будто у меня есть богатый выбор, - дернула плечами Лита. – Да если мы покинем этот дом, мы пропали. Тебя сейчас по всей стране ищут! Здесь ты хотя бы в безопасности.
Аррин рывком поднялся, так что рубашка хлопнула парусом, прошелся по комнате. Его сапоги оставляли на ковре продолговатые следы, а потом примятый ворс поднимался, как будто ничего и не было.
- Уже не знаю, не лучше ли было свалиться с дракона где-нибудь по дороге, чем гнить тут от скуки. Зато в безопасности, о да…
- Прекрати, - Лита тоже встала и скрестила руки на груди, - ты ведешь себя, как ребенок. Ой, игрушки отобрали и заставляют есть суп. Если бы не Аламат, никакого дракона не было бы. Он рискует, пока держит тебя здесь, а ты… ты даже признать этого не хочешь.
- Я смотрю, вы неплохо сработались, - сквозь зубы сказал Аррин и резко развернулся к Лите, коса шлепнула его между лопатками. – Аламат то, Аламат се… Хочешь сказать, ты здесь только ради безопасности?
Лита слегка порозовела, но не отвела глаз.
- Да, он делает интересные вещи. И с ним интересно разговаривать…
Это было правдой. Если откинуть раздражающую манеру Аламата говорить о Мороге так, словно он в него верил на самом деле, то Лита готова была благодарить судьбу за возможность работать рядом с ним. Он был не просто умен. Его разум напоминал отточенный нож, который кромсал знания о мире так, как хотелось его хозяину. Его мысль иногда, казалось, металась между совершенно разными предметами, пока не обнаруживалось, что все эти предметы связаны в единую, сложную, красивую систему, которую он разглядел среди хаоса разрозненных сведений. Такому человеку под силу было создать бога для целой страны. Или хотя бы поддерживать веру, взращенную до него. А теперь он искал пути разрушить свое творение.
- А со мной, нет, значит?
- А тебе стоило бы научиться хотя бы слушать других! Что за припадки?!
- Если он попытается тебя увести, - процедил Аррин, - я его убью. И никакие драконы не помогут. В смоле утоплю. Вязкожидкой.
- Что?.. – Лита растерянно моргнула, но не успела опомниться, как оказалась в руках Аррина, которые крепостью напоминали дубовые брусья. Он был горячий, так что это чувствовалось даже через одежду, и мелко дрожал от ярости и ревности. Лита не сразу поняла, что он говорил серьезно. Он собирался спорить с Аламатом из-за нее. Рыцарь драный.
- Даже слышать такого не хочу, - сказала Лита и опустила руки на широкие плечи. – Дурак геройский… Харрат бешеный.
Она посмотрела в злое загорелое лицо Аррина и добавила:
- Тебе врагов мало? И так поставил на уши полстраны… Отсидись, пока пена не осядет. Слышишь?
- Слышу, - вздохнул Аррин и крепче прижал ее к себе. – Видишь ведь, сижу тут, ем кашку и веду себя хорошо. Аламат может быть спокоен. Между прочим, если бы не было Морога, зачем бы я ему сдался? Так что ты ошиблась. Морог есть, и Аламат об этом отлично знает.
Тело Литы одеревенело в его руках. Он посмотрел на нее сверху вниз, успокоенный сознанием собственной правоты, улыбнулся, но не получил ответной улыбки. Лита не могла и не хотела врать ему. Из оговорок Аламата, из собственных размышлений она получила единственно возможный вывод, который не понравился бы Аррину, но который немного успокаивал Литу, потому что он уводил Аррина прочь от этой проклятой войны. Разве не этого она хотела? Вытащить Аррина из опасности? И вот, впереди замаячила тихая гавань…
- Ты ему не нужен.
Следующие полчаса запомнились Аррину какими-то обрывками, ошметками. Кажется, он ходил по комнате, как хищник по клетке, и как хвост зверя метет по решетке, так его коса на поворотах чиркала по стене. Лита что-то говорила ему о безопасности, о защите, о необходимости переждать – он кивал, с трудом понимая слова. Наконец, она взяла его за щеки, посмотрела в глаза, покачала головой и вышла, забыв на полу перчатки. Должно быть, пошла к Аламату.
Почему-то Аррину даже в голову не пришло усомниться в правоте ее слов. Они прозвучали, как эхо его собственных мыслей, которые он старательно гнал от себя. «Как страус – головой в песок», - думал он, пиная ковер. Пока он сидел здесь и тешил себя мыслями о том, как выйдет сражаться, Аламат даже ни разу не снизошел до разговора с ним. Никто и не собирался объяснять ничего глупому маринеру. Посадили зверя в загончик, кормить стали… игрушку вон дали стальную, иногда за ухом чешут – и довольно с него. Он свое дело сделал – покрасовался на эшафоте. А теперь должен быть благодарен за то, что жив остался. Пока отец отвлекает на себя внимание жрецов, пока Лита целыми днями возится со всеми этими смолами и кристаллами, пропади они пропадом.
Аррин потер горящие от стыда и гнева щеки, сел на кровать, уткнулся лбом в ладони. «Отсидись, - вспомнил слова Литы. – Тебя с таким трудом удалось вытащить! Хочешь все разом перечеркнуть?!» Слова, которые только что казались бессвязным шумом, теперь всплывали в памяти и обретали смысл. Кругом опасность. Его, Аррина, в последнюю минуту выдернули из жреческих лап. Отец, Лита, огнепоклонники – все рисковали, чтобы сохранить ему жизнь. И теперь он должен смирно сидеть в новой своей тюрьме, иначе ответит черной неблагодарностью…
Когда Аррину исполнилось четыре года, из столицы прислали подарок от Байхрата – дивный меч из красного и синего стекла, шедевр белварских стеклодувов. Теперь Аррин понимал, что подарок предназначался в первую очередь его отцу, служил очередным подтверждением дружеских отношений между столицей и маринерами. Но тогда, в четыре года, он знал только, что добрый дядя генерал прислал ему меч, а мама и отец не отдают подарок. И, оставшись один в комнате, он залез на стул, отворил шкаф, где хранился меч и вытащил его. Он выбежал с подарком во двор, засмотрелся, как солнце играет в стекле, споткнулся, упал и расквасил нос. А его чудесный меч разбился о камень – только осколки брызнули.
Влетело ему тогда – и за то, что забрался в шкаф, который ему настрого запретили открывать, и за разбитый меч, и отдельно за нос расквашенный. Крепко ему тогда досталось…
Сейчас собственная жизнь казалась ему тем самым стеклянным мечом. Ценная вещь, которую надо хранить подальше в шкафу, лучше всего в тряпке, а то и в вате, чтобы не поцарапать. Изредка осторожные руки достанут, снимут тряпку, чтобы другие восхитились переливами на стекле и убедились – вот он, залог дружбы, никуда не делся, в целости и сохранности. И снова в вату, в надежную темноту шкафа, спать до нового визита…
А что обладателю хрупкой ценности от такого обращения с ней взвыть хочется – так кого это волнует? Не давать же мальчишке такую важную вещь в руки! Пусть издалека посмотрит. А то ахнет ее о камни – только радуга в осколках запляшет. Ну, покричит мальчишка, ногами затопает – переживет. Большие дяди большие дела делают, им не до детских капризов.
В детстве после взбучки его утешил Эррин, который четырехлетнему Аррину казался совсем взрослым. Эри стянул один из осколков со двора, прикрутил к своему деревянному мечу и отдал брату. И счастливый Аррин еще несколько лет бегал с этим мечом, который сверкал теперь не хуже стеклянного, но имел перед ним одно неоспоримое преимущество – им можно было драться.
Теперь Эррина не было рядом, чтобы утешить младшего брата. Эри бежал, бежал в леса, предал своих… Почему? Уж не извелся ли он так же, как Аррин, от собственного бессилия, от невозможности что-то изменить, не дошел ли до той точки, за которой невозможно терпеть, и ринулся прочь наугад, без оглядки, без надежды на возвращение?! Или в самом деле холодно рассудил, что в чащах Альдалира получит больше выгоды, и сделал выбор расчетливо?.. Нужно было очень хорошо рассчитывать, чтобы уйти от гнева Морога…
Потому что Морог существовал, в этом Лита ошиблась, и советник, конечно, об этом знал. Аррин вспомнил темноту в прорезях палаческого капюшона, внутренности сковало льдом. Тогда на помосте двое выдирали из него душу – бог и его жрец (или жрец и его бог?!), и никаких других доказательств Аррину не нужно было. Лите простительна ее ошибка – она просто не переживала чувства, когда души касается Морог. И лучше бы ей не столкнуться с ним никогда.
Значит – отсиживаться за спинами? За отцовской, за спиной советника – он-то стекло бы из рук не упустил! – даже за Литиной. Да и чем он может им помочь, оставшийся без силы бывший офицер, годный только на то, чтобы мечом махать?!
Морогу в зубы дать?!
Пусть сражаются старики и женщины, а он, офицер Аррин, будет тихо и мирно сидеть в своей комнате, а когда все закончится, его, может, выпустят…
Аррин поднялся на ноги и подошел к окну. Ветер гонял листья в чаше фонтана, дождевая вода осыпалась с веток.
«Если ты будешь сомневаться в своем выборе, просто вспомни наш разговор», - пришли ему на ум прощальные слова старшей огнепоклонницы.
Окно не открывалось, поэтому Аррин ударил по стеклу рукоятью меча, осколки осыпались вниз. Несколькими ударами он расширил дыру и прыгнул вниз, в аккуратно подстриженные кусты. Ветки затрещали, обдали его сырым листвяным запахом. Аррин выбрался из зарослей и поспешил на поиски выхода. Нужно было торопиться, пока его отсутствие не обнаружили. Конечно, у входа должен был дежурить привратник. Но плох тот маринер, который не может справиться с противником один на один без всякой магии.
За его спиной осколки стекла и капли воды радужно переливались на выглянувшем из-за туч солнце.
Download Apocalyptica Hope for free from pleer.com
Поэт бы сказал: столица умывалась дождемПоэт бы сказал: столица умывалась дождем.
Поэт был бы отъявленным лжецом и льстецом.
В дождь Белвар становился грязнее – мутные потоки вскипали на улицах, бурая жижа чавкала на мостовых, бледно-желтые стены серели под косыми струями. Город походил на престарелую красавицу с расплывшейся краской на лице. Грязь хлюпала под колесами телег и экипажей, под ногами страусов, под подошвами посланных с поручениями слуг. Служанки высоко поднимали подолы, перепрыгивали через ручейки, локтями прижимая корзины к бедрам. Офицеры ругались на чем свет стоит, обнаружив на своих начищенных с утра сапогах пласты грязи и беловатые разводы. Жрецы старались обходить лужи кругом – слугам Морога сложно было внушать почтение и трепет с голыми ляжками и задранными до колен мантиями. Какой-то ящер ударил хвостом по луже и облил знатную даму, совершающую ежедневную прогулку – та думала было упасть в обморок, но не захотела пачкать платье еще больше.
Только сады и радовали глаз, еще не успев облететь до конца. Запах прелой листвы, сырой, осенний, бил в ноздри, разноцветные листья глянцевито блестели под дождем. Трава уже пожелтела, украшением садов и парков по сезону становились усыпанные разноцветной галькой дорожки, и садовники с кряхтением разравнивали их граблями. Фонтаны выключали, их чаши наполнялись дождевой водой, в которой плавали облетевшие листья.
Один из самых красивых фонтанов стоял в саду у королевского советника - гладкая гранитная чаша с бронзовой статуей наверху: мифическая красавица Араминэ поит из кувшина плененного Аракана.
Аррина красота этого шедевра скульптора и в первый раз оставила равнодушным, а в последнее время ему так надоел вид из окна, что хотелось открутить бронзовому Аракану голову с глупо распахнутым ртом или хотя бы нацарапать на твердом граните какую-нибудь непристойность.
Три долгих недели он провел в этой комнате, и ему уже начинало казаться, что она с каждым новым днем становится немного меньше, и вскоре стены сомкнутся и раздавят его. Он успел изучить каждую царапинку на обоях, каждую ворсинку в ковре и каждый завиток в узоре ограды. А ведь все хорошо начиналось…
После разговора с огнепоклонницами он так утомился, что проспал до заката. А когда проснулся, его ждала миска с бараньей похлебкой, свежий хлеб и потрепанный темный плащ.
- Сейчас в столицу стекается много паломников, которые хотят посетить храм Морога, - сказала Аррину мать Зиэ. – В этой одежде ты не привлечешь внимания.
- Да уж, - усмехнулся Аррин. – Вряд ли кому-то вздумается искать меня под плащом паломника. Да еще и в столице, откуда я так красиво сбежал!
Широкий плащ с капюшоном скрыл его фигуру и лицо, и Аррин двинулся в путь к Белвару. Вместе с ним жрица отправила невысокого подростка, тоже огненно-рыжего – подбирают их по масти, что ли? Аррин попытался возразить, но его спасительница была непреклонна.
- Дар отведет тебя к нашим сторонникам в Белваре, - сказала она. – Это твой пропуск в безопасное место.
- Ладно, - вздохнул Аррин. – Мне не впервой болтаться по дорогам в компании фальшивого младшего брата. Если так пойдет, у меня наберется большая дружная семья.
- Пошли, братец, - фыркнул рыжий Дар. – Посмотрим, умеешь ли ты быстро ходить на своих длинных ногах или только болтать длинным языком.
- Дар! – прикрикнула жрица.
- Знаю, знаю…
- Ничего, - широко улыбнулся Аррин, одной рукой подтягивая «братца» к себе за плечи, а второй растрепывая его волосы, несмотря на бурное сопротивление, - это у нас семейное…
Перед тем как они отправились в путь, жрица взяла Аррина за руки.
- Помни о нашем разговоре, - попросила она, глядя ему в глаза. – Если ты не будешь уверен в своем выборе, если начнешь сомневаться – просто вспомни.
- Хорошо, - вздохнул Аррин. – Обещаю.
Он до сих пор понятия не имел, как помочь отцу и остальным, а потому и сомневаться ему было пока не в чем. Одно было ясно: в лачуге в степи сделать вообще ничего не получится, а значит, Белвар снова ждал его – но уже другого.
На прощание жрица поцеловала его в лоб сухими, как бумага, губами – как печать поставила.
Поначалу Дар и в самом деле припустил чуть ли не бегом – испытывал. Но Аррин не зря прошел по Деокадии от болот до Альва. Он шагал быстро, но размеренно, берег дыхание, и вскоре слегка запыхавшийся Дар поравнялся с ним. На хитром загорелом лице читалось легкое разочарование.
- Пойдем вместе? – предложил Аррин, скрыв улыбку. – А то я тебя скоро только по рыжим волосам в траве и начну различать… шпень.
- Сам ты шпень, - надулся Дар, но больше не убегал вперед.
Вскоре Аррин убедился, что жрица не могла бы дать ему лучшего проводника. Сам он не имел представления, куда занес его дракон, и с равным успехом мог бы идти как к Белвару, так и прочь от него. Разве что по звездам он смог бы найти верный путь. Однако Дар решительно шел вперед, а когда сомневался, останавливался и, кажется, нюхал воздух. После чего с прежней уверенностью шагал дальше.
- Как ты это делаешь? – не вытерпел однажды Аррин.
Дар тут же важно задрал веснушчатый нос.
- Уметь надо! При должной подготовке… - он поглядел на Аррина, словно приценивался, - лет через двадцать сумеешь так же.
- Тебе и двадцати нет.
- А я очень умный.
Когда уже ночью впереди в темноте замерцала светлая лента тракта, сбегающая с холма, Дар остановился.
- Здесь можно встать. А завтра дойдем до города с паломниками. Видишь, вон их стоянка.
- Откуда ты знаешь, что это паломники? – Аррин пригляделся. И правда, неподалеку виднелись огни костров.
- Праздника нету, а для купеческого обоза телег не хватает. А больше в Белвар никто сейчас и не ходит, спасибо Морогу карающему…
После заката сильно похолодало, и на ночь Аррин и Дар устроились спина к спине. У Дара нашлось огниво, но вот запаса дров, конечно, у них с собой не было. Аррин с тоской подумал о временах, когда он мог вызвать огонь прямо из воздуха, где захочет, без всякого огнива. С наступлением темноты его стал бить озноб, родной брат того, который мучил его в темнице после казни. Пока Аррин шел, озноб еще можно было переносить, но на стоянке стало совсем плохо. Снова показалось, что в животе открылась зияющая рана, в которую пригоршнями сыпали ледяное крошево. Аррин прижал ладонь к солнечному сплетению, но теплее не стало.
- Что ты ерзаешь? – недовольно спросил Дар. Помолчал и спросил: - А ты правда родовой маг?
- Правда.
- Тогда понятно…
- Что понятно?
- Почему тебя выбрали. Мы думали, это будет кто-то из наших…
Аррин почувствовал спиной, как Дар неслышно вздохнул, и понял, что мальчишка сам втайне надеялся, что его выберут для великой цели. Аррин не стал говорить, что если бы ему дали корабль и возможность уплыть с Литой, он не против был бы с кем-нибудь поменяться.
- Будет и на вашей улице праздник.
- А как оно?
- Что? Убивать бога?
- Нет, летать на драконе.
- Жестко и зад отбить можно.
Дар обиженно засопел, потом задышал ровно – уснул. Аррин еще полежал без сна, поглядел в темное, укрытое облаками небо, но потом и сам задремал.
Утром они присоединились к паломникам. К своему удивлению Аррин не увидел среди них раненых солдат, желающих вернуться к службе. Шли матери, которые собирались просить благословения у Морога для своих детей на войне, шли «полуодаренные», которые хотели остаться при Храме, чтобы не оказаться в войске. Был даже один кузнец, лишенный даже намека на божественное благословение, который хотел просить Морога превратить его «в быка», чтобы уйти в армию вслед за своей невестой. Все знали, что это невозможно: если не родился «быком», то и не станешь, - но кузнец только хмурился, стискивал большие кулаки и не отставал.
В этой пестрой компании Аррин за день дошел до Белвара. Легенда о двух братьях не пригодилась: у ворот Дар шепнул, что они увидятся уже в городе, и его и след простыл.
В плаще Аррина было трудно узнать, да никому бы и в голову не пришло, что он может вернуться в столицу, но все-таки он не смог сдержать легкого трепета, когда проходил в ворота мимо лениво позевывающей стражи. «Добровольно соваться в логово дракона», - подумал Аррин, но тут же улыбнулся – с некоторых пор драконы перестали его пугать.
Не успел Аррин отойти от ворот подальше, как рядом снова оказалась рыжая макушка.
- Ты куда пропал? – спросил он.
- Незачем, чтобы нас стража вместе видела, - пожал плечами Дар. – Но ты не туда идешь.
Дар повел Аррина белварскими переулками, и вскоре оказалось, что «там» находится лавка пекаря.
- Тебе сладкого захотелось, братец? – поднял брови Аррин. – Так не время сейчас.
- Что я, маленький? Давай, не стой на пороге! Купишь кровавых хлебцев в храм!
Аррин зашел внутрь, Дар схватил его за рукав и потащил мимо широкого прилавка, на ходу кивнув стоящей за ним булочнице. Они свернули за следующую дверь, в жар от громадной печи, в запах специй и сдобы. Подмастерья пекаря скользнули взглядами по вошедшим и тотчас отвели глаза, как будто Аррин и Дар были заколдованы. Дар подскочил к деревянной крышке в полу, потянул с натугой за вделанное в нее кольцо и открыл спуск в подвал.
- Лезь!
- Зачем? – прищурился Аррин.
На миг ему представилось: он спускается в люк, а там его в десять рук хватают Мороговы братья. Но нелепость этой мысли сразу бросилась в глаза: зачем было кому-то его спасать, чтобы сразу же отдать жрецам? Слишком сложно, и поэтому глупо. Аррин вздохнул и нырнул в темный квадрат люка. Подвал был глубже, чем он подумал, он спустился не меньше, чем на двадцать ступенек. Потом обернулся – Дар лежал на краю и смотрел, как Аррин спускается, его огненно-рыжая голова четко виднелась в светлом проеме.
- Ты идешь или нет? – позвал Аррин.
Дар замотал головой.
- Мне нельзя. А ты иди направо, а потом не заблудишься…
И крышка захлопнулась. Аррин остался в темноте. От неожиданности он выругался, но тишина была ответом. Он осторожно свернул направо и наткнулся рукой на каменную стену. Он двинулся вдоль этой стены, и почти сразу почувствовал под пальцами дерево, а на лице – легкое дуновение воздуха. Аррин налег на доски плечом и едва не упал – дверь в стене распахнулась сразу же.
- Ну, братец, предупредить не мог! – охнул Аррин, выпрямился и попытался осмотреться, но вокруг все еще царила темнота. По привычке он вскинул руку, чтобы посветить вперед – живот дернуло холодом. Тогда он вытянул руки в стороны и нащупал каменные стены, холодные, но сухие.
Аррин осторожно двинулся вперед, внутренне готовый к тому, что зашел в какую-нибудь кладовку и впереди окажется новая стена. Но стены не было, темнота дышала в лицо. «Там не заблудишься», - вспомнил Аррин слова Дара и пошел вперед, ведя пальцами по стенам.
Заблудиться и в самом деле не получилось бы – ни разу под руками Аррина не оказалось пустоты, прохода в боковое ответвление этой каменной кишки. Мрак не рассеивался, и спустя какое-то время Аррину начало казаться, что он уже целый день идет подземным ходом, а конца пути все не было. Сначала он шел осторожно, не зная, что может попасться под ноги, потом успокоился и перешел на широкий ровный шаг. Попытался даже насвистывать – каменные стены породили неприятное эхо, и Аррин бросил эту затею.
Когда впереди забрезжил свет, Аррин даже сбился на бег. Но тут же он заставил себя идти медленнее и ступать бесшумно. Свет тонкими полосками пробивался сверху, обрисовывая ровный прямоугольник – должно быть, еще один люк. В пользу этой догадки говорила и свешивающаяся с потолка веревочная лестница, такая же, как те, которыми Аррин привык пользоваться на корабле.
Аррин был уверен, что лестница ждала именно его, но на всякий случай прошел еще немного вперед. Не успел он сделать и четырех шагов, как уперся в каменную кладку. Сомнений не оставалось. Ловко перебирая руками, Аррин поднялся наверх, к светлому прямоугольнику и толкнул крышку – та откинулась наружу без скрипа. Он ухватился за край проема, подтянулся и оказался в окружении трех высоких шкафов с какими-то пыльными бумагами, из-за чего в носу засвербело невыносимо.
- Апчхи!
- Будьте здоровы.
Аррин резко обернулся.
- Вы!..
В дверном проеме, ведущем в каморку, стоял советник Аламат.
- Прежде чем вы броситесь на меня, юноша, - сказал он, потому что Аррин поднял сжатые кулаки, - советую подумать, откуда взялся спасший вас дракон.
- Понравился я ему, - ответил сквозь зубы Аррин, не сводя с советника настороженных темных глаз. Неужели жрица имела в виду этого человека, когда говорила о союзниках?! Этого, приближенного слугу Морога, стоящего у самого престола! Смотревшего рядом с генералом и королевой, как Аррина казнили!
Аламат скупо улыбнулся.
- Идемте, - сказал он и повернулся к Аррину спиной, - только закройте за собой люк.
Аррин пожал плечами. Бежать обратно в подземный ход было как-то глупо, а если советник поймал бы его за шкирку – еще и унизительно. Аррин устал, и ему хотелось понять, что происходит. Поэтому он не стал прыгать в проем, а захлопнул крышку и пошел следом за хозяином дома.
За дверью в кладовку оказалась небольшая, просто обставленная комната. Больше всего места в ней снова занимали книжные шкафы, разве что переплеты и бумаги в них не были такими пыльными. На столе у окна были в беспорядке свалены какие-то свитки и стоял глобус звездного неба. А между столом и шкафом в глубоком кресле сидела Лита.
При виде Аррина она поднялась, и Аррин налетел, подхватил, закружил, так что все ее возможные возражения превратились в один громкий вздох, и она ухватилась за его плечи. Лита была все такая же легкая, стройная, на ней было какое-то незнакомое платье, но в остальном она была совершенно такая же, как раньше. И когда он поставил ее на пол, то посмотрела она на него все так же сердито.
- А что ты тут делаешь? – вдруг пришло ему в голову. Он думал, что Лита давным-давно на борту «Разящего» под защитой его отца.
- А ты? – вернула она ему вопрос и даже легко стукнула кулачком по плечу. – Ты же улетел, бешеный! Зачем тебя принесло обратно?!
- Возможно, я могу ответить, - раздалось за спиной Аррина.
Советник, про которого они как-то забыли, стоял у стены, скрестив руки на груди, и наблюдал за сценой воссоединения. Лита тут же напряглась и вывернулась из рук Аррина. Он с сожалением опустил руки и обернулся к Аламату.
- Вы обещали все объяснить, - требовательно сказал он.
- Обещал. Но не здесь, с вашего позволения. Я не люблю вести подобные разговоры стоя.
Аламат развернулся и вышел в коридор. Аррин взял Литу за руку и потянул следом, и она не стала вырываться.
Дом у советника был какой-то скучный. Чистый, просторный, но совсем безликий. В нем был порядок, но кроме порядка Аррин затруднился бы назвать хотя бы еще одно из его достоинств. Темные тканевые обои на стенах, ковры без узоров. Картины на стенах, которые можно было бы заменить на любые другие. Вазы вдоль стены должны были украсить помещение, но при этом выглядели так, словно их выставляли в коридор на чистку, а теперь должны были унести куда-нибудь еще. Желательно – в другие дома. Скука.
Разве что кабинет, куда Аррин и Лита пришли за хозяином дома, выглядел частью жилого дома, а не заключенной в четырех стенах пустотой. «Дракон всегда на пользу», - решил Аррин, глядя на громадную голову на стене.
Аламат предложил им сесть, сам опустился на стул за письменным столом и устремил на Аррина невыразительный взгляд.
- Почтенная Арзиэ рассказала вам о вашей, скажем так, миссии? – спросил он.
- Кто?.. А, понял. Да, советник, - Аррин не удержался и добавил: - Только, когда она говорила о союзниках, я не ожидал увидеть вас.
- Если бы этого ожидали даже вы, это означало бы, что все наше дело под угрозой, - приподнял верхнюю губу в улыбке Аламат. Аррину очень хотелось потребовать разъяснений этого пренебрежительного «даже вы».
- Но вы велели продолжать казнь! – вместо этого воскликнул он.
- Разумеется, велел, - приподнял бровь Аламат. – А вы бы хотели, чтобы я встал и начал аплодировать толпе? Потребовал вас отпустить? И все мы в едином порыве сражаемся со жрецами, солдатами и самим Морогом? В отличие от вас, юноша, я не обладаю самоубийственными наклонностями. Весь наш замысел с самого начала висит на волоске и не раскрыт исключительно потому, что другим трудно вообразить, что он принадлежит нам. Если бы для сохранения тайны было бы нужно пожертвовать вами – не сомневайтесь, я бы это сделал. Хоть и без удовольствия.
Аррин покраснел и стиснул зубы. «Хотя бы честно», - подумал он.
- Это все та же война, офицер, - уже мягче сказал советник. – На войне ради достижения цели жертвуют людьми. Хотя вы, кажется, предпочли в свое время ради спасения своего отряда пожертвовать собой. Поступок благородный, но для офицера недопустимый.
- Я не офицер, - сказал Аррин. Лита осторожно пожала его пальцы, словно предупреждала, но он уже владел собой. – Но вы обещали рассказать, что нужно сделать.
Аламат вздохнул.
- Если бы я мог пошагово расписать, как достичь задуманного, я бы уже встал и сделал это сам. Или отправил бы вас. Но у нас нет готового решения. Мы его ищем.
- То есть, вы тоже не знаете, как убить бога, - подытожил Аррин.
Аламат поморщился, но кивнул.
- Да.
Аррин прикусил губу. Тень опасности, нависшей над Гелленгау, стала гуще, приблизилась, показалась в углах кабинета, проступила сквозь ткань обоев. Каждая секунда могла стать гибельной для его отца – секунды мелькали одна за другой, а значит, отец умирал десятки, сотни раз, пока его сын сидел и тратил время на разговоры.
- Нужно же что-то делать! – вырвалось у Аррина.
- Вам, - раздельно сказал Аламат, - как раз ничего делать сейчас не нужно. Для всех вы улетели на драконе. В идеале – вообще умерли. Ваша задача – затаиться, пока не потребуются ваши способности. Или вы не только солдат, но и ученый, который преуспел в познании божественной природы?
Аррин проглотил насмешку, хотя на скулах у него выступил темный румянец. Если бы он не задавал сам себе вопроса о том, как убить бога!.. По всему выходило, что дело решалось не мечом, а умом. И перед ним сидел самый умный человек во всем Харрадоне и велел затаиться. Что ж, на войне тоже приходится выжидать иногда. Вот только трудно ждать, когда опасность висит над твоим родным домом…
- Тогда мне нужно оружие, - сказал Аррин. – Чтобы не терять форму.
Оружие ему на самом деле дали – Аламат достал где-то меч. Похожий на тот, который был у Аррина, но без опознавательных знаков – ни камня в гарде, ни узора на клинке. Аррин честно попытался его полюбить – не вышло. Все время поневоле сравнивал его с тем, который сломался под сапогом палача – и не в пользу советникова подарка. Однако это все же был меч, и Аррин упражнялся с ним каждый день, благо, места хватало. Тренировки были одним из немногих доступных ему занятий. В отведенную ему комнату заходил всегда один и тот же слуга с вытянутым и хмурым лицом, молчаливый, как статуя. Большинство вопросов он пропускал мимо ушей, а на самые простые отвечал односложно. Иногда забегала Лита, но редко, слишком редко… Книг в комнате не было, да Аррин и не просил. А когда он ничего не делал и оставался наедине со своими размышлениями, сосущая пустота в солнечном сплетении напоминала о себе, тишина дома давила на уши, и тени подбирались к нему. Бездействие и ожидание становились нестерпимы – и Аррин снова вскакивал, брал меч и начинал занятие заново.
Три недели подряд.
Шаг… шаг… разворот с ударом наискось… Потом тычок назад – и тут же надо выдернуть клинок из тела воображаемого врага под воображаемые же хруст и чавканье. В учении толком не представляешь ни того, ни другого, а с опытом оно как-то само приходит. Стряхнуть призрак крови с лезвия – и заново, шаг, шаг, падение на колено…
Иногда Аррин представлял перед собой жрецов, но было слишком брезгливо убивать безоружных, даже таких и даже в фантазиях. Пару раз пытался представить Морога – глупость какая-то получилась, вспомнить смешно.
Меч свистнул над головой, описал дугу, и Аррин загнал его в ножны. Отвесил церемониальный поклон – пусть у него не было сейчас другого учителя, кроме себя, - развернулся и увидел Литу.
Лита стояла в дверях, опершись локтем о косяк. Поверх уже виденного Аррином зеленого платья был наброшен черный балахон, заляпанный не то клеем, не то смолой, не то вовсе какой-то странной слизью, на руках – перчатки с раструбами до локтя. Аррин поспешил обнять ее – и тут же выпачкался в этой странной гадости.
Когда Аррин узнал, что Лита работает на Аламата, он воскликнул: «Почему?!» Лита задрала тогда подбородок и воинственно спросила: а почему бы и нет? Аррин не нашел тогда ни одной причины, кроме «мне это не нравится», и вынужден был отступить.
- А нечего руки тянуть, куда не следует, - заметила Лита, пока Аррин с ругательствами отряхивал пальцы.
Теперь она каждый день старалась говорить по-харратски как можно больше. А фраза «убери руки!» у нее получалась не хуже, чем у любой белварской девушки. Удивляться этому не приходилось – рядом с Аррином эти слова можно было отточить филигранно.
- Что это за пакость? – проворчал Аррин и вытер пальцы о штаны.
- Вязкожидкая смола.
- И правда, как я не догадался. Вязкое, жидкое и липучее, что еще это могло быть…
Лита глядела, как он оттирает ладонь и пальцы, придирчиво осматривает руку, прежде чем поправить меч на поясе – а то вдруг рукоять запачкается! Он не любил этот меч, но все равно относился к оружию с непонятным Лите трепетом. И проводил с ним почти все время – Лита не раз и не два заставляла его за тренировкой, но никогда не прерывала. Предпочитала смотреть у стены или из-за двери, как он крошит на куски воображаемых врагов. Это было быстро, немного страшно и очень красиво. И ведь Лита всегда предпочитала тонкое искусство, посох против грубой силы, а лучше – яд в тарелку накануне сражения. Быстро, надежно и недорого. Но все-таки что-то отзывалось в ней на эти прыжки и развороты с мечом, и она никогда не решалась окликнуть Аррина, пока он не заканчивал упражняться.
Да и лучше было, чтобы харрат изматывал себя тренировками и потом спал без задних ног, чем если бы окончательно заскучал и начал рваться на свободу. Ему решительно невозможно было показаться кому-нибудь на глаза. Именно Лита, а не Аламат взяла с него обещание не искать ее по всему дому.
- Нельзя, чтобы тебя увидел кто-нибудь посторонний, – втолковывала ему Лита. – Даже непосвященные слуги.
- Ты просишь? – спросил Аррин.
- Да! Прошу.
- Даю слово.
Держа обещание, Аррин не покидал своей комнаты, но все равно, каждый раз, поднимаясь по лестнице в заброшенном крыле дома (когда-то здесь были лаборатории, объяснил однажды Аламат), она опасалась не найти беспокойного харрата на месте. Он напоминал Лита огненный шар, заключенный в стекло. Тряхни сильнее – взорвется. Оставь в покое – со временем потухнет…
Лита стянула длинные перчатки, сбросила их на пол и села. Аррин сел рядом на пол, оперся спиной о табурет и опустил голову ей на колени, прикрыл глаза. Лита провела рукой по его волосам, стерла с влажного лба капли пота, отвела за ухо выбившуюся из косы прядь. Аррин поймал ее руку и прижал к своей щеке, жесткой от щетины – этим утром он не брился.
- Скоро вы закончите? – спросил он. – Долго еще ждать?
Лита промолчала, невольно напряглась – наверное, он это почувствовал. Если бы Аррин не спросил, она бы ни за что не заговорила об этом сама. Чем дольше она работала с Аламатом, тем больше она восхищалась его умом и при этом не могла не кривиться при одной мысли о той чудовищной лжи, которая, как ей казалось, оплела Харрадон. Ее гостеприимный хозяин вместе с несколькими другими ткал эту ложь, а теперь, когда она грозила ему самому, решил сменить ее на другую, более удобную. В этой лжи харраты рождались, жили и умирали, за ней они шли, в нее веровали – все, даже лучшие, в том числе этот молодой безумец, который лежал головой на ее коленях…
- Когда вы решите, как победить Морога? – снова спросил он.
Лита сдвинула брови, еще раз жестоко прикусила губу и решилась:
- Нет никакого Морога.
Аррин засмеялся, должно быть, решил, что она пошутила.
- Как это – нет?!
- Вот так. Боги, которые говорят с людьми, бывают только в сказках. Не знаю, как ты, а я точно не в сказке живу.
Она не вырывала руку, и Аррин прижал ее к своему виску.
- Ничего вы не знаете в своей дикой Деокадии, - усмехнулся он. – У нас тут бог и является, и разговаривает… и казнит.
- Не бог, - Лита покачала головой, кончиками пальцев она касалась щеки Аррина. Он был таким уверенным в своей правоте, что хотелось щелкнуть его по лбу, дернуть за ухо, сказать в это ухо: как же ты не понимаешь?! Вас же водят за нос, воинственных дураков, нет никакого Морога, есть умные, очень умные люди… - Это выдумка.
- Я его чувствовал, - Аррин повернул голову и поцеловал Литу в ладонь. – Он настоящий, понимаешь? И он безумен.
Лита раздраженно тряхнула головой, на миг волосы поднялись светлым облаком.
- В Альве я найду тебе десяток магов, которые умеют вытягивать чужие силы. И ни в одном нет ни капли божественного! Ваши жрецы просто преуспели в этом деле больше других.
- Я не сдался бы какому-то магу, - пожал плечами Аррин. – Меня не так просто взять.
- О, так в этом все дело? Проиграть богу не стыдно, не то что какому-то человечишке в красных тряпках? Так вас и держат, богу и подчиняться не стыдно, и умереть за него почетно, а наверху будут бить в ладоши и смеяться…
- Морог есть, - твердо сказал Аррин.
- Как угодно, - скривилась Лита и вырвала руку. Эта вера взращивалась в нем с детства, глупо было надеяться на то, что она развалится от пары ее слов. Аррин отличался от Аламата еще и тем, что с ним бесполезно было спорить. Либо он соглашался сразу, либо не соглашался вообще – и тогда сдвинуть его с места было не легче, чем каменный валун. – Аламат готовит вооруженный переворот, был Морог – будет Шморог, который по совпадению отметит милостью его и его сторонников.
- И зачем же ты тогда работаешь на него? – поднял брови Аррин. – Если не веришь.
- Ты говоришь так, будто у меня есть богатый выбор, - дернула плечами Лита. – Да если мы покинем этот дом, мы пропали. Тебя сейчас по всей стране ищут! Здесь ты хотя бы в безопасности.
Аррин рывком поднялся, так что рубашка хлопнула парусом, прошелся по комнате. Его сапоги оставляли на ковре продолговатые следы, а потом примятый ворс поднимался, как будто ничего и не было.
- Уже не знаю, не лучше ли было свалиться с дракона где-нибудь по дороге, чем гнить тут от скуки. Зато в безопасности, о да…
- Прекрати, - Лита тоже встала и скрестила руки на груди, - ты ведешь себя, как ребенок. Ой, игрушки отобрали и заставляют есть суп. Если бы не Аламат, никакого дракона не было бы. Он рискует, пока держит тебя здесь, а ты… ты даже признать этого не хочешь.
- Я смотрю, вы неплохо сработались, - сквозь зубы сказал Аррин и резко развернулся к Лите, коса шлепнула его между лопатками. – Аламат то, Аламат се… Хочешь сказать, ты здесь только ради безопасности?
Лита слегка порозовела, но не отвела глаз.
- Да, он делает интересные вещи. И с ним интересно разговаривать…
Это было правдой. Если откинуть раздражающую манеру Аламата говорить о Мороге так, словно он в него верил на самом деле, то Лита готова была благодарить судьбу за возможность работать рядом с ним. Он был не просто умен. Его разум напоминал отточенный нож, который кромсал знания о мире так, как хотелось его хозяину. Его мысль иногда, казалось, металась между совершенно разными предметами, пока не обнаруживалось, что все эти предметы связаны в единую, сложную, красивую систему, которую он разглядел среди хаоса разрозненных сведений. Такому человеку под силу было создать бога для целой страны. Или хотя бы поддерживать веру, взращенную до него. А теперь он искал пути разрушить свое творение.
- А со мной, нет, значит?
- А тебе стоило бы научиться хотя бы слушать других! Что за припадки?!
- Если он попытается тебя увести, - процедил Аррин, - я его убью. И никакие драконы не помогут. В смоле утоплю. Вязкожидкой.
- Что?.. – Лита растерянно моргнула, но не успела опомниться, как оказалась в руках Аррина, которые крепостью напоминали дубовые брусья. Он был горячий, так что это чувствовалось даже через одежду, и мелко дрожал от ярости и ревности. Лита не сразу поняла, что он говорил серьезно. Он собирался спорить с Аламатом из-за нее. Рыцарь драный.
- Даже слышать такого не хочу, - сказала Лита и опустила руки на широкие плечи. – Дурак геройский… Харрат бешеный.
Она посмотрела в злое загорелое лицо Аррина и добавила:
- Тебе врагов мало? И так поставил на уши полстраны… Отсидись, пока пена не осядет. Слышишь?
- Слышу, - вздохнул Аррин и крепче прижал ее к себе. – Видишь ведь, сижу тут, ем кашку и веду себя хорошо. Аламат может быть спокоен. Между прочим, если бы не было Морога, зачем бы я ему сдался? Так что ты ошиблась. Морог есть, и Аламат об этом отлично знает.
Тело Литы одеревенело в его руках. Он посмотрел на нее сверху вниз, успокоенный сознанием собственной правоты, улыбнулся, но не получил ответной улыбки. Лита не могла и не хотела врать ему. Из оговорок Аламата, из собственных размышлений она получила единственно возможный вывод, который не понравился бы Аррину, но который немного успокаивал Литу, потому что он уводил Аррина прочь от этой проклятой войны. Разве не этого она хотела? Вытащить Аррина из опасности? И вот, впереди замаячила тихая гавань…
- Ты ему не нужен.
Следующие полчаса запомнились Аррину какими-то обрывками, ошметками. Кажется, он ходил по комнате, как хищник по клетке, и как хвост зверя метет по решетке, так его коса на поворотах чиркала по стене. Лита что-то говорила ему о безопасности, о защите, о необходимости переждать – он кивал, с трудом понимая слова. Наконец, она взяла его за щеки, посмотрела в глаза, покачала головой и вышла, забыв на полу перчатки. Должно быть, пошла к Аламату.
Почему-то Аррину даже в голову не пришло усомниться в правоте ее слов. Они прозвучали, как эхо его собственных мыслей, которые он старательно гнал от себя. «Как страус – головой в песок», - думал он, пиная ковер. Пока он сидел здесь и тешил себя мыслями о том, как выйдет сражаться, Аламат даже ни разу не снизошел до разговора с ним. Никто и не собирался объяснять ничего глупому маринеру. Посадили зверя в загончик, кормить стали… игрушку вон дали стальную, иногда за ухом чешут – и довольно с него. Он свое дело сделал – покрасовался на эшафоте. А теперь должен быть благодарен за то, что жив остался. Пока отец отвлекает на себя внимание жрецов, пока Лита целыми днями возится со всеми этими смолами и кристаллами, пропади они пропадом.
Аррин потер горящие от стыда и гнева щеки, сел на кровать, уткнулся лбом в ладони. «Отсидись, - вспомнил слова Литы. – Тебя с таким трудом удалось вытащить! Хочешь все разом перечеркнуть?!» Слова, которые только что казались бессвязным шумом, теперь всплывали в памяти и обретали смысл. Кругом опасность. Его, Аррина, в последнюю минуту выдернули из жреческих лап. Отец, Лита, огнепоклонники – все рисковали, чтобы сохранить ему жизнь. И теперь он должен смирно сидеть в новой своей тюрьме, иначе ответит черной неблагодарностью…
Когда Аррину исполнилось четыре года, из столицы прислали подарок от Байхрата – дивный меч из красного и синего стекла, шедевр белварских стеклодувов. Теперь Аррин понимал, что подарок предназначался в первую очередь его отцу, служил очередным подтверждением дружеских отношений между столицей и маринерами. Но тогда, в четыре года, он знал только, что добрый дядя генерал прислал ему меч, а мама и отец не отдают подарок. И, оставшись один в комнате, он залез на стул, отворил шкаф, где хранился меч и вытащил его. Он выбежал с подарком во двор, засмотрелся, как солнце играет в стекле, споткнулся, упал и расквасил нос. А его чудесный меч разбился о камень – только осколки брызнули.
Влетело ему тогда – и за то, что забрался в шкаф, который ему настрого запретили открывать, и за разбитый меч, и отдельно за нос расквашенный. Крепко ему тогда досталось…
Сейчас собственная жизнь казалась ему тем самым стеклянным мечом. Ценная вещь, которую надо хранить подальше в шкафу, лучше всего в тряпке, а то и в вате, чтобы не поцарапать. Изредка осторожные руки достанут, снимут тряпку, чтобы другие восхитились переливами на стекле и убедились – вот он, залог дружбы, никуда не делся, в целости и сохранности. И снова в вату, в надежную темноту шкафа, спать до нового визита…
А что обладателю хрупкой ценности от такого обращения с ней взвыть хочется – так кого это волнует? Не давать же мальчишке такую важную вещь в руки! Пусть издалека посмотрит. А то ахнет ее о камни – только радуга в осколках запляшет. Ну, покричит мальчишка, ногами затопает – переживет. Большие дяди большие дела делают, им не до детских капризов.
В детстве после взбучки его утешил Эррин, который четырехлетнему Аррину казался совсем взрослым. Эри стянул один из осколков со двора, прикрутил к своему деревянному мечу и отдал брату. И счастливый Аррин еще несколько лет бегал с этим мечом, который сверкал теперь не хуже стеклянного, но имел перед ним одно неоспоримое преимущество – им можно было драться.
Теперь Эррина не было рядом, чтобы утешить младшего брата. Эри бежал, бежал в леса, предал своих… Почему? Уж не извелся ли он так же, как Аррин, от собственного бессилия, от невозможности что-то изменить, не дошел ли до той точки, за которой невозможно терпеть, и ринулся прочь наугад, без оглядки, без надежды на возвращение?! Или в самом деле холодно рассудил, что в чащах Альдалира получит больше выгоды, и сделал выбор расчетливо?.. Нужно было очень хорошо рассчитывать, чтобы уйти от гнева Морога…
Потому что Морог существовал, в этом Лита ошиблась, и советник, конечно, об этом знал. Аррин вспомнил темноту в прорезях палаческого капюшона, внутренности сковало льдом. Тогда на помосте двое выдирали из него душу – бог и его жрец (или жрец и его бог?!), и никаких других доказательств Аррину не нужно было. Лите простительна ее ошибка – она просто не переживала чувства, когда души касается Морог. И лучше бы ей не столкнуться с ним никогда.
Значит – отсиживаться за спинами? За отцовской, за спиной советника – он-то стекло бы из рук не упустил! – даже за Литиной. Да и чем он может им помочь, оставшийся без силы бывший офицер, годный только на то, чтобы мечом махать?!
Морогу в зубы дать?!
Пусть сражаются старики и женщины, а он, офицер Аррин, будет тихо и мирно сидеть в своей комнате, а когда все закончится, его, может, выпустят…
Аррин поднялся на ноги и подошел к окну. Ветер гонял листья в чаше фонтана, дождевая вода осыпалась с веток.
«Если ты будешь сомневаться в своем выборе, просто вспомни наш разговор», - пришли ему на ум прощальные слова старшей огнепоклонницы.
Окно не открывалось, поэтому Аррин ударил по стеклу рукоятью меча, осколки осыпались вниз. Несколькими ударами он расширил дыру и прыгнул вниз, в аккуратно подстриженные кусты. Ветки затрещали, обдали его сырым листвяным запахом. Аррин выбрался из зарослей и поспешил на поиски выхода. Нужно было торопиться, пока его отсутствие не обнаружили. Конечно, у входа должен был дежурить привратник. Но плох тот маринер, который не может справиться с противником один на один без всякой магии.
За его спиной осколки стекла и капли воды радужно переливались на выглянувшем из-за туч солнце.
@темы: Убей в себе бога
суббота, 07 марта 2015
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Последние главы УВСБ дописаны. Время вычитки, правки и, конечно, выкладки.
С этой недели мы и продолжим.
До сих пор не до конца верю, что мы это сделали.
А мы да.
Всем харратов!В школе войны все было хорошо, а потом приняли Аррина.
С этой недели мы и продолжим.
До сих пор не до конца верю, что мы это сделали.
А мы да.
Всем харратов!
@темы: Убей в себе бога
воскресенье, 21 декабря 2014
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Прослушать или скачать Алексей Рыбников «Тема полета» бесплатно на Простоплеер
- Сюда, генерал, в спальню, прошу вас, в спальню!- Сюда, генерал, в спальню, прошу вас, в спальню!
К счастью, хозяйка дома не утратила способности соображать после всех потрясающих событий. Хозяин встал у балконной двери и только и мог повторять: «Но как же… откуда… фасад… три тысячи на отделку…» Его жена осталась здравомыслящим человеком и указала Байхрату, куда отнести бесчувственную Фаризе.
- Пошлите за королевским лекарем. И принесите соли и отвар красной коры, - велел Байхрат, и хозяйка поспешила отдать распоряжения слугам.
Кровать в супружеской спальне была украшена балдахином, который был опущен. Байхрат попытался отодвинуть его локтем, не преуспел и готов был уже сорвать глупую тряпку, когда худая рука Аламата подцепила тяжелую занавесь и отвела в сторону.
- Благодарю, - буркнул Байхрат и опустил свою королеву на затканное золотыми цветами и птицами покрывало.
Фаризе была белее мрамора, тяжелые веки были опущены, полные губы приоткрылись. Из волос у нее вывалилось несколько шпилек, и густые черные пряди вывалились из сложной прически на плечи и грудь. Она казалась больной и беззащитной, и Байхрат обернулся к двери: где там люди с душистой солью и отваром?!
Вместо этого он увидел Соймаха – зрелище столь же неприятное, как и бесполезное, хотя и слегка смешное. Верховный жрец едва успел скрыться от драконьего пламени за щитом Байхрата, и ему слегка опалило брови и волосы. Щеки пламенели – не то от гнева, не то от ожога. Глаза тоже горели, но здесь ожоги были точно ни при чем.
Соймах неловко проковылял на середину комнаты – ноги-то он когда успел повредить? или от страха отнялись? – и возопил:
- Это все ваши штучки, Аламат!
Для верности он еще и ткнул пальцем в сторону советника, хотя никакого другого Аламата в комнате не было.
- Объяснитесь, - холодно отозвался обвиняемый.
- Нет уж, теперь вам надо объясняться! О, змей лукавый и пригретый на груди! Что ты устроил?!
Почему-то в порыве чувств Соймах сбивался с «вы» на «ты» и переходил на высокий штиль. Он сделал еще несколько шагов, теперь палец с опаловым перстнем качался у самого носа Аламата.
- Только ты, ученый изверг, мог напустить на нас это чудище!
- Что я слышу, - Аламат поморщился и отвел от своего лица пухлую руку верховного, - мои способности, наконец, признаны Храмом. Жаль, что незаслуженно.
- Ты, ты, ты!..
- Остыньте, вы сами не понимаете, что говорите.
- О, я все понимаю, - Соймах перевел дух и заговорил спокойнее, хотя в голосе его все еще мелькали визгливые истерические нотки. – Видит Морог, вы решили опозорить и извести самого преданного его слугу!
- Не слишком ли затратно вышло бы?
- Кому знать, сколько денег нужно потратить на такую зверюгу, как не тебе! Ты и напустил ее на меня и на Ее Величество, чтобы избавиться от тех, кто мешает тебе забрать всю власть в свои руки! Если бы не генерал…
- Я отказываюсь слушать этот бред. Я вместе с генералом держал щит над Ее Величеством. Покорно прошу прощения, что счел ее жизнь важнее безопасности верховного жреца.
- Изменник!
- Прекратите! – гаркнул Байхрат, которому надоело слушать их перепалку. – Здесь королева!
- Спасибо, что вспомнил, Байхрат.
Все трое разом обернулись к кровати. Фаризе приподнялась на локтях и осматривала своих приближенных, слегка прищурившись.
Байхрат почему-то думал, что в нее непременно должен был вселиться Морог. Теперь, когда его правосудию был брошен такой вызов, бог должен был рвать и метать. Байхрат даже не удивился бы, если бы Морог заговорил прямо на балконе, когда на их головы обрушилась огненная лавина. Это было бы хуже всего – и не случилось. Обошлось. Однако и теперь бог не спешил изъявлять свой гнев…
Первым, как ни странно, опомнился Соймах – и бухнулся на колени перед кроватью, от усердия едва не ударившись лбом о ее деревянный бок.
- Великое счастье, что вы живы, Ваше Величество. Припадаю к вашим ногам с просьбой. Велите покарать человека, который осмелился совершить такое дерзкое покушение на вас, нарушить волю Морога, освободить изменника и предателя и едва не убить самого преданного вашего слугу!
- Что ты на это скажешь, Аламат? – спросила королева. Говорила она медленно, делая небольшую паузу после каждого слова.
Байхрат снова оглянулся на дверь – провалились там все, что ли?!
- Я полностью согласен с верховным жрецом, Ваше Величество, - коротко поклонился Аламат, и Байхрат едва не поперхнулся. – Добавлю только, что перед этим злодея нужно отыскать, потому что я, например, сейчас не имею ни малейшего понятия, кто он и где находится.
- Ты прекрасно знаешь, кто он и где находится! – повысил голос Соймах. – Только один человек во всем королевстве мог совершить такую подлость, и этот человек осмеливается называться советником королевы.
- Доказательства! – вспыхнули глаза Аламата. – Вы со своими жрецами, Соймах, слишком привыкли бросать людей в казематы по одному подозрению. Но со мной вам это сделать не удастся. Доказательства, иначе, видит Морог, я спущу вас с лестницы за клевету!
- Доказательства? – прищурился Соймах. – Ловко. Однако все знают, что вы пропадали в своем доме на окраине почти сутками. Не оттуда ли вылетел этот ужасный зверь?
- Чушь, - не повел бровью Аламат. – Все, как вы говорите, знают, что я создавал там новое оружие для армии Морога.
- Для армии Морога? – скривился Соймах. – А кто может знать это наверняка, если вашей работы никто не видит? Если вы отказались пустить к себе даже преданного слугу Морога, скромного жреца, который всей душой желал вам помочь? Наводит на подозрения…
- Наводит на подозрения? – на щеках и даже на лбу у Аламата проступили неровные красные пятна. – Меня уже многое и давно наводит на подозрения! Или я должен был доверять всем и каждому, после того как мой план проникновения в Альдалир сорвал предатель?! Или после того как мою помощницу зверски убили прямо у ворот моей лаборатории?! Может, мне стоило устраивать приемы и танцевать прямо посреди зала для испытаний?! С разъяснениями для всех желающих, что здесь происходит?!!
- Почтенный брат Халлат…
- Хоть отец, дед и внук! После провала в Альдалире глупо было разбрасываться доверием! Может, у меня есть свои подозрения, вот только я не кричу о них на каждом углу, не имея доказательств!
- Довольно, - поморщилась Фаризе.
Байхрат с легким интересом смотрел на Аламата и не мог припомнить, когда в последний раз видел его вышедшим из себя. В самом ли деле он так разозлился или это было частью его игры? В таком случае советник мог бы в свободное время давать представления, обнаружив немалые способности. Пятнистый румянец так и полыхал, левый глаз дергался и косил, советник задыхался, брызгал слюной и выглядел опасным безумцем. Соймах же, напротив, успокоился и, сложив руки на животе, пристально наблюдал за соперником и даже не пытался вставить слово. «Перегибает», - подумал Байхрат об Аламате.
Услышав королевское слово, Аламат повернулся к Фаризе.
- Ваше Величество, - сказал он уже спокойнее, хотя его голос так и норовил сорваться на позорный фальцет, - я прошу вас посетить дом, где я работаю со своими людьми. Я докажу, что все это время я трудился только на благо Харрадона. Я прошу вас увидеть мою работу своими глазами.
- Моя королева, вы еще слишком слабы, - поспешно вмешался Байхрат.
После слов Аламата у него волосы на голове зашевелились. Впору было решить, что советник в самом деле повредился умом и решил покончить жизнь самоубийством. Ведь он сам прекрасно знал, что если Соймах найдет хоть одно доказательство того, что дракон – дело рук его соперника…
- У меня королеве не будет грозить никакая опасность, - отрезал Аламат и бросил на Байхрата сердитый взгляд.
- Неужели ты решился пригласить меня в свою твердыню, Аламат? – усмехнулась Фаризе. – А я уже и не надеялась. Что ж, таким случаем не стоит пренебрегать. Мы едем. Байхрат, дай мне руку.
Дверь распахнулась – слуги принесли, наконец, отвар красной коры.
***
В святая святых Аламата Байхрат был впервые, хотя его жена накануне провела там немало времени вместе с Литой. Горвина и Байхрата гостеприимный хозяин не позвал, хотя они и настаивали.
- Чем меньше вас будут видеть в моих владениях, тем лучше, - отрезал советник.
- Ни за что не поверю, что у вас нет полудюжины тайных входов в дом, - не выдержал Байхрат, но тщетно.
- Сейчас не время плутать по тайным ходам, генерал, - отмахнулся Аламат. – Между прочим, сегодня танцевальный вечер у главного церемониймейстера. Окажите ему любезность – бедняга умрет от счастья, а вас запомнят вдали от моего дома накануне тревожных событий.
- Я мог бы помочь, - возразил Байхрат, уязвленный тем, что его бесцеремонно отодвигают в сторону, как бесполезную вещь.
- Нет, - вздохнул Аламат. – Вы же не собираетесь использовать силу Морога, чтобы победить его же?! С тем же успехом вы можете поливать песок.
- Я не хочу, чтобы моя жена…
- Ступай, Байхрат, - вмешалась Зиэ и взяла мужа за руку. – Со мной все будет в порядке.
- Теряем время, - заметил Аламат.
В итоге Байхрат сдался и пошел надевать «выходной» мундир – единственную признаваемую им одежду для светских развлечений. Дом они покинули вместе с Горвином – маринера тоже не пригласили, его чудесные способности сейчас были ни к чему. Друзья мрачно переглянулись. Обоим тяжело было отойти в сторону и предоставить действовать женщинам и Аламату. Горвину было немного проще развеяться – по плану он шел надираться в таверну, стучать там кулаком по столу и обещать вытащить сына любой ценой. После чего с шумом и руганью отбывал в Хег-Медель на «Разящий».
- Только не переусердствуйте, - сказал Аламат. – Еще не хватало, чтобы Мороговы братья вас схватили за богохульство. Да и проблемы со стражей сейчас были бы совсем некстати.
Презрительный взгляд был ему ответом. Байхрат усмехнулся: еще не родился сухопутный житель, который мог бы учить маринера пить и буянить. Так что Горвин мог отвести душу в кабаке, а вот генерал промучился весь вечер, раскланиваясь с сиятельными пустоцветами и размышляя, что же делает Зиэ.
И теперь, когда его с почетом провели через главный вход в Аламатово святилище, Байхрат, помимо тревоги, испытывал здоровое любопытство.
Генерал слишком хорошо знал, чем Морог может одарить, а чем нет, чтобы верить в народные сказки о чудесах в доме советника. Поэтому он не ждал, что за дверью его будут ждать огненные реки, самоцветные берега и ряды клеток с врагами королевства, у которых зашиты рты, снята полосами кожа и руки пересажены на задницу. Вспомнив байку об этих руках, которую серьезно рассказывал один из придворных, Байхрат едва не рассмеялся.
Вместо огненных рек и стонущих пленников внутри ждал совершенный хаос. Во всяком случае, так показалось генералу, который привык, что к его прибытию везде наведена чистота и блеск, люди накормлены, одеты в чистое и построены ровными рядами на подметенном плацу. Здесь же явно не привыкли к визитам высоких гостей. При виде королевы, которая опиралась на руку Байхрата, и верховного жреца люди поспешно поднимались из-за столов, неловко кланялись, кто-то пытался заслонить спиной недоеденный обед, а его товарищ прикрывал тарелки и ложки платком, очень стараясь быть незаметным. С потолка спускалось нечто, генералу напомнившее чучело совы. В дверном проеме видно было, как в соседнем зале что-то вращается и меняет цвет, четверо в робах с капюшонами и в перчатках до локтей метались между этим непонятным сооружением и королевой, как будто не могли решить, что важнее.
- Продолжать работу! – разрешил их сомнения Аламат. И легко поклонился Фаризе. – Прошу меня простить, Ваше Величество, но мои люди не должны отвлекаться, иначе мы погубим несколько месяцев работы.
- Я понимаю, Аламат, - милостиво сказала королева. - Пусть они продолжают.
Аламат повел королеву по залам. Байхрат сначала с любопытством глядел по сторонам, но довольно скоро ему приелось это зрелище. Там что-то сверкает и шипит, тут что-то блестит и пузырится, люди в робах и перчатках снуют между столами, иногда переговариваются на каком-то птичьем языке, отдаленно похожем на харратский. Интересно смотреть первую минуту, а потом становится скучно. Да еще и Фаризе все-таки стало хуже – она сильнее вцепилась в локоть Байхрата и замедлила шаг, хотя со стороны слабость королевы мог бы заметить только очень близко знающий ее человек. За королевой и ее приближенными тянулась свита – только и слышалось «ох!» и «прелесть!» от придворных дам и «пожалуйста, не руками!» - со стороны аламатовых помощников.
Байхрату уже стало казаться, что Аламат как-то исказил пространство дома и сделал в нем вдвое больше комнат, чем там помещалось обычным способом, когда Соймах заметил:
- Все это очень интересно, советник. Ваши люди, очевидно, очень хорошо обучены. Настолько, что непонятно, зачем же вам пропадать тут все время, если они так прекрасно справляются сами.
- Я должен был встать к столу и начать опыт, чтобы удовлетворить ваше любопытство? – поднял брови Аламат. Он выглядел бледнее обычного, волосы на висках потемнели от пота. Впрочем, виной тому мог быть жар в тиглях. – Или, может, взять иголку и шить мантию? Что-то я не замечал, Соймах, чтобы вы занимали место младшего певчего в хоре. Я здесь не для того, чтобы смешивать порошки и выводить заклинания, так же как генерал в армии не для того, чтобы идти за войском с барабаном.
- Интересное сравнение с армией, занятное, - произнес верховный под нос, но так, чтобы его было слышно всем.
- В любом случае, - продолжил Аламат, проигнорировав эти слова, - я показал вам эти залы для того, чтобы Ее Величество убедилась сама, что я не прячу в углах драконов.
- Здесь – да, - Соймах настолько осмелел, что решался высказываться раньше Фаризе. – Но что вы прячете в тени, советник? Той самой, мимо которой вы нас провели?
Аламат побледнел еще сильнее, капля пота скатилась по его виску. Байхрат напрягся. «Попались, - подумал он. – Глупо было надеяться, что этот гад что-то упустит».
Как всегда в минуту опасности, разум Байхрата работал быстро и четко. От Соймаха надо было избавляться. Жаль, что этого нельзя было сделать прямо здесь – если даже люди Аламата были преданы своему господину, как воины древности, по залам порхала свита королевы. Значит, следовало уединиться…
- Что же ты молчишь, Аламат? – спросила королева. – Что это за тень, о которой говорит Соймах?
На Аламата было жалко смотреть. Край его рта мелко подрагивал, лоб собрался морщинами, на нем выступили розовые пятна.
- Это всего лишь мой кабинет, Ваше Величество, - выдавил он. – Я прихожу туда, если мне нужно поработать в одиночестве.
- Так покажи его нам. Ты ведь пригласил нас, чтобы мы посмотрели на твою работу, верно?
- Сейчас там нет ничего интересного, моя королева. Ничего завершенного…
- Потому что нечто завершенное оттуда сегодня устроило пожар на площади? – прищурился Соймах.
- Вовсе нет!
- Довольно, - махнула рукой королева. – Я желаю видеть, где ты работаешь, Аламат. Считай это приказом.
- Как будет угодно моей королеве, - поклонился Аламат. Соймах сверлил его глазами, а Байхрат смотрел на жреца и думал, куда бы ловчее ударить его, чтобы смерть не выглядела насильственной. – Но я прошу, чтобы ваша свита осталась здесь. К своей собственной работе я не пускаю сейчас даже доверенных лиц.
Байхрат попытался встретиться глазами с советником, но ответного взгляда не понял. Если Аламат решил убрать Соймаха таким незамысловатым образом… Грубо, конечно, но трудные времена требуют решительных действий. Конечно, смерть верховного жреца вызовет пересуды, но ничего, люди проглотят это. Главное, чтобы не вмешалась Фаризе… И Морог. Байхрат не был готов убивать бога голыми руками где-то в подвалах у Аламата. С тем же успехом можно было тыкать мечом в облака или душить ручей.
Королева объявила придворным ждать ее, чем обескуражила людей Аламата, которым предстояло обуздывать порывы этой пестрой толпы. Впрочем, ученые не были слишком строги, когда какая-нибудь юная прелестница указывала пальчиком на сосуд с переливающимся перламутром раствором или разноцветным порошком и спрашивала: ой, а что это?
Советник отправился, лавируя между столами, стойками и странными приспособлениями обратно к выходу, как показалось Байхрату. Они снова пришли в центральный зал, и Аламат повел рукой в сторону дальней стены. Точнее, того черного пятна, которое заменяло там стену. Байхрат потянул носом воздух – впервые он почувствовал то, что привык называть настоящей магией, которая не имела никакого отношения к аламатовым порошкам и склянкам. Опыты Аламата показались ему… несерьезными. От темноты в конце зала веяло серьезным волшебством. Смертельно серьезным.
Аламат пошел по начищенному полу к дальней стене, пока его тень не коснулась чернильного мрака. Байхрат вдруг подумал, что темнота может откусить у советника кусок тени, и потом ему придется отращивать новую. Аламат обернулся, гости видели теперь его лицо через большую круглую линзу, которая зачем-то стояла в зале. Вид был демонический.
- Прошу сюда, - позвал Аламат.
Королева шагнула вперед, а вместе с ней и Байхрат, который все еще поддерживал ее под руку. Соймах двинулся следом, но на его розовом лице Байхрат заметил отблеск недовольства.
Это недовольство проявилось, когда они поравнялись с Аламатом. Советник почти задевал плечом стену черноты позади. Мрак не клубился, не колыхался, больше он напоминал гладкое непрозрачное стекло, но Байхрат не сомневался – сквозь эту преграду можно пройти. Если получить разрешение хозяина дома, конечно. Генерал не был трусом. Но он хорошо бы подумал, прежде чем бросаться штурмовать эту преграду без разрешения.
- Вы хотите, чтобы мы прошли туда? – спросил Соймах, которого посетили те же соображения. – И что же нас будет ждать?
- Моя работа, - с тщательно разыгранным удивлением ответил Аламат. – Вы, кажется, хотели разоблачить мои коварные замыслы? Что же, вот мое убежище, мое место работы, мой тайник. Или вы боитесь, что там вас сразу проглотит второй дракон?
Отлично, - подумал Байхрат, - Соймах сам себя загнал в ловушку. Он так громко кричал о том, что нужно осмотреть кабинет Аламата, что теперь не мог отказаться от визита. Тем самым он поставил бы себя в глупое положение перед королевой и ничего не выиграл бы. Кроме своей жизни, может быть. Ему оставалось только уповать на то, что слуги Морога не решатся убить верховного жреца.
К тому же выводу пришел и Соймах.
- Морог защитит меня, - величественно сказал он. – Я готов идти. Но стоит ли Ее Величеству…
- Стоит, - оборвала Фаризе. – Не думаешь ли ты, что Морог не стал бы защищать меня, Соймах?
- Ваше Величество, я и в мыслях не имел…
- Вот и придержи язык. Что же мы встали, Аламат?
- Я пойду первым, Ваше Величество, - с легким поклоном ответил Аламат. – И прошу вас следовать за мной. Не нужно пугаться темноты – глаза постепенно привыкнут.
- Что ты знаешь о темноте, - вырвалось у Фаризе, но она тут же величественно подняла подбородок. – Ступай.
Аламат еще раз поклонился и шагнул в черноту. Поверхность «стекла» даже не дрогнула, сомкнулась за спиной хозяина, все такая же гладкая и неподвижная. Байхрат протянул руку и коснулся пальцами мрака. Рука не почувствовала ничего, только кончики пальцев пропали из вида, как отрезало. Фаризе повела плечами и без малейших признаков волнения шагнула за Аламатом. Байхрат, конечно, следовал за ней.
Ему показалось, что кто-то завязал ему глаза – ни проблеска не было заметно внутри, ни светлого пятна. Дыхание Фаризе сбилось, и она крепче ухватилась за рукав своего спутника.
- Морог, помоги, - Соймах преодолел свои сомнения, и оказался в темноте вместе с остальными. Байхрат почувствовал тычок в спину – жрец пытался на ощупь понять, что его окружает. Велико было искушение развернуться и оглушить его, ничего не видящего. Но это было слишком рискованно. Слишком близко к главному залу, Соймах мог вырваться.
- Сами справимся, - раздался в тишине слегка насмешливый голос Аламата. У Байхрата сложилось неприятное впечатление, что советник прекрасно видел, как они пытаются освоиться – и наслаждался зрелищем. – Минуту терпения, Ваше Величество. Сейчас станет светлее.
И в самом деле, непроглядный мрак на глазах рассеивался, из темноты проступили очертания стола с письменным прибором на нем, стула, полки с книгами. Аламат умудряется тут еще и читать?! Сам Аламат обнаружился у стены, руку он держал на ручке массивной дощатой двери.
- Это мой кабинет, - пояснил он, когда понял, что его гости привыкли к темноте. – Место для размышлений. А воплощаются идеи здесь, - он кивнул на дверь. – Прошу вас.
Аламат открыл дверь, Байхрат почувствовал, как из проема пахнуло теплом. Теплом – и запахом металла. Соймах тоже наверняка почувствовал этот запах и довольно улыбнулся – все запомнили, как сверкали медные крылья дракона на солнце. «Рано, - сказал себе Байхрат. – Еще слишком рано».
За дверью оказалась каменная лестница, ведущая вниз. При виде нее на ум сразу приходили россказни об аламатовых казематах, где томятся враги государства. Аламат неожиданно легко, как подросток, побежал вниз по вытертым ступеням. Байхрат усмехнулся, но положил руку на рукоять меча, когда последовал за вертким советником. Фаризе шла перед ним – узкая лестница не позволяла идти рядом. Сзади грузно топал Соймах.
Еще рано. Лучше внизу. Помощь Аламата была бы не лишней, и Байхрат еще не знал, что делать с Фаризе. Соймах восторжествует, когда увидит следы преступления Аламата, и тогда…
Лестница повернула направо, и по стенам разлилось мягкое голубое свечение. Байхрат нахмурился, крепче сжал пальцы на рукояти и шагнул с последних ступенек туда, где должен был находиться источник этого сияния.
Зал «воплощения идей» у Аламата оказался не очень большим, не больше оружейной Байхрата, зато много выше – каменные стены уходили вверх на три человеческих роста. Они ничем не были украшены, зал походил на каменный мешок, не хватало только тощей тюремной лежанки и слива для нечистот. Слева Байхрат краем глаза заметил стол, на который грудой были свалены инструменты. Резкий запах металла усилился, стало жарче, хотя никакого огня здесь не разводили.
Аламат стоял посреди зала, скрестив руки за спиной. А за его спиной размещалось нечто, чей вид заставил Байхрата быстро шагнуть вперед и заслонить собой королеву.
Никаких следов дракона. Никаких пробных образцов, плодов неудачных попыток, медной чешуи.
Это походило на громадного человека – он опустился на одно колено, но даже так он почти задевал макушкой высокий потолок. Рогатый шлем, какие носили в древности, покрывал его голову, защищал лоб и переносицу, на кончиках рогов поблескивали голубые искры. Бесстрастное лицо с глубоко посаженными глазами и жесткой складкой рта отливало металлом. На пластины брони, которая явилась из тех же времен, что и шлем, пошло столько стали, что хватило бы на оружие целому взводу. В могучих руках исполин держал меч, который показался Байхрату смутно знакомым. Он напряг память в попытке понять, где же он уже видел такой клинок, почти вспомнил…
- Что это? – выдохнула Фаризе, и воспоминание вывернулось и ускользнуло прочь.
- Я хотел сделать это сюрпризом для Вашего Величества, - ответил Аламат, гордо вскинув голову. – Столько разговоров было о том, что Харрадону не удержать Альва, даже если удастся занять его. Когда я закончу работу и у Харрадона появятся воины, которые не уступят деокадийским големам, это станет возможным даже без поддержки с моря!
Байхрат представил себе, как громадные воины берут Альв. Как выдирают могучими руками куски из городской стены, как топчут мощеные мостовые, крушат дома, расшвыривают вражеских солдат… Сердце обожгло предвкушением: да, с такой армией он еще мог бы повернуть ход войны! Сам Морог не возразит против воинов, которые как будто пришли из старинных преданий!
Погоди, - возразил разум, - а откуда все-таки Аламат его взял? Вернее, откуда он взял время, чтобы сотворить такое чудо?! Если бы он в самом деле, как говорили в народе, не ел бы и не спал, и то он не успел бы создать и дракона, и гиганта. Но создал…
- Пусть он пройдется, - приказала королева.
- Увы, Ваше Величество, - развел руками Аламат. – Работа еще не закончена. Я и не хотел показывать ее раньше времени, но почтенный Соймах настоял.
Почтенный Соймах прошел мимо Аламата – тот даже не пошевелился, как будто врос в пол, - вытянув руки, как во сне. Потянулся к громадной ноге, словно сомневался в ее реальности.
- Не руками, - резко сказал Аламат. – Ваше Величество, должен ли я дать еще какие-нибудь разъяснения? Или, может, верховный жрец до сих пор считает, что я – подлый предатель, который совершил покушение на свою королеву?
- Никаких обвинений, Аламат, - мягко ответила Фаризе. – Ты хорошо потрудился, мы видим это. Соймах, ты должен принести извинения советнику.
- Прошу прощения, - пробормотал обескураженный Соймах. – Я беспокоился лишь о благе Харрадона.
- Не только вы беспокоитесь о благе, - отрезал Аламат. Руки у него дрожали, он коротко сглатывал.
- Ваше Величество, ваша свита наверняка беспокоится из-за вашего долгого отсутствия, - сказал Байхрат.
- Ты прав. Я видела все, что хотела. Идем.
- Я пойду последним, моя королева, - произнес Аламат. – Без меня это место может не принять… посторонних.
Уже уходя, Байхрат обернулся и еще раз посмотрел на Великого Харрата. И вспомнил, наконец, где видел этот меч. У себя в оружейной и видел, Аламат еще вертел его в руках. Байхрат прищурился, присмотрелся к гиганту… Улыбка тронула его губы. Ну, мастер, ну, шутник… А форму гарды переврал. Что поделать, нет способности у человека к оружейному делу.
- Осторожнее, Ваше Величество, ступеньки крутые, - сказал он вслух.
***
Когда Фаризе и ее спутники скрылись за поворотом, Аламат без сил опустился на пол, жадно хватил ртом воздух. Перед глазами плясали мошки и вспыхивали звезды, виски сдавило, к горлу подкатывала тошнота. Из-под подошвы у него выскользнула медная чешуйка и ускакала куда-то в угол. Аламат проводил ее взглядом. Надо же, едва не попались на такой мелочи. Откуда она взялась посредине зала…
За спиной Аламата растворялась иллюзия, сквозь полупрозрачный силуэт громадного воина проступала груда металлического хлама. Тут были и первые, неудачные, драконьи крылья, и лапа без когтей, и даже ощерившаяся медными клыками пасть – одни челюсти, без остальной части черепа.
Нетрудно создать иллюзию. Трудно сделать ее такой, чтобы в нее поверили более сильные маги.
Сильно и больно закололо сердце, Аламат прижал руку к груди и лег на спину. Мир кружился, как после бутылки хорошего вина. Быть и похмелью – колдовать Аламат не смог бы еще несколько дней. Лучше бы в эти дни не появляться лишний раз во дворце. Изобразить оскорбленное достоинство – после такого чудовищного клеветнического оскорбления, в котором каждое слово – правда… Нет, не получится. Нужно еще искать злодеев, которые покусились на цвет Харрадона. Наверное, раскрытие собственного заговора будет стоить советнику немало сил… Да и верховный просто так не отступится.
Аламат усмехнулся – ну вот, дождался признания от Соймаха. Сообразил верховный, что никто другой не способен дерзнуть и воплотить такой замысел. Его чудо. Его детище. Как он летел, его медный дракон, как изящно удалось схватить эту невероятную манеру движения, изгибы тела, контуры хвоста… Хвостом Аламат гордился особенно. Он провозился с ним несколько недель, но результат того стоил.
Все тело болело ужасно, каждая мышца просила отдыха. Аламат понял, что зря лег – подняться теперь казалось задачей непосильной. Он согнул одну ногу, другую. Вяло дернулся и снова повалился на спину, едва не расшибив затылок о каменный пол. Уперся ладонями в пол и все-таки сумел сесть.
А солдаты так встают каждый день. После переходов, после сражений, после вылазок – все равно, долг зовет, поднимайся и снова в бой…
- Ни за что, - пробормотал Аламат и кое-как поднялся на ноги. Пошатнулся, но устоял.
«Когда же я сдохну…»
Нужно было еще спасать своих людей от жгучего любопытства и не менее жгучего обаяния королевской свиты.
Прослушать или скачать Алексей Рыбников «Тема полета» бесплатно на Простоплеер
- Сюда, генерал, в спальню, прошу вас, в спальню!- Сюда, генерал, в спальню, прошу вас, в спальню!
К счастью, хозяйка дома не утратила способности соображать после всех потрясающих событий. Хозяин встал у балконной двери и только и мог повторять: «Но как же… откуда… фасад… три тысячи на отделку…» Его жена осталась здравомыслящим человеком и указала Байхрату, куда отнести бесчувственную Фаризе.
- Пошлите за королевским лекарем. И принесите соли и отвар красной коры, - велел Байхрат, и хозяйка поспешила отдать распоряжения слугам.
Кровать в супружеской спальне была украшена балдахином, который был опущен. Байхрат попытался отодвинуть его локтем, не преуспел и готов был уже сорвать глупую тряпку, когда худая рука Аламата подцепила тяжелую занавесь и отвела в сторону.
- Благодарю, - буркнул Байхрат и опустил свою королеву на затканное золотыми цветами и птицами покрывало.
Фаризе была белее мрамора, тяжелые веки были опущены, полные губы приоткрылись. Из волос у нее вывалилось несколько шпилек, и густые черные пряди вывалились из сложной прически на плечи и грудь. Она казалась больной и беззащитной, и Байхрат обернулся к двери: где там люди с душистой солью и отваром?!
Вместо этого он увидел Соймаха – зрелище столь же неприятное, как и бесполезное, хотя и слегка смешное. Верховный жрец едва успел скрыться от драконьего пламени за щитом Байхрата, и ему слегка опалило брови и волосы. Щеки пламенели – не то от гнева, не то от ожога. Глаза тоже горели, но здесь ожоги были точно ни при чем.
Соймах неловко проковылял на середину комнаты – ноги-то он когда успел повредить? или от страха отнялись? – и возопил:
- Это все ваши штучки, Аламат!
Для верности он еще и ткнул пальцем в сторону советника, хотя никакого другого Аламата в комнате не было.
- Объяснитесь, - холодно отозвался обвиняемый.
- Нет уж, теперь вам надо объясняться! О, змей лукавый и пригретый на груди! Что ты устроил?!
Почему-то в порыве чувств Соймах сбивался с «вы» на «ты» и переходил на высокий штиль. Он сделал еще несколько шагов, теперь палец с опаловым перстнем качался у самого носа Аламата.
- Только ты, ученый изверг, мог напустить на нас это чудище!
- Что я слышу, - Аламат поморщился и отвел от своего лица пухлую руку верховного, - мои способности, наконец, признаны Храмом. Жаль, что незаслуженно.
- Ты, ты, ты!..
- Остыньте, вы сами не понимаете, что говорите.
- О, я все понимаю, - Соймах перевел дух и заговорил спокойнее, хотя в голосе его все еще мелькали визгливые истерические нотки. – Видит Морог, вы решили опозорить и извести самого преданного его слугу!
- Не слишком ли затратно вышло бы?
- Кому знать, сколько денег нужно потратить на такую зверюгу, как не тебе! Ты и напустил ее на меня и на Ее Величество, чтобы избавиться от тех, кто мешает тебе забрать всю власть в свои руки! Если бы не генерал…
- Я отказываюсь слушать этот бред. Я вместе с генералом держал щит над Ее Величеством. Покорно прошу прощения, что счел ее жизнь важнее безопасности верховного жреца.
- Изменник!
- Прекратите! – гаркнул Байхрат, которому надоело слушать их перепалку. – Здесь королева!
- Спасибо, что вспомнил, Байхрат.
Все трое разом обернулись к кровати. Фаризе приподнялась на локтях и осматривала своих приближенных, слегка прищурившись.
Байхрат почему-то думал, что в нее непременно должен был вселиться Морог. Теперь, когда его правосудию был брошен такой вызов, бог должен был рвать и метать. Байхрат даже не удивился бы, если бы Морог заговорил прямо на балконе, когда на их головы обрушилась огненная лавина. Это было бы хуже всего – и не случилось. Обошлось. Однако и теперь бог не спешил изъявлять свой гнев…
Первым, как ни странно, опомнился Соймах – и бухнулся на колени перед кроватью, от усердия едва не ударившись лбом о ее деревянный бок.
- Великое счастье, что вы живы, Ваше Величество. Припадаю к вашим ногам с просьбой. Велите покарать человека, который осмелился совершить такое дерзкое покушение на вас, нарушить волю Морога, освободить изменника и предателя и едва не убить самого преданного вашего слугу!
- Что ты на это скажешь, Аламат? – спросила королева. Говорила она медленно, делая небольшую паузу после каждого слова.
Байхрат снова оглянулся на дверь – провалились там все, что ли?!
- Я полностью согласен с верховным жрецом, Ваше Величество, - коротко поклонился Аламат, и Байхрат едва не поперхнулся. – Добавлю только, что перед этим злодея нужно отыскать, потому что я, например, сейчас не имею ни малейшего понятия, кто он и где находится.
- Ты прекрасно знаешь, кто он и где находится! – повысил голос Соймах. – Только один человек во всем королевстве мог совершить такую подлость, и этот человек осмеливается называться советником королевы.
- Доказательства! – вспыхнули глаза Аламата. – Вы со своими жрецами, Соймах, слишком привыкли бросать людей в казематы по одному подозрению. Но со мной вам это сделать не удастся. Доказательства, иначе, видит Морог, я спущу вас с лестницы за клевету!
- Доказательства? – прищурился Соймах. – Ловко. Однако все знают, что вы пропадали в своем доме на окраине почти сутками. Не оттуда ли вылетел этот ужасный зверь?
- Чушь, - не повел бровью Аламат. – Все, как вы говорите, знают, что я создавал там новое оружие для армии Морога.
- Для армии Морога? – скривился Соймах. – А кто может знать это наверняка, если вашей работы никто не видит? Если вы отказались пустить к себе даже преданного слугу Морога, скромного жреца, который всей душой желал вам помочь? Наводит на подозрения…
- Наводит на подозрения? – на щеках и даже на лбу у Аламата проступили неровные красные пятна. – Меня уже многое и давно наводит на подозрения! Или я должен был доверять всем и каждому, после того как мой план проникновения в Альдалир сорвал предатель?! Или после того как мою помощницу зверски убили прямо у ворот моей лаборатории?! Может, мне стоило устраивать приемы и танцевать прямо посреди зала для испытаний?! С разъяснениями для всех желающих, что здесь происходит?!!
- Почтенный брат Халлат…
- Хоть отец, дед и внук! После провала в Альдалире глупо было разбрасываться доверием! Может, у меня есть свои подозрения, вот только я не кричу о них на каждом углу, не имея доказательств!
- Довольно, - поморщилась Фаризе.
Байхрат с легким интересом смотрел на Аламата и не мог припомнить, когда в последний раз видел его вышедшим из себя. В самом ли деле он так разозлился или это было частью его игры? В таком случае советник мог бы в свободное время давать представления, обнаружив немалые способности. Пятнистый румянец так и полыхал, левый глаз дергался и косил, советник задыхался, брызгал слюной и выглядел опасным безумцем. Соймах же, напротив, успокоился и, сложив руки на животе, пристально наблюдал за соперником и даже не пытался вставить слово. «Перегибает», - подумал Байхрат об Аламате.
Услышав королевское слово, Аламат повернулся к Фаризе.
- Ваше Величество, - сказал он уже спокойнее, хотя его голос так и норовил сорваться на позорный фальцет, - я прошу вас посетить дом, где я работаю со своими людьми. Я докажу, что все это время я трудился только на благо Харрадона. Я прошу вас увидеть мою работу своими глазами.
- Моя королева, вы еще слишком слабы, - поспешно вмешался Байхрат.
После слов Аламата у него волосы на голове зашевелились. Впору было решить, что советник в самом деле повредился умом и решил покончить жизнь самоубийством. Ведь он сам прекрасно знал, что если Соймах найдет хоть одно доказательство того, что дракон – дело рук его соперника…
- У меня королеве не будет грозить никакая опасность, - отрезал Аламат и бросил на Байхрата сердитый взгляд.
- Неужели ты решился пригласить меня в свою твердыню, Аламат? – усмехнулась Фаризе. – А я уже и не надеялась. Что ж, таким случаем не стоит пренебрегать. Мы едем. Байхрат, дай мне руку.
Дверь распахнулась – слуги принесли, наконец, отвар красной коры.
***
В святая святых Аламата Байхрат был впервые, хотя его жена накануне провела там немало времени вместе с Литой. Горвина и Байхрата гостеприимный хозяин не позвал, хотя они и настаивали.
- Чем меньше вас будут видеть в моих владениях, тем лучше, - отрезал советник.
- Ни за что не поверю, что у вас нет полудюжины тайных входов в дом, - не выдержал Байхрат, но тщетно.
- Сейчас не время плутать по тайным ходам, генерал, - отмахнулся Аламат. – Между прочим, сегодня танцевальный вечер у главного церемониймейстера. Окажите ему любезность – бедняга умрет от счастья, а вас запомнят вдали от моего дома накануне тревожных событий.
- Я мог бы помочь, - возразил Байхрат, уязвленный тем, что его бесцеремонно отодвигают в сторону, как бесполезную вещь.
- Нет, - вздохнул Аламат. – Вы же не собираетесь использовать силу Морога, чтобы победить его же?! С тем же успехом вы можете поливать песок.
- Я не хочу, чтобы моя жена…
- Ступай, Байхрат, - вмешалась Зиэ и взяла мужа за руку. – Со мной все будет в порядке.
- Теряем время, - заметил Аламат.
В итоге Байхрат сдался и пошел надевать «выходной» мундир – единственную признаваемую им одежду для светских развлечений. Дом они покинули вместе с Горвином – маринера тоже не пригласили, его чудесные способности сейчас были ни к чему. Друзья мрачно переглянулись. Обоим тяжело было отойти в сторону и предоставить действовать женщинам и Аламату. Горвину было немного проще развеяться – по плану он шел надираться в таверну, стучать там кулаком по столу и обещать вытащить сына любой ценой. После чего с шумом и руганью отбывал в Хег-Медель на «Разящий».
- Только не переусердствуйте, - сказал Аламат. – Еще не хватало, чтобы Мороговы братья вас схватили за богохульство. Да и проблемы со стражей сейчас были бы совсем некстати.
Презрительный взгляд был ему ответом. Байхрат усмехнулся: еще не родился сухопутный житель, который мог бы учить маринера пить и буянить. Так что Горвин мог отвести душу в кабаке, а вот генерал промучился весь вечер, раскланиваясь с сиятельными пустоцветами и размышляя, что же делает Зиэ.
И теперь, когда его с почетом провели через главный вход в Аламатово святилище, Байхрат, помимо тревоги, испытывал здоровое любопытство.
Генерал слишком хорошо знал, чем Морог может одарить, а чем нет, чтобы верить в народные сказки о чудесах в доме советника. Поэтому он не ждал, что за дверью его будут ждать огненные реки, самоцветные берега и ряды клеток с врагами королевства, у которых зашиты рты, снята полосами кожа и руки пересажены на задницу. Вспомнив байку об этих руках, которую серьезно рассказывал один из придворных, Байхрат едва не рассмеялся.
Вместо огненных рек и стонущих пленников внутри ждал совершенный хаос. Во всяком случае, так показалось генералу, который привык, что к его прибытию везде наведена чистота и блеск, люди накормлены, одеты в чистое и построены ровными рядами на подметенном плацу. Здесь же явно не привыкли к визитам высоких гостей. При виде королевы, которая опиралась на руку Байхрата, и верховного жреца люди поспешно поднимались из-за столов, неловко кланялись, кто-то пытался заслонить спиной недоеденный обед, а его товарищ прикрывал тарелки и ложки платком, очень стараясь быть незаметным. С потолка спускалось нечто, генералу напомнившее чучело совы. В дверном проеме видно было, как в соседнем зале что-то вращается и меняет цвет, четверо в робах с капюшонами и в перчатках до локтей метались между этим непонятным сооружением и королевой, как будто не могли решить, что важнее.
- Продолжать работу! – разрешил их сомнения Аламат. И легко поклонился Фаризе. – Прошу меня простить, Ваше Величество, но мои люди не должны отвлекаться, иначе мы погубим несколько месяцев работы.
- Я понимаю, Аламат, - милостиво сказала королева. - Пусть они продолжают.
Аламат повел королеву по залам. Байхрат сначала с любопытством глядел по сторонам, но довольно скоро ему приелось это зрелище. Там что-то сверкает и шипит, тут что-то блестит и пузырится, люди в робах и перчатках снуют между столами, иногда переговариваются на каком-то птичьем языке, отдаленно похожем на харратский. Интересно смотреть первую минуту, а потом становится скучно. Да еще и Фаризе все-таки стало хуже – она сильнее вцепилась в локоть Байхрата и замедлила шаг, хотя со стороны слабость королевы мог бы заметить только очень близко знающий ее человек. За королевой и ее приближенными тянулась свита – только и слышалось «ох!» и «прелесть!» от придворных дам и «пожалуйста, не руками!» - со стороны аламатовых помощников.
Байхрату уже стало казаться, что Аламат как-то исказил пространство дома и сделал в нем вдвое больше комнат, чем там помещалось обычным способом, когда Соймах заметил:
- Все это очень интересно, советник. Ваши люди, очевидно, очень хорошо обучены. Настолько, что непонятно, зачем же вам пропадать тут все время, если они так прекрасно справляются сами.
- Я должен был встать к столу и начать опыт, чтобы удовлетворить ваше любопытство? – поднял брови Аламат. Он выглядел бледнее обычного, волосы на висках потемнели от пота. Впрочем, виной тому мог быть жар в тиглях. – Или, может, взять иголку и шить мантию? Что-то я не замечал, Соймах, чтобы вы занимали место младшего певчего в хоре. Я здесь не для того, чтобы смешивать порошки и выводить заклинания, так же как генерал в армии не для того, чтобы идти за войском с барабаном.
- Интересное сравнение с армией, занятное, - произнес верховный под нос, но так, чтобы его было слышно всем.
- В любом случае, - продолжил Аламат, проигнорировав эти слова, - я показал вам эти залы для того, чтобы Ее Величество убедилась сама, что я не прячу в углах драконов.
- Здесь – да, - Соймах настолько осмелел, что решался высказываться раньше Фаризе. – Но что вы прячете в тени, советник? Той самой, мимо которой вы нас провели?
Аламат побледнел еще сильнее, капля пота скатилась по его виску. Байхрат напрягся. «Попались, - подумал он. – Глупо было надеяться, что этот гад что-то упустит».
Как всегда в минуту опасности, разум Байхрата работал быстро и четко. От Соймаха надо было избавляться. Жаль, что этого нельзя было сделать прямо здесь – если даже люди Аламата были преданы своему господину, как воины древности, по залам порхала свита королевы. Значит, следовало уединиться…
- Что же ты молчишь, Аламат? – спросила королева. – Что это за тень, о которой говорит Соймах?
На Аламата было жалко смотреть. Край его рта мелко подрагивал, лоб собрался морщинами, на нем выступили розовые пятна.
- Это всего лишь мой кабинет, Ваше Величество, - выдавил он. – Я прихожу туда, если мне нужно поработать в одиночестве.
- Так покажи его нам. Ты ведь пригласил нас, чтобы мы посмотрели на твою работу, верно?
- Сейчас там нет ничего интересного, моя королева. Ничего завершенного…
- Потому что нечто завершенное оттуда сегодня устроило пожар на площади? – прищурился Соймах.
- Вовсе нет!
- Довольно, - махнула рукой королева. – Я желаю видеть, где ты работаешь, Аламат. Считай это приказом.
- Как будет угодно моей королеве, - поклонился Аламат. Соймах сверлил его глазами, а Байхрат смотрел на жреца и думал, куда бы ловчее ударить его, чтобы смерть не выглядела насильственной. – Но я прошу, чтобы ваша свита осталась здесь. К своей собственной работе я не пускаю сейчас даже доверенных лиц.
Байхрат попытался встретиться глазами с советником, но ответного взгляда не понял. Если Аламат решил убрать Соймаха таким незамысловатым образом… Грубо, конечно, но трудные времена требуют решительных действий. Конечно, смерть верховного жреца вызовет пересуды, но ничего, люди проглотят это. Главное, чтобы не вмешалась Фаризе… И Морог. Байхрат не был готов убивать бога голыми руками где-то в подвалах у Аламата. С тем же успехом можно было тыкать мечом в облака или душить ручей.
Королева объявила придворным ждать ее, чем обескуражила людей Аламата, которым предстояло обуздывать порывы этой пестрой толпы. Впрочем, ученые не были слишком строги, когда какая-нибудь юная прелестница указывала пальчиком на сосуд с переливающимся перламутром раствором или разноцветным порошком и спрашивала: ой, а что это?
Советник отправился, лавируя между столами, стойками и странными приспособлениями обратно к выходу, как показалось Байхрату. Они снова пришли в центральный зал, и Аламат повел рукой в сторону дальней стены. Точнее, того черного пятна, которое заменяло там стену. Байхрат потянул носом воздух – впервые он почувствовал то, что привык называть настоящей магией, которая не имела никакого отношения к аламатовым порошкам и склянкам. Опыты Аламата показались ему… несерьезными. От темноты в конце зала веяло серьезным волшебством. Смертельно серьезным.
Аламат пошел по начищенному полу к дальней стене, пока его тень не коснулась чернильного мрака. Байхрат вдруг подумал, что темнота может откусить у советника кусок тени, и потом ему придется отращивать новую. Аламат обернулся, гости видели теперь его лицо через большую круглую линзу, которая зачем-то стояла в зале. Вид был демонический.
- Прошу сюда, - позвал Аламат.
Королева шагнула вперед, а вместе с ней и Байхрат, который все еще поддерживал ее под руку. Соймах двинулся следом, но на его розовом лице Байхрат заметил отблеск недовольства.
Это недовольство проявилось, когда они поравнялись с Аламатом. Советник почти задевал плечом стену черноты позади. Мрак не клубился, не колыхался, больше он напоминал гладкое непрозрачное стекло, но Байхрат не сомневался – сквозь эту преграду можно пройти. Если получить разрешение хозяина дома, конечно. Генерал не был трусом. Но он хорошо бы подумал, прежде чем бросаться штурмовать эту преграду без разрешения.
- Вы хотите, чтобы мы прошли туда? – спросил Соймах, которого посетили те же соображения. – И что же нас будет ждать?
- Моя работа, - с тщательно разыгранным удивлением ответил Аламат. – Вы, кажется, хотели разоблачить мои коварные замыслы? Что же, вот мое убежище, мое место работы, мой тайник. Или вы боитесь, что там вас сразу проглотит второй дракон?
Отлично, - подумал Байхрат, - Соймах сам себя загнал в ловушку. Он так громко кричал о том, что нужно осмотреть кабинет Аламата, что теперь не мог отказаться от визита. Тем самым он поставил бы себя в глупое положение перед королевой и ничего не выиграл бы. Кроме своей жизни, может быть. Ему оставалось только уповать на то, что слуги Морога не решатся убить верховного жреца.
К тому же выводу пришел и Соймах.
- Морог защитит меня, - величественно сказал он. – Я готов идти. Но стоит ли Ее Величеству…
- Стоит, - оборвала Фаризе. – Не думаешь ли ты, что Морог не стал бы защищать меня, Соймах?
- Ваше Величество, я и в мыслях не имел…
- Вот и придержи язык. Что же мы встали, Аламат?
- Я пойду первым, Ваше Величество, - с легким поклоном ответил Аламат. – И прошу вас следовать за мной. Не нужно пугаться темноты – глаза постепенно привыкнут.
- Что ты знаешь о темноте, - вырвалось у Фаризе, но она тут же величественно подняла подбородок. – Ступай.
Аламат еще раз поклонился и шагнул в черноту. Поверхность «стекла» даже не дрогнула, сомкнулась за спиной хозяина, все такая же гладкая и неподвижная. Байхрат протянул руку и коснулся пальцами мрака. Рука не почувствовала ничего, только кончики пальцев пропали из вида, как отрезало. Фаризе повела плечами и без малейших признаков волнения шагнула за Аламатом. Байхрат, конечно, следовал за ней.
Ему показалось, что кто-то завязал ему глаза – ни проблеска не было заметно внутри, ни светлого пятна. Дыхание Фаризе сбилось, и она крепче ухватилась за рукав своего спутника.
- Морог, помоги, - Соймах преодолел свои сомнения, и оказался в темноте вместе с остальными. Байхрат почувствовал тычок в спину – жрец пытался на ощупь понять, что его окружает. Велико было искушение развернуться и оглушить его, ничего не видящего. Но это было слишком рискованно. Слишком близко к главному залу, Соймах мог вырваться.
- Сами справимся, - раздался в тишине слегка насмешливый голос Аламата. У Байхрата сложилось неприятное впечатление, что советник прекрасно видел, как они пытаются освоиться – и наслаждался зрелищем. – Минуту терпения, Ваше Величество. Сейчас станет светлее.
И в самом деле, непроглядный мрак на глазах рассеивался, из темноты проступили очертания стола с письменным прибором на нем, стула, полки с книгами. Аламат умудряется тут еще и читать?! Сам Аламат обнаружился у стены, руку он держал на ручке массивной дощатой двери.
- Это мой кабинет, - пояснил он, когда понял, что его гости привыкли к темноте. – Место для размышлений. А воплощаются идеи здесь, - он кивнул на дверь. – Прошу вас.
Аламат открыл дверь, Байхрат почувствовал, как из проема пахнуло теплом. Теплом – и запахом металла. Соймах тоже наверняка почувствовал этот запах и довольно улыбнулся – все запомнили, как сверкали медные крылья дракона на солнце. «Рано, - сказал себе Байхрат. – Еще слишком рано».
За дверью оказалась каменная лестница, ведущая вниз. При виде нее на ум сразу приходили россказни об аламатовых казематах, где томятся враги государства. Аламат неожиданно легко, как подросток, побежал вниз по вытертым ступеням. Байхрат усмехнулся, но положил руку на рукоять меча, когда последовал за вертким советником. Фаризе шла перед ним – узкая лестница не позволяла идти рядом. Сзади грузно топал Соймах.
Еще рано. Лучше внизу. Помощь Аламата была бы не лишней, и Байхрат еще не знал, что делать с Фаризе. Соймах восторжествует, когда увидит следы преступления Аламата, и тогда…
Лестница повернула направо, и по стенам разлилось мягкое голубое свечение. Байхрат нахмурился, крепче сжал пальцы на рукояти и шагнул с последних ступенек туда, где должен был находиться источник этого сияния.
Зал «воплощения идей» у Аламата оказался не очень большим, не больше оружейной Байхрата, зато много выше – каменные стены уходили вверх на три человеческих роста. Они ничем не были украшены, зал походил на каменный мешок, не хватало только тощей тюремной лежанки и слива для нечистот. Слева Байхрат краем глаза заметил стол, на который грудой были свалены инструменты. Резкий запах металла усилился, стало жарче, хотя никакого огня здесь не разводили.
Аламат стоял посреди зала, скрестив руки за спиной. А за его спиной размещалось нечто, чей вид заставил Байхрата быстро шагнуть вперед и заслонить собой королеву.
Никаких следов дракона. Никаких пробных образцов, плодов неудачных попыток, медной чешуи.
Это походило на громадного человека – он опустился на одно колено, но даже так он почти задевал макушкой высокий потолок. Рогатый шлем, какие носили в древности, покрывал его голову, защищал лоб и переносицу, на кончиках рогов поблескивали голубые искры. Бесстрастное лицо с глубоко посаженными глазами и жесткой складкой рта отливало металлом. На пластины брони, которая явилась из тех же времен, что и шлем, пошло столько стали, что хватило бы на оружие целому взводу. В могучих руках исполин держал меч, который показался Байхрату смутно знакомым. Он напряг память в попытке понять, где же он уже видел такой клинок, почти вспомнил…
- Что это? – выдохнула Фаризе, и воспоминание вывернулось и ускользнуло прочь.
- Я хотел сделать это сюрпризом для Вашего Величества, - ответил Аламат, гордо вскинув голову. – Столько разговоров было о том, что Харрадону не удержать Альва, даже если удастся занять его. Когда я закончу работу и у Харрадона появятся воины, которые не уступят деокадийским големам, это станет возможным даже без поддержки с моря!
Байхрат представил себе, как громадные воины берут Альв. Как выдирают могучими руками куски из городской стены, как топчут мощеные мостовые, крушат дома, расшвыривают вражеских солдат… Сердце обожгло предвкушением: да, с такой армией он еще мог бы повернуть ход войны! Сам Морог не возразит против воинов, которые как будто пришли из старинных преданий!
Погоди, - возразил разум, - а откуда все-таки Аламат его взял? Вернее, откуда он взял время, чтобы сотворить такое чудо?! Если бы он в самом деле, как говорили в народе, не ел бы и не спал, и то он не успел бы создать и дракона, и гиганта. Но создал…
- Пусть он пройдется, - приказала королева.
- Увы, Ваше Величество, - развел руками Аламат. – Работа еще не закончена. Я и не хотел показывать ее раньше времени, но почтенный Соймах настоял.
Почтенный Соймах прошел мимо Аламата – тот даже не пошевелился, как будто врос в пол, - вытянув руки, как во сне. Потянулся к громадной ноге, словно сомневался в ее реальности.
- Не руками, - резко сказал Аламат. – Ваше Величество, должен ли я дать еще какие-нибудь разъяснения? Или, может, верховный жрец до сих пор считает, что я – подлый предатель, который совершил покушение на свою королеву?
- Никаких обвинений, Аламат, - мягко ответила Фаризе. – Ты хорошо потрудился, мы видим это. Соймах, ты должен принести извинения советнику.
- Прошу прощения, - пробормотал обескураженный Соймах. – Я беспокоился лишь о благе Харрадона.
- Не только вы беспокоитесь о благе, - отрезал Аламат. Руки у него дрожали, он коротко сглатывал.
- Ваше Величество, ваша свита наверняка беспокоится из-за вашего долгого отсутствия, - сказал Байхрат.
- Ты прав. Я видела все, что хотела. Идем.
- Я пойду последним, моя королева, - произнес Аламат. – Без меня это место может не принять… посторонних.
Уже уходя, Байхрат обернулся и еще раз посмотрел на Великого Харрата. И вспомнил, наконец, где видел этот меч. У себя в оружейной и видел, Аламат еще вертел его в руках. Байхрат прищурился, присмотрелся к гиганту… Улыбка тронула его губы. Ну, мастер, ну, шутник… А форму гарды переврал. Что поделать, нет способности у человека к оружейному делу.
- Осторожнее, Ваше Величество, ступеньки крутые, - сказал он вслух.
***
Когда Фаризе и ее спутники скрылись за поворотом, Аламат без сил опустился на пол, жадно хватил ртом воздух. Перед глазами плясали мошки и вспыхивали звезды, виски сдавило, к горлу подкатывала тошнота. Из-под подошвы у него выскользнула медная чешуйка и ускакала куда-то в угол. Аламат проводил ее взглядом. Надо же, едва не попались на такой мелочи. Откуда она взялась посредине зала…
За спиной Аламата растворялась иллюзия, сквозь полупрозрачный силуэт громадного воина проступала груда металлического хлама. Тут были и первые, неудачные, драконьи крылья, и лапа без когтей, и даже ощерившаяся медными клыками пасть – одни челюсти, без остальной части черепа.
Нетрудно создать иллюзию. Трудно сделать ее такой, чтобы в нее поверили более сильные маги.
Сильно и больно закололо сердце, Аламат прижал руку к груди и лег на спину. Мир кружился, как после бутылки хорошего вина. Быть и похмелью – колдовать Аламат не смог бы еще несколько дней. Лучше бы в эти дни не появляться лишний раз во дворце. Изобразить оскорбленное достоинство – после такого чудовищного клеветнического оскорбления, в котором каждое слово – правда… Нет, не получится. Нужно еще искать злодеев, которые покусились на цвет Харрадона. Наверное, раскрытие собственного заговора будет стоить советнику немало сил… Да и верховный просто так не отступится.
Аламат усмехнулся – ну вот, дождался признания от Соймаха. Сообразил верховный, что никто другой не способен дерзнуть и воплотить такой замысел. Его чудо. Его детище. Как он летел, его медный дракон, как изящно удалось схватить эту невероятную манеру движения, изгибы тела, контуры хвоста… Хвостом Аламат гордился особенно. Он провозился с ним несколько недель, но результат того стоил.
Все тело болело ужасно, каждая мышца просила отдыха. Аламат понял, что зря лег – подняться теперь казалось задачей непосильной. Он согнул одну ногу, другую. Вяло дернулся и снова повалился на спину, едва не расшибив затылок о каменный пол. Уперся ладонями в пол и все-таки сумел сесть.
А солдаты так встают каждый день. После переходов, после сражений, после вылазок – все равно, долг зовет, поднимайся и снова в бой…
- Ни за что, - пробормотал Аламат и кое-как поднялся на ноги. Пошатнулся, но устоял.
«Когда же я сдохну…»
Нужно было еще спасать своих людей от жгучего любопытства и не менее жгучего обаяния королевской свиты.
@темы: Убей в себе бога
воскресенье, 14 декабря 2014
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Прослушать или скачать Jesper Kyd March of the Empire бесплатно на Простоплеер
Горвин ворвался в дом, как апрельский штормГорвин ворвался в дом, как апрельский шторм. Порыв этого шторма отбросил в сторону слугу, который пытался объяснить разбушевавшейся стихии, что хозяин не принимает. Горвин вихрем понесся вверх по лестнице через две ступеньки. За ним спешила Лита, стараясь не попасть под горячую руку. Плавание на «Разящем» не зря научило ее управляться с бурей. И все-таки они не успели…
При мысли о том, что они опоздали совсем чуть-чуть, на какой-то час или два, у Литы в груди дергалось и проворачивалось что-то раскаленное. Судьба жестоко подшутила над ней: Лита спешила увидеть Аррина – и увидела. На эшафоте, беспомощного, распятого.
Когда Горвин вбежал на площадь, он взревел от ярости, но этот рев потерялся в криках зевак. Капитан «Разящего» не привык сдаваться так просто – он нырнул в толпу и стал пробиваться к эшафоту. Что он собирался сделать? Отшвырнуть палача? Погибнуть рядом с сыном? Этого никто не знал, а до помоста Горвин так и не добрался. Перед ним было не обычное море, где он был подобен рыбе, а море людское, сопротивляющееся, никого не пропускающее. Толпе не было дела до старого моряка. Ей хотелось зрелищ и не нравилось, когда от них отвлекали.
Лите вот ни на что не хотелось смотреть. Но не смотреть не получалось. На помосте из Аррина выдергивали… что-то. Если бы Лита верила в богов, она сказала бы: душу. Лита даже не сразу узнала его в лицо – с эшафота смотрел дикий зверь, который был готов выгрызать свою свободу клыками. Лита стиснула переплетенные пальцы – а вдруг?!
Конечно, никакого «вдруг» не получилось. К охотнику на помосте присоединился товарищ, и вдвоем они загнали зверя в угол и… добили?! Двое в красных мантиях отвязали неподвижное тело Аррина от щита и куда-то понесли. Как Лита ни присматривалась, она не могла разглядеть, дышит он или нет. Вид у него был совершенно неживой.
- Он умер? – тяжело дыша, она дернула за рукав соседа в какой-то странной пестрой накидке. Оставалось надеяться, что ее харратский понятен самим харратам. – Умер?
Сосед с изумлением покосился на нее, но ответил:
- Лучше бы умер, - и добавил фразу, которой Лита не поняла.
- Да или нет? – настойчиво переспросила она. Она готова была трясти собеседника за плечи, орать, но выбить твердый однозначный ответ.
На красивом смуглом лице харрата проступило раздражение, он корпусом повернулся к ней. И Лита вдруг поняла, что его замечательная накидка – на самом деле сложенные пестрые крылья. Это солдат, - сообразила она. – Угораздило же полезть с расспросами к солдату… И почему она вообще решила, что кто-то в толпе может ей сказать, жив Аррин или мертв?!
- Нет. Не умер, - отчеканил крылатый демон, решительно отвернулся и пошел прочь с площади.
Лита перевела дыхание и отыскала глазами Горвина. Тот стоял посреди площади, как утес, и людские волны обтекали его с двух сторон. Казнь закончилась, люди расходились по своим делам. Ничего интересного больше не обещали.
- Харраты, - с отвращением пробормотала Лита и стала проталкиваться к Горвину.
Горвин не замечал того, что его огибал людской поток. Он смотрел на опустевший эшафот, руки его болтались, как плети, когда кто-то задевал их походя. Спина оставалась прямой, но Лите казалось, что с тем же успехом у него мог быть переломлен позвоночник. Вся его кипучая сила ушла на то, чтобы пробиться к сыну, и ее все равно не хватило. И в мыслях он до сих пор бросался вперед, отталкивал палачей, уносил тело Аррина на корабль, к безопасности…
Лита тронула Горвина за руку, тот не заметил. Тогда она сильнее пожала грубые пальцы, Горвин вздрогнул и очнулся. Он поглядел на нее, угол жесткого рта дернулся в намеке на усмешку.
- И правда, не успели, - слова давались ему трудно, словно челюсти заржавели.
Они помолчали, объединенные бедой. Толпа разошлась, на площади потекла по обычному руслу будничная жизнь. На углу уже лоточник уже предлагал какое-то местное блюдо, откуда-то из переулка за углом донесся смех, звонкий, как колокольчик. Лита сердито встрепенулась – нашли время и место смеяться! – и пришла в себя. Она снова пожала руку Горвина.
- Он еще жив, - сказала она.
Молчание было ей ответом. Лита закусила губу и сильнее тряхнула эту безжизненно повисшую руку.
- Он жив! Ваш сын еще жив! Неужели вам теперь все равно, что с ним будет дальше?
- Дальше, - пробормотал Горвин, - дальше вторая ступень казни…
Однако слова Литы достигли его сознания. Горвин расправил плечи, глаза полыхнули огнем.
- Но еще не сейчас!
Он вырвал руку и стукнул кулаком по ладони. Лита ошиблась, решив, что все его силы иссякли за время казни. Перед ней снова стоял не убитый горем отец, а капитан «Разящего». Вдруг он схватил Литу за руку и потащил куда-то, так что она едва не упала и еле успевала перебирать ногами, чтобы не поехать за ним, как мешок. Она не успела ничего спросить, и просто следовала за Горвином, надеясь только, что он не потащит ее штурмовать местную тюрьму. С легким ужасом она вдруг осознала, что вполне верит и в такое развитие событий. «В этой семье безумие передается по наследству», - лихорадочно думала она и срывалась на бег, когда Горвин в пару шагов перемахивал какую-нибудь выбоину на дороге.
Капитан замедлил шаг только возле дома, при взгляде на который Лита могла сказать только: варварское великолепие. Дом из желтого камня, из которого в Белваре строили чаще всего, был окружен кованой оградой, по обеим сторонам крыльца сидели расправившие крылья степные беркуты, явно сошедшие с герба Харрадона. За домом виднелся кусочек сада, и край чего-то, в чем Лита заподозрила фонтан, площадка же перед парадным входом была вымощена булыжником – хоть войско строй и проводи парад. Сапоги Горвина прогрохотали по булыжнику, он проволок Литу через двор, под неодобрительными взглядами каменных беркутов схватился за тяжелое металлическое кольцо на двери и постучал. Грохот был такой, словно обвалилась крыша.
В доме Горвину понадобились обе руки, и Литу он выпустил. Еще не поздно было ускользнуть и сбежать подальше, но она посмотрела через плечо на слугу, который как раз пытался подняться на ноги и звал на помощь, и быстрее юркнула за Горвином вверх по лестнице. В этом доме наверняка принимали маринера раньше, потому что он ни разу не сбился и не задумался, куда идти. Лита краем глаза замечала тяжелые портьеры, красивую деревянную мебель, обтянутую узорчатой тканью, лестницу из какого-то редкого дерева, всю в цветных разводах, пушистые ковры, каменные вазы и все яснее понимала, что отсюда их с Горвином должны вывести стражники. А потом судить за нападение на дом какой-то очень важной персоны…
Горвин резко остановился у какой-то двери, и Лита едва не воткнулась ему носом между лопаток. Не утруждая себя вежливым стуком, Горвин распахнул дверь.
- Байхрат, - заявил он с порога, - верни мне моего сына.
Байхрат… Имя было знакомым. Причем Лита слышала его не так давно. Покопавшись в памяти, она поняла о ком речь, и мысль о стражниках и суде показалась ей привлекательной и безопасной.
Байхрат. Генерал Харрадона. Воплощение совершенного воина, маг небывалой силы даже по деокадийским меркам. Правая рука королевы. И это его дом.
«Сейчас нас развеют по ветру, - подумала Лита, - возможно, не вставая с кресла».
Но молчание затягивалось, и Лита была еще жива и цела. Она набралась храбрости и выглянула из-за плеча Горвина, который тоже больше ничего не говорил.
В кресле у камина – тут она угадала – сидел очень прямо очень высокий и массивный, как каменная статуя, человек. Загорелое лицо выглядело так, словно его когда-то ветер высек из скалы, и на этом лице выделялся шикарный орлиный нос. Рядом во втором кресле сидела с ногами изящная, очень красивая рыжеволосая женщина. На ее лице и в зеленых глазах не было ни капли страха, только удивление, розовый рот слегка округлился.
Тяжелый взгляд небольших темных глаз был направлен на Горвина… переместился на Литу… вернулся обратно…
- Заходи, Горвин, - сказал генерал Байхрат. – Веришь ли, мы только что обсуждали, как бы это сделать ловчее…
***
Они и в самом деле говорили об Аррине. Пожалуй, в первый раз в жизни генерал потребовал решительных объяснений у жены.
В прошлую встречу с Аламатом они втроем решили, что Зиэ пора вести светскую жизнь. Не слишком бурную, не стараться посещать каждый прием, но все-таки появляться при дворе.
- Ничего не заподозрят? – буркнул Байхрат, которому не нравилась эта идея.
Аламат изящно взмахнул бледной рукой.
- Не думаю. Бравый генерал решил исправить многочисленные ошибки, которые недавно совершил…
- Гм.
- …и так старается восстановить свою пошатнувшуюся репутацию…
- Кххрррр.
- …что начал уделять больше внимания светской жизни и даже заставил жену-затворницу выйти в свет.
- Я попробую, Байхрат, - Зиэ откинулась на спинку кресла и пригубила вино из кувшина, которое они благополучно распили все вместе. – У меня достаточно платьев, чтобы удовлетворить любопытство придворных модниц в ближайшие несколько месяцев… Какое крупное событие следующее по плану?
Следующей по плану была казнь, и Байхрат предложил жене начать с чего-то более приятного. Зиэ покачала головой.
- Чем раньше я начну, тем лучше. Во время казни мне хотя бы не обязательно будет беседовать с каждым придворным болтуном. И если я приду на казнь, это лучше всего покажет, что мы собрались твердо следовать воле Морога, верно? Муж вынес приговор, жена пришла посмотреть, как он будет исполнен…
Аламат отсалютовал ей бокалом. Байхрату это все не нравилось, и согласился он с большой неохотой. Он до сих пор не до конца смирился с мыслью, что его жена, которую он привел в дом еще совсем девочкой, вдруг оказалась в центре заговора против даже не власти, а бога, наравне с мужем и первым советником. Больше того, он не до конца смирился и с тем, что ввязался в этот заговор сам… Зиэ же вошла в их с Аламатом компанию так же легко, как несколько лет назад вошла в этот дом. И теперь она сидела у огня, пила вино и обсуждала предстоящее свержение Морога так непринужденно, словно речь шла о загородной прогулке. Впервые Байхрат подумал, что за шесть лет так и не смог хорошо узнать свою любимую жену.
Если Байхрат и надеялся втайне, что в последний момент Зиэ испугается страшного зрелища и откажется от своей затеи, его ожидания не оправдались. Зиэ в самом деле пошла с ним и мужественно вытерпела все приветствия и комплименты, которые в большинстве своем сводились к сожалениям в духе «почему двор так редко может видеть такой дивный цветок». Зиэ улыбалась, благодарила и обещала исправиться. Байхрат смотрел на все это с легким ужасом.
Зиэ справлялась безупречно до того момента, когда на площадь вывезли осужденного. Холодное безразличие королевы, внимание придворных франтов, взгляды: любопытные, сальные, ревнивые, завистливые, - все это ничуть не задевало ее. Но когда она увидела с балкона Аррина, которого освистывала толпа, то еле слышно охнула и схватила Байхрата за руку. Байхрат наклонился к ней, и Зиэ шепнула:
- Вели это прекратить!
Байхрат скрипнул зубами и заговорил, осторожно подбирая слова. Еще и приходилось сильно понижать голос, но даже шепот его гудел, как из бочки, а генералу вовсе не хотелось, чтобы его личную беседу с женой кто-то слушал, особенно сейчас.
- Зиэ, ничего уже нельзя изменить, - раздельно сказал он. – Этот человек приговорен. Я сам вынес ему приговор. Я предупреждал, что тебе лучше не появляться здесь. Если ты не можешь вынести…
- Я здесь ни при чем! – шепотом воскликнула Зиэ, и Байхрат поразился, увидев сверкнувшие в ее глазах слезы. – Это же он, он!.. Его нельзя!.. Прекрати это, пожалуйста!
На них уже стали оборачиваться, и Байхрат постарался закрыть жену от посторонних взглядов спиной.
- Я ничего не могу сделать, - он выделил каждое слово. И Зиэ поняла, что он и в самом деле не может. Она посмотрела на мужа с поразившей его болью и отвернулась к площади. Ее тонкие руки вцепились в перила, вся она подалась вперед, и Байхрат вдруг испугался, что она сейчас бросится с балкона, к помосту!
Но вышло не так. Как только меч Аррина сломался под ногой палача, а сам он забился в путах, Зиэ упала в обморок.
Байхрат подхватил жену на руки и понес вниз, где ждал их экипаж. Да, первый выход в свет с треском провалился. Он ведь предупреждал! Позволил себя убедить штабной крысе и хрупкой женщине… Теперь все запомнят, что жена генерала не смогла вынести вида казни. Пойдут слухи, что она сочувствует преступнику – проклятье, да ведь так оно и есть! – что ее не отвратила от него даже измена Харрадону! Да и, главное, откуда это сопереживание?! Зиэ ведь даже не знала Аррина! Или знала? Байхрат пожалел, что слишком мало интересовался свободным временем жены.
Запру, - мрачно подумал он. – Пусть сидит дома, вышивает платки, никаких заговоров, никаких разговоров о политике!
Будущая пленница открыла глаза.
- Пусти, я сама пойду…
- Не пойдешь, - отрезал Байхрат, посадил жену в экипаж, сел сам, захлопнул дверцу и приказал трогать.
Зиэ сидела рядом, бледная и какая-то потерянная, тонкие руки терзали подол платья. Эти движения вдруг напомнили Байхрату советника – тот тоже вечно в минуты волнения вертел что-то в руках. Тонкие натуры, чтоб им не кашлялось. Настроение испортилось еще больше, хотя куда уж больше.
- И ты ничего не сделал! – воскликнула Зиэ вдруг. Кажется, она не испытывала никакого раскаяния за устроенную сцену. Напротив, Байхрат еще и выходил виноватым.
- Да зачем тебе сдался этот мальчишка? – не выдержал генерал. – Он тебе друг? Брат? Сват?! Я чего-то не знаю и вдруг породнился с маринерами?
Ему самому было жаль Аррина, но не слишком. Аррин погибал исключительно по собственной глупости. Если бы он хотя бы не начал поносить Морога прямо в зале суда, генерал попробовал бы его вытащить. Своей пылкой речью он сам перечеркнул оправдательный приговор. Куда больше Байхрат сочувствовал Горвину – бедняга, потерять одного сына за другим…
Но горячее участие Зиэ в судьбе Аррина было непонятно, а потому подозрительно.
- Я его видела, - тихо призналась Зиэ.
- Его полгорода видело, - пожал плечами Байхрат. – Чаще всего в кабаках. До войны он любил гулять с размахом.
Зиэ мотнула рыжей головой, из сложной прически высвободилась пара прядей и упала на белую шею.
- Не просто так… Я видела его в пламени. Он очень важен. Он…
- Достаточно, - прервал ее Байхрат. Его раздражение понемногу оборачивалось настоящим гневом, темным, как грозовая туча.
Осознание того, что Зиэ выставила их в дурном свете из-за своих глупостей, блажи, которая никак не желала проходить, было противным, как зубная боль. – Я-то думал, что-то серьезное случилось.
Зиэ вспыхнула, покраснели не только ее щеки, но даже лоб и уши. С рыжими волосами это выглядело устрашающе.
- Ты по-прежнему не желаешь ничего слышать! – воскликнула она с горьким упреком. – Я думала, ты изменился после… после нашего последнего разговора! А ты ничего не хочешь знать, как и раньше, кроме своей армии!
- Так вот зачем тебе все это понадобилось? – холодно спросил Байхрат. – Чтобы я больше прислушивался к твоим словам? Тогда ты выбрала неверный путь.
Зиэ закусила губу и отвернулась к окну. До самого дома они не сказали друг другу ни слова, а в доме разошлись по разным комнатам.
Байхрат сел было разбирать пришедшую почту, но вскоре с раздражением отшвырнул листок. Сосредоточиться не получалось, голова была занята посторонними мыслями, и содержимое письма волновало адресата не больше, чем проблемы разведения оленей в Альдалире. Если у них с Аламатом все получится, армия получит совсем другие приказы. Если не получится, то командовать будет уже кто-то другой.
Еще и Зиэ не приходила. Семейные ссоры у них в доме были редкостью, и Байхрат искренне считал, что женился на женщине покладистой. Если им все-таки случалось повздорить, то достаточно было посидеть порознь, отдохнуть друг от друга, а потом Зиэ шла мириться. Они быстро переживали ссору и потом никогда о ней не вспоминали.
Теперь же время шло, а Зиэ все не было. Байхрат перебрал все письма, на одно начал писать ответ и писал его очень долго. Потом перечитал получившуюся чушь, поморщился, испепелил черновик и обнаружил, что прошло пять минут.
- Б-болотный бог, - пробормотал он, встал и прошелся по комнате. В мыслях появлялось то бледное лицо Аррина, то усмешка Халлата на суде, то Зиэ, цепляющаяся горячими руками за его запястье, а потом отворачивающаяся…
Он не собирался предлагать жене перемирие. Он с самого начала был против того, чтобы она оказалась впутана в заговор. Ему не нравилась идея, чтобы Зиэ стала чаще бывать при дворе. И меньше всего он хотел смотреть на казнь вместе с ней! И что из этого вышло? Нет, решительно ему не за что извиняться. И никуда он не пойдет.
Он был уже на полпути к выходу, когда дверь скрипнула и в комнату заглянула Зиэ.
- Ты совсем со мной теперь не разговариваешь? Или я могу рассчитывать на пару слов о погоде?
- Совсем, - сказал Байхрат, тщетно стараясь не улыбаться. Узел в груди, который все туже затягивался с визита Аламата, немного ослаб, и стало легче дышать. – Сейчас посажу тебя рядом и буду молчать, как сыч.
- А без меня ты молчать не можешь? – поинтересовалась Зиэ.
- Не могу, - отрезал Байхрат, подхватил ее и усадил в кресло. Зиэ тут же сбросила туфли, подтянула ноги на сиденье и одернула подол, волной спадающий до пола. Байхрат сел в свое кресло, и они в самом деле немного помолчали, наслаждаясь восстановленным миром. Байхрат думал, что Зиэ снова попытается что-то сказать ему о казни, но она не произнесла ни слова, прикрыла глаза и опустила голову ему на плечо.
- Ты в самом деле видела Аррина в огне? – неожиданно даже для себя спросил Байхрат.
- Да, - ответила его жена, не открывая глаз. – Только тогда я не знала, что это он. А сегодня увидела – и поняла…
- И что, он так важен?
- Да.
Байхрат чувствовал себя так, словно вышел на тонкий озерный лед. Все его существо противилось тому, чтобы использовать знания огнепоклонников. Да и какие там знания? Разговоры с пламенем, чтение в дыму… Если дышать дымом от степных трав, наверное, много интересного можно увидеть. А уж если настойкой на тех же травах запить!
Однако Аламат относился к словам Зиэ с большим вниманием. А об Аламате можно было сказать много нехорошего, но дураком он не был. Да и к восторженным впечатлительным натурам Байхрат бы его не приписал.
«Вы ведь знаете, как важны союзники, генерал?»
Байхрат устало потер лоб. Ну вот, он стал всерьез задумываться о помощи огнепоклонников. Бредовая затея. А весь их замысел – не бред? Кто и когда пытался убить бога? Это не тот враг, которого можно было окружить, застать врасплох, принудить сдаться или решительно добить. Как воюют с богами?
- И что, - сказал он, пытаясь скрыть за скептическим тоном свои сомнения, - этому молодому человеку суждено изменить мир?
- Спасти, - Зиэ ответила совершенно серьезно. – Ему суждено спасти наш мир, пока еще не поздно.
Прелестно.
- Сейчас его бы самого кто бы спас.
- Ты правда не можешь ничего сделать?
Байхрат промолчал. Не хотелось начинать все сначала. Он и сам хотел бы вытащить этого мальчишку на свободу. Не из-за видений Зиэ и не ради него самого, а из-за Горвина. Из-за Гелленгау, который был необходим Харрадону! Он столько сил вложил в свое время, чтобы добиться крепких связей с маринерами, чуть не женился даже на дочери их тогдашнего предводителя, хорошо, что обошлось. И сейчас эти связи громко трещали и грозили порваться. Но как объяснить важность какого-то мелкого офицера жрецам? Морогу?!
В глубинах дома раздался неясный шум и вскрики. Зиэ подняла голову и насторожилась, Байхрат махнул ей рукой – не беспокойся. Он догадывался, кому хватило наглости ворваться в дом генерала. Он увидел знакомое лицо, когда выносил Зиэ на руках в экипаж. И он оказался прав.
- Входи, Горвин…
Горвин застыл в дверях, темный от гнева или от горя, он дышал шумно, как кузнечные мехи, и Байхрату с первого взгляда стало ясно, что если не обнадежить его хоть немного, он пойдет в разнос, полезет драться, готовый умереть прямо посреди кабинета генерала. Конечно, Байхрат не собирался его убивать, но Горвину об этом знать было неоткуда.
Из-за спины Горвина выглядывал совсем молоденький юноша в моряцкой куртке. Светлые волосы были всклокочены, на бледном лице с еле заметными веснушками светились умные зеленые глаза. Байхрат готов был ручаться, что харратской крови в юнге не было ни капли. «Ребенка-то зачем с собой притащил, - сердито подумал он про Горвина. – Не на жалость ведь давить!»
Горвин шагнул в комнату, Байхрат кивнул ему на свободное кресло, но тот остался на ногах.
- Обсуждали? – переспросил он. – А не поздно ли обсуждать, Байхрат, после того как моего сына прилюдно распяли на эшафоте и пытали? Не пора ли уже что-то делать?
Байхрат знал Горвина с тех пор, как маринеру исполнилось двадцать, и он начал выводить в море свой собственный корабль. С тех пор Горвин очень мало изменился. Разве что стал немного шире. А так Байхрат смотрел на него и видел того же юнца, который в первый свой визит в Белвар затеял драку в порту Хег-Меделя, притащил обидчика на свой корабль и заставил все канаты щекотать его. И те едва не защекотали.
- Да ну их, - пожал плечами молодой капитан, когда его спросили, что за беспорядок он устроил. – Шуток не понимают…
Теперешний Горвин не склонен был шутить, зато затевать драки не разучился.
- Твой сын, - с нажимом произнес Байхрат, - во все горло вопил на суде, что ему не нужен Морог вместе с его слугами. И будет очень трудно объяснить жрецам, что он просто решил пошутить. Я уже писал тебе, Горвин, что времена изменились.
Зиэ при упоминании того, как вел себя Аррин на суде, довольно улыбнулась, а мальчишка, который так и торчал у Горвина за спиной, закатил глаза. Байхрат четко прочитал по его губам беззвучно произнесенное «идиот».
В этом с юнгой трудно было не согласиться, но разговор, который должен был сейчас начаться, не предназначался для его ушей.
- Твой спутник, Горвин, может отдохнуть на кухне, - сказал Байхрат. – Там его накормят.
Горвин, казалось, только сейчас вспомнил, что пришел не один. Он протянул руку назад, слепо нашарил плечо юнги и подтолкнул его вперед. Теперь Байхрат отметил, что куртка мальчишке велика – рукава были подвернуты, а полы спускались почти до колен. Уж не превратился ли «Разящий» в сиротский приют?
- Это Лита, - представил Горвин. – Невеста Аррина.
Невеста поморщилась, словно откусила от чего-то кислого.
Значит, не мальчишка, а девчонка. Байхрат постарался скрыть изумление, но его жена немедленно его раскусила и прикрыла ладонью улыбку. Байхрат бросил на нее сердитый взгляд – уж Зиэ-то наверняка сразу все поняла, могла бы и подсказать! А он вот стареет – не отличил… Ну да, девчонка, ни груди, ни бедер, волосы обрезаны чуть ли не как у Аламата – узнай в ней женщину! Откуда Аррин ее взял? Когда успел?
- Это Лита сказала, - продолжал Горвин, - что Аррину грозит опасность, и нам надо спешить.
- Тоже видела в огне? – вырвалось у Байхрата. Настала очередь Зиэ смотреть сердито.
- Нет, - подала голос Лита. Голос оказался приятнее внешности, мягкий и глубокий, и, пожалуй, она была вовсе не такой малышкой, как подумал было Байхрат. Снова он ошибся. – Во сне.
Байхрат подумал, что если так пойдет, то вскоре к нему выстроится очередь женщин, которые видели Аррина во сне, в огне, в дыму и в мечтах, и они будут упрашивать генерала спасти несчастного. А он будет спасать, потому что Гелленгау рвет и мечет, Гелленгау стоит перед ним в облике старого капитана, и меньше всего сейчас Байхрату нужно восстание на юге и перекрытые морские пути.
- Во сне, - пробормотал он. – Великолепно. И часто у вас такие сны?
- Нет, - ответила арринова невеста и кротко опустила глаза. – Сердце подсказало.
Сказано это было смиренным тоном, но почему-то Байхрату показалось, что над ним издеваются. Но не это заставило его прищуриться и пристально приглядеться к незваной гостье. По-харратски она говорила с сильным акцентом, со слишком мягким «р», без гортанных звуков, которые отличали харратов. Так говорили деокадийцы.
Деокадийцы.
***
Что-то изменилось.
Изменилось быстро и неуловимо. Только что этот громадный мужчина с грубым лицом смотрел на Литу с насмешливым безразличием, еле замечая. Он даже не узнал в ней женщину – впрочем, к этому Лита начала привыкать. Когда Горвин представил ее невестой Аррина (вот спасибо, удружил), в глазах генерала мелькнуло удивление. Но когда она заговорила, его взгляд наполнился подозрением, которое грозило придавить ее к месту.
- Откуда вы? – резко спросил Байхрат.
- Это двоюродная сестра моего старшего сына по матери, - начал было Горвин, но Лита перебила:
- Из Альва.
- Маг?
- Да.
Она смотрела на Байхрата и понимала, что лгать и выворачиваться здесь не получится. В главном, по крайней мере. На что она рассчитывала, когда побежала за Горвином в этот дом? Конечно, она не знала, что это дом харратского генерала, но почему даже не попыталась ничего спросить? Положилась на капитана… дура! Как вышло, что она, которая всегда рассчитывала только на себя, вдруг поплыла по течению, позволила распоряжаться своей жизнью сперва сыну, а потом отцу в этой безумной семье?
Она не уйдет отсюда. Ее уволокут в ближайший подвал и начнут выпытывать раскаленным железом тайны Деокадии. Хорошо, что она все равно их не знает.
Для страны хорошо, а вот для нее самой – не очень…
- Неплохо сработано, - сказал генерал Байхрат. Он не повысил голос, но Лите почудилось, как раскаленные щипцы уже подносят к ее лицу. – Я имею в виду – проникновение в Белвар. Но зря ты явилась сюда, дома я не храню ничего, что бы тебе пригодилось.
- Байхрат, - начал было Горвин, но генерал прервал его коротким жестом.
- С тобой, Горвин, мы еще обсудим это. От тебя не ожидал.
- Байхрат, ты пугаешь девочку.
Это сказал не Горвин. Это сказала женщина в кресле, и это прозвучало так неожиданно, что мужчины перестали сверлить друг друга взглядами, вздрогнули, и туча между ними немного посветлела. Женщина поднялась из кресла и подошла к Лите. Она была ниже «девочки» на полголовы. И, пожалуй, на пару лет младше.
- Зиэ, не вмешивайся, - поморщился Байхрат. Но Зиэ продолжила:
- Я понимаю, что ты везде будешь видеть подвох. Но подумай: разве настоящий шпион явился бы с порога в твой дом? Да еще заговорил бы с выговором, который слышен любому, у кого есть уши?!
«Сейчас нас четвертуют», - обреченно подумала Лита. С человеком в кресле невозможно было договориться, он уже выбрал Литу новой мишенью и готовился расстрелять в упор. Перед этим выжав из нее все, что только сумеет, как масло из оливок. Странно только, что этого не понимала рыжая женщина, которая так бесстрашно смотрела на генерала.
- С каких пор ты стала так хорошо разбираться в шпионах? – спросил Байхрат, и Лите показалось, что у него в голосе мелькнуло веселье. Нет, наверняка померещилось.
- Я ничего не понимаю в шпионах, - развела руками Зиэ. – Я понимаю в женщинах. Если бы мне пришлось… Если есть нужда, можно прийти не только в твой дом. Ты в самом деле невеста Аррина, милая?
Зеленые глаза с любопытством изучали Литу, и ей показалось, что этот взгляд просвечивает ее насквозь, как стеклянную. Эта женщина была единственной надеждой Литы. И, если она хоть что-то понимала, ей лучше было оставаться невестой Аррина, чтобы выжить.
- Да, - сказала Лита. – Он просил меня выйти за него замуж.
- Недурно, - усмехнулся Байхрат. – И давно вы знакомы?
- С конца весны, - прикинула Лита.
Должно быть, это что-то значило, потому что Байхрат смерил ее долгим задумчивым взглядом.
- Вот почему он молчит, - непонятно сказал он. – Что ж, хотя бы он сам верит в то, что ты его невеста.
- Может, мы разберемся, на ком женится мой сын, после того как вытащим его из тюрьмы?! – не выдержал Горвин, который устал ждать, пока Байхрат допрашивал Литу. – Я очень ценю твою дружбу, Байхрат. Очень. Но своего сына я ценю больше. И Гелленгау не поймет, если Белвар начнет по ложным обвинениям бросать наших сыновей в тюрьмы. Морем клянусь, не мы затеваем вражду, Байхрат, но выбора у нас нет!
- Горвин, - перебил его генерал, - замолчи, пока и ты не наговорил здесь на государственную измену.
- Замолчать? – Горвин прищурился, море в его глазах грозило смыть с лица земли всех поблизости. – Засунуть язык в задницу, пока Аррина будут убивать? А если я не замолчу, ты и меня решишь разделать, как кильку?!
Лита почувствовала легкое прикосновение к запястью.
- Идем, - шепнула ей Зиэ. – Байхрат все равно уже решил помочь, надо только понять – как. А сейчас им надо выпустить пар, но нам смотреть на это совсем не обязательно.
Лита признала правоту этих слов и послушно вышла из кабинета. За дверью толпились вперемешку слуги и охрана. А как же ворваться, спасти генерала от злодейского нападения и стать героем дня? Или те, кто дошел до хозяина дома, становятся его личной добычей?
- У генерала гости, - объявила Зиэ. – Через полчаса накройте стол в малой столовой, поставьте еще два прибора. Фаэ, сбегай на кухню и вели достать соленых морских гадов к закускам. И пусть к обеду подадут, кроме вина, еще настойку на сорока травах. Поскорее, не сердите хозяина промедлением!
«Не сердите хозяина, как же», - подумала Лита, а Зиэ уже вела ее через какие-то залы и коридоры, в которых можно было запутаться, как в лабиринте. Скорее уж, не сердите его жену! Интересно, эта женщина такая спокойная и ничего не боится, потому что она жена генерала? Или она жена генерала, потому что ничего не боится, даже его самого?!
Зиэ толкнула тяжелую дверь из темного дерева, и на Литу пахнуло чем-то свежим и нежным. Она переступила порог, и оказалась во владениях хозяйки.
Комната Зиэ повергла Литу в печаль и осознание собственного несовершенства. Лита всегда считала себя в первую очередь ученой и магом, хозяйством занималась так, чтобы не умереть с голоду и не обрасти мхом. Разговоры «о рюшечках», как она их называла, навевали на нее тоску.
Обитательница этого дома наверняка много могла сказать «о рюшечках», но при этом Лита не могла не признать, что комната обставлена с большим вкусом, и Зиэ удержалась от искушения растратить деньги мужа на мишуру. Лита осмотрела светлую легкую мебель, письменный стол, на котором стоял кованый светильник и письменный прибор с чернильницей в виде цветочного бутона, букет из трех громадных кремовых цветов с узкими игольчатыми лепестками… В кресле у окна лежала неоконченная вышивка – силы небесные, эта женщина еще и вышивает в свободное время. В этой красивой, уютной, очень женской комнате Лита немедленно вспомнила, что голову мыла в ведре два дня назад, нос у нее на ветру облез, высыпали веснушки и на ней куртка на три размера больше. «Ну и пусть, - сжала губы Лита. – Ей наверняка не приходилось самой зарабатывать на хлеб ни дня в жизни. Она может сидеть дома и вышивать цветочки».
- Давай подберем тебе что-нибудь из одежды к обеду, - сказала Зиэ. – Лучше что-нибудь белое и зеленое.
- Не надо, - отказалась Лита, раздраженная собственными мыслями. – На «Разящем» удобнее так.
- Я не думаю, что в ближайшее время ты вернешься на «Разящий», - заметила Зиэ.
- Да? – выдавила Лита. – И что же меня ждет? Одиночная камера или сразу пыточная и иголки под ногти?
- Сначала тебя ждет обед, - Зиэ убрала вышивку из кресла на окно и изящно опустилась на обтянутое узорчатой тканью сиденье. – Потом горячая ванна и постель. Но, пожалуйста, не пытайся покинуть дом. Вне его у тебя куда меньше шансов выжить.
- А здесь меня будут кормить медовыми пряниками и отгонять мух, - фыркнула Лита. Ей надоело стоять посреди комнаты, и она опустилась на какую-то скамеечку. Неудачно – колени так и норовили подняться до ушей.
- Пряников не обещаю, - Зиэ пожала плечами и смахнула с рукава невидимую пылинку. – И ты, конечно, имеешь полное право не верить моим словам. Только удивительно, почему, в таком случае, ты пришла в этот дом требовать помилования для осужденного мятежника… Куда умнее было бы спрятаться и затаиться. Хотя бы до тех пор, пока ты не научилась бы сносно говорить по-харратски.
Лита покраснела от досады – крыть было нечем. Минуту назад она думала о том же самом почти в тех же выражениях.
- Не смущайся, влюбленные порой поступают намного глупее, - неверно истолковала ее чувства Зиэ. – Могу сказать, что тебе очень повезло, потому что сейчас жизнь твоего жениха куда важнее для всех, чем твои знания о войне. Даже для моего мужа. Мне же и вовсе неинтересно, где сейчас находятся деокадийские отряды боевых магов.
- А что же интересно вам? – Лита закусила губу. Снова все говорили о ней и об Аррине так, словно их свадьба была делом решенным. А ведь она ничего ему не обещала, хотя его предложение ей и льстило. Но он был сумасбродным мальчишкой, у которого хватило ума пойти на эшафот самому.
Сейчас было не время спорить. И не место. Но она с треском откажет Аррину, как только его получится вытащить из лап правосудия.
- Мне интереснее то, что творится поблизости, - задумчиво сказала Зиэ. – Не скрою, у меня есть надежды, связанные с твоим Аррином. Отличные от желания моего мужа не терять Гелленгау. Еще и поэтому я говорю: не торопись возвращаться на «Разящий». Если нам удастся освободить нашего друга, то не для того, чтобы он тут же уплыл.
«Ага, - подумала Лита, - а чтобы он не уплыл тут же, хорошо бы держать под рукой его невесту. Кормить, поить, одевать в красивые платья, выделить ей отдельную комнату и поставить там на окнах кованые решетки по последней столичной моде. Ох, харрат, кажется, я втянула тебя в новую неприятность. Я у тебя в долгу. И лучше мне обладать хоть какой-то свободой рук, когда ты сбежишь от вашей церкви. Чтобы помочь тебе вернуться домой».
- Белое и зеленое, говорите? – сказала Лита и поднялась со скамеечки.
Впрочем, пообедать в новом наряде Лита не успела. Постучавший в дверь слуга доложил хозяйке, что генерал ждет ее и гостью в своем кабинете и просит явиться безотлагательно.
- Быстро они договорились, - заметила Зиэ. – Я думала, понадобится больше времени. Идем, дорогая. Не нужно раздражать Байхрата, если можно этого не делать.
Лита отправилась за ней уже знакомым путем. По дороге она старалась приноровиться к харратскому платью, и больших усилий ей стоило не поправлять постоянно завязки под грудью и вырез – ей казалось, что в таком вырезе нужно показывать что-то более... объемное. Легкий подол так и норовил забиться между ногами. Нет, все-таки Лита куда увереннее чувствовала бы себя в старой куртке.
В кабинете она увидела новое лицо. Лицо размещалось в аккуратной настенной раме, по углам которой горели неярким огнем крупные кристаллы. Впечатление было странное – как будто ожил обычный портрет. Этот «портрет» принадлежал мужчине лет тридцати пяти на вид, сухощавому, с такими неправильными чертами, что они обретали даже странную привлекательность. Короткие светлые волосы он стриг на деокадийский манер – Лита впервые видела в Харрадоне, чтобы кто-то носил такую прическу.
«Интересный способ связи, - подумала Лита. – Должно быть, что-то вроде наших заговоренных зеркал, но они слишком дорого обходятся. Да, харраты времени не теряли…»
- Приветствую, дамы, - сказал мужчина в раме.
- Добрый день, советник, - ответила Зиэ. – Рада видеть вас.
- Представьте же меня вашей гостье, - попросил советник и остановил на Лите взгляд синих глаз. Он был такой пронзительный и холодный, что Лите вдруг показалось, что она видит перед собой не человека, а очень сложный механизм, которому придали человеческое обличье. Как будто, если приглядеться и прислушаться, можно было заметить, как цепляются друг за друга и щелкают шестеренки в его голове. Литу пробрала дрожь.
- Лита, это советник Аламат, - прогудел Байхрат, который стоял у камина, в то время как Горвин сидел в кресле и с хмурым видом перекладывал стакан из руки в руку. Лита дорого бы дала, чтобы узнать, о чем они с генералом беседовали, и решила расспросить Горвина, когда подвернется случай остаться наедине.
Мужчина в раме кивнул. Значит, это и был знаменитый Аламат, признанная верная змея Харрадона. Лита не интересовалась политикой, но даже она слышала о нем, дипломате, маге, ученом хитреце. Чтобы с таким лицом очаровывать послов, нужно было быть гением. Лите стало еще больше не по себе.
- Добрый день, - сказала она по-харратски, стараясь не показывать волнения.
- Вы можете говорить на родном языке, - заметил Аламат на деокадийском. – Думаю, так нам всем будет проще.
- Благодарю, - пробормотала Лита и села на краешек кресла. Сесть надежнее она не рискнула – кресло было такое глубокое, что в него можно было провалиться.
- Итак, вы деокадийка? – спросил Аламат, как будто продолжал ранее начатый разговор.
- Да, - кивнула Лита, понимая, что легенда о двоюродной сестре брата Аррина развеялась по ветру, как дым.
- Маг?
- Да, - и это было глупо отрицать после того, что она устроила на корабле. – Только сразу скажу, что не знаю никаких военных тайн и над чем работают сейчас в Башне.
- Военные тайны можете оставить при себе, - вдруг сказал Аламат. Лита покосилась на генерала, тот поджал губы, но смолчал. – Лучше скажите, в какой области вы работали. Не во время войны, раньше.
- Зачарование предметов, - отозвалась Лита, немного сбитая с толку.
- Великолепно! – синие глаза Аламата сверкнули.
Тут уже не выдержал Горвин.
- Я привез сюда Литу не для того, чтобы вы забрали ее, советник, и выпытывали у нее секреты деокадийских магов. Если бы я знал, что она привлечет ваше внимание, я оставил бы ее на борту «Разящего».
«Попробовал бы оставить, - фыркнула про себя Лита. – Опыт путешествия в бочке с рыбой у меня уже есть».
Аламат слегка улыбнулся. Улыбка его не красила, перекошенный рот выглядел так, словно кто-то невидимый решил пошутить, взял его за уголки губ и потянул в стороны, не заботясь о получившемся впечатлении.
- Что вы, - сердечно сказал он. – Мне и в голову не приходило обидеть кого-то из гостей генерала. И, тем более, к чему-то их принуждать. Уверяю, к каждому из присутствующих я испытываю самое искреннее уважение. И очень надеюсь, что мы найдем общий язык… Лита, вы ведь хотите помочь своему жениху? И готовы потрудиться ради этого?
***
Аламат смотрел на всех собравшихся в кабинете Байхрата и думал: все сошлось. Вот они, его желанные союзники, неподвластные Морогу маги. Глава маринеров, дочь верховной огнепоклонницы и – редкая удача, почти невозможная! – деокадийский маг, ученица Башни. Чтобы привлечь на свою сторону эту девочку, которая нервно теребила оборку на платье и то и дело смахивала с глаз светлую челку, Аламат готов был кланяться, обещать золотые горы, обольщать и спорить.
И всем им по разным причинам нужен был офицер, который сейчас ждал казни в тюрьме. Мальчишка, которых двенадцать на дюжину, храбрый, но глупый, а теперь, после первой ступени казни, наверняка сломленный и желающий только умереть. Бесполезный для их целей человек, но если его спасение заставит свободных магов присоединиться к заговору, Аламат вывернется наизнанку, но вытащит их драгоценного Аррина из тюрьмы.
Тем более что он уже представлял, как это сделать. Даже несколькими способами. Первый, самый простой – побег. Но Аламату, возможно, пришлось бы пожертвовать несколькими своими людьми среди жрецов, все пришлось бы делать наспех, да и вся ответственность, если бы их раскрыли, легла бы на плечи советника. Ах, ну чего стоило всем этим людям собраться немного раньше, хотя бы до первой казни! Тогда бы у них было время на изящные схемы, подкуп, пропажу без вести…
Однако был и другой путь. Использовать его – все равно, что начинать игру сразу с главной фигуры. С размаха отхлестать Соймаха по лоснящимся щекам и напомнить, что он-то пока еще не бог. Помимо этого, очень соблазнительного, преимущества план имел и другое: в нем должны были участвовать все. А договориться с людьми, которые замешаны в одном преступлении с тобой, куда проще, чем если они просто тебе благодарны. Аламат успел в этом убедиться на заре карьеры на примере Байхрата.
При мысли о том, какую фигуру он выведет на поле, у Аламата сладко и болезненно ныло сердце. Как жалко было тратить ее на спасение глупого мальчишки! Но советник был из тех людей, которые умели ставить интересы дела выше своих собственных.
- У меня есть план, господа и дамы, - улыбнулся он, и в него впилось сразу несколько напряженных взглядов. – Но нам предстоит бессонная ночь.
Прослушать или скачать Jesper Kyd March of the Empire бесплатно на Простоплеер
Горвин ворвался в дом, как апрельский штормГорвин ворвался в дом, как апрельский шторм. Порыв этого шторма отбросил в сторону слугу, который пытался объяснить разбушевавшейся стихии, что хозяин не принимает. Горвин вихрем понесся вверх по лестнице через две ступеньки. За ним спешила Лита, стараясь не попасть под горячую руку. Плавание на «Разящем» не зря научило ее управляться с бурей. И все-таки они не успели…
При мысли о том, что они опоздали совсем чуть-чуть, на какой-то час или два, у Литы в груди дергалось и проворачивалось что-то раскаленное. Судьба жестоко подшутила над ней: Лита спешила увидеть Аррина – и увидела. На эшафоте, беспомощного, распятого.
Когда Горвин вбежал на площадь, он взревел от ярости, но этот рев потерялся в криках зевак. Капитан «Разящего» не привык сдаваться так просто – он нырнул в толпу и стал пробиваться к эшафоту. Что он собирался сделать? Отшвырнуть палача? Погибнуть рядом с сыном? Этого никто не знал, а до помоста Горвин так и не добрался. Перед ним было не обычное море, где он был подобен рыбе, а море людское, сопротивляющееся, никого не пропускающее. Толпе не было дела до старого моряка. Ей хотелось зрелищ и не нравилось, когда от них отвлекали.
Лите вот ни на что не хотелось смотреть. Но не смотреть не получалось. На помосте из Аррина выдергивали… что-то. Если бы Лита верила в богов, она сказала бы: душу. Лита даже не сразу узнала его в лицо – с эшафота смотрел дикий зверь, который был готов выгрызать свою свободу клыками. Лита стиснула переплетенные пальцы – а вдруг?!
Конечно, никакого «вдруг» не получилось. К охотнику на помосте присоединился товарищ, и вдвоем они загнали зверя в угол и… добили?! Двое в красных мантиях отвязали неподвижное тело Аррина от щита и куда-то понесли. Как Лита ни присматривалась, она не могла разглядеть, дышит он или нет. Вид у него был совершенно неживой.
- Он умер? – тяжело дыша, она дернула за рукав соседа в какой-то странной пестрой накидке. Оставалось надеяться, что ее харратский понятен самим харратам. – Умер?
Сосед с изумлением покосился на нее, но ответил:
- Лучше бы умер, - и добавил фразу, которой Лита не поняла.
- Да или нет? – настойчиво переспросила она. Она готова была трясти собеседника за плечи, орать, но выбить твердый однозначный ответ.
На красивом смуглом лице харрата проступило раздражение, он корпусом повернулся к ней. И Лита вдруг поняла, что его замечательная накидка – на самом деле сложенные пестрые крылья. Это солдат, - сообразила она. – Угораздило же полезть с расспросами к солдату… И почему она вообще решила, что кто-то в толпе может ей сказать, жив Аррин или мертв?!
- Нет. Не умер, - отчеканил крылатый демон, решительно отвернулся и пошел прочь с площади.
Лита перевела дыхание и отыскала глазами Горвина. Тот стоял посреди площади, как утес, и людские волны обтекали его с двух сторон. Казнь закончилась, люди расходились по своим делам. Ничего интересного больше не обещали.
- Харраты, - с отвращением пробормотала Лита и стала проталкиваться к Горвину.
Горвин не замечал того, что его огибал людской поток. Он смотрел на опустевший эшафот, руки его болтались, как плети, когда кто-то задевал их походя. Спина оставалась прямой, но Лите казалось, что с тем же успехом у него мог быть переломлен позвоночник. Вся его кипучая сила ушла на то, чтобы пробиться к сыну, и ее все равно не хватило. И в мыслях он до сих пор бросался вперед, отталкивал палачей, уносил тело Аррина на корабль, к безопасности…
Лита тронула Горвина за руку, тот не заметил. Тогда она сильнее пожала грубые пальцы, Горвин вздрогнул и очнулся. Он поглядел на нее, угол жесткого рта дернулся в намеке на усмешку.
- И правда, не успели, - слова давались ему трудно, словно челюсти заржавели.
Они помолчали, объединенные бедой. Толпа разошлась, на площади потекла по обычному руслу будничная жизнь. На углу уже лоточник уже предлагал какое-то местное блюдо, откуда-то из переулка за углом донесся смех, звонкий, как колокольчик. Лита сердито встрепенулась – нашли время и место смеяться! – и пришла в себя. Она снова пожала руку Горвина.
- Он еще жив, - сказала она.
Молчание было ей ответом. Лита закусила губу и сильнее тряхнула эту безжизненно повисшую руку.
- Он жив! Ваш сын еще жив! Неужели вам теперь все равно, что с ним будет дальше?
- Дальше, - пробормотал Горвин, - дальше вторая ступень казни…
Однако слова Литы достигли его сознания. Горвин расправил плечи, глаза полыхнули огнем.
- Но еще не сейчас!
Он вырвал руку и стукнул кулаком по ладони. Лита ошиблась, решив, что все его силы иссякли за время казни. Перед ней снова стоял не убитый горем отец, а капитан «Разящего». Вдруг он схватил Литу за руку и потащил куда-то, так что она едва не упала и еле успевала перебирать ногами, чтобы не поехать за ним, как мешок. Она не успела ничего спросить, и просто следовала за Горвином, надеясь только, что он не потащит ее штурмовать местную тюрьму. С легким ужасом она вдруг осознала, что вполне верит и в такое развитие событий. «В этой семье безумие передается по наследству», - лихорадочно думала она и срывалась на бег, когда Горвин в пару шагов перемахивал какую-нибудь выбоину на дороге.
Капитан замедлил шаг только возле дома, при взгляде на который Лита могла сказать только: варварское великолепие. Дом из желтого камня, из которого в Белваре строили чаще всего, был окружен кованой оградой, по обеим сторонам крыльца сидели расправившие крылья степные беркуты, явно сошедшие с герба Харрадона. За домом виднелся кусочек сада, и край чего-то, в чем Лита заподозрила фонтан, площадка же перед парадным входом была вымощена булыжником – хоть войско строй и проводи парад. Сапоги Горвина прогрохотали по булыжнику, он проволок Литу через двор, под неодобрительными взглядами каменных беркутов схватился за тяжелое металлическое кольцо на двери и постучал. Грохот был такой, словно обвалилась крыша.
В доме Горвину понадобились обе руки, и Литу он выпустил. Еще не поздно было ускользнуть и сбежать подальше, но она посмотрела через плечо на слугу, который как раз пытался подняться на ноги и звал на помощь, и быстрее юркнула за Горвином вверх по лестнице. В этом доме наверняка принимали маринера раньше, потому что он ни разу не сбился и не задумался, куда идти. Лита краем глаза замечала тяжелые портьеры, красивую деревянную мебель, обтянутую узорчатой тканью, лестницу из какого-то редкого дерева, всю в цветных разводах, пушистые ковры, каменные вазы и все яснее понимала, что отсюда их с Горвином должны вывести стражники. А потом судить за нападение на дом какой-то очень важной персоны…
Горвин резко остановился у какой-то двери, и Лита едва не воткнулась ему носом между лопаток. Не утруждая себя вежливым стуком, Горвин распахнул дверь.
- Байхрат, - заявил он с порога, - верни мне моего сына.
Байхрат… Имя было знакомым. Причем Лита слышала его не так давно. Покопавшись в памяти, она поняла о ком речь, и мысль о стражниках и суде показалась ей привлекательной и безопасной.
Байхрат. Генерал Харрадона. Воплощение совершенного воина, маг небывалой силы даже по деокадийским меркам. Правая рука королевы. И это его дом.
«Сейчас нас развеют по ветру, - подумала Лита, - возможно, не вставая с кресла».
Но молчание затягивалось, и Лита была еще жива и цела. Она набралась храбрости и выглянула из-за плеча Горвина, который тоже больше ничего не говорил.
В кресле у камина – тут она угадала – сидел очень прямо очень высокий и массивный, как каменная статуя, человек. Загорелое лицо выглядело так, словно его когда-то ветер высек из скалы, и на этом лице выделялся шикарный орлиный нос. Рядом во втором кресле сидела с ногами изящная, очень красивая рыжеволосая женщина. На ее лице и в зеленых глазах не было ни капли страха, только удивление, розовый рот слегка округлился.
Тяжелый взгляд небольших темных глаз был направлен на Горвина… переместился на Литу… вернулся обратно…
- Заходи, Горвин, - сказал генерал Байхрат. – Веришь ли, мы только что обсуждали, как бы это сделать ловчее…
***
Они и в самом деле говорили об Аррине. Пожалуй, в первый раз в жизни генерал потребовал решительных объяснений у жены.
В прошлую встречу с Аламатом они втроем решили, что Зиэ пора вести светскую жизнь. Не слишком бурную, не стараться посещать каждый прием, но все-таки появляться при дворе.
- Ничего не заподозрят? – буркнул Байхрат, которому не нравилась эта идея.
Аламат изящно взмахнул бледной рукой.
- Не думаю. Бравый генерал решил исправить многочисленные ошибки, которые недавно совершил…
- Гм.
- …и так старается восстановить свою пошатнувшуюся репутацию…
- Кххрррр.
- …что начал уделять больше внимания светской жизни и даже заставил жену-затворницу выйти в свет.
- Я попробую, Байхрат, - Зиэ откинулась на спинку кресла и пригубила вино из кувшина, которое они благополучно распили все вместе. – У меня достаточно платьев, чтобы удовлетворить любопытство придворных модниц в ближайшие несколько месяцев… Какое крупное событие следующее по плану?
Следующей по плану была казнь, и Байхрат предложил жене начать с чего-то более приятного. Зиэ покачала головой.
- Чем раньше я начну, тем лучше. Во время казни мне хотя бы не обязательно будет беседовать с каждым придворным болтуном. И если я приду на казнь, это лучше всего покажет, что мы собрались твердо следовать воле Морога, верно? Муж вынес приговор, жена пришла посмотреть, как он будет исполнен…
Аламат отсалютовал ей бокалом. Байхрату это все не нравилось, и согласился он с большой неохотой. Он до сих пор не до конца смирился с мыслью, что его жена, которую он привел в дом еще совсем девочкой, вдруг оказалась в центре заговора против даже не власти, а бога, наравне с мужем и первым советником. Больше того, он не до конца смирился и с тем, что ввязался в этот заговор сам… Зиэ же вошла в их с Аламатом компанию так же легко, как несколько лет назад вошла в этот дом. И теперь она сидела у огня, пила вино и обсуждала предстоящее свержение Морога так непринужденно, словно речь шла о загородной прогулке. Впервые Байхрат подумал, что за шесть лет так и не смог хорошо узнать свою любимую жену.
Если Байхрат и надеялся втайне, что в последний момент Зиэ испугается страшного зрелища и откажется от своей затеи, его ожидания не оправдались. Зиэ в самом деле пошла с ним и мужественно вытерпела все приветствия и комплименты, которые в большинстве своем сводились к сожалениям в духе «почему двор так редко может видеть такой дивный цветок». Зиэ улыбалась, благодарила и обещала исправиться. Байхрат смотрел на все это с легким ужасом.
Зиэ справлялась безупречно до того момента, когда на площадь вывезли осужденного. Холодное безразличие королевы, внимание придворных франтов, взгляды: любопытные, сальные, ревнивые, завистливые, - все это ничуть не задевало ее. Но когда она увидела с балкона Аррина, которого освистывала толпа, то еле слышно охнула и схватила Байхрата за руку. Байхрат наклонился к ней, и Зиэ шепнула:
- Вели это прекратить!
Байхрат скрипнул зубами и заговорил, осторожно подбирая слова. Еще и приходилось сильно понижать голос, но даже шепот его гудел, как из бочки, а генералу вовсе не хотелось, чтобы его личную беседу с женой кто-то слушал, особенно сейчас.
- Зиэ, ничего уже нельзя изменить, - раздельно сказал он. – Этот человек приговорен. Я сам вынес ему приговор. Я предупреждал, что тебе лучше не появляться здесь. Если ты не можешь вынести…
- Я здесь ни при чем! – шепотом воскликнула Зиэ, и Байхрат поразился, увидев сверкнувшие в ее глазах слезы. – Это же он, он!.. Его нельзя!.. Прекрати это, пожалуйста!
На них уже стали оборачиваться, и Байхрат постарался закрыть жену от посторонних взглядов спиной.
- Я ничего не могу сделать, - он выделил каждое слово. И Зиэ поняла, что он и в самом деле не может. Она посмотрела на мужа с поразившей его болью и отвернулась к площади. Ее тонкие руки вцепились в перила, вся она подалась вперед, и Байхрат вдруг испугался, что она сейчас бросится с балкона, к помосту!
Но вышло не так. Как только меч Аррина сломался под ногой палача, а сам он забился в путах, Зиэ упала в обморок.
Байхрат подхватил жену на руки и понес вниз, где ждал их экипаж. Да, первый выход в свет с треском провалился. Он ведь предупреждал! Позволил себя убедить штабной крысе и хрупкой женщине… Теперь все запомнят, что жена генерала не смогла вынести вида казни. Пойдут слухи, что она сочувствует преступнику – проклятье, да ведь так оно и есть! – что ее не отвратила от него даже измена Харрадону! Да и, главное, откуда это сопереживание?! Зиэ ведь даже не знала Аррина! Или знала? Байхрат пожалел, что слишком мало интересовался свободным временем жены.
Запру, - мрачно подумал он. – Пусть сидит дома, вышивает платки, никаких заговоров, никаких разговоров о политике!
Будущая пленница открыла глаза.
- Пусти, я сама пойду…
- Не пойдешь, - отрезал Байхрат, посадил жену в экипаж, сел сам, захлопнул дверцу и приказал трогать.
Зиэ сидела рядом, бледная и какая-то потерянная, тонкие руки терзали подол платья. Эти движения вдруг напомнили Байхрату советника – тот тоже вечно в минуты волнения вертел что-то в руках. Тонкие натуры, чтоб им не кашлялось. Настроение испортилось еще больше, хотя куда уж больше.
- И ты ничего не сделал! – воскликнула Зиэ вдруг. Кажется, она не испытывала никакого раскаяния за устроенную сцену. Напротив, Байхрат еще и выходил виноватым.
- Да зачем тебе сдался этот мальчишка? – не выдержал генерал. – Он тебе друг? Брат? Сват?! Я чего-то не знаю и вдруг породнился с маринерами?
Ему самому было жаль Аррина, но не слишком. Аррин погибал исключительно по собственной глупости. Если бы он хотя бы не начал поносить Морога прямо в зале суда, генерал попробовал бы его вытащить. Своей пылкой речью он сам перечеркнул оправдательный приговор. Куда больше Байхрат сочувствовал Горвину – бедняга, потерять одного сына за другим…
Но горячее участие Зиэ в судьбе Аррина было непонятно, а потому подозрительно.
- Я его видела, - тихо призналась Зиэ.
- Его полгорода видело, - пожал плечами Байхрат. – Чаще всего в кабаках. До войны он любил гулять с размахом.
Зиэ мотнула рыжей головой, из сложной прически высвободилась пара прядей и упала на белую шею.
- Не просто так… Я видела его в пламени. Он очень важен. Он…
- Достаточно, - прервал ее Байхрат. Его раздражение понемногу оборачивалось настоящим гневом, темным, как грозовая туча.
Осознание того, что Зиэ выставила их в дурном свете из-за своих глупостей, блажи, которая никак не желала проходить, было противным, как зубная боль. – Я-то думал, что-то серьезное случилось.
Зиэ вспыхнула, покраснели не только ее щеки, но даже лоб и уши. С рыжими волосами это выглядело устрашающе.
- Ты по-прежнему не желаешь ничего слышать! – воскликнула она с горьким упреком. – Я думала, ты изменился после… после нашего последнего разговора! А ты ничего не хочешь знать, как и раньше, кроме своей армии!
- Так вот зачем тебе все это понадобилось? – холодно спросил Байхрат. – Чтобы я больше прислушивался к твоим словам? Тогда ты выбрала неверный путь.
Зиэ закусила губу и отвернулась к окну. До самого дома они не сказали друг другу ни слова, а в доме разошлись по разным комнатам.
Байхрат сел было разбирать пришедшую почту, но вскоре с раздражением отшвырнул листок. Сосредоточиться не получалось, голова была занята посторонними мыслями, и содержимое письма волновало адресата не больше, чем проблемы разведения оленей в Альдалире. Если у них с Аламатом все получится, армия получит совсем другие приказы. Если не получится, то командовать будет уже кто-то другой.
Еще и Зиэ не приходила. Семейные ссоры у них в доме были редкостью, и Байхрат искренне считал, что женился на женщине покладистой. Если им все-таки случалось повздорить, то достаточно было посидеть порознь, отдохнуть друг от друга, а потом Зиэ шла мириться. Они быстро переживали ссору и потом никогда о ней не вспоминали.
Теперь же время шло, а Зиэ все не было. Байхрат перебрал все письма, на одно начал писать ответ и писал его очень долго. Потом перечитал получившуюся чушь, поморщился, испепелил черновик и обнаружил, что прошло пять минут.
- Б-болотный бог, - пробормотал он, встал и прошелся по комнате. В мыслях появлялось то бледное лицо Аррина, то усмешка Халлата на суде, то Зиэ, цепляющаяся горячими руками за его запястье, а потом отворачивающаяся…
Он не собирался предлагать жене перемирие. Он с самого начала был против того, чтобы она оказалась впутана в заговор. Ему не нравилась идея, чтобы Зиэ стала чаще бывать при дворе. И меньше всего он хотел смотреть на казнь вместе с ней! И что из этого вышло? Нет, решительно ему не за что извиняться. И никуда он не пойдет.
Он был уже на полпути к выходу, когда дверь скрипнула и в комнату заглянула Зиэ.
- Ты совсем со мной теперь не разговариваешь? Или я могу рассчитывать на пару слов о погоде?
- Совсем, - сказал Байхрат, тщетно стараясь не улыбаться. Узел в груди, который все туже затягивался с визита Аламата, немного ослаб, и стало легче дышать. – Сейчас посажу тебя рядом и буду молчать, как сыч.
- А без меня ты молчать не можешь? – поинтересовалась Зиэ.
- Не могу, - отрезал Байхрат, подхватил ее и усадил в кресло. Зиэ тут же сбросила туфли, подтянула ноги на сиденье и одернула подол, волной спадающий до пола. Байхрат сел в свое кресло, и они в самом деле немного помолчали, наслаждаясь восстановленным миром. Байхрат думал, что Зиэ снова попытается что-то сказать ему о казни, но она не произнесла ни слова, прикрыла глаза и опустила голову ему на плечо.
- Ты в самом деле видела Аррина в огне? – неожиданно даже для себя спросил Байхрат.
- Да, - ответила его жена, не открывая глаз. – Только тогда я не знала, что это он. А сегодня увидела – и поняла…
- И что, он так важен?
- Да.
Байхрат чувствовал себя так, словно вышел на тонкий озерный лед. Все его существо противилось тому, чтобы использовать знания огнепоклонников. Да и какие там знания? Разговоры с пламенем, чтение в дыму… Если дышать дымом от степных трав, наверное, много интересного можно увидеть. А уж если настойкой на тех же травах запить!
Однако Аламат относился к словам Зиэ с большим вниманием. А об Аламате можно было сказать много нехорошего, но дураком он не был. Да и к восторженным впечатлительным натурам Байхрат бы его не приписал.
«Вы ведь знаете, как важны союзники, генерал?»
Байхрат устало потер лоб. Ну вот, он стал всерьез задумываться о помощи огнепоклонников. Бредовая затея. А весь их замысел – не бред? Кто и когда пытался убить бога? Это не тот враг, которого можно было окружить, застать врасплох, принудить сдаться или решительно добить. Как воюют с богами?
- И что, - сказал он, пытаясь скрыть за скептическим тоном свои сомнения, - этому молодому человеку суждено изменить мир?
- Спасти, - Зиэ ответила совершенно серьезно. – Ему суждено спасти наш мир, пока еще не поздно.
Прелестно.
- Сейчас его бы самого кто бы спас.
- Ты правда не можешь ничего сделать?
Байхрат промолчал. Не хотелось начинать все сначала. Он и сам хотел бы вытащить этого мальчишку на свободу. Не из-за видений Зиэ и не ради него самого, а из-за Горвина. Из-за Гелленгау, который был необходим Харрадону! Он столько сил вложил в свое время, чтобы добиться крепких связей с маринерами, чуть не женился даже на дочери их тогдашнего предводителя, хорошо, что обошлось. И сейчас эти связи громко трещали и грозили порваться. Но как объяснить важность какого-то мелкого офицера жрецам? Морогу?!
В глубинах дома раздался неясный шум и вскрики. Зиэ подняла голову и насторожилась, Байхрат махнул ей рукой – не беспокойся. Он догадывался, кому хватило наглости ворваться в дом генерала. Он увидел знакомое лицо, когда выносил Зиэ на руках в экипаж. И он оказался прав.
- Входи, Горвин…
Горвин застыл в дверях, темный от гнева или от горя, он дышал шумно, как кузнечные мехи, и Байхрату с первого взгляда стало ясно, что если не обнадежить его хоть немного, он пойдет в разнос, полезет драться, готовый умереть прямо посреди кабинета генерала. Конечно, Байхрат не собирался его убивать, но Горвину об этом знать было неоткуда.
Из-за спины Горвина выглядывал совсем молоденький юноша в моряцкой куртке. Светлые волосы были всклокочены, на бледном лице с еле заметными веснушками светились умные зеленые глаза. Байхрат готов был ручаться, что харратской крови в юнге не было ни капли. «Ребенка-то зачем с собой притащил, - сердито подумал он про Горвина. – Не на жалость ведь давить!»
Горвин шагнул в комнату, Байхрат кивнул ему на свободное кресло, но тот остался на ногах.
- Обсуждали? – переспросил он. – А не поздно ли обсуждать, Байхрат, после того как моего сына прилюдно распяли на эшафоте и пытали? Не пора ли уже что-то делать?
Байхрат знал Горвина с тех пор, как маринеру исполнилось двадцать, и он начал выводить в море свой собственный корабль. С тех пор Горвин очень мало изменился. Разве что стал немного шире. А так Байхрат смотрел на него и видел того же юнца, который в первый свой визит в Белвар затеял драку в порту Хег-Меделя, притащил обидчика на свой корабль и заставил все канаты щекотать его. И те едва не защекотали.
- Да ну их, - пожал плечами молодой капитан, когда его спросили, что за беспорядок он устроил. – Шуток не понимают…
Теперешний Горвин не склонен был шутить, зато затевать драки не разучился.
- Твой сын, - с нажимом произнес Байхрат, - во все горло вопил на суде, что ему не нужен Морог вместе с его слугами. И будет очень трудно объяснить жрецам, что он просто решил пошутить. Я уже писал тебе, Горвин, что времена изменились.
Зиэ при упоминании того, как вел себя Аррин на суде, довольно улыбнулась, а мальчишка, который так и торчал у Горвина за спиной, закатил глаза. Байхрат четко прочитал по его губам беззвучно произнесенное «идиот».
В этом с юнгой трудно было не согласиться, но разговор, который должен был сейчас начаться, не предназначался для его ушей.
- Твой спутник, Горвин, может отдохнуть на кухне, - сказал Байхрат. – Там его накормят.
Горвин, казалось, только сейчас вспомнил, что пришел не один. Он протянул руку назад, слепо нашарил плечо юнги и подтолкнул его вперед. Теперь Байхрат отметил, что куртка мальчишке велика – рукава были подвернуты, а полы спускались почти до колен. Уж не превратился ли «Разящий» в сиротский приют?
- Это Лита, - представил Горвин. – Невеста Аррина.
Невеста поморщилась, словно откусила от чего-то кислого.
Значит, не мальчишка, а девчонка. Байхрат постарался скрыть изумление, но его жена немедленно его раскусила и прикрыла ладонью улыбку. Байхрат бросил на нее сердитый взгляд – уж Зиэ-то наверняка сразу все поняла, могла бы и подсказать! А он вот стареет – не отличил… Ну да, девчонка, ни груди, ни бедер, волосы обрезаны чуть ли не как у Аламата – узнай в ней женщину! Откуда Аррин ее взял? Когда успел?
- Это Лита сказала, - продолжал Горвин, - что Аррину грозит опасность, и нам надо спешить.
- Тоже видела в огне? – вырвалось у Байхрата. Настала очередь Зиэ смотреть сердито.
- Нет, - подала голос Лита. Голос оказался приятнее внешности, мягкий и глубокий, и, пожалуй, она была вовсе не такой малышкой, как подумал было Байхрат. Снова он ошибся. – Во сне.
Байхрат подумал, что если так пойдет, то вскоре к нему выстроится очередь женщин, которые видели Аррина во сне, в огне, в дыму и в мечтах, и они будут упрашивать генерала спасти несчастного. А он будет спасать, потому что Гелленгау рвет и мечет, Гелленгау стоит перед ним в облике старого капитана, и меньше всего сейчас Байхрату нужно восстание на юге и перекрытые морские пути.
- Во сне, - пробормотал он. – Великолепно. И часто у вас такие сны?
- Нет, - ответила арринова невеста и кротко опустила глаза. – Сердце подсказало.
Сказано это было смиренным тоном, но почему-то Байхрату показалось, что над ним издеваются. Но не это заставило его прищуриться и пристально приглядеться к незваной гостье. По-харратски она говорила с сильным акцентом, со слишком мягким «р», без гортанных звуков, которые отличали харратов. Так говорили деокадийцы.
Деокадийцы.
***
Что-то изменилось.
Изменилось быстро и неуловимо. Только что этот громадный мужчина с грубым лицом смотрел на Литу с насмешливым безразличием, еле замечая. Он даже не узнал в ней женщину – впрочем, к этому Лита начала привыкать. Когда Горвин представил ее невестой Аррина (вот спасибо, удружил), в глазах генерала мелькнуло удивление. Но когда она заговорила, его взгляд наполнился подозрением, которое грозило придавить ее к месту.
- Откуда вы? – резко спросил Байхрат.
- Это двоюродная сестра моего старшего сына по матери, - начал было Горвин, но Лита перебила:
- Из Альва.
- Маг?
- Да.
Она смотрела на Байхрата и понимала, что лгать и выворачиваться здесь не получится. В главном, по крайней мере. На что она рассчитывала, когда побежала за Горвином в этот дом? Конечно, она не знала, что это дом харратского генерала, но почему даже не попыталась ничего спросить? Положилась на капитана… дура! Как вышло, что она, которая всегда рассчитывала только на себя, вдруг поплыла по течению, позволила распоряжаться своей жизнью сперва сыну, а потом отцу в этой безумной семье?
Она не уйдет отсюда. Ее уволокут в ближайший подвал и начнут выпытывать раскаленным железом тайны Деокадии. Хорошо, что она все равно их не знает.
Для страны хорошо, а вот для нее самой – не очень…
- Неплохо сработано, - сказал генерал Байхрат. Он не повысил голос, но Лите почудилось, как раскаленные щипцы уже подносят к ее лицу. – Я имею в виду – проникновение в Белвар. Но зря ты явилась сюда, дома я не храню ничего, что бы тебе пригодилось.
- Байхрат, - начал было Горвин, но генерал прервал его коротким жестом.
- С тобой, Горвин, мы еще обсудим это. От тебя не ожидал.
- Байхрат, ты пугаешь девочку.
Это сказал не Горвин. Это сказала женщина в кресле, и это прозвучало так неожиданно, что мужчины перестали сверлить друг друга взглядами, вздрогнули, и туча между ними немного посветлела. Женщина поднялась из кресла и подошла к Лите. Она была ниже «девочки» на полголовы. И, пожалуй, на пару лет младше.
- Зиэ, не вмешивайся, - поморщился Байхрат. Но Зиэ продолжила:
- Я понимаю, что ты везде будешь видеть подвох. Но подумай: разве настоящий шпион явился бы с порога в твой дом? Да еще заговорил бы с выговором, который слышен любому, у кого есть уши?!
«Сейчас нас четвертуют», - обреченно подумала Лита. С человеком в кресле невозможно было договориться, он уже выбрал Литу новой мишенью и готовился расстрелять в упор. Перед этим выжав из нее все, что только сумеет, как масло из оливок. Странно только, что этого не понимала рыжая женщина, которая так бесстрашно смотрела на генерала.
- С каких пор ты стала так хорошо разбираться в шпионах? – спросил Байхрат, и Лите показалось, что у него в голосе мелькнуло веселье. Нет, наверняка померещилось.
- Я ничего не понимаю в шпионах, - развела руками Зиэ. – Я понимаю в женщинах. Если бы мне пришлось… Если есть нужда, можно прийти не только в твой дом. Ты в самом деле невеста Аррина, милая?
Зеленые глаза с любопытством изучали Литу, и ей показалось, что этот взгляд просвечивает ее насквозь, как стеклянную. Эта женщина была единственной надеждой Литы. И, если она хоть что-то понимала, ей лучше было оставаться невестой Аррина, чтобы выжить.
- Да, - сказала Лита. – Он просил меня выйти за него замуж.
- Недурно, - усмехнулся Байхрат. – И давно вы знакомы?
- С конца весны, - прикинула Лита.
Должно быть, это что-то значило, потому что Байхрат смерил ее долгим задумчивым взглядом.
- Вот почему он молчит, - непонятно сказал он. – Что ж, хотя бы он сам верит в то, что ты его невеста.
- Может, мы разберемся, на ком женится мой сын, после того как вытащим его из тюрьмы?! – не выдержал Горвин, который устал ждать, пока Байхрат допрашивал Литу. – Я очень ценю твою дружбу, Байхрат. Очень. Но своего сына я ценю больше. И Гелленгау не поймет, если Белвар начнет по ложным обвинениям бросать наших сыновей в тюрьмы. Морем клянусь, не мы затеваем вражду, Байхрат, но выбора у нас нет!
- Горвин, - перебил его генерал, - замолчи, пока и ты не наговорил здесь на государственную измену.
- Замолчать? – Горвин прищурился, море в его глазах грозило смыть с лица земли всех поблизости. – Засунуть язык в задницу, пока Аррина будут убивать? А если я не замолчу, ты и меня решишь разделать, как кильку?!
Лита почувствовала легкое прикосновение к запястью.
- Идем, - шепнула ей Зиэ. – Байхрат все равно уже решил помочь, надо только понять – как. А сейчас им надо выпустить пар, но нам смотреть на это совсем не обязательно.
Лита признала правоту этих слов и послушно вышла из кабинета. За дверью толпились вперемешку слуги и охрана. А как же ворваться, спасти генерала от злодейского нападения и стать героем дня? Или те, кто дошел до хозяина дома, становятся его личной добычей?
- У генерала гости, - объявила Зиэ. – Через полчаса накройте стол в малой столовой, поставьте еще два прибора. Фаэ, сбегай на кухню и вели достать соленых морских гадов к закускам. И пусть к обеду подадут, кроме вина, еще настойку на сорока травах. Поскорее, не сердите хозяина промедлением!
«Не сердите хозяина, как же», - подумала Лита, а Зиэ уже вела ее через какие-то залы и коридоры, в которых можно было запутаться, как в лабиринте. Скорее уж, не сердите его жену! Интересно, эта женщина такая спокойная и ничего не боится, потому что она жена генерала? Или она жена генерала, потому что ничего не боится, даже его самого?!
Зиэ толкнула тяжелую дверь из темного дерева, и на Литу пахнуло чем-то свежим и нежным. Она переступила порог, и оказалась во владениях хозяйки.
Комната Зиэ повергла Литу в печаль и осознание собственного несовершенства. Лита всегда считала себя в первую очередь ученой и магом, хозяйством занималась так, чтобы не умереть с голоду и не обрасти мхом. Разговоры «о рюшечках», как она их называла, навевали на нее тоску.
Обитательница этого дома наверняка много могла сказать «о рюшечках», но при этом Лита не могла не признать, что комната обставлена с большим вкусом, и Зиэ удержалась от искушения растратить деньги мужа на мишуру. Лита осмотрела светлую легкую мебель, письменный стол, на котором стоял кованый светильник и письменный прибор с чернильницей в виде цветочного бутона, букет из трех громадных кремовых цветов с узкими игольчатыми лепестками… В кресле у окна лежала неоконченная вышивка – силы небесные, эта женщина еще и вышивает в свободное время. В этой красивой, уютной, очень женской комнате Лита немедленно вспомнила, что голову мыла в ведре два дня назад, нос у нее на ветру облез, высыпали веснушки и на ней куртка на три размера больше. «Ну и пусть, - сжала губы Лита. – Ей наверняка не приходилось самой зарабатывать на хлеб ни дня в жизни. Она может сидеть дома и вышивать цветочки».
- Давай подберем тебе что-нибудь из одежды к обеду, - сказала Зиэ. – Лучше что-нибудь белое и зеленое.
- Не надо, - отказалась Лита, раздраженная собственными мыслями. – На «Разящем» удобнее так.
- Я не думаю, что в ближайшее время ты вернешься на «Разящий», - заметила Зиэ.
- Да? – выдавила Лита. – И что же меня ждет? Одиночная камера или сразу пыточная и иголки под ногти?
- Сначала тебя ждет обед, - Зиэ убрала вышивку из кресла на окно и изящно опустилась на обтянутое узорчатой тканью сиденье. – Потом горячая ванна и постель. Но, пожалуйста, не пытайся покинуть дом. Вне его у тебя куда меньше шансов выжить.
- А здесь меня будут кормить медовыми пряниками и отгонять мух, - фыркнула Лита. Ей надоело стоять посреди комнаты, и она опустилась на какую-то скамеечку. Неудачно – колени так и норовили подняться до ушей.
- Пряников не обещаю, - Зиэ пожала плечами и смахнула с рукава невидимую пылинку. – И ты, конечно, имеешь полное право не верить моим словам. Только удивительно, почему, в таком случае, ты пришла в этот дом требовать помилования для осужденного мятежника… Куда умнее было бы спрятаться и затаиться. Хотя бы до тех пор, пока ты не научилась бы сносно говорить по-харратски.
Лита покраснела от досады – крыть было нечем. Минуту назад она думала о том же самом почти в тех же выражениях.
- Не смущайся, влюбленные порой поступают намного глупее, - неверно истолковала ее чувства Зиэ. – Могу сказать, что тебе очень повезло, потому что сейчас жизнь твоего жениха куда важнее для всех, чем твои знания о войне. Даже для моего мужа. Мне же и вовсе неинтересно, где сейчас находятся деокадийские отряды боевых магов.
- А что же интересно вам? – Лита закусила губу. Снова все говорили о ней и об Аррине так, словно их свадьба была делом решенным. А ведь она ничего ему не обещала, хотя его предложение ей и льстило. Но он был сумасбродным мальчишкой, у которого хватило ума пойти на эшафот самому.
Сейчас было не время спорить. И не место. Но она с треском откажет Аррину, как только его получится вытащить из лап правосудия.
- Мне интереснее то, что творится поблизости, - задумчиво сказала Зиэ. – Не скрою, у меня есть надежды, связанные с твоим Аррином. Отличные от желания моего мужа не терять Гелленгау. Еще и поэтому я говорю: не торопись возвращаться на «Разящий». Если нам удастся освободить нашего друга, то не для того, чтобы он тут же уплыл.
«Ага, - подумала Лита, - а чтобы он не уплыл тут же, хорошо бы держать под рукой его невесту. Кормить, поить, одевать в красивые платья, выделить ей отдельную комнату и поставить там на окнах кованые решетки по последней столичной моде. Ох, харрат, кажется, я втянула тебя в новую неприятность. Я у тебя в долгу. И лучше мне обладать хоть какой-то свободой рук, когда ты сбежишь от вашей церкви. Чтобы помочь тебе вернуться домой».
- Белое и зеленое, говорите? – сказала Лита и поднялась со скамеечки.
Впрочем, пообедать в новом наряде Лита не успела. Постучавший в дверь слуга доложил хозяйке, что генерал ждет ее и гостью в своем кабинете и просит явиться безотлагательно.
- Быстро они договорились, - заметила Зиэ. – Я думала, понадобится больше времени. Идем, дорогая. Не нужно раздражать Байхрата, если можно этого не делать.
Лита отправилась за ней уже знакомым путем. По дороге она старалась приноровиться к харратскому платью, и больших усилий ей стоило не поправлять постоянно завязки под грудью и вырез – ей казалось, что в таком вырезе нужно показывать что-то более... объемное. Легкий подол так и норовил забиться между ногами. Нет, все-таки Лита куда увереннее чувствовала бы себя в старой куртке.
В кабинете она увидела новое лицо. Лицо размещалось в аккуратной настенной раме, по углам которой горели неярким огнем крупные кристаллы. Впечатление было странное – как будто ожил обычный портрет. Этот «портрет» принадлежал мужчине лет тридцати пяти на вид, сухощавому, с такими неправильными чертами, что они обретали даже странную привлекательность. Короткие светлые волосы он стриг на деокадийский манер – Лита впервые видела в Харрадоне, чтобы кто-то носил такую прическу.
«Интересный способ связи, - подумала Лита. – Должно быть, что-то вроде наших заговоренных зеркал, но они слишком дорого обходятся. Да, харраты времени не теряли…»
- Приветствую, дамы, - сказал мужчина в раме.
- Добрый день, советник, - ответила Зиэ. – Рада видеть вас.
- Представьте же меня вашей гостье, - попросил советник и остановил на Лите взгляд синих глаз. Он был такой пронзительный и холодный, что Лите вдруг показалось, что она видит перед собой не человека, а очень сложный механизм, которому придали человеческое обличье. Как будто, если приглядеться и прислушаться, можно было заметить, как цепляются друг за друга и щелкают шестеренки в его голове. Литу пробрала дрожь.
- Лита, это советник Аламат, - прогудел Байхрат, который стоял у камина, в то время как Горвин сидел в кресле и с хмурым видом перекладывал стакан из руки в руку. Лита дорого бы дала, чтобы узнать, о чем они с генералом беседовали, и решила расспросить Горвина, когда подвернется случай остаться наедине.
Мужчина в раме кивнул. Значит, это и был знаменитый Аламат, признанная верная змея Харрадона. Лита не интересовалась политикой, но даже она слышала о нем, дипломате, маге, ученом хитреце. Чтобы с таким лицом очаровывать послов, нужно было быть гением. Лите стало еще больше не по себе.
- Добрый день, - сказала она по-харратски, стараясь не показывать волнения.
- Вы можете говорить на родном языке, - заметил Аламат на деокадийском. – Думаю, так нам всем будет проще.
- Благодарю, - пробормотала Лита и села на краешек кресла. Сесть надежнее она не рискнула – кресло было такое глубокое, что в него можно было провалиться.
- Итак, вы деокадийка? – спросил Аламат, как будто продолжал ранее начатый разговор.
- Да, - кивнула Лита, понимая, что легенда о двоюродной сестре брата Аррина развеялась по ветру, как дым.
- Маг?
- Да, - и это было глупо отрицать после того, что она устроила на корабле. – Только сразу скажу, что не знаю никаких военных тайн и над чем работают сейчас в Башне.
- Военные тайны можете оставить при себе, - вдруг сказал Аламат. Лита покосилась на генерала, тот поджал губы, но смолчал. – Лучше скажите, в какой области вы работали. Не во время войны, раньше.
- Зачарование предметов, - отозвалась Лита, немного сбитая с толку.
- Великолепно! – синие глаза Аламата сверкнули.
Тут уже не выдержал Горвин.
- Я привез сюда Литу не для того, чтобы вы забрали ее, советник, и выпытывали у нее секреты деокадийских магов. Если бы я знал, что она привлечет ваше внимание, я оставил бы ее на борту «Разящего».
«Попробовал бы оставить, - фыркнула про себя Лита. – Опыт путешествия в бочке с рыбой у меня уже есть».
Аламат слегка улыбнулся. Улыбка его не красила, перекошенный рот выглядел так, словно кто-то невидимый решил пошутить, взял его за уголки губ и потянул в стороны, не заботясь о получившемся впечатлении.
- Что вы, - сердечно сказал он. – Мне и в голову не приходило обидеть кого-то из гостей генерала. И, тем более, к чему-то их принуждать. Уверяю, к каждому из присутствующих я испытываю самое искреннее уважение. И очень надеюсь, что мы найдем общий язык… Лита, вы ведь хотите помочь своему жениху? И готовы потрудиться ради этого?
***
Аламат смотрел на всех собравшихся в кабинете Байхрата и думал: все сошлось. Вот они, его желанные союзники, неподвластные Морогу маги. Глава маринеров, дочь верховной огнепоклонницы и – редкая удача, почти невозможная! – деокадийский маг, ученица Башни. Чтобы привлечь на свою сторону эту девочку, которая нервно теребила оборку на платье и то и дело смахивала с глаз светлую челку, Аламат готов был кланяться, обещать золотые горы, обольщать и спорить.
И всем им по разным причинам нужен был офицер, который сейчас ждал казни в тюрьме. Мальчишка, которых двенадцать на дюжину, храбрый, но глупый, а теперь, после первой ступени казни, наверняка сломленный и желающий только умереть. Бесполезный для их целей человек, но если его спасение заставит свободных магов присоединиться к заговору, Аламат вывернется наизнанку, но вытащит их драгоценного Аррина из тюрьмы.
Тем более что он уже представлял, как это сделать. Даже несколькими способами. Первый, самый простой – побег. Но Аламату, возможно, пришлось бы пожертвовать несколькими своими людьми среди жрецов, все пришлось бы делать наспех, да и вся ответственность, если бы их раскрыли, легла бы на плечи советника. Ах, ну чего стоило всем этим людям собраться немного раньше, хотя бы до первой казни! Тогда бы у них было время на изящные схемы, подкуп, пропажу без вести…
Однако был и другой путь. Использовать его – все равно, что начинать игру сразу с главной фигуры. С размаха отхлестать Соймаха по лоснящимся щекам и напомнить, что он-то пока еще не бог. Помимо этого, очень соблазнительного, преимущества план имел и другое: в нем должны были участвовать все. А договориться с людьми, которые замешаны в одном преступлении с тобой, куда проще, чем если они просто тебе благодарны. Аламат успел в этом убедиться на заре карьеры на примере Байхрата.
При мысли о том, какую фигуру он выведет на поле, у Аламата сладко и болезненно ныло сердце. Как жалко было тратить ее на спасение глупого мальчишки! Но советник был из тех людей, которые умели ставить интересы дела выше своих собственных.
- У меня есть план, господа и дамы, - улыбнулся он, и в него впилось сразу несколько напряженных взглядов. – Но нам предстоит бессонная ночь.
@темы: Убей в себе бога
воскресенье, 07 декабря 2014
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Прослушать или скачать Cirque du Soleil Icare бесплатно на Простоплеер
- Как ваша коллекция оружия, генерал?- Как ваша коллекция оружия, генерал? Пополняется? Я бы с удовольствием взглянул на нее снова, если вы окажете мне такую любезность.
Байхрат обернулся и пристально посмотрел на советника – не ослышался ли он? Но нет, Аламат стоял прямо перед ним и ждал ответа. Королева давала бал Осенней Луны, и Аламат разоделся в красный с золотом костюм, в котором выглядел еще более нездоровым, чем обычно. Лицо его было совершенно спокойным, но Байхрат заметил, как бледные до синевы руки общипывают золотое шитье с рукавов. Они стояли на галерее над залом, внизу кружились, сходились и расходились танцоры, похожие не то на цветы, не то на диковинных птиц. Сама королева в этот вечер изволила принять участие в танцах. В платье винного цвета она обходила кругом своего кавалера из молодых, ранних и совершенно незначительных, который опустился на одно колено и протягивал ее величеству руку. Кажется, он даже старался не дышать. Фаризе в свою очередь простирала руку к нему, кончики ее пальцев почти касались ладони кавалера. Красивая пара, хотя даме не помешало бы немного больше заинтересованности в своем партнере, а кавалеру – немного меньше.
Аламат однажды уже осматривал коллекцию оружия Байхрата, тогда намного более скромную. Это было тяжелое время, старый король умер за наследником, на трон рвался одержимый властью безумец, позабытая всеми Фаризе тихо вдовствовала в своем замке. Никто не знал, что принесет завтрашний день, самые осторожные внезапно гибли, безрассудные глупцы возвышались, столицу раздирали противоречия… И в один из хмурых дней Байхрат, тогда еще не первый генерал армии, подошел к молодому Аламату, которого старый король приблизил к себе в свои последние дни, и спросил: не желаете ли вы посмотреть на мою коллекцию оружия? Очень любопытное зрелище.
Странное дело: тогда они знали друг друга меньше, но доверяли друг другу куда больше. Байхрат, во всяком случае. Тогда он еще плохо представлял, насколько запутанными могут быть придворные интриги. И насколько изворотливым может быть Аламат – тоже. Он только знал, что Аламат в эти дни висел на волоске за приверженность династии. И Байхрат рискнул – неоправданно, без оснований, доверившись внутреннему голосу. И не прогадал.
Сейчас же внутренний голос снова говорил: соглашайся. Байхрат ни в коем случае не мог положиться на советника или зависеть от него. Но почему-то на ум шло другое: взгляд-предупреждение Аламата, когда генерал был готов броситься на Соймаха, бледное лицо советника во время казни… «Мы снова в одной лодке», - подумал Байхрат. – «И эту лодку верховный очень хотел бы потопить».
Он спохватился, что протянул с ответом уже слишком долго, белые пальцы перестали терзать дорогую ткань и начали – самое себя, обрывая кожу около ногтей, и еще затряслись мелкой дрожью.
- Если вам угодно, - сказал Байхрат. – Я знаю, что вы… редкий ценитель. Буду рад видеть вас завтра вечером.
- Благодарю за приглашение, - отозвался Аламат и спустился с галереи, чтобы пригласить на следующий танец кого-то из придворных мотыльков.
Следующий день прошел для Байхрата беспокойно. С юга пришли новости – и снова печальные: передовые отряды харратского войска, только ступившего на сушу, наткнулись на засаду из десяти магов, которые управляли тремя големами, а также успели вкопать в землю немало ловушек. Големов удалось разрушить, потеряв при этом почти сотню людей, а маги и вовсе скрылись.
- А разведка где была? – раздраженно спросил Байхрат. – Ушами хлопала? Проморгали?
- Проморгали, - признал Дахрат. Его изображение между кристаллами мелко дрожало, Байхрату приходилось щуриться, чтобы не слезились глаза. «Сегодня же по шеям дам, - подумал он. – Обленились совсем, с-связные, без пинка не работают. Распустил их Аламат, оставил без присмотра, а нам тут глаза портить».
Тут он вспомнил, что Аламат должен явиться к нему вечером, и помрачнел еще больше. Он уже раза три за делами успел забыть об этом и вспомнить, и каждый раз портил ему настроение. Мрачный, как туча, он дослушал Дахрата, потом связался с северными крепостями, что радости не прибавило. Леса молчали по-прежнему, с их стороны ничего не менялось, но даже вид нового коменданта Хорога, который очень старался показать свою преданность и почтение, вызывал зубную боль. Байхрат не любил его – даже попавшийся на простейшую уловку Ойнерат и то был лучше. Но взять нового было неоткуда, приходилось терпеть.
Байхрат выслушал донесения, раздал приказы и рявкнул на коменданта другой северной крепости, Шадрог, который заскучал на месте и рвался сделать вылазку в лесах. Генералу и самому не нравилось хрупкое равновесие, которое установилось между Харрадоном и Альдалиром, но он вовсе не собирался нарушать его сейчас, когда у харратов в запасе не было нового оружия и пары-тройки других сюрпризов. Да и комендант Шадрога был куда толковее хорогского, и снимать его вовсе не хотелось.
Потом пришлось уделить время бумажной возне, которую Байхрат ненавидел от всей души. Он всеми силами старался вымести эту дрянь из армии, но здесь победоносный генерал потерпел поражение куда позорнее альдарского. Дела обрастали бумагами так стремительно, словно все эти записки, рапорты, отчеты, прошения, донесения, примечания научились размножаться сами по себе, без участия человека. «Хорошо было в древние времена, - думал Байхрат. – Сказал вождь: все идут на север – и все пошли на север! А тут пока поставишь свою подпись на трех листах… Да еще изволь читать это все, потому что по нашим временам подписываться вслепую нельзя!»
Последним камешком, переломившим хребет ящеру, стала переписка Дахрата с главным интендантом. В конце концов, Дахрат не выдержал и переслал ворох бумаг генералу. Этот кошмар занимал десять листов, и Байхрат с некоторым трудом продрался через нагроможденные друг на друга слова, чтобы добраться до сути, а когда добрался, рассвирепел. Суть можно было свести к трем словам: войску нужны сапоги. Это было понятно Байхрату, это было понятно Дахрату, это было понятно солдатам, которые уже привязывали оторвавшиеся подметки тряпками и снимали обувь с врагов, на что командующий уже стал закрывать глаза, хотя ненавидел мародеров. Непонятно это было только интенданту, который ссылался в ответах на очередность, на установленный порядок, почему-то на северные крепости, на какие-то другие бумаги…
Байхрат вызвал к себе интенданта и, когда тот явился, ласково спросил, любит ли он ходить босиком. Этим он напугал беднягу – все, кто хоть немного был знаком с Байхратом, знали, что если генерал орет так, что дрожат стены, это нужно просто перетерпеть, а вот если он с блеском в глазах говорит негромко и задает странные вопросы, то до конца беседы можно и не дожить… Лучшим способом остаться в живых была честность, и интендант, спотыкаясь, ответил, что, если гулять по траве, то иногда он любит ходить босиком, а если еще по чему-то, тогда не очень.
- Придется привыкать, - сказал Байхрат. – Разувайся, друг любезный.
Интендант изумленно моргнул, но в ответном взгляде генерала не было ни намека на шутку, зато была такая явная угроза, что лучше было не переспрашивать и не колебаться, а выполнить приказ.
- Вот так и ходи сегодня и завтра, - велел Байхрат. – Увижу в обуви – испепелю.
- И до дома так? – рискнул уточнить интендант.
- И до дома. Что, не хочется ноги по мостовой бить?
Вопрос, казалось, ответа не требовал, но генерал думал иначе, пауза затягивалась.
- Никак нет, не хочется, - признался интендант.
- Конечно, не хочется, - покладисто согласился Байхрат. И вдруг рявкнул во всю силу легких: - А солдатам, значит, без сапог ходить хочется?! Да не по мостовой гладенькой, а по корягам и кочкам! А по скалам тебе не хочется босиком полазать?! А на змею наступить не хочешь, нет?!
Интендант перевел дух – разговор стал больше походить на обычный разнос, и от генерала перестало веять смертельной жутью. Кроме того, он понял, наконец, чем этот самый разнос вызван. Он пригладил редкие волосы вокруг лысины на макушке, которые собирал в жидкий хвостик, и с достоинством провозгласил:
- Осмелюсь доложить, северные крепости…
- Что – «северные крепости»?! – прогремел Байхрат. – Это на севере сейчас бои идут, что ли? Тебе неинтересно, что там с войсками происходит? Или север от юга отличить не можешь?!
- Никак нет.
- А раз так, почему у войск Дахрата до сих пор нет сапог? Ждешь, когда тебе в ножки поклонятся?! Или придать тебе ускорения… поперек хребта?!
- Никак нет. Я сейчас же распоряжусь.
- Сделай милость, - проворчал Байхрат, остывая. – Свободен. И башмаки свои забери, на кой они мне тут сдались!
Интендант с обувью в руках поспешно выскочил за дверь, пока генерал не вспомнил еще что-нибудь. О том, например, что в Хорог не отправили до сих пор положенных мешков с бобами, потому что на бобы вышел неурожай, а купить их было негде… и не на что.
- Сапоги, сапоги, - бормотал он, но очень тихо, чтобы вездесущий генерал не слышал. – Рожу я их, что ли?! Сам потом будет орать: а почему на севере не хватает?! Сегодня за юг орал, завтра за север начнет…
«Война, - брюзгливо думал Байхрат, когда ехал домой, пустив страуса шагом. – Воюешь тут… пером машешь, чернильницей прикрываешься. Перевешать бы половину дураков, да это хотя бы обученные дураки, а новых еще и учить придется. Дахрат тоже хорош. Не мог хоть после доклада пару слов сказать?! Хороший он парень, да слишком правильный… А мне по его милости все эти бумажные сопли разводить».
Подобные настроения настигали генерала примерно раз в год, и он спрашивал себя: как вышло, что в его жизни все эти бумаги, кляузы, разбирательства и придворная возня вытеснили звон оружия, запах костров и азарт битвы? При этом никто лучше самого Байхрата не понимал, что гигантское существо, называемое армией, нуждалось в присмотре и управлении, и никто не знал его нужды, его слабости и привычки лучше генерала. Да Байхрат сам не отдал бы никогда армию в чужие руки. Но иногда… иногда хотелось на волю.
Эту хандру нужно было пережить, как головную боль, но сегодня она была на редкость некстати: Байхрату пытался сосредоточиться на предстоящей беседе с Аламатом. Предчувствия предчувствиями, но на такие зыбкие материи полагаются только жрецы и старые бабки. А боевому генералу нужно полагаться на разум, опыт и знание противников и союзников.
Сейчас Аламат был больше похож на союзника, но только он сам знал, что творилось в его светловолосой голове. Байхрат, когда согласился принять его у себя, заранее принял как данность, что неприятных сюрпризов не избежать. Но ему хотелось сократить число этих сюрпризов, а заодно не дать Аламату ничего против себя.
Зиэ вышла встретить его, и это был первый светлый миг за день. Байхрат приподнял ее над полом и покружил, наслаждаясь ее смехом и шутливым сопротивлением.
- Ты больше не уедешь сегодня? – спросила Зиэ, когда ее ноги снова коснулись пола.
- Нет, - покачал он головой. – На сегодня я закончил. Если только не будет ничего срочного.
- Прекрасно, - улыбнулась она. – Тогда я распоряжусь об ужине. А потом, если хочешь, я бы почитала…
- Не торопись, - сказал Байхрат и помрачнел, в очередной раз вспомнив о своих планах. – Вечером я жду гостя.
- О, - округлила рот Зиэ. – И кто же нас посетит?
- Советник Аламат.
Он заметил яростное недоверие, которое вспыхнуло на миг в зеленых глазах его жены, и удивился ему. Разумеется, Зиэ знала, что ее муж недолюбливает первого королевского советника – раздражение невольно проникало в речь Байхрата, если ему случалось упоминать Аламата, а дома он был менее сдержан, чем во дворце. Однако открытой вражды между ними не было, в конце концов, когда-то они вместе возвели на трон Фаризе, и для большинства харратов они были правой и левой руками королевы, ее помощниками и исполнителями божественной воли. В последнее время, правда, вместе с ними почти всегда упоминали Соймаха, будь он неладен. В общем, ничего сверхъестественного в визите Аламата не было.
И тем более сбивала с толку радость, которая прозвенела в голосе Зиэ в следующий миг:
- Тогда я распоряжусь насчет ужина и прикажу достать вино из старых запасов, деокадийское!
- Не нужно, - покачал головой Байхрат. – Советник вряд ли захочет ужинать. Разве что насчет вина распорядись – пусть его поставят в моем кабинете. Советник собирается осмотреть мою коллекцию оружия, а потом мне нужно будет с ним переговорить.
- Хорошо, - кивнула Зиэ.
- И… отпусти слуг на сегодня.
И снова зеленые глаза засветились, как два огня. Байхрату померещилось, что его жена ждала Аламата больше, чем он сам. С чего бы это? Во дворце на приемах они едва перекинулись парой слов. Неужели в Зиэ проснулось любопытство, и ей вдруг захотелось вытянуть из гостя пару дворцовых сплетен, которых не допросишься у угрюмого сундука-мужа? Еще не хватало…
- У нас будет деловой разговор, я не хочу, чтобы нам мешали, - неприятным голосом сказал он.
- Как скажешь, - промолвила Зиэ, а потом вдруг поднялась на носки, поцеловала мужа в щеку и упорхнула распоряжаться.
С тех пор как Байхрат женился, он ни минуты не посвятил домашнему хозяйству, если не считать страусятни и ухода за оружием. Однако с тех пор его дом сверкал чистотой, и, когда бы ни вернулся хозяин, его ждал обед, горячая ванна и белоснежное белье. Генерал редко задумывался об этом, но подозревал, что Зиэ за его спиной муштровала слуг не хуже, чем он сам – солдат. Но почему-то он неизменно заставал ее за книгой, за вышивкой или рисованием, спокойную и безмятежную. В этом была какая-то магия, которой бессилен был наделить Морог, да магия родовая была ни при чем. Это волшебство звалось Зиэ, и Байхрату оно было недоступно.
Вот и теперь – Байхрат только и успел переодеться, снять тяжелый и слишком жаркий для дома мундир, а когда прошел к себе в кабинет, уже нашел там два кувшина с вином, бокалы на подносе, копченую дичь, сыр, овощи, фрукты. Сухие дрова ожидали своего часа в камине, но сейчас в комнате было прохладно и проветрено, осенний воздух ворвался в нее. Даже свечи в шандалах были заменены на новые, на случай если хозяин и гость заговорятся и им не хватит огарков. Конечно, тогда Байхрат или Аламат могли обойтись магией, но для Зиэ и ее армии это оправданием не считалось.
Вскоре слуга доложил о прибытии советника и поспешил исчезнуть – это было последнее дело на сегодня, и ему не терпелось воспользоваться внезапно появившимся свободным вечером. На самом деле даже его сообщение было только данью этикету, традиционным расшаркиванием. Байхрат и без того чувствовал появление Аламата, как только тот оказался за оградой – так хищник чует запах чужака, который осмелился бродить возле его логова. Симпатии и неприязнь здесь не играли никакой роли – оба они были отмечены силой Морога, пропитаны ей. Они могли чувствовать «одаренных», особенно второй волны, но в этом случае ощущение было слабее, появление же друг друга для них было подобно вспышке или волне запаха.
- Добро пожаловать в мой дом, советник, - произнес Байхрат, вышедший встретить гостя.
- Благодарю, - отозвался Аламат. – Уже давно я не переступал порог вашего дома. Пожалуй, с последнего бала в честь годовщины подавления восстания.
- Я не любитель балов и приемов, - сказал Байхрат. – Мы с женой предпочитаем тихую жизнь.
- Да-да… тихие семейные радости. Спасибо, что сделали исключение для меня. В последнее время я только и думал, как бы напроситься к вам. Не люблю нарушать ничей покой… если только причина не слишком важная. А ваша очаровательная супруга? Надеюсь, она не имеет ничего против моего визита?
- Нисколько, - сухо произнес Байхрат. – Прошу прощения за то, что она сама не может сказать об этом. Зиэ не слишком хорошо себя чувствует. Да и предмет нашего разговора никак ее не касается.
- Ах да, - улыбнулся Аламат так, что левый угол его узкого рта уехал вверх, а правый дернулся куда-то в сторону, - разговоры об оружии вряд ли заинтересуют вашу супругу… В этом вашем доме я никогда не был в оружейной, вы держите ее в правом крыле?
- В левом, - ответил Байхрат. – Однако в правом мой кабинет, и…
- Ах, в левом, - поспешно и жизнерадостно заявил Аламат. – Как и раньше… Мне не терпится снова увидеть вашу коллекцию.
И он свернул налево с поспешностью, которая обычно была совершенно ему не свойственна. У Байхрата мелькнула безумная мысль, что Аламат на самом деле пришел только для того, чтобы посмотреть на оружейную. Насладиться блеском стали, выслушать пару историй о самых интересных клинках и откланяться с благодарностью, оставляя генерала наедине с его коварными планами и сложными размышлениями. Шутка была бы вполне в духе советника.
Байхрат проводил гостя в левое крыло и открыл перед ним дверь в зал, где на подставках, на крюках на стене и в высоких стойках спала его коллекция. Он зажег светильники – он всегда разводил здесь живой огонь, предпочитая его магическому. Зал ожил. Отсветы и блики засверкали на лезвиях и рукоятях, свет отразился от камней и полированного дерева. Воздух, ворвавшийся в открытую дверь, качнул кисти на ножнах, шевельнул цветастый платок на рукояти одного из кинжалов – сейчас такими и не пользуются уже… Многое из этого зала было частью прошлого, которое стало таковым, когда подросли первые «одаренные».
И как символ славного прошлого висел посередине стены напротив входа двуручный меч, единственным украшением которого был узор из ромбов по клинку, а под ним на подставке покоились простые кожаные ножны, перевитые ремнями.
Когда Байхрат стал первым генералом Харрадона, Морог наделил его силой, а Фаризе вручила меч, прекрасный, богато украшенный. С новым положением и оружие новое! Байхрат пытался обойтись им на торжественных церемониях, в другое время повесив на стенку – королева обиделась. Пришлось уважить монаршее желание, и теперь генерал всюду, где нужно было появиться с оружием, таскал с собой дарованный меч, а старый верный клинок, которым он привык сражаться, занял почетное место на стене.
Аламат прошел к старому мечу и встал напротив него, заложив руки за спину. А потом, к удивлению Байхрата, улыбнулся, почти как нормальный человек.
- Я помню его, - сказал он. – Наверное, из живущих только я и королева его и помним. Вряд ли слуги, которые прибирают здесь, знают его историю, верно?
- Я редко пускаю сюда слуг, - ответил Байхрат. – За оружием нужно ухаживать самому.
- А, вот почему в этой части дома так тихо.
- Просто сегодня у слуг выходной, - с нажимом сказал Байхрат. – Поэтому тихо во всем доме.
- Вот как, - вздохнул Аламат. – Значит, завтра полгорода будет знать о том, что генерал и советник ее величества о чем-то совещались в пустом доме за закрытыми дверями. Прелестно. Мой дорогой генерал, я поражаюсь вам. Как можно всегда находить верную стратегию на поле боя, но совсем не уметь ее выстраивать где-то еще?
- Я никому не говорил о вашем визите, - возразил Байхрат. – Только жене, но она не болтлива.
- Допустим, - Аламат отвернулся от меча и прошелся вдоль стены, на которой висели сабли, остановился, пожал плечами. – А соглядатаи, которые непременно есть, если у Соймаха осталась хоть капля ума, не смогут сложить два и два? Будьте любезны, расскажите мне об этом мече. Когда я завтра буду прилюдно восторгаться вашей коллекцией, хотелось бы делать это более… конкретно.
- Это сабля-шамшир, - буркнул Байхрат. – Удобна для сражения верхом.
- А это что, эмаль? Местная?
- Нет, деокадийская. Когда ковалась эта сабля, деокадийские эмали были лучшими. А вот клинок уже наш, местный, работы мастера Оргота. Тогда никто не ковал сабель лучше него.
- Какая прелесть, - пробормотал советник и, близоруко прищурившись, наклонился, чтобы ближе разглядеть узор на стали – переплетения терновника.
- Можете взять в руки и попробовать, - предложил Байхрат.
- О, увольте, - поспешил отказаться Аламат. – У меня не так много пальцев, чтобы рисковать ими столь легкомысленно.
- Как же вы собираетесь восторгаться оружием, если даже в руки его взять не можете? – неприязненно спросил Байхрат, которому в этих словах померещилась издевка.
- Верно, - согласился Аламат, отошел от сабли и приложил пальцы к губам. – Я еще подумаю, может, скептический тон в этом случае будет вернее. Спасибо за подсказку.
- И что, кто-то в самом деле поверит, что вы пришли только посмотреть на мою коллекцию?
- Разумеется, нет, - советник пошел вдоль противоположной стены, разглядывая алебарды и прямые мечи, остановил взгляд на боевом цепе с закрепленной на цепи «утренней звездой». – И вот этим… какая ужасная смерть, должно быть. Конечно, не поверят. Кто-то решит, что мы обсуждали войну и налоги подальше от чужих ушей и прикидывали выгоду для себя. Жрецы наверняка насторожатся и увидят угрозу для Храма. Наконец, кто-то решит, что мы – два мужеложца, которые не нашли другого времени и места, чтобы предаться страсти…
- Что?!
- Генерал! – скрипуче расхохотался Аламат, поглядев в лицо Байхрату. – Во всем Харрадоне нет человека, о котором вернее было бы сказать, что он не вчера родился! И за все эти сотни лет вы умудрились остаться на редкость наивным в чем-то! Неужели вы думаете, что такие слухи о нас еще не ходят?
- Я женат, - с достоинством сказал Байхрат. Ответный взгляд Аламата был красноречив и, пожалуй, вреден для генеральского самолюбия.
- Меня вы можете не убеждать, - заметил Аламат. – Я помню своих любовников и знаю, что вы к их числу не относитесь. Однако мы с вами, мой дорогой генерал, задержавшиеся в этой жизни предания прошлого. А люди не верят, что живая легенда может снизойти до простой смертной, и считают, что другая живая легенда подойдет для совместной жизни намного лучше. Хотя, если понимать под совместной жизнью время, которое мы провели вблизи друг от друга, то она получается на редкость короткой…
Он нес всю эту чушь, прохаживаясь туда и обратно вдоль оружейных стоек, но Байхрат готов был поклясться, что его гость сейчас даже не отличает, прямое перед ним лезвие или нет, не говоря уже об отделке и заточке. Байхрат заметил, что Аламат снова общипывает манжеты и вдруг понял с облегчением, что советник попросту испуган. Отсюда эти нелепые разговоры и ядовитые более обычного слова – Аламат тянул время, не давал наступить моменту, когда формальный повод для визита будет исчерпан и нужно будет переходить к невысказанному вслух – и главному.
- Мне кажется, что здесь вы уже увидели все, что хотели, советник, - Байхрат выделил слово «здесь». – Не хотите перейти в мой кабинет, чтобы побеседовать?
Аламат вздохнул. Пуговица с его манжеты сорвалась и укатилась в угол. Аламат проводил ее взглядом и махнул рукой.
- Что упало, то пропало, как говорится. Давайте пройдем в ваш кабинет, генерал. Думаю, что на оружие я насмотрелся на пару лет вперед.
Увидев накрытый стол с вином и закусками, Аламат поднял брови:
- Я уже и забыл о том, как принимают гостей в вашем доме, генерал.
- У Зиэ свои представления о том, как встречать гостя, - отозвался Байхрат и понял, что это прозвучало так, словно он бы для Аламата стол накрывать не стал. Тот усмехнулся.
- И в самом деле, мне повезло. Вернее, повезло вам – вы всегда были любимцем удачи.
Аламат опустился в глубокое кресло возле камина, Байхрат взмахнул рукой, и языки пламени заплясали над дровами. Потом он молча налил вино в два высоких стакана, Аламат также молча взял свой и сделал большой глоток.
- Если мы так и будем выражаться иносказательно, то можем договориться неизвестно до чего, - произнес Аламат. – Я предпочитаю осознанный риск откровенного разговора с вами тому, что мы банально не поймем друг друга. Есть вещи, которые нужно понимать до мелочей, вы согласны, генерал?
- Вполне, - кивнул Байхрат.
Аламат отсалютовал ему стаканом.
- Прекрасно. Тогда я выскажу некий тезис, а вы, если хотите, можете его опровергнуть. То, что сейчас происходит, дико, отвратительно и ведет нас к гибели.
С этим Байхрат спорить не собирался. Аламат подождал немного, не дождался возражений и продолжил:
- И мы оба понимаем, что, пока существует главная причина всех потрясений, ничего исправить не удастся. Любая наша попытка что-то изменить встретит сопротивление втрое сильнее.
Байхрат кивнул. Не стоило и сомневаться, что Соймах при любой возможности испортить жизнь своим противникам сделает это – а возможностей у него с каждым днем становилось все больше. Байхрату еще не снилась собственная казнь, и он не чувствовал призрачных веревок на руках, но что-то подсказывало ему, что в ближайшем будущем возможен любой исход. Любой, если не остановить Соймаха.
- Этот дорвавшийся до власти безумец способен на многое, - произнес он.
Глаза Аламата удивленно округлились, и Байхрат вдруг заметил в них уважение. Аламат сильнее сжал в пальцах стакан, так что они побелели, и снова торопливо глотнул вина, поперхнулся.
- Мне всегда нравилась ваша солдатская прямота, - хрипло сказал он, откашлявшись. – Попробую ответить тем же. Вы ведь понимаете, что именно мы двое в первую очередь виноваты в том, что происходит? Виноваты прямо, потому что с нас все началось, и косвенно, потому что сейчас попустительствуем происходящему?
- Не согласен, - возразил Байхрат. – Косвенно – еще может быть. Но я отказываюсь брать на себя то, что Соймах оказался таким засранцем. Нет уж, его гниль – его собственная. С тем, что мы должны его как-то остановить, спорить не буду…
- Остановить Соймаха? – перебил Аламат. – Сой-ма-ха?!
Кровь отхлынула от его и без того бледных щек, и советник стал похож на бесплотный призрак. Синие глаза на белом лице сверкали безумным блеском, когда Аламат вдруг расхохотался. Он откинулся на спинку кресла, рука дрогнула, и остатки вина плеснули в камин, дрова зашипели. Байхрат наблюдал за этим внезапным приступом веселья, нахмурившись.
- Вот почему я люблю точные формулировки в важных делах, - произнес Аламат, отсмеявшись. – Мой дорогой генерал, неужели вы решили, что я буду тратить свое и ваше время на планы по уничтожению Соймаха? Вы и сами знаете, что он ничтожество, которое сумело воспользоваться удачным моментом. Я говорю о первом виновнике того, что сейчас раздирает страну. Я говорю о Мороге.
После этих слов повисла тишина, которую нарушал только треск огня в камине. А потом Байхрат поднялся на ноги, его лицо потемнело от ярости.
- Вон из моего дома, предатель, - приказал он сквозь зубы. – Немедленно.
Генерал чувствовал себя крайне глупо. Как можно было быть настолько беспечным, чтобы поверить намекам Аламата на возможность союза?! Все оказалось ложью, Аламат собирался выставить его изменником, обвинить, казнить – может, руками Соймаха, которому достаточно было только повод дать… Только почему сейчас?! Неужели потом Аламат самонадеянно собрался расправиться с Соймахом в одиночку?! Однако он невысоко оценивает разум Байхрата, если рассчитывал, что генерал клюнет на такую глупую уловку…
Одно было ясно – интригана или безумца, Аламата надо было выставить немедленно.
Аламат тоже вскочил. Он поднял руки со скрюченными пальцами, как будто хотел взять собеседника за грудки и хорошенько тряхнуть. Если бы он хоть пальцем коснулся Байхрата, тот ударил бы его. Наверное, Аламат это понял, потому что застыл с поднятыми руками, его левый глаз дергался, узкое лицо перекосило, как в припадке.
- Генерал Байхрат, вы, конечно, можете вышвырнуть меня из своего дома…
- Вон.
- …и даже можете попытаться обвинить меня в измене и добиться моей казни…
- Вон!
- Но кто из нас тогда будет большим предателем – я или вы, закрывающий глаза на все вокруг?! – почти прокричал Аламат.
- Вон!!! – зарычал Байхрат.
- Один ответ, генерал! Один! Если бы не Морог… если бы Морог оставил нас, действовали бы вы так, как сейчас?! Один честный ответ!
Аламат забылся и все-таки ухватил генерала за ворот. Байхрат оттолкнул его без всякой магии, но не рассчитал силу – Аламат отлетел от него и грохнулся на кресло, ударился о спинку затылком, и было отчетливо слышно, как в тишине клацнули зубы. В пальцах у него остались белые клочья – не отпустил все-таки рубашку…
- Байхрат!
Байхрат резко развернулся. В дверях стояла Зиэ. Одной рукой она держалась за косяк, другую прижимала к груди. Байхрат застонал про себя – меньше всего ему хотелось впутывать жену во все это.
- Зачем ты здесь? – спросил он сквозь зубы.
- Я слушала ваш разговор, - ответила она. – Зачем ты так обошелся с советником, он ведь прав…
Правый советник в это время ерзал в кресле, ощупывал челюсть и морщился… цветок комнатный, не воин.
- Это не твое дело, Зиэ, - отрезал Байхрат. – Ступай! Позже поговорим.
Ему не нравилось, что она решила подслушать его разговор, да еще именно этот разговор. То, что было сказано, не нужно было слышать никому! Включая, пожалуй, его участников. Насколько проще выпутываться из сетей Аламата, когда ты один! Если рука Морога протянется за Зиэ…
- Я не уйду, Байхрат, - сказала его жена, и он на миг потерял дар речи. – Я ждала этого разговора и очень на него надеялась. Я видела его в огне, если угодно. Но я надеялась, что…
Этих слов Байхрат уже не вынес.
- Сейчас не время для твоих сказок об огне, - перебил он. – И я не желаю больше ничего об этом слышать!
Глаза Зиэ потемнели, но она не сдвинулась с места и упрямо подняла подбородок.
- Вот как? А дальше ты отдашь меня в жертву своему богу? Или просто изобьешь, как советника, чтобы не слышать ничего неприятного?
Несправедливость этих слов задела Байхрата, к тому же они еще и были сказаны при постороннем человеке – и каком человеке!
Он сделал шаг в сторону Зиэ, и она побледнела, в широко раскрытых глазах мелькнул страх. Это уязвило его еще сильнее - никогда его жена его не боялась! Она не пыталась убежать, но Байхрату показалось, что Зиэ дрожит. Она и в самом деле испугалась, что он выдаст ее? Он отдаст Зиэ в жертву? Он?! Когда он всеми силами пытается ее сейчас защитить от… от…
От Морога.
От гнева Морога, - поправился он в мыслях, но получилось неубедительно. Он был невероятно зол на советника и на жену не потому, что их слова были совершенным безумием – безумнее было только пойти к Соймаху, покаяться и дать себя убить. Он злился, потому что этот изменнический бред задевал что-то в его душе и заставлял сходить с ума уже его самого.
Сколько раз он размышлял о том, как можно исправить положение, в котором остался слабеющий, запугиваемый жрецами, увязший в войне Харрадон… Но каждое решение, которое приходило ему в голову, не было угодно богу. Каждый выход из мрака, в который они погружались все глубже, оказывался заколочен наглухо, и на досках большими буквами было написано: «БОЖЕСТВЕННАЯ ВОЛЯ». План наступления. Помощь маринеров. Даже попытка спасти сына Горвина. Все это было отринуто, и ради чего? Ради того, чтобы блуждать во мраке, на ощупь, с одной надеждой, что в любой миг должна открыться дверь, ведущая в рай? И все происходящее – часть божественного плана?
Байхрат до сих пор не имел дел с божественными планами. Исключительно с земными, причем большинство из них составлял он сам. Он привык идти в бой с открытыми глазами и холодной головой, в которой вместо рассказов о воле бога был порядок наступления и карта местности. И теперь, когда вокруг бушевал хаос, который не получалось укротить, когда к нему стекались просители, его несчастные солдаты, которые умоляли как-то защитить их от того, что творилось, а их товарищи гибли впустую, Байхрат не мог не думать, что без божественной воли его армии жилось бы куда проще. Стоило ему залатать одну прореху в том лоскутном одеяле, в которое превратилась армия, как его уже ждали три других.
Но даже тогда он не мог и подумать о том, что возможно уничтожить Морога.
А этот ведь подумал, - неприязненно подумал Байхрат, оглянувшись на Аламата. Вон, сидит, лицо на третий раз ощупывает. И откуда это в нем? Меч в руки боится взять, а предложить такое набрался храбрости…
Зиэ все еще стояла перед ним, вытянувшись, как струна. Во всей ее позе, в выражении побледневшего лица, на котором проступили невидимые до того мелкие веснушки, Байхрат видел страх и вызов. С каких пор Зиэ стала видеть в нем не мужа, а орудие Морога? Или она видела его таким всегда?!
- Будь я проклят, - выругался он себе под нос и шагнул в сторону. – Зиэ… иди. Мы обсудим все позднее.
- А я бы просил вас остаться, - вдруг подал голос Аламат и под яростным взглядом Байхрата пояснил: - Генерал, если вы еще не выбросили меня в окно, значит, мы можем продолжить нашу беседу? Что-то мне подсказывает, что госпожа Зиэ знает больше, чем мы с вами подозреваем.
- Это правда, - подала голос Зиэ. – Если только мне еще позволят говорить в этом доме о своих видениях.
- Меня, кажется, уже и не спрашивают, - дернул углом рта Байхрат. – Надеюсь, советник, потом вы не спишете свои слова на то, что слишком крепко ударились головой. Зиэ, у нас найдется лед?
- Найдется, - ее голос стал чуть теплее. – Я принесу.
Зиэ ускользнула, шурша юбкой. Хозяин и гость проводили ее взглядом, потом Байхрат поправил разорванный воротник и посмотрел на Аламата, который осторожно массировал ушибленный затылок.
- Прошу прощения, - буркнул он.
- Ничего, я готовился к худшему. Вы не попытались меня испепелить, спасибо и на этом.
- Если вы попытаетесь выдать меня или мою жену…
- Генерал, - поморщился Аламат, - если я решу совершить самоубийство, оно не будет таким изощренным. И нет, я не о том, что вы меня найдете и убьете, при всем уважении. Неужели вы думаете, что Соймах не воспользовался бы случаем и не уничтожил нас обоих, если бы только узнал о сказанном сегодня?
Лицо у него было недовольное, и Байхрат увидел, как он попытался незаметно потереть ушибленную креслом поясницу и зад. Неженка, - почти весело подумал он.
- На кой вам сдалась моя жена? – спросил он.
- Вы же сами знаете: чем больше союзников в войне, тем лучше. И я не собираюсь отказываться от помощи огнепоклонников. У нас под носом цветет родовая магия, а мы никак ее не используем.
- Не всяких союзников, а надежных, - заметил Байхрат.
- Именно. Рискую снова получить в зубы, но вы очень, очень удачно женились…
***
Прослушать или скачать Cirque du Soleil Icare бесплатно на Простоплеер
- Как ваша коллекция оружия, генерал?- Как ваша коллекция оружия, генерал? Пополняется? Я бы с удовольствием взглянул на нее снова, если вы окажете мне такую любезность.
Байхрат обернулся и пристально посмотрел на советника – не ослышался ли он? Но нет, Аламат стоял прямо перед ним и ждал ответа. Королева давала бал Осенней Луны, и Аламат разоделся в красный с золотом костюм, в котором выглядел еще более нездоровым, чем обычно. Лицо его было совершенно спокойным, но Байхрат заметил, как бледные до синевы руки общипывают золотое шитье с рукавов. Они стояли на галерее над залом, внизу кружились, сходились и расходились танцоры, похожие не то на цветы, не то на диковинных птиц. Сама королева в этот вечер изволила принять участие в танцах. В платье винного цвета она обходила кругом своего кавалера из молодых, ранних и совершенно незначительных, который опустился на одно колено и протягивал ее величеству руку. Кажется, он даже старался не дышать. Фаризе в свою очередь простирала руку к нему, кончики ее пальцев почти касались ладони кавалера. Красивая пара, хотя даме не помешало бы немного больше заинтересованности в своем партнере, а кавалеру – немного меньше.
Аламат однажды уже осматривал коллекцию оружия Байхрата, тогда намного более скромную. Это было тяжелое время, старый король умер за наследником, на трон рвался одержимый властью безумец, позабытая всеми Фаризе тихо вдовствовала в своем замке. Никто не знал, что принесет завтрашний день, самые осторожные внезапно гибли, безрассудные глупцы возвышались, столицу раздирали противоречия… И в один из хмурых дней Байхрат, тогда еще не первый генерал армии, подошел к молодому Аламату, которого старый король приблизил к себе в свои последние дни, и спросил: не желаете ли вы посмотреть на мою коллекцию оружия? Очень любопытное зрелище.
Странное дело: тогда они знали друг друга меньше, но доверяли друг другу куда больше. Байхрат, во всяком случае. Тогда он еще плохо представлял, насколько запутанными могут быть придворные интриги. И насколько изворотливым может быть Аламат – тоже. Он только знал, что Аламат в эти дни висел на волоске за приверженность династии. И Байхрат рискнул – неоправданно, без оснований, доверившись внутреннему голосу. И не прогадал.
Сейчас же внутренний голос снова говорил: соглашайся. Байхрат ни в коем случае не мог положиться на советника или зависеть от него. Но почему-то на ум шло другое: взгляд-предупреждение Аламата, когда генерал был готов броситься на Соймаха, бледное лицо советника во время казни… «Мы снова в одной лодке», - подумал Байхрат. – «И эту лодку верховный очень хотел бы потопить».
Он спохватился, что протянул с ответом уже слишком долго, белые пальцы перестали терзать дорогую ткань и начали – самое себя, обрывая кожу около ногтей, и еще затряслись мелкой дрожью.
- Если вам угодно, - сказал Байхрат. – Я знаю, что вы… редкий ценитель. Буду рад видеть вас завтра вечером.
- Благодарю за приглашение, - отозвался Аламат и спустился с галереи, чтобы пригласить на следующий танец кого-то из придворных мотыльков.
Следующий день прошел для Байхрата беспокойно. С юга пришли новости – и снова печальные: передовые отряды харратского войска, только ступившего на сушу, наткнулись на засаду из десяти магов, которые управляли тремя големами, а также успели вкопать в землю немало ловушек. Големов удалось разрушить, потеряв при этом почти сотню людей, а маги и вовсе скрылись.
- А разведка где была? – раздраженно спросил Байхрат. – Ушами хлопала? Проморгали?
- Проморгали, - признал Дахрат. Его изображение между кристаллами мелко дрожало, Байхрату приходилось щуриться, чтобы не слезились глаза. «Сегодня же по шеям дам, - подумал он. – Обленились совсем, с-связные, без пинка не работают. Распустил их Аламат, оставил без присмотра, а нам тут глаза портить».
Тут он вспомнил, что Аламат должен явиться к нему вечером, и помрачнел еще больше. Он уже раза три за делами успел забыть об этом и вспомнить, и каждый раз портил ему настроение. Мрачный, как туча, он дослушал Дахрата, потом связался с северными крепостями, что радости не прибавило. Леса молчали по-прежнему, с их стороны ничего не менялось, но даже вид нового коменданта Хорога, который очень старался показать свою преданность и почтение, вызывал зубную боль. Байхрат не любил его – даже попавшийся на простейшую уловку Ойнерат и то был лучше. Но взять нового было неоткуда, приходилось терпеть.
Байхрат выслушал донесения, раздал приказы и рявкнул на коменданта другой северной крепости, Шадрог, который заскучал на месте и рвался сделать вылазку в лесах. Генералу и самому не нравилось хрупкое равновесие, которое установилось между Харрадоном и Альдалиром, но он вовсе не собирался нарушать его сейчас, когда у харратов в запасе не было нового оружия и пары-тройки других сюрпризов. Да и комендант Шадрога был куда толковее хорогского, и снимать его вовсе не хотелось.
Потом пришлось уделить время бумажной возне, которую Байхрат ненавидел от всей души. Он всеми силами старался вымести эту дрянь из армии, но здесь победоносный генерал потерпел поражение куда позорнее альдарского. Дела обрастали бумагами так стремительно, словно все эти записки, рапорты, отчеты, прошения, донесения, примечания научились размножаться сами по себе, без участия человека. «Хорошо было в древние времена, - думал Байхрат. – Сказал вождь: все идут на север – и все пошли на север! А тут пока поставишь свою подпись на трех листах… Да еще изволь читать это все, потому что по нашим временам подписываться вслепую нельзя!»
Последним камешком, переломившим хребет ящеру, стала переписка Дахрата с главным интендантом. В конце концов, Дахрат не выдержал и переслал ворох бумаг генералу. Этот кошмар занимал десять листов, и Байхрат с некоторым трудом продрался через нагроможденные друг на друга слова, чтобы добраться до сути, а когда добрался, рассвирепел. Суть можно было свести к трем словам: войску нужны сапоги. Это было понятно Байхрату, это было понятно Дахрату, это было понятно солдатам, которые уже привязывали оторвавшиеся подметки тряпками и снимали обувь с врагов, на что командующий уже стал закрывать глаза, хотя ненавидел мародеров. Непонятно это было только интенданту, который ссылался в ответах на очередность, на установленный порядок, почему-то на северные крепости, на какие-то другие бумаги…
Байхрат вызвал к себе интенданта и, когда тот явился, ласково спросил, любит ли он ходить босиком. Этим он напугал беднягу – все, кто хоть немного был знаком с Байхратом, знали, что если генерал орет так, что дрожат стены, это нужно просто перетерпеть, а вот если он с блеском в глазах говорит негромко и задает странные вопросы, то до конца беседы можно и не дожить… Лучшим способом остаться в живых была честность, и интендант, спотыкаясь, ответил, что, если гулять по траве, то иногда он любит ходить босиком, а если еще по чему-то, тогда не очень.
- Придется привыкать, - сказал Байхрат. – Разувайся, друг любезный.
Интендант изумленно моргнул, но в ответном взгляде генерала не было ни намека на шутку, зато была такая явная угроза, что лучше было не переспрашивать и не колебаться, а выполнить приказ.
- Вот так и ходи сегодня и завтра, - велел Байхрат. – Увижу в обуви – испепелю.
- И до дома так? – рискнул уточнить интендант.
- И до дома. Что, не хочется ноги по мостовой бить?
Вопрос, казалось, ответа не требовал, но генерал думал иначе, пауза затягивалась.
- Никак нет, не хочется, - признался интендант.
- Конечно, не хочется, - покладисто согласился Байхрат. И вдруг рявкнул во всю силу легких: - А солдатам, значит, без сапог ходить хочется?! Да не по мостовой гладенькой, а по корягам и кочкам! А по скалам тебе не хочется босиком полазать?! А на змею наступить не хочешь, нет?!
Интендант перевел дух – разговор стал больше походить на обычный разнос, и от генерала перестало веять смертельной жутью. Кроме того, он понял, наконец, чем этот самый разнос вызван. Он пригладил редкие волосы вокруг лысины на макушке, которые собирал в жидкий хвостик, и с достоинством провозгласил:
- Осмелюсь доложить, северные крепости…
- Что – «северные крепости»?! – прогремел Байхрат. – Это на севере сейчас бои идут, что ли? Тебе неинтересно, что там с войсками происходит? Или север от юга отличить не можешь?!
- Никак нет.
- А раз так, почему у войск Дахрата до сих пор нет сапог? Ждешь, когда тебе в ножки поклонятся?! Или придать тебе ускорения… поперек хребта?!
- Никак нет. Я сейчас же распоряжусь.
- Сделай милость, - проворчал Байхрат, остывая. – Свободен. И башмаки свои забери, на кой они мне тут сдались!
Интендант с обувью в руках поспешно выскочил за дверь, пока генерал не вспомнил еще что-нибудь. О том, например, что в Хорог не отправили до сих пор положенных мешков с бобами, потому что на бобы вышел неурожай, а купить их было негде… и не на что.
- Сапоги, сапоги, - бормотал он, но очень тихо, чтобы вездесущий генерал не слышал. – Рожу я их, что ли?! Сам потом будет орать: а почему на севере не хватает?! Сегодня за юг орал, завтра за север начнет…
«Война, - брюзгливо думал Байхрат, когда ехал домой, пустив страуса шагом. – Воюешь тут… пером машешь, чернильницей прикрываешься. Перевешать бы половину дураков, да это хотя бы обученные дураки, а новых еще и учить придется. Дахрат тоже хорош. Не мог хоть после доклада пару слов сказать?! Хороший он парень, да слишком правильный… А мне по его милости все эти бумажные сопли разводить».
Подобные настроения настигали генерала примерно раз в год, и он спрашивал себя: как вышло, что в его жизни все эти бумаги, кляузы, разбирательства и придворная возня вытеснили звон оружия, запах костров и азарт битвы? При этом никто лучше самого Байхрата не понимал, что гигантское существо, называемое армией, нуждалось в присмотре и управлении, и никто не знал его нужды, его слабости и привычки лучше генерала. Да Байхрат сам не отдал бы никогда армию в чужие руки. Но иногда… иногда хотелось на волю.
Эту хандру нужно было пережить, как головную боль, но сегодня она была на редкость некстати: Байхрату пытался сосредоточиться на предстоящей беседе с Аламатом. Предчувствия предчувствиями, но на такие зыбкие материи полагаются только жрецы и старые бабки. А боевому генералу нужно полагаться на разум, опыт и знание противников и союзников.
Сейчас Аламат был больше похож на союзника, но только он сам знал, что творилось в его светловолосой голове. Байхрат, когда согласился принять его у себя, заранее принял как данность, что неприятных сюрпризов не избежать. Но ему хотелось сократить число этих сюрпризов, а заодно не дать Аламату ничего против себя.
Зиэ вышла встретить его, и это был первый светлый миг за день. Байхрат приподнял ее над полом и покружил, наслаждаясь ее смехом и шутливым сопротивлением.
- Ты больше не уедешь сегодня? – спросила Зиэ, когда ее ноги снова коснулись пола.
- Нет, - покачал он головой. – На сегодня я закончил. Если только не будет ничего срочного.
- Прекрасно, - улыбнулась она. – Тогда я распоряжусь об ужине. А потом, если хочешь, я бы почитала…
- Не торопись, - сказал Байхрат и помрачнел, в очередной раз вспомнив о своих планах. – Вечером я жду гостя.
- О, - округлила рот Зиэ. – И кто же нас посетит?
- Советник Аламат.
Он заметил яростное недоверие, которое вспыхнуло на миг в зеленых глазах его жены, и удивился ему. Разумеется, Зиэ знала, что ее муж недолюбливает первого королевского советника – раздражение невольно проникало в речь Байхрата, если ему случалось упоминать Аламата, а дома он был менее сдержан, чем во дворце. Однако открытой вражды между ними не было, в конце концов, когда-то они вместе возвели на трон Фаризе, и для большинства харратов они были правой и левой руками королевы, ее помощниками и исполнителями божественной воли. В последнее время, правда, вместе с ними почти всегда упоминали Соймаха, будь он неладен. В общем, ничего сверхъестественного в визите Аламата не было.
И тем более сбивала с толку радость, которая прозвенела в голосе Зиэ в следующий миг:
- Тогда я распоряжусь насчет ужина и прикажу достать вино из старых запасов, деокадийское!
- Не нужно, - покачал головой Байхрат. – Советник вряд ли захочет ужинать. Разве что насчет вина распорядись – пусть его поставят в моем кабинете. Советник собирается осмотреть мою коллекцию оружия, а потом мне нужно будет с ним переговорить.
- Хорошо, - кивнула Зиэ.
- И… отпусти слуг на сегодня.
И снова зеленые глаза засветились, как два огня. Байхрату померещилось, что его жена ждала Аламата больше, чем он сам. С чего бы это? Во дворце на приемах они едва перекинулись парой слов. Неужели в Зиэ проснулось любопытство, и ей вдруг захотелось вытянуть из гостя пару дворцовых сплетен, которых не допросишься у угрюмого сундука-мужа? Еще не хватало…
- У нас будет деловой разговор, я не хочу, чтобы нам мешали, - неприятным голосом сказал он.
- Как скажешь, - промолвила Зиэ, а потом вдруг поднялась на носки, поцеловала мужа в щеку и упорхнула распоряжаться.
С тех пор как Байхрат женился, он ни минуты не посвятил домашнему хозяйству, если не считать страусятни и ухода за оружием. Однако с тех пор его дом сверкал чистотой, и, когда бы ни вернулся хозяин, его ждал обед, горячая ванна и белоснежное белье. Генерал редко задумывался об этом, но подозревал, что Зиэ за его спиной муштровала слуг не хуже, чем он сам – солдат. Но почему-то он неизменно заставал ее за книгой, за вышивкой или рисованием, спокойную и безмятежную. В этом была какая-то магия, которой бессилен был наделить Морог, да магия родовая была ни при чем. Это волшебство звалось Зиэ, и Байхрату оно было недоступно.
Вот и теперь – Байхрат только и успел переодеться, снять тяжелый и слишком жаркий для дома мундир, а когда прошел к себе в кабинет, уже нашел там два кувшина с вином, бокалы на подносе, копченую дичь, сыр, овощи, фрукты. Сухие дрова ожидали своего часа в камине, но сейчас в комнате было прохладно и проветрено, осенний воздух ворвался в нее. Даже свечи в шандалах были заменены на новые, на случай если хозяин и гость заговорятся и им не хватит огарков. Конечно, тогда Байхрат или Аламат могли обойтись магией, но для Зиэ и ее армии это оправданием не считалось.
Вскоре слуга доложил о прибытии советника и поспешил исчезнуть – это было последнее дело на сегодня, и ему не терпелось воспользоваться внезапно появившимся свободным вечером. На самом деле даже его сообщение было только данью этикету, традиционным расшаркиванием. Байхрат и без того чувствовал появление Аламата, как только тот оказался за оградой – так хищник чует запах чужака, который осмелился бродить возле его логова. Симпатии и неприязнь здесь не играли никакой роли – оба они были отмечены силой Морога, пропитаны ей. Они могли чувствовать «одаренных», особенно второй волны, но в этом случае ощущение было слабее, появление же друг друга для них было подобно вспышке или волне запаха.
- Добро пожаловать в мой дом, советник, - произнес Байхрат, вышедший встретить гостя.
- Благодарю, - отозвался Аламат. – Уже давно я не переступал порог вашего дома. Пожалуй, с последнего бала в честь годовщины подавления восстания.
- Я не любитель балов и приемов, - сказал Байхрат. – Мы с женой предпочитаем тихую жизнь.
- Да-да… тихие семейные радости. Спасибо, что сделали исключение для меня. В последнее время я только и думал, как бы напроситься к вам. Не люблю нарушать ничей покой… если только причина не слишком важная. А ваша очаровательная супруга? Надеюсь, она не имеет ничего против моего визита?
- Нисколько, - сухо произнес Байхрат. – Прошу прощения за то, что она сама не может сказать об этом. Зиэ не слишком хорошо себя чувствует. Да и предмет нашего разговора никак ее не касается.
- Ах да, - улыбнулся Аламат так, что левый угол его узкого рта уехал вверх, а правый дернулся куда-то в сторону, - разговоры об оружии вряд ли заинтересуют вашу супругу… В этом вашем доме я никогда не был в оружейной, вы держите ее в правом крыле?
- В левом, - ответил Байхрат. – Однако в правом мой кабинет, и…
- Ах, в левом, - поспешно и жизнерадостно заявил Аламат. – Как и раньше… Мне не терпится снова увидеть вашу коллекцию.
И он свернул налево с поспешностью, которая обычно была совершенно ему не свойственна. У Байхрата мелькнула безумная мысль, что Аламат на самом деле пришел только для того, чтобы посмотреть на оружейную. Насладиться блеском стали, выслушать пару историй о самых интересных клинках и откланяться с благодарностью, оставляя генерала наедине с его коварными планами и сложными размышлениями. Шутка была бы вполне в духе советника.
Байхрат проводил гостя в левое крыло и открыл перед ним дверь в зал, где на подставках, на крюках на стене и в высоких стойках спала его коллекция. Он зажег светильники – он всегда разводил здесь живой огонь, предпочитая его магическому. Зал ожил. Отсветы и блики засверкали на лезвиях и рукоятях, свет отразился от камней и полированного дерева. Воздух, ворвавшийся в открытую дверь, качнул кисти на ножнах, шевельнул цветастый платок на рукояти одного из кинжалов – сейчас такими и не пользуются уже… Многое из этого зала было частью прошлого, которое стало таковым, когда подросли первые «одаренные».
И как символ славного прошлого висел посередине стены напротив входа двуручный меч, единственным украшением которого был узор из ромбов по клинку, а под ним на подставке покоились простые кожаные ножны, перевитые ремнями.
Когда Байхрат стал первым генералом Харрадона, Морог наделил его силой, а Фаризе вручила меч, прекрасный, богато украшенный. С новым положением и оружие новое! Байхрат пытался обойтись им на торжественных церемониях, в другое время повесив на стенку – королева обиделась. Пришлось уважить монаршее желание, и теперь генерал всюду, где нужно было появиться с оружием, таскал с собой дарованный меч, а старый верный клинок, которым он привык сражаться, занял почетное место на стене.
Аламат прошел к старому мечу и встал напротив него, заложив руки за спину. А потом, к удивлению Байхрата, улыбнулся, почти как нормальный человек.
- Я помню его, - сказал он. – Наверное, из живущих только я и королева его и помним. Вряд ли слуги, которые прибирают здесь, знают его историю, верно?
- Я редко пускаю сюда слуг, - ответил Байхрат. – За оружием нужно ухаживать самому.
- А, вот почему в этой части дома так тихо.
- Просто сегодня у слуг выходной, - с нажимом сказал Байхрат. – Поэтому тихо во всем доме.
- Вот как, - вздохнул Аламат. – Значит, завтра полгорода будет знать о том, что генерал и советник ее величества о чем-то совещались в пустом доме за закрытыми дверями. Прелестно. Мой дорогой генерал, я поражаюсь вам. Как можно всегда находить верную стратегию на поле боя, но совсем не уметь ее выстраивать где-то еще?
- Я никому не говорил о вашем визите, - возразил Байхрат. – Только жене, но она не болтлива.
- Допустим, - Аламат отвернулся от меча и прошелся вдоль стены, на которой висели сабли, остановился, пожал плечами. – А соглядатаи, которые непременно есть, если у Соймаха осталась хоть капля ума, не смогут сложить два и два? Будьте любезны, расскажите мне об этом мече. Когда я завтра буду прилюдно восторгаться вашей коллекцией, хотелось бы делать это более… конкретно.
- Это сабля-шамшир, - буркнул Байхрат. – Удобна для сражения верхом.
- А это что, эмаль? Местная?
- Нет, деокадийская. Когда ковалась эта сабля, деокадийские эмали были лучшими. А вот клинок уже наш, местный, работы мастера Оргота. Тогда никто не ковал сабель лучше него.
- Какая прелесть, - пробормотал советник и, близоруко прищурившись, наклонился, чтобы ближе разглядеть узор на стали – переплетения терновника.
- Можете взять в руки и попробовать, - предложил Байхрат.
- О, увольте, - поспешил отказаться Аламат. – У меня не так много пальцев, чтобы рисковать ими столь легкомысленно.
- Как же вы собираетесь восторгаться оружием, если даже в руки его взять не можете? – неприязненно спросил Байхрат, которому в этих словах померещилась издевка.
- Верно, - согласился Аламат, отошел от сабли и приложил пальцы к губам. – Я еще подумаю, может, скептический тон в этом случае будет вернее. Спасибо за подсказку.
- И что, кто-то в самом деле поверит, что вы пришли только посмотреть на мою коллекцию?
- Разумеется, нет, - советник пошел вдоль противоположной стены, разглядывая алебарды и прямые мечи, остановил взгляд на боевом цепе с закрепленной на цепи «утренней звездой». – И вот этим… какая ужасная смерть, должно быть. Конечно, не поверят. Кто-то решит, что мы обсуждали войну и налоги подальше от чужих ушей и прикидывали выгоду для себя. Жрецы наверняка насторожатся и увидят угрозу для Храма. Наконец, кто-то решит, что мы – два мужеложца, которые не нашли другого времени и места, чтобы предаться страсти…
- Что?!
- Генерал! – скрипуче расхохотался Аламат, поглядев в лицо Байхрату. – Во всем Харрадоне нет человека, о котором вернее было бы сказать, что он не вчера родился! И за все эти сотни лет вы умудрились остаться на редкость наивным в чем-то! Неужели вы думаете, что такие слухи о нас еще не ходят?
- Я женат, - с достоинством сказал Байхрат. Ответный взгляд Аламата был красноречив и, пожалуй, вреден для генеральского самолюбия.
- Меня вы можете не убеждать, - заметил Аламат. – Я помню своих любовников и знаю, что вы к их числу не относитесь. Однако мы с вами, мой дорогой генерал, задержавшиеся в этой жизни предания прошлого. А люди не верят, что живая легенда может снизойти до простой смертной, и считают, что другая живая легенда подойдет для совместной жизни намного лучше. Хотя, если понимать под совместной жизнью время, которое мы провели вблизи друг от друга, то она получается на редкость короткой…
Он нес всю эту чушь, прохаживаясь туда и обратно вдоль оружейных стоек, но Байхрат готов был поклясться, что его гость сейчас даже не отличает, прямое перед ним лезвие или нет, не говоря уже об отделке и заточке. Байхрат заметил, что Аламат снова общипывает манжеты и вдруг понял с облегчением, что советник попросту испуган. Отсюда эти нелепые разговоры и ядовитые более обычного слова – Аламат тянул время, не давал наступить моменту, когда формальный повод для визита будет исчерпан и нужно будет переходить к невысказанному вслух – и главному.
- Мне кажется, что здесь вы уже увидели все, что хотели, советник, - Байхрат выделил слово «здесь». – Не хотите перейти в мой кабинет, чтобы побеседовать?
Аламат вздохнул. Пуговица с его манжеты сорвалась и укатилась в угол. Аламат проводил ее взглядом и махнул рукой.
- Что упало, то пропало, как говорится. Давайте пройдем в ваш кабинет, генерал. Думаю, что на оружие я насмотрелся на пару лет вперед.
Увидев накрытый стол с вином и закусками, Аламат поднял брови:
- Я уже и забыл о том, как принимают гостей в вашем доме, генерал.
- У Зиэ свои представления о том, как встречать гостя, - отозвался Байхрат и понял, что это прозвучало так, словно он бы для Аламата стол накрывать не стал. Тот усмехнулся.
- И в самом деле, мне повезло. Вернее, повезло вам – вы всегда были любимцем удачи.
Аламат опустился в глубокое кресло возле камина, Байхрат взмахнул рукой, и языки пламени заплясали над дровами. Потом он молча налил вино в два высоких стакана, Аламат также молча взял свой и сделал большой глоток.
- Если мы так и будем выражаться иносказательно, то можем договориться неизвестно до чего, - произнес Аламат. – Я предпочитаю осознанный риск откровенного разговора с вами тому, что мы банально не поймем друг друга. Есть вещи, которые нужно понимать до мелочей, вы согласны, генерал?
- Вполне, - кивнул Байхрат.
Аламат отсалютовал ему стаканом.
- Прекрасно. Тогда я выскажу некий тезис, а вы, если хотите, можете его опровергнуть. То, что сейчас происходит, дико, отвратительно и ведет нас к гибели.
С этим Байхрат спорить не собирался. Аламат подождал немного, не дождался возражений и продолжил:
- И мы оба понимаем, что, пока существует главная причина всех потрясений, ничего исправить не удастся. Любая наша попытка что-то изменить встретит сопротивление втрое сильнее.
Байхрат кивнул. Не стоило и сомневаться, что Соймах при любой возможности испортить жизнь своим противникам сделает это – а возможностей у него с каждым днем становилось все больше. Байхрату еще не снилась собственная казнь, и он не чувствовал призрачных веревок на руках, но что-то подсказывало ему, что в ближайшем будущем возможен любой исход. Любой, если не остановить Соймаха.
- Этот дорвавшийся до власти безумец способен на многое, - произнес он.
Глаза Аламата удивленно округлились, и Байхрат вдруг заметил в них уважение. Аламат сильнее сжал в пальцах стакан, так что они побелели, и снова торопливо глотнул вина, поперхнулся.
- Мне всегда нравилась ваша солдатская прямота, - хрипло сказал он, откашлявшись. – Попробую ответить тем же. Вы ведь понимаете, что именно мы двое в первую очередь виноваты в том, что происходит? Виноваты прямо, потому что с нас все началось, и косвенно, потому что сейчас попустительствуем происходящему?
- Не согласен, - возразил Байхрат. – Косвенно – еще может быть. Но я отказываюсь брать на себя то, что Соймах оказался таким засранцем. Нет уж, его гниль – его собственная. С тем, что мы должны его как-то остановить, спорить не буду…
- Остановить Соймаха? – перебил Аламат. – Сой-ма-ха?!
Кровь отхлынула от его и без того бледных щек, и советник стал похож на бесплотный призрак. Синие глаза на белом лице сверкали безумным блеском, когда Аламат вдруг расхохотался. Он откинулся на спинку кресла, рука дрогнула, и остатки вина плеснули в камин, дрова зашипели. Байхрат наблюдал за этим внезапным приступом веселья, нахмурившись.
- Вот почему я люблю точные формулировки в важных делах, - произнес Аламат, отсмеявшись. – Мой дорогой генерал, неужели вы решили, что я буду тратить свое и ваше время на планы по уничтожению Соймаха? Вы и сами знаете, что он ничтожество, которое сумело воспользоваться удачным моментом. Я говорю о первом виновнике того, что сейчас раздирает страну. Я говорю о Мороге.
После этих слов повисла тишина, которую нарушал только треск огня в камине. А потом Байхрат поднялся на ноги, его лицо потемнело от ярости.
- Вон из моего дома, предатель, - приказал он сквозь зубы. – Немедленно.
Генерал чувствовал себя крайне глупо. Как можно было быть настолько беспечным, чтобы поверить намекам Аламата на возможность союза?! Все оказалось ложью, Аламат собирался выставить его изменником, обвинить, казнить – может, руками Соймаха, которому достаточно было только повод дать… Только почему сейчас?! Неужели потом Аламат самонадеянно собрался расправиться с Соймахом в одиночку?! Однако он невысоко оценивает разум Байхрата, если рассчитывал, что генерал клюнет на такую глупую уловку…
Одно было ясно – интригана или безумца, Аламата надо было выставить немедленно.
Аламат тоже вскочил. Он поднял руки со скрюченными пальцами, как будто хотел взять собеседника за грудки и хорошенько тряхнуть. Если бы он хоть пальцем коснулся Байхрата, тот ударил бы его. Наверное, Аламат это понял, потому что застыл с поднятыми руками, его левый глаз дергался, узкое лицо перекосило, как в припадке.
- Генерал Байхрат, вы, конечно, можете вышвырнуть меня из своего дома…
- Вон.
- …и даже можете попытаться обвинить меня в измене и добиться моей казни…
- Вон!
- Но кто из нас тогда будет большим предателем – я или вы, закрывающий глаза на все вокруг?! – почти прокричал Аламат.
- Вон!!! – зарычал Байхрат.
- Один ответ, генерал! Один! Если бы не Морог… если бы Морог оставил нас, действовали бы вы так, как сейчас?! Один честный ответ!
Аламат забылся и все-таки ухватил генерала за ворот. Байхрат оттолкнул его без всякой магии, но не рассчитал силу – Аламат отлетел от него и грохнулся на кресло, ударился о спинку затылком, и было отчетливо слышно, как в тишине клацнули зубы. В пальцах у него остались белые клочья – не отпустил все-таки рубашку…
- Байхрат!
Байхрат резко развернулся. В дверях стояла Зиэ. Одной рукой она держалась за косяк, другую прижимала к груди. Байхрат застонал про себя – меньше всего ему хотелось впутывать жену во все это.
- Зачем ты здесь? – спросил он сквозь зубы.
- Я слушала ваш разговор, - ответила она. – Зачем ты так обошелся с советником, он ведь прав…
Правый советник в это время ерзал в кресле, ощупывал челюсть и морщился… цветок комнатный, не воин.
- Это не твое дело, Зиэ, - отрезал Байхрат. – Ступай! Позже поговорим.
Ему не нравилось, что она решила подслушать его разговор, да еще именно этот разговор. То, что было сказано, не нужно было слышать никому! Включая, пожалуй, его участников. Насколько проще выпутываться из сетей Аламата, когда ты один! Если рука Морога протянется за Зиэ…
- Я не уйду, Байхрат, - сказала его жена, и он на миг потерял дар речи. – Я ждала этого разговора и очень на него надеялась. Я видела его в огне, если угодно. Но я надеялась, что…
Этих слов Байхрат уже не вынес.
- Сейчас не время для твоих сказок об огне, - перебил он. – И я не желаю больше ничего об этом слышать!
Глаза Зиэ потемнели, но она не сдвинулась с места и упрямо подняла подбородок.
- Вот как? А дальше ты отдашь меня в жертву своему богу? Или просто изобьешь, как советника, чтобы не слышать ничего неприятного?
Несправедливость этих слов задела Байхрата, к тому же они еще и были сказаны при постороннем человеке – и каком человеке!
Он сделал шаг в сторону Зиэ, и она побледнела, в широко раскрытых глазах мелькнул страх. Это уязвило его еще сильнее - никогда его жена его не боялась! Она не пыталась убежать, но Байхрату показалось, что Зиэ дрожит. Она и в самом деле испугалась, что он выдаст ее? Он отдаст Зиэ в жертву? Он?! Когда он всеми силами пытается ее сейчас защитить от… от…
От Морога.
От гнева Морога, - поправился он в мыслях, но получилось неубедительно. Он был невероятно зол на советника и на жену не потому, что их слова были совершенным безумием – безумнее было только пойти к Соймаху, покаяться и дать себя убить. Он злился, потому что этот изменнический бред задевал что-то в его душе и заставлял сходить с ума уже его самого.
Сколько раз он размышлял о том, как можно исправить положение, в котором остался слабеющий, запугиваемый жрецами, увязший в войне Харрадон… Но каждое решение, которое приходило ему в голову, не было угодно богу. Каждый выход из мрака, в который они погружались все глубже, оказывался заколочен наглухо, и на досках большими буквами было написано: «БОЖЕСТВЕННАЯ ВОЛЯ». План наступления. Помощь маринеров. Даже попытка спасти сына Горвина. Все это было отринуто, и ради чего? Ради того, чтобы блуждать во мраке, на ощупь, с одной надеждой, что в любой миг должна открыться дверь, ведущая в рай? И все происходящее – часть божественного плана?
Байхрат до сих пор не имел дел с божественными планами. Исключительно с земными, причем большинство из них составлял он сам. Он привык идти в бой с открытыми глазами и холодной головой, в которой вместо рассказов о воле бога был порядок наступления и карта местности. И теперь, когда вокруг бушевал хаос, который не получалось укротить, когда к нему стекались просители, его несчастные солдаты, которые умоляли как-то защитить их от того, что творилось, а их товарищи гибли впустую, Байхрат не мог не думать, что без божественной воли его армии жилось бы куда проще. Стоило ему залатать одну прореху в том лоскутном одеяле, в которое превратилась армия, как его уже ждали три других.
Но даже тогда он не мог и подумать о том, что возможно уничтожить Морога.
А этот ведь подумал, - неприязненно подумал Байхрат, оглянувшись на Аламата. Вон, сидит, лицо на третий раз ощупывает. И откуда это в нем? Меч в руки боится взять, а предложить такое набрался храбрости…
Зиэ все еще стояла перед ним, вытянувшись, как струна. Во всей ее позе, в выражении побледневшего лица, на котором проступили невидимые до того мелкие веснушки, Байхрат видел страх и вызов. С каких пор Зиэ стала видеть в нем не мужа, а орудие Морога? Или она видела его таким всегда?!
- Будь я проклят, - выругался он себе под нос и шагнул в сторону. – Зиэ… иди. Мы обсудим все позднее.
- А я бы просил вас остаться, - вдруг подал голос Аламат и под яростным взглядом Байхрата пояснил: - Генерал, если вы еще не выбросили меня в окно, значит, мы можем продолжить нашу беседу? Что-то мне подсказывает, что госпожа Зиэ знает больше, чем мы с вами подозреваем.
- Это правда, - подала голос Зиэ. – Если только мне еще позволят говорить в этом доме о своих видениях.
- Меня, кажется, уже и не спрашивают, - дернул углом рта Байхрат. – Надеюсь, советник, потом вы не спишете свои слова на то, что слишком крепко ударились головой. Зиэ, у нас найдется лед?
- Найдется, - ее голос стал чуть теплее. – Я принесу.
Зиэ ускользнула, шурша юбкой. Хозяин и гость проводили ее взглядом, потом Байхрат поправил разорванный воротник и посмотрел на Аламата, который осторожно массировал ушибленный затылок.
- Прошу прощения, - буркнул он.
- Ничего, я готовился к худшему. Вы не попытались меня испепелить, спасибо и на этом.
- Если вы попытаетесь выдать меня или мою жену…
- Генерал, - поморщился Аламат, - если я решу совершить самоубийство, оно не будет таким изощренным. И нет, я не о том, что вы меня найдете и убьете, при всем уважении. Неужели вы думаете, что Соймах не воспользовался бы случаем и не уничтожил нас обоих, если бы только узнал о сказанном сегодня?
Лицо у него было недовольное, и Байхрат увидел, как он попытался незаметно потереть ушибленную креслом поясницу и зад. Неженка, - почти весело подумал он.
- На кой вам сдалась моя жена? – спросил он.
- Вы же сами знаете: чем больше союзников в войне, тем лучше. И я не собираюсь отказываться от помощи огнепоклонников. У нас под носом цветет родовая магия, а мы никак ее не используем.
- Не всяких союзников, а надежных, - заметил Байхрат.
- Именно. Рискую снова получить в зубы, но вы очень, очень удачно женились…
***
@темы: Убей в себе бога
пятница, 05 декабря 2014
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
А меж тем Рыжий нарисовал Эррина. Вот он, без престола, без венца, дума гложет, спал с лица.
Ну, так тоже можно:
Прослушать или скачать Дорога без конца бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Последняя Поэма бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Barry Manilow Unchained Melody бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Романс Ротгера Вальдеса бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Филигон Славный рыцарь бесплатно на Простоплеер
И отдельно с Раугом. В Деокадии две беды... )
Прослушать или скачать Дорожная - к/ф бесплатно на Простоплеер
Ну, так тоже можно:
Прослушать или скачать Дорога без конца бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Последняя Поэма бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Barry Manilow Unchained Melody бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Романс Ротгера Вальдеса бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Филигон Славный рыцарь бесплатно на Простоплеер
И отдельно с Раугом. В Деокадии две беды... )
Прослушать или скачать Дорожная - к/ф бесплатно на Простоплеер
@темы: Убей в себе бога, Эти странные миры
воскресенье, 30 ноября 2014
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Прослушать или скачать Therion O Fortuna бесплатно на Простоплеер
Аррина обнаружили уже возле столицы, на постоялом дворе...Аррина обнаружили уже возле столицы, на постоялом дворе, где он остановился пообедать и сменить страуса.
Он нещадно гнал птиц через всю страну, от побережья до Белвара, не давая себе передохнуть лишний раз. До сих пор он не вызывал подозрений – его принимали не то за курьера со срочным донесением, не то за получившего отпуск солдата, который торопился домой.
Дворцовые шпили и крыша храма уже виднелись впереди, когда последний страус Аррина закричал, замотал головой и встал, как вкопанный. Аррин ударил его пятками, но птица заорала снова, протяжно, жалобно, как ребенок.
- Чтоб тебе провалиться, - пробормотал Аррин, спешился и повел страуса в поводу в городок, который оставил за поворотом.
Он был уверен, что вскоре будет в Белваре, и пролетел этот городок в клубах пыли, не дав себе труда рассмотреть его. Но даже тогда он не мог не почувствовать резкий запах, от которого свербело в носу и на глазах выступали слезы. Горожане в основном жили выделкой кож – дубили, красили, шили одежду, обувь и книжные переплеты, упряжь и ножны для мечей. Здесь забивали пестрых ящеров, которых специально разводили ради прекрасных шкур, страусов, шедших на перчатки и дамские сумки, коз и свиней. Здесь кожи отмывали, дубили, красили и лакировали, резали и сшивали, мучили всеми способами, чтобы получить в конце изящный кошелек или пару сапог. Когда-то здесь делали и легкие доспехи, любимые воинами прошлого, но с появлением «одаренных» первой волны нужда в броне постепенно угасала и сошла на нет.
От мастерских шла такая вонь, что кружилась голова, да и на постоялом дворе, куда свернул Аррин, воздух был немногим чище. Но зато здесь он сумел раздобыть свежую птицу. Оставив взамен своего загнанного страуса и доплатив, Аррин вдруг почувствовал, что проголодался, и вместо сдачи попросил стакан вина и жаркое.
Вино оказалось с кислинкой, но жажду утоляло, а жаркое и вовсе было отменным, и Аррин набросился на еду с прожорливостью молодого человека, который скакал несколько часов подряд.
Тогда его и нашли.
- Офицер Аррин?
Аррин так и не узнал никогда, как его обнаружили. Донес добродушный трактирщик, у которого хорошо кормили, но подавали скверное вино? Прохожий, видевший, как он вел страуса через город? Или судьба решила подшутить над ним, и два Мороговых брата просто зашли выпить в жару по кружке пива и наткнулись на него?
Вернее, не два брата, а брат и сестра.
- Да, это я, - сказал он, глядя в темные чуть раскосые глаза, блеск которых не скрывал даже глубокий капюшон. Жрица была невысока, но хорошо сложена, хотя и куталась в просторный балахон. С некоторых пор Аррин ничего не имел против балахонов.
- Вы должны явиться в Белвар и дать объяснения, - заявила она. – Мы сопроводим вас к брату Халлату.
Аррин пожал плечами.
- Это я и собирался сделать. То есть, объясниться. Только не перед каким-то братом, а перед генералом.
- Вы многого не знаете, офицер, - мягко сказала жрица. – Идемте же.
- Не так быстро, - Аррин откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. – Сначала я собираюсь пообедать.
- Без разговоров, - прорычал второй жрец, выше своей спутницы на голову, с плечами молотобойца. Аррин усмехнулся.
- Иначе что? Попробуете меня задержать?
В его глазах вспыхнул огонек, который был хорошо знаком отпетым задирам в школе войны. Обычно после того, как он загорался, не проходило и минуты, как начиналась драка, в которой разбивались носы, стаканы, стулья и чья-то уверенность в себе.
- Это важно для вас, офицер, - жрица положила руку на рукав Морогова брата. Аррин заметил, что от этого прикосновения высокий сильный мужчина замер и проглотил слова, которые уже собирался сказать. Не нужно было быть пророком, чтобы понять, кто из этой пары принимал решения. – Чем раньше мы попадем в Белвар, тем лучше.
- Если вы так торопитесь в Белвар, можете ехать без меня, - отрезал Аррин, но смягчил свои слова улыбкой. – Проклятье, сестра, я хочу доесть обед, за который заплатил, пока мне седлают страуса. Потом я все равно отправлюсь в столицу. Я, гори оно все, не преступник, мне нечего скрывать. Я сам собираюсь покончить с этим делом как можно быстрее.
Жрица помолчала, поджав четко очерченные губы, ее спутник гневно раздувал ноздри, но тоже не произносил ни слова. Оба они знали, на что способен боевой офицер, оба видели искрившийся взгляд Аррина и его улыбку, и понимали, что забрать его силой будет непросто.
- Вы обещаете, что не скроетесь, если поедете со свободными руками? – спросила, наконец, Морогова сестра.
Кровь бросилась Аррину в лицо.
- Я же сказал, что невиновен! Мне незачем бежать, и провалиться мне, если я дам связать себе руки, как какому-то вору!
- Вы даете слово сразу отправиться с нами в храм? – настойчиво переспросила жрица.
- Даю слово.
Она улыбнулась.
- Я верю вам, офицер Аррин. Мы с братом Беботом подождем вас.
Жрецы отошли и сели за соседний стол. Аррин заметил, что за ним могло поместиться шесть человек, но никто не составил компанию Мороговым братьям. И трактирщик, который, хоть и был добродушен, но наверняка не привечал в своем заведении людей, которые ничего не заказывали, ни словом не обмолвился о том, что без денег у него делать нечего.
Аррин доел жаркое и поднялся.
- Хозяин, прикажи вывести мою птицу! Мне пора.
Он вышел на двор, жрецы тенями скользили за ним. После полумрака трактира свет бил по глазам, и Аррин сощурился. Он не до конца притерпелся к запаху от мастерских, но зато солнце светило ярко, на небе не было ни облачка, и мир вокруг играл яркими красками. И когда он вспоминал впоследствии этот день, он видел смесь красок: желтый цвет песка, которым посыпали двор, зелень растущей во дворе липы, угольно-черные перья страуса, которого ему подвели. Аррин вскочил в седло и обернулся – жрецы были готовы следовать за ним верхом. Он дал шпоры страусу и выехал за ворота.
Аррин погнал птицу во весь опор – ему не терпелось снять с себя позорные подозрения. Он несся под белым харратским солнцем, запах степного разнотравья щекотал ноздри, ноги страуса были в пыли и пыльце. Тяжелая черная коса Аррина хлопала его между лопатками, словно подгоняла: в Бел-вар, в Бел-вар! Сзади глухо били по тракту жилистые ноги жреческих страусов.
Жрецы догнали его уже у ворот, и в город они въехали втроем: Аррин посередине, его спутники – по бокам. На первый взгляд город мало изменился, все так же щетинился шпилями дворец, все так же торговали на улицах мясом с жаровни, фруктами и льдом, шатались освобожденные от службы солдаты, бегали посыльные, проезжали запряженные ящерами экипажи…
Аррин не сразу понял, что не так: нищие. Раньше они клянчили подаяние у любого прохожего, а у офицеров – с удвоенным усердием, монетка от «одаренного» считалась счастливой. Теперь же никто не спешил к его страусу, не заводил извечные песни о сгоревшем доме и больных детях. Напротив, завидев троицу всадников, нищие глубже надвигали на глаза капюшоны и уходили в тень, растворялись в переулках, словно и не было никого.
Но не только попрошайки избегали встречи с ними. Один из знакомых Аррина, с которым они не раз сталкивались в «Сломанных рогах», при виде старого приятеля вздрогнул и перешел на другую сторону улицы.
- Эй, Дарри! – весело окликнул его Аррин. – Где рог потерял? Да ты что же, не узнаешь меня?
Но Дарри прикрыл ладонью обломок рога и отвернулся, вдруг очень заинтересовавшись свистульками, которыми торговали рядом. Хорошие свистульки, в виде птиц, в виде ящериц и жуков, что бы и не посмотреть старому солдату…
Аррин нахмурился и обернулся на своих спутников. Лица у обоих были непроницаемы.
- Поторопимся, офицер, - сказала жрица. – Мы потеряем время, если вы будете его тратить на разговоры со старыми друзьями.
Аррин закусил губу и ударил страуса пятками.
То ли он забыл, что храм Морога настолько велик, то ли не присматривался к нему раньше – Аррин посещал службы вместе с другими учениками школы, но ему было не до архитектурных красот. В те времена его куда больше волновал предстоящий обед и глаза какой-нибудь хорошенькой девицы из целительского корпуса. Сейчас же, когда Аррин зашел под высокие своды, у него осталось неприятное чувство, словно само здание пыталось придавить его к земле. Он тряхнул головой, избавляясь от этой несуразной мысли, и последовал за жрицей за неприметную дверь, которая вела в закрытую для прихожан часть храма.
Свет ударил его по глазам, когда он оказался в башне после подъема по винтовой лестнице, и Аррин поднял руку, чтобы прикрыть лицо. Солнце покрыло золотом его стройную фигуру в старой рубашке и штанах – он так торопился, что не взял на себя труд купить новые вещи, - вспыхнуло огнем в оголовье меча, украшенного гранатом.
- Так-так, - раздался звучный голос из угла комнаты. – Офицер Аррин прибыл к стопам Морога.
Брат Халлат напомнил Аррину вытащенную из панциря черепаху. Ему бросились в глаза сухие руки в пятнах и желтая морщинистая шея, не прикрытая алой мантией.
- Садитесь, офицер, - предложил Халлат. – Вы проделали долгий путь и наверняка устали.
- Я бы проехал вдвое больше, чтобы быстрее разделаться с клеветниками, - Аррин сел в кресло и вытянул ноги.
- Клеветниками? – мягко улыбнулся Халлат. – Что ж, если так, то мы и в самом деле быстро покончим с этим. Вы ведь знаете, в чем обвиняетесь?
Аррин развел руками.
- Честно говоря, нет. Знаю, что кто-то посмел обвинить меня в предательстве, и я бы с удовольствием выдернул этот длинный лживый язык.
- Насилие – не лучший способ доказать свою правоту, - заметил Халлат и взял со стола тонкостенную глиняную чашку. – Не хотите травяного отвара? Как угодно. Я бы не стал бросаться громкими словами, но ваше долгое отсутствие показалось странным. Вы не вернулись к своим людям, офицер, почему?
- А почему об этом меня спрашиваете вы? – удивился Аррин. – Я бы понял, если бы генерал Байхрат или командующий Дахрат задали такой вопрос. Я решил, что вам кто-то донес, что я отрекся от Морога или что-то вроде того и потому предал. Где я был и что делал, я расскажу командованию. Да хоть военному суду, но не вам.
Халлат поморщился, но тут же пояснил:
- Что-то отвар загорчил. Офицер, давайте не будем зря тратить время, ваше и мое. Кто служит в армии – служит Морогу, кто предает товарищей – предает бога. Мы, его скромные слуги, всеми силами отстаиваем справедливость наравне с солдатами и судьями. Многое изменилось за время вашей самовольной отлучки.
- Это не было самовольной отлучкой, - отрезал Аррин. – И я готов отправиться в штаб к генералу и обо всем доложить ему. Я не разрушал алтарей, не осквернял храмов и не убивал жрецов, чтобы меня судили вы. И самому Морогу я бы сказал, что невиновен!
- Не горячитесь, офицер, - Халлат поставил чашку на место, встал и приблизился к креслу Аррина. – Вы так бурно протестуете, что можно подумать, будто вам есть, что скрывать.
- Просто я знаю, перед кем должен отчитываться, - отчеканил Аррин и тоже поднялся на ноги. – Может, скажете еще встать посреди главной площади и проорать свой доклад? Если меня будут судить, то пусть судят мои командиры, а не жрецы, лавочники и нищие!
Сухие тонкие пальцы сомкнулись вокруг его запястий.
Это было как удар под дых, – Аррин согнулся пополам и хватил ртом воздух. По груди растекся холод, словно под рубашку высыпали горсть снега, в ушах зазвенело, ноги подкосились. Аррин попытался дернуться, но он стал слабее птенца, тело отказывалось повиноваться, а ледяные обручи сдавливали запястья, не пускали. Он поднял глаза и наткнулся на спокойный и доброжелательный взгляд брата Халлата.
- Не нужно горячиться, офицер, - сказал жрец. – Может, наша скромная братия ничем не лучше нищих, но Морог дал нам силу усмирять неразумных. Сядьте и сделаем вид, что наша беседа только началась. Итак, еще раз: где вы были?
Аррин повалился в кресло, ударился бедром о подлокотник. Тело мелко и противно дрожало, выступила испарина, лихорадило, как будто он подхватил одну из болотных болезней. Все внутренности, казалось, смерзлись, очень хотелось к костру, в горячую ванну, к печи – куда угодно, чтобы согреться! Руки тоже тряслись и были слабыми, отвратительно слабыми. Словно он пережил еще одну схватку с големом и оказался опять среди топей, без огня, измотанный, только на сей раз рядом не было Литы.
- Я жду, офицер Аррин, - напомнил Халлат.
В голове гудело, в ней завелся вредный дух, который без устали бил в рынду. Наконец, там обнаружились знакомые звуки, которые кое-как сложились в нужные слова.
- Да пошел ты…
Рывком, из последних сил Аррин поднялся на ноги, опустив руку на рукоять меча. С силой или без, но он был при оружии, а оружие его никогда не подводило. На лице Халлата мелькнула тень изумления, и Аррин торжествующе оскалился: не ждал?!
Что-то тупое ударило его в затылок, и Аррин повалился на пол без сознания.
- Спасибо, брат Майхей, - сказал Халлат дрогнувшим голосом, но откашлялся и продолжил уже без запинки. – Наш юный друг оказался чересчур упрям – тем хуже для него. Он желает суда. Что ж, он получит свой суд… Пусть братья отнесут его на нижний уровень. Там у него будет время прийти в себя и подумать.
***
Лита охнула и проснулась.
Ее разморило на жаре, пока она возилась с пахучими травами в огороде. Да так, что она еле успела дойти до дома, а там повалилась на лежанку и упала в сон, как в воду.
Лите снился Аррин. Сквозь туманную дымку она видела, как он куда-то ехал на одной из тех птиц, которых в Харрадоне выращивали под седло, разговаривал с людьми в красных мантиях – что-то неприятное было связано с этими мантиями, но Лита не могла вспомнить, что, - потом беседовал с каким-то стариком… А потом ему стало плохо. Лита почувствовала это так же верно, как если бы оказалась в его теле. И она ни за что бы не согласилась повторить это еще раз. На миг ей почудилось, что кровь застыла у нее в жилах, и руки стали ломкими, как ветки. А потом все закончилось, и она вырвалась из сна.
Вокруг стояла ленивая домашняя тишина. За окном по-прежнему висела жара, яркий свет из окна слепил. Там, в ее сне, тоже было много света, но при этом Лите казалось, что она побывала в какой-то черной душной яме, на дне которой водились змеи и пауки. Она с силой провела ладонью по лицу, прогоняя дрему. Но гадкое чувство никуда не пропало.
Как всякий настоящий маг, Лита не доверяла предчувствиям. Когда она опрокидывала соль, то не плевала через плечо, а ругалась. Но сон, который она только что покинула, слишком походил на правду. И если вещие сны она считала ерундой, то остатки разорванной связи могли быть суровой реальностью. Лита не могла поручиться за то, что на самом деле видела Аррина. Но шансы были велики.
«Говорили дураку – не лезь к людоеду в пасть!» - скрипнула зубами Лита и поднялась со своей лежанки, застеленной лоскутным одеялом. В полумраке комнаты за пределами светлого прямоугольника от окна она все еще мерзла и поэтому поспешила выйти на двор. Солнце ударило по глазам, Лита прищурилась и поднесла ладонь ко лбу. На грядке Минна обхаживала пузатую тыкву. Лите вдруг захотелось поделиться своими страхами, выговориться, но она тут же одернула себя. Чего бы она добилась своим рассказом? Минна бы разохалась, стала переживать за сына, у нее бы немедля заболело сердце, и уже ее саму надо было бы утешать. А в итоге Лита бы еще и осталась виноватой. Если бы ее видение оказалось правдой, сказали бы: накликала. Если нет – напугала. Да и сама напугалась…
Минна почувствовала ее взгляд и выпрямилась.
- Проснулась? Надо из починки сапоги забрать.
С первого же дня мать Аррина стала гонять Литу по делам: подай, принеси, сбегай. Лита разозлилась было, но быстро остыла, поняв, что лучше не ссориться с единственным человеком, который согласился принять ее под крышу в чужой стране. Да и придуманная ими легенда требовала придержать гордыню.
- Скажем, что ты двоюродная сестра Эррина, - перед именем пасынка Минна всегда делала паузу, в которую могло поместиться слово «проклятый», - из лесу сбежала, когда война началась. Лицо у тебя больно нездешнее, а в лесу светленьких много.
Лита не обольщалась: ее Минна любила не больше, чем неизвестного «кузена». Что ж, мать можно было понять: ее сын притащил девицу старше себя, тощую, облезлую, да еще и колдунью, сказал, что хочет на ней жениться… ух! Минна наверняка мечтала не о такой невестке. Но при этом, с удивлением поняла Лита, уже считала ее частью семьи, а свадьбу – делом решенным.
- Ты побыстрее руками-то шевели, - прикрикнула Минна однажды, - чего грязь размазывать!
Лита не выдержала. Выпрямилась, бросила тряпку под ноги, сложила из пальцев сложную фигуру и пробормотала формулу. По тряпке пробежала дрожь, отчего она стала похожа на встряхивающегося зверя, а потом этот зверь растопырил углы-лапки и заскользил по полу уже без помощи. Минна, поджав губы, глядела, как тряпка собирает пыль в углах.
- Ничего, - сделала она неожиданный вывод, - дети пойдут – бросишь свои штучки.
- Да какие дети? – скрестила руки на груди Лита. – Я никаких детей пока заводить и не думаю. С чего вообще вы взяли, что я выйду за вашего сына? Я ему ничего не обещала.
Минна вдруг улыбнулась, еле заметные морщинки разбежались от уголков молодых глаз.
- Зато он обещал, а он упрямый. Весь в отца.
«Силы, лучше бы у этой женщины было меньше упорства, но больше разума», - раздраженно подумала тогда Лита.
Однако сейчас, после дурного сна она не имела ничего против прогулки. Свежий ветер с моря помог бы ей взбодриться, а лишний раз приглядеться к жизни поселка не мешало.
- Дойдешь до главной улицы, - наставляла ее Минна, - там за лавкой корзинщика свернешь направо, потом налево, потом пройдешь мимо кузницы, а там уже увидишь сапожникову лавку.
Лита кивнула, проверила кошелек и вышла за ворота.
В первый же день она узнала, что Гелленгау, как назывался поселок, сильно разросся, но не походил на обычные города, которые обычно выстраивались кругами с ратушей и храмом в центре, а вытянулся вдоль побережья, походя по форме на серп или месяц.
Ей, привыкшей считать окраины местом, где селилась беднота или пришлые, было странно узнать, что дом семьи Аррина, который был построен почти на берегу, стоил бы куда дороже, чем тот, который находился где-нибудь ближе к центру. Дома у моря назывались «первой линией», и говорили, что первые поселенцы здесь заняли землю у берега, чтобы без помех строить и спускать на воду свои корабли.
На кораблях местные были помешаны. Те из молодых жителей поселка, которые еще не нанялись в команду какого-нибудь флейта или каракки, собирались это сделать в ближайшем будущем. Те же, кому судьба была оставаться на суше и плести сети, шить одежду или готовить снаряжение, хвастались между собой, на какие суда отправляют свои товары. «Здесь покупают канаты для «Разящего» - кричала надпись с одной из вывесок. «Паруса, как у «Жемчужины», - пестрело напротив. Капитаны же и вовсе считались кем-то вроде богов, причем каждый капитан был непременно владельцем своего судна. В Альве бывало так, что корабль принадлежал купцу, который нанимал команду и капитана, чтобы перевозить товары, а сам оставался на берегу считать барыши.
Когда Лита упомянула об этом, Минна брезгливо поморщилась:
- И чего только не придумают. Высокая волна! Наемные капитаны! Ну да, не всем дано искусство…
И еще одну странность заметила Лита. Все эти молодые смельчаки, которые рвались в море, мечтали стать моряками, надеялись подняться до рулевого, до штурмана, до старшего помощника, но никогда – до капитана. Лита застала немало разговоров (нужно было напрочь оглохнуть, чтобы не слышать их), но никогда никто не говорил: «Когда я стану капитаном…»
Однажды молодой моряк с корабля, который чинился в доках, пока команда бездельничала на берегу, помог Лите донести корзину с покупками. Правда, завидев, к какому дому они пришли, помрачнел и сбежал, едва они достигли ворот.
Лита не удивилась бы, если бы Минна была недовольна ее поведением больше обычного, но та, развешивающая белье на просушку, только заметила:
- А, молодой Теин. Хороший парень, если головы не потеряет, может, до старшего помощника дорастет.
- А почему не до капитана? – не выдержала Лита, которой эта похвала показалась сомнительной.
- Не дано, - Минна пожала плечами. Она говорила так, как сказали бы, что одноногому никогда не стать скороходом, а ящерице не полететь. – Не родился он капитаном.
- А Аррин, значит, родился? – уточнила Лита, которая не понимала, где проходит граница между рожденными для капитанства и всеми остальными.
- Аррин – да, - как всегда, когда она говорила о сыне, Минна легко улыбнулась. – Он прирожденный капитан.
Иногда Лита шла по переплетениям улочек, чтобы лучше узнать поселок, но сегодня она, наоборот, спустилась ближе к береговой полосе и пошла по песку, глядя на море. Свежий ветер легким облаком поднял ее светлые волосы и остудил разгоревшиеся щеки. Солнце закрывали набежавшие курчавые облака, и, как их отражения, на стальных волнах плясали барашки. Пятнистый краб на вид неуклюже, но быстро, закапывался в песок, Лита обошла его по дуге. По мокрому песку идти было проще, поэтому она перешла со светлой полосы на коричневую, влажную, которую море облизывало холодным языком.
Вдалеке на волнах покачивались рыбачьи лодки, еще дальше пересекало водную гладь мощное черное судно с расправленными парусами, а у пристани ждали отплытия несколько кораблей. Лита нашла глазами арринову «Крылатую». Для нее все суда были на одно лицо, однако корабль Аррина она отличала по парусам – они были красного цвета и пламенели среди белых и серых парусов других кораблей на фоне светлого неба. Так, пожалуй, сам Аррин сразу привлекал к себе внимание даже в толпе. Лита понимала, что эти красные паруса были ужасно непрактичны и обошлись в куда большую сумму, чем обычные… но даже ей, далекой от моря и кораблестроения, «Крылатая» казалась красивой. Лита вспомнила слова Аррина: «Я маринер», - это звучало гордо, как высокий титул или награда. Нет сомнения, он нежно любил свой корабль и родные места. Как он глядел на море, тогда, у Альва…
Деревянная статуя женщины на носу корабля смотрела на Литу надменно, как знатная дама на служанку, за которой решил приволокнуться муж дамы. В Гелленгау о кораблях говорили, как о живых, так что Лита не удивилась бы, если бы «Крылатая» ревновала к ней Аррина.
- Что за мысли лезут в голову, - пробормотала она и ускорила шаг.
«Он вернулся бы на свой корабль, если бы оказался в опасности», - подумала она, но тут же покачала головой: нет, не обязательно. Аррин сам говорил, что в прошлый раз решился на этот шаг от отчаяния. Ему повезло тогда, а в следующий раз все могло обернуться иначе…
«Только бы ему повезло», - Лита поежилась под порывом ветра и свернула от берега в сторону главной улицы. «Крылатая» смотрела ей вслед деревянными глазами статуи.
Улица, которую все звали просто Главной, ближе к середине раздавалась, как река, образуя площадь, а дальше снова сужалась. На площади находился рынок, где торговали рыбой, сыром, который все равно пах той же рыбой, крабами, зеленью с огородов и – меньше – мясом и птицей. Раньше здесь размещались еще и заезжие купцы, которые добирались до Харрадона морем, а потом везли свои товары на юг, но с началом войны торговля замерла, площадь опустела, и рынок стал тенью своего прошлого великолепия. Чтобы дойти до лавки корзинщика, Лите нужно было пересечь площадь, и она, подобрав полы платья Минны времен ее девичества, двинулась вперед, мимо рыбных рядов, рядом с которыми крутились жирные чайки и пронзительно требовали: дай-дай-дай! Чаек нещадно гоняли.
Между лопатками зазудело, будто там пировал болотный комар. Лита обернулась и наткнулась на пронзительный взгляд человека в алой мантии. «Жрец», - вспомнила она. От жрецов ее предостерегала Минна, и с людьми в таких же красных мантиях разговаривал Аррин в ее нехорошем сне. Правда, в храм ей все-таки пришлось ходить, отстаивать там положенное время, но в храме она была не одна, и там никто не смотрел на нее так пристально, так подозрительно… «Мне нечего бояться, - мысленно приказала она себе. – Я двоюродная сестра Эррина. Сбежала к родне, когда началась война во славу великого Морога». Она равнодушно отвернулась и пошла дальше, но сердце у нее колотилось, как у испуганного зайца.
Но Лите не судьба была забрать на этот раз сапоги из починки. На площадь вылетел босоногий мальчишка лет десяти, размахивающий во все стороны деревянным ножом.
- «Разящий» возвращается! – вопил он. – Горвин возвращается!
Лита уже слышала это имя, и не раз. Иногда на рынке, иногда в лавках или на улицах, но чаще всего – от Минны. «Вот вернется Горвин», - эта песня уже успела прискучить. Теперь ей настало время прекратиться, потому что Горвин, отец Аррина, старейшина маринеров, возвращался домой. Лита подобрала подол повыше и вместе с другими любопытствующими поспешила на берег, встречать.
Оказалось, что «Разящим» был тот самый черный корабль, который она видела, когда шла на рынок. Он был еще далеко по ее меркам – но, как оказалось, достаточно близко, чтобы даже мальчишка смог узнать его и разнести новость по всему поселку. Собралась толпа, Лите показалось, что на причал высыпала половина Гелленгау. Однако Минна не пришла, хотя до нее радостные вести не могли не долететь. «Должно быть, хлопочет у плиты», - решила Лита.
Черный корабль приближался. Из-за того, что он был развернут носом к причалу, его движение не было заметно, просто он с каждой минутой становился больше. Только теперь Лита поняла, что он на самом деле очень велик. Уже можно было заметить матросов на палубе, те из них, которые не собирали паруса и не готовились отдать якорь, махали толпе на пристани. На носу стоял высокий черноволосый мужчина. Хотя его плечи обтягивала только рубашка из белого полотна, он, казалось, не замечал ни свежего ветра, ни брызг. Это – Лита сглотнула – мог быть только Горвин.
«Разящий» подошел к причалу и остановился, он походил на огромного черного зверя. С него сбросили канаты, которые несколько человек на берегу тут же закрепили на столбах. Носовая фигура – женщина в крылатом шлеме и с грудью в перьях – совиными глазами смотрела на толпу сверху вниз. Крики приветствия стали громче.
- Эгей, Горвин! Далеко ли дошел?
- Что, набил брюхо «Разящий»?
- Хороша ли добыча? Или ты всю по дороге вместе с плащом растерял?
«Если бы нашего правителя или архимага так встречали, я бы сказала, что в стране творится что-то неладное», - подумала Лита. – «А здесь, кажется, это в порядке вещей. Вон, скалятся…»
Матросы и правда широко улыбались и перебрасывались с людьми на берегу шуточками, иногда солеными, как сам океан. С борта спустили трап, и легкой пружинящей походкой по нему на причал спустился капитан.
Когда Горвин оказался ближе, Лита увидела, каким Аррину суждено было стать в будущем. Капитану «Разящего» было уже около пятидесяти лет, но в нем нельзя было заметить никаких признаков дряхлости. Это был рослый, грузный, но не толстый мужчина с копной черных волос, выдубленной солнцем и ветром кожей и пронзительными темными глазами. Он держался с властностью человека, привыкшего отдавать приказы. Толпа расступалась перед ним и тут же смыкалась за его спиной, а он шел, размахивая руками, немного неуклюже, как человек, который привык к морской качке, но забыл, как ходить по суше. Кто-то среди встречающих бросил шутку, Горвин потрепал его по плечу, ухмыльнулся, показал белые, отлично сохранившиеся зубы. «В этой семейке будут зубоскалить до смерти», - подумала Лита и вдруг почувствовала, как запершило в носу и заслезились глаза. «Это ветер», - немедленно сказала она себе. – «Холодный ветер с моря. Лучше уйти, пока он меня не доконал».
И она развернулась и решительно стала проталкиваться через толпу обратно к Главной улице. Ей вовсе не хотелось быть свидетельницей встречи Горвина с женой, поэтому в их дом лучше было пока не возвращаться. И надо было уже забрать эти проклятые сапоги.
Когда она вернулась, во всех окнах горел свет, и сердце Литы невольно дрогнуло, когда она шла по белеющей в сумерках дорожке к дому. Тепло и запахи еды окутали ее, стоило только переступить порог, и у Литы заурчало в животе – она ничего не ела с полудня.
- Пришла? – Минна выглянула из кухни, раскрасневшаяся от жара плиты. Она убрала волосы – вплела цветные ленты и уложила тяжелые черные пряди вокруг головы, а не увязала в обычный узел. – Проходи, проходи скорее. Ах, да поставь ты сапоги эти, что ты вцепилась в них. Горвин и мальчики уже за столом.
«Мальчики?» - едва не переспросила Лита. На какой-то краткий миг она поверила, что Аррин и неизвестный ей Эррин вернулись домой с отцом, и ее видение – всего лишь сон, плод расстроенных нервов и дневной жары. Она разулась, быстрыми движениями поправила великоватое ей платье и прошла в комнату.
Во главе стола, конечно, сидел Горвин, сменивший белую, просоленную морем рубаху на алую, и из-за этого еще больше похожий на сына. Рядом с ним посуда и приборы казались игрушечными. По левую руку от него сидели двое мужчин, но – Лита подавила вздох, - Аррина среди них не было. Судя по всему, это были моряки из команды «Разящего». Они сняли свои куртки и платки, которыми повязывали головы, но их загорелые лица, мозолистые от обхождения со снастями руки, а у того, что был постарше, ровесником капитана, еще и рисунок в виде якоря на левом предплечье, говорили сами за себя.
Горвин поднял голову от тарелки и встретился с Литой взглядом. Она невольно подобралась и подняла подбородок. Темные глаза внимательно изучили ее, от макушки до ступней. Лита не отводила взгляда, в свою очередь изучая старейшину. Ей показалось, что он изменился за то короткое время, которое прошло с прибытия «Разящего». Какое-то темное облачко опустилось на него, морщина пересекала смуглый лоб. «Он знает, - поняла Лита. – Знает, что его сын вернулся… и все остальное».
Вдруг Горвин улыбнулся и сразу скинул лет десять, и сердце Литы снова екнуло.
- Вот и ты, - сказал он просто, - садись, в ногах правды нет.
Лита не замедлила воспользоваться приглашением и устроилась на краешке скамьи напротив мужчин. Они оказались старшим помощником Горвина и корабельным врачом. Горвин представил им Литу – просто по имени. Минна принесла блюдо с жареной рыбой, Горвин поднялся и помог ей поставить ношу на стол. Запах от блюда шел такой, что живот Литы снова заурчал, и она могла только надеяться, что не очень громко.
Горвин налил в стаканы вина из глиняного кувшина с причудливым узором в виде полос и завитков, похожих на раковины улиток.
- Третий тост обычно пьют за удачу, которая позволяет моряку вернуться на берег, домой. Не будем отступать от традиций. Но я хочу немного добавить к этому тосту. Как я узнал только сегодня, мой сын Аррин вернулся домой – и сразу уехал в столицу, чтобы очистить свое доброе имя. Пусть же на его пути не будет мелей и штормов, чтобы он тоже удачно вернулся домой!
- Эла! Удачи! – подхватили моряки.
Лита отхлебнула сладкого вина. Оно оказалось еще и крепким – тут же ударило в голову, не стоило пить на голодный желудок. Она поспешно потянулась за рыбой – еще не хватало опьянеть в такой компании.
Она надеялась, что Горвин и остальные начнут говорить о своем походе и все позабудут о ней, но этой надежде не суждено было сбыться. Отец оказался ничуть не менее любопытным, чем младший сын.
- Значит, ты сумела так очаровать Аррина, что этот шалопай все-таки решил жениться, - с блеском в глазах сказал Горвин, а Лите захотелось провалиться под пол. – Ну-ну, нечего стесняться, все мы здесь все равно что одна семья. Раз судьба тебе жить у моря, привыкай.
- Слишком много того, к чему нужно привыкнуть, - криво улыбнулась Лита, а про себя добавила: и в первую очередь – к тому, что тебя вдруг сочли чьей-то невестой.
Горвин серьезно кивнул… а потом вдруг незаметно подмигнул ей. Лита еле удержалась от того, чтобы протереть глаза – не померещилось ли.
Рыба оказалась вкусной, моллюски – тоже, и Лита сосредоточилась на содержимом тарелки. К тому же разговор все-таки перешел на морские темы, и она даже не пыталась разобраться во всех этих кабельтовах, реях, шпангоутах и вантах. Лекарь тоже почти не открывал рта, а вот Минна, к удивлению Литы, неплохо разбиралась в корабельном устройстве и поддерживала беседу.
- Вы, должно быть, еще не привыкли жить у моря, - обратился к Лите врач, который сам, должно быть, «плавал» в морской терминологии и предпочел беседу на житейские темы. – Наверное, вам трудно освоиться здесь?
Лита чуть не ответила, что жизнь возле моря в Альве мало чем отличается, но вовремя вспомнила, что она двоюродная сестра из Альдалира.
- Я стараюсь, - уклончиво сказала она.
- У вас на родине все совсем другое? – не унимался ее собеседник.
- Да, - ответила Лита, не кривя душой. – Многое отличается. Сами дома, порядки…
- Говорят, что в Альдалире службы проводят чуть ли не каждый час, это правда? – спросил врач, и в глазах у него мелькнул насмешливый огонек. В Лите, которая в глаза не видела Альдалира, стало обидно за мнимую родину, и в ней взыграл дух противоречия.
- У нас хотя бы жрецы не могут просто так обвинять и допрашивать людей, - резче, чем следовало, сказала она.
Над столом повисла тишина, такая густая, что ее можно было черпать ложкой вместо жаркого. Разговор о крепости канатов оборвался, и все взгляды были теперь устремлены на Литу, и она невольно сложила руки на груди в защитном жесте.
- Что-то не так?
- С тобой говорили жрецы? – нахмурился Горвин. – О чем-то спрашивали тебя? Об Аррине? Или Эррине?
- Нет, - покачала головой Лита, и над столом пролетел дружный вздох облегчения. – Не говорили. Но я столкнулась сегодня со жрецом на рыночной площади. Мне показалось, что он следил за мной. Может, он и заговорил бы, но тут все побежали встречать «Разящий»… и мы с ним разошлись.
Она почти надеялась, что ее внезапный испуг перед человеком в красной мантии осмеют, спишут на мнительность или непривычку, но все остались серьезны, и это настораживало еще больше.
- Вы, как всегда, успели вовремя, капитан, - невесело усмехнулся старший помощник, которого звали Уинн.
- И все же немного опоздал, - вздохнул Горвин, и Лита поняла, что он говорит об Аррине. – Лита, ты не должна показываться жрецам на глаза. Не ходи на площадь, тем более, рядом с храмом. Она не должна ходить на рынок, слышишь, Минна?
- А если она перестанет ходить на службы, жрецы не решат, что мы укрываем отступницу? – возразила его жена.
- Пока больной скажется, - стукнул ладонью по столу Горвин. – Вон, Орген засвидетельствует, что ее осматривал и лечение назначил. А там посмотрим. Здесь им не Белвар.
Орген кивнул, но неохотно, словно каждое слово лжи жрецу должно было обжигать ему язык.
- Еще один отступник? – Лите вовсе не было смешно, но губы сами складывались в улыбку, впрочем, довольно бледную. – В компанию к жениху и кузену? Меня притащат в высокую башню, станут допрашивать, а потом вытянут жизнь?
Взгляд Горвина приковал ее к стулу и заставил замолчать, столько силы было в нем. Когда Аррин злился, Лите казалось, что в его глазах мечутся отблески пламени. Но в глазах его отца было ночное море, недовольное, темное, тяжело перекатывающее гладкие волны, способные поглотить любого смельчака. Но голос Горвина оставался спокойным, когда он заговорил.
- Что еще ты знаешь? Откуда?
Лита сглотнула. Под этим взглядом она почувствовала себя так, словно снова цеплялась за сучковатое бревно посреди моря и темная вода уже почти смыкалась над ее головой. Только в этот раз рядом не было Аррина, который поддержал бы ее и посмеялся бы над ее испугом: «Не трусь, свои!»
«Хватит, - разозлилась она, - ты не сопливая девчонка, не нищая цветочница, которую подобрали на улице и облагодетельствовали. Ты ученая, ты деокадийский маг, будь любезна вести себя соответственно!»
- Я ничего не знаю, кроме того что мне рассказали, - холодно сказала Лита, не опуская глаз. – Знаю, что у жрецов Морога в последнее время появились новые права. И что мне лучше с ними не сталкиваться в одиночестве. Ах да, и что так называемые Мороговы братья ходят в красных мантиях.
- Тогда откуда ты знаешь о храмовых башнях? – Горвин сверлил ее взглядом. – И о том, что Мороговы братья могут отнимать у «одаренных» силу?
Лита помедлила миг и решила, что ничего страшного в признании нет. Самое большее, ее сочли бы дурочкой, а на вражеской территории лучше прослыть человеком небольшого ума – тем проще потом обвести местных умников вокруг пальца.
- Мне снился сон. Я видела Аррина, который разговаривал с людьми в красных мантиях в какой-то башне. А потом один из этих людей коснулся его, и Аррину стало плохо.
И снова она надеялась, что Горвин раскатисто рассмеется, хлопнет в ладоши и скажет что-нибудь вроде того, что Лита забавная девчонка – честное слово, она перенесла бы и это. Но никто не засмеялся. Минна охнула и прижала пальцы к округлившемуся рту.
- Сон? – уточнил Горвин. Остальные моряки не сводили с Литы глаз. – Просто сон?
Лите вовсе не хотелось сообщать, что с Аррином ее связывало заклинание, а не внезапно вспыхнувшая любовь. После такого признания можно было оказаться в ближайшей канаве со свернутой шеей. Или в море, с привязанным к ногам камнем.
- Очень четкий, - сказала она. – Очень… правдоподобный. Похожий на видение.
- И ты молчала! – воскликнула Минна. – Что же у тебя за сердце, каменное?!
- А что я должна была сказать?! – прищурилась Лита. – Что мне приснился дурной сон?
- Да, - веско ответил Горвин. – О таких снах стоит говорить. Особенно, когда они так похожи на правду. Ты наверняка видела одну из храмовых башен. Значит, они все-таки схватили его…
Не было нужды спрашивать, кто «они» и кого «они» схватили. Лита обвела взглядом лица присутствующих – на всех застыло строгое выражение, как на похоронах. Только теперь она до конца поверила, что никто не разыгрывает ее, что Аррин на самом деле в беде. Его скрутили, ударили по голове… что дальше? Лита мало знала о религии харратов, но даже ее знаний хватало, чтобы понять – кара от имени Морога не могла быть легкой. Кровь отхлынула у нее от щек, Лита впилась пальцами в столешницу, чтобы не упасть. «Говорили же тебе, - стиснув зубы, она обращалась к тому, кто ее больше не слышал, - говорили тебе, дураку, не лезть волку в пасть…»
Теплая рука Минны обняла ее за плечи, и Лита, почти ничего не соображая, уронила голову на ее круглое плечо. Где-то сверху и в стороне переговаривались.
- Уинн, мы снимаемся с якоря.
- Да, капитан. Но наши люди только сошли на берег, половина наверняка уже пьяна в хлам…
- На рассвете мы должны отчалить. Придется кое-кому протрезветь.
- Понял, капитан.
- Тогда какого… жмыря ты еще здесь?!
На этот вопрос Уинн предпочел не отвечать, а испариться, вместе с ним исчез и врач.
- Успеем ли, Горвин? – тихо сказала Минна. Слышно было, как бьется в тишине ее сердце, резкими неровными толчками.
- Суд! – Лита встрепенулась, сбросила оцепенение и села прямо. – Они говорили, что будет суд. Быстро ли это у харратов?
- Суд? – переспросил Горвин и потер подбородок. – К нему мы, может, и не успеем, но пока они будут судить, да пока пройдет время до исполнения приговора…
- А может… - неловко прокашлялась Лита. – А может быть такое, что его оправдают?..
Горвин поглядел на нее. Он был уже на ногах и набросил черный плащ поверх рубашки. Вдруг он протянул руку и потрепал Литу по волосам, как маленькую.
- Если уж взялись судить невиновного, кто его оправдает… Но мы еще поборемся!
Его глаза сверкнули, как лунный свет на волнах, и Горвин повернулся к двери. Он успел сделать два шага, прежде чем Лита вскочила на ноги.
- Возьмите меня с собой!
«Что я делаю?» - поразилась она, но не забрала свои слова обратно.
Горвин обернулся, и на его лице Лита увидела знакомое упрямое выражение. «Не возьмет», - поняла она сразу, но продолжила:
- Я все-таки маг. Вы ведь знаете, откуда я на самом деле. И если мне удалось увидеть Аррина один раз, может, получится и потом. И я неплохо умею лечить…
- Врач у меня уже есть, - прервал ее Горвин. – Нет, девочка. Тут дело не для твоей магии. Да даже и не для моей или Аррина.
Здесь речь о политике, а в ней ты все равно что рыба на суше. Оставайся здесь. И помни, что я говорил о жрецах. Минна…
- Я прослежу, - твердо ответила ему жена. Она поднялась, подошла к мужу и быстро поцеловала его. – Иди. Скорее. Я буду ждать, как всегда.
Улыбка коснулась губ Горвина и тут же пропала, он вышел, дверь с грохотом захлопнулась за его спиной, и сразу же эхом хлопнула входная. Минна несколько долгих мгновений смотрела на дверь, а потом обернулась к Лите, которая так и стояла у стола, поджав губы и стиснув кулаки.
- Я могла бы помочь, - упрямо сказала она, хотя Минна ни в чем ее не упрекнула.
Жена капитана и мать будущего капитана покачала головой, подошла к окну и посмотрела в темноту, в которую ушел ее муж, чтобы спасти их сына. Потом она медленно вытащила из прически цветную ленту и убрала в карман. После чего обернулась к столу и стала собирать тарелки и ложки. Ее загорелые полные руки двигались проворно и не дрожали.
- Так всегда, - сказала она негромко. – Моряки уходят, а мы остаемся ждать их возвращения на берегу. Привыкай.
Лита глядела на эту женщину, которая могла потерять сына, а может, и мужа тоже, на ее спокойные уверенные движения и не понимала, как та, вспыльчивая, шумная, может оставаться такой хладнокровной. «Что же у тебя за сердце, каменное?!» - вспомнила она слова Минны и подумала: а сама-то?
Минна почувствовала ее сердитый взгляд и, хотя Лита не сказала ни слова, продолжила свою речь.
- В море много чудовищ. Кракены. Морские змеи. Лихие люди. Может случиться шторм. Может начаться война. Все это подстерегает каждого из маринеров. Но мы, их женщины, ничего не можем с этим поделать. Не можем удержать ветер в тучах и загнать древних чудовищ обратно на дно. Но мы можем хранить дом, чтобы мужчинам было, куда возвращаться. Чтобы они знали, что оставляют за спиной место, где их всегда будут ждать. Наша любовь и вера в них направляют их руки и дарят им силы. Подумай об этом. А пока отнеси в погреб рыбу и стряхни скатерть.
Лита подчинилась. Но Минна не видела, как в ее зеленых глазах плясали огоньки, которые Лита прятала под светлыми ресницами.
***
Прослушать или скачать Therion O Fortuna бесплатно на Простоплеер
Аррина обнаружили уже возле столицы, на постоялом дворе...Аррина обнаружили уже возле столицы, на постоялом дворе, где он остановился пообедать и сменить страуса.
Он нещадно гнал птиц через всю страну, от побережья до Белвара, не давая себе передохнуть лишний раз. До сих пор он не вызывал подозрений – его принимали не то за курьера со срочным донесением, не то за получившего отпуск солдата, который торопился домой.
Дворцовые шпили и крыша храма уже виднелись впереди, когда последний страус Аррина закричал, замотал головой и встал, как вкопанный. Аррин ударил его пятками, но птица заорала снова, протяжно, жалобно, как ребенок.
- Чтоб тебе провалиться, - пробормотал Аррин, спешился и повел страуса в поводу в городок, который оставил за поворотом.
Он был уверен, что вскоре будет в Белваре, и пролетел этот городок в клубах пыли, не дав себе труда рассмотреть его. Но даже тогда он не мог не почувствовать резкий запах, от которого свербело в носу и на глазах выступали слезы. Горожане в основном жили выделкой кож – дубили, красили, шили одежду, обувь и книжные переплеты, упряжь и ножны для мечей. Здесь забивали пестрых ящеров, которых специально разводили ради прекрасных шкур, страусов, шедших на перчатки и дамские сумки, коз и свиней. Здесь кожи отмывали, дубили, красили и лакировали, резали и сшивали, мучили всеми способами, чтобы получить в конце изящный кошелек или пару сапог. Когда-то здесь делали и легкие доспехи, любимые воинами прошлого, но с появлением «одаренных» первой волны нужда в броне постепенно угасала и сошла на нет.
От мастерских шла такая вонь, что кружилась голова, да и на постоялом дворе, куда свернул Аррин, воздух был немногим чище. Но зато здесь он сумел раздобыть свежую птицу. Оставив взамен своего загнанного страуса и доплатив, Аррин вдруг почувствовал, что проголодался, и вместо сдачи попросил стакан вина и жаркое.
Вино оказалось с кислинкой, но жажду утоляло, а жаркое и вовсе было отменным, и Аррин набросился на еду с прожорливостью молодого человека, который скакал несколько часов подряд.
Тогда его и нашли.
- Офицер Аррин?
Аррин так и не узнал никогда, как его обнаружили. Донес добродушный трактирщик, у которого хорошо кормили, но подавали скверное вино? Прохожий, видевший, как он вел страуса через город? Или судьба решила подшутить над ним, и два Мороговых брата просто зашли выпить в жару по кружке пива и наткнулись на него?
Вернее, не два брата, а брат и сестра.
- Да, это я, - сказал он, глядя в темные чуть раскосые глаза, блеск которых не скрывал даже глубокий капюшон. Жрица была невысока, но хорошо сложена, хотя и куталась в просторный балахон. С некоторых пор Аррин ничего не имел против балахонов.
- Вы должны явиться в Белвар и дать объяснения, - заявила она. – Мы сопроводим вас к брату Халлату.
Аррин пожал плечами.
- Это я и собирался сделать. То есть, объясниться. Только не перед каким-то братом, а перед генералом.
- Вы многого не знаете, офицер, - мягко сказала жрица. – Идемте же.
- Не так быстро, - Аррин откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. – Сначала я собираюсь пообедать.
- Без разговоров, - прорычал второй жрец, выше своей спутницы на голову, с плечами молотобойца. Аррин усмехнулся.
- Иначе что? Попробуете меня задержать?
В его глазах вспыхнул огонек, который был хорошо знаком отпетым задирам в школе войны. Обычно после того, как он загорался, не проходило и минуты, как начиналась драка, в которой разбивались носы, стаканы, стулья и чья-то уверенность в себе.
- Это важно для вас, офицер, - жрица положила руку на рукав Морогова брата. Аррин заметил, что от этого прикосновения высокий сильный мужчина замер и проглотил слова, которые уже собирался сказать. Не нужно было быть пророком, чтобы понять, кто из этой пары принимал решения. – Чем раньше мы попадем в Белвар, тем лучше.
- Если вы так торопитесь в Белвар, можете ехать без меня, - отрезал Аррин, но смягчил свои слова улыбкой. – Проклятье, сестра, я хочу доесть обед, за который заплатил, пока мне седлают страуса. Потом я все равно отправлюсь в столицу. Я, гори оно все, не преступник, мне нечего скрывать. Я сам собираюсь покончить с этим делом как можно быстрее.
Жрица помолчала, поджав четко очерченные губы, ее спутник гневно раздувал ноздри, но тоже не произносил ни слова. Оба они знали, на что способен боевой офицер, оба видели искрившийся взгляд Аррина и его улыбку, и понимали, что забрать его силой будет непросто.
- Вы обещаете, что не скроетесь, если поедете со свободными руками? – спросила, наконец, Морогова сестра.
Кровь бросилась Аррину в лицо.
- Я же сказал, что невиновен! Мне незачем бежать, и провалиться мне, если я дам связать себе руки, как какому-то вору!
- Вы даете слово сразу отправиться с нами в храм? – настойчиво переспросила жрица.
- Даю слово.
Она улыбнулась.
- Я верю вам, офицер Аррин. Мы с братом Беботом подождем вас.
Жрецы отошли и сели за соседний стол. Аррин заметил, что за ним могло поместиться шесть человек, но никто не составил компанию Мороговым братьям. И трактирщик, который, хоть и был добродушен, но наверняка не привечал в своем заведении людей, которые ничего не заказывали, ни словом не обмолвился о том, что без денег у него делать нечего.
Аррин доел жаркое и поднялся.
- Хозяин, прикажи вывести мою птицу! Мне пора.
Он вышел на двор, жрецы тенями скользили за ним. После полумрака трактира свет бил по глазам, и Аррин сощурился. Он не до конца притерпелся к запаху от мастерских, но зато солнце светило ярко, на небе не было ни облачка, и мир вокруг играл яркими красками. И когда он вспоминал впоследствии этот день, он видел смесь красок: желтый цвет песка, которым посыпали двор, зелень растущей во дворе липы, угольно-черные перья страуса, которого ему подвели. Аррин вскочил в седло и обернулся – жрецы были готовы следовать за ним верхом. Он дал шпоры страусу и выехал за ворота.
Аррин погнал птицу во весь опор – ему не терпелось снять с себя позорные подозрения. Он несся под белым харратским солнцем, запах степного разнотравья щекотал ноздри, ноги страуса были в пыли и пыльце. Тяжелая черная коса Аррина хлопала его между лопатками, словно подгоняла: в Бел-вар, в Бел-вар! Сзади глухо били по тракту жилистые ноги жреческих страусов.
Жрецы догнали его уже у ворот, и в город они въехали втроем: Аррин посередине, его спутники – по бокам. На первый взгляд город мало изменился, все так же щетинился шпилями дворец, все так же торговали на улицах мясом с жаровни, фруктами и льдом, шатались освобожденные от службы солдаты, бегали посыльные, проезжали запряженные ящерами экипажи…
Аррин не сразу понял, что не так: нищие. Раньше они клянчили подаяние у любого прохожего, а у офицеров – с удвоенным усердием, монетка от «одаренного» считалась счастливой. Теперь же никто не спешил к его страусу, не заводил извечные песни о сгоревшем доме и больных детях. Напротив, завидев троицу всадников, нищие глубже надвигали на глаза капюшоны и уходили в тень, растворялись в переулках, словно и не было никого.
Но не только попрошайки избегали встречи с ними. Один из знакомых Аррина, с которым они не раз сталкивались в «Сломанных рогах», при виде старого приятеля вздрогнул и перешел на другую сторону улицы.
- Эй, Дарри! – весело окликнул его Аррин. – Где рог потерял? Да ты что же, не узнаешь меня?
Но Дарри прикрыл ладонью обломок рога и отвернулся, вдруг очень заинтересовавшись свистульками, которыми торговали рядом. Хорошие свистульки, в виде птиц, в виде ящериц и жуков, что бы и не посмотреть старому солдату…
Аррин нахмурился и обернулся на своих спутников. Лица у обоих были непроницаемы.
- Поторопимся, офицер, - сказала жрица. – Мы потеряем время, если вы будете его тратить на разговоры со старыми друзьями.
Аррин закусил губу и ударил страуса пятками.
То ли он забыл, что храм Морога настолько велик, то ли не присматривался к нему раньше – Аррин посещал службы вместе с другими учениками школы, но ему было не до архитектурных красот. В те времена его куда больше волновал предстоящий обед и глаза какой-нибудь хорошенькой девицы из целительского корпуса. Сейчас же, когда Аррин зашел под высокие своды, у него осталось неприятное чувство, словно само здание пыталось придавить его к земле. Он тряхнул головой, избавляясь от этой несуразной мысли, и последовал за жрицей за неприметную дверь, которая вела в закрытую для прихожан часть храма.
Свет ударил его по глазам, когда он оказался в башне после подъема по винтовой лестнице, и Аррин поднял руку, чтобы прикрыть лицо. Солнце покрыло золотом его стройную фигуру в старой рубашке и штанах – он так торопился, что не взял на себя труд купить новые вещи, - вспыхнуло огнем в оголовье меча, украшенного гранатом.
- Так-так, - раздался звучный голос из угла комнаты. – Офицер Аррин прибыл к стопам Морога.
Брат Халлат напомнил Аррину вытащенную из панциря черепаху. Ему бросились в глаза сухие руки в пятнах и желтая морщинистая шея, не прикрытая алой мантией.
- Садитесь, офицер, - предложил Халлат. – Вы проделали долгий путь и наверняка устали.
- Я бы проехал вдвое больше, чтобы быстрее разделаться с клеветниками, - Аррин сел в кресло и вытянул ноги.
- Клеветниками? – мягко улыбнулся Халлат. – Что ж, если так, то мы и в самом деле быстро покончим с этим. Вы ведь знаете, в чем обвиняетесь?
Аррин развел руками.
- Честно говоря, нет. Знаю, что кто-то посмел обвинить меня в предательстве, и я бы с удовольствием выдернул этот длинный лживый язык.
- Насилие – не лучший способ доказать свою правоту, - заметил Халлат и взял со стола тонкостенную глиняную чашку. – Не хотите травяного отвара? Как угодно. Я бы не стал бросаться громкими словами, но ваше долгое отсутствие показалось странным. Вы не вернулись к своим людям, офицер, почему?
- А почему об этом меня спрашиваете вы? – удивился Аррин. – Я бы понял, если бы генерал Байхрат или командующий Дахрат задали такой вопрос. Я решил, что вам кто-то донес, что я отрекся от Морога или что-то вроде того и потому предал. Где я был и что делал, я расскажу командованию. Да хоть военному суду, но не вам.
Халлат поморщился, но тут же пояснил:
- Что-то отвар загорчил. Офицер, давайте не будем зря тратить время, ваше и мое. Кто служит в армии – служит Морогу, кто предает товарищей – предает бога. Мы, его скромные слуги, всеми силами отстаиваем справедливость наравне с солдатами и судьями. Многое изменилось за время вашей самовольной отлучки.
- Это не было самовольной отлучкой, - отрезал Аррин. – И я готов отправиться в штаб к генералу и обо всем доложить ему. Я не разрушал алтарей, не осквернял храмов и не убивал жрецов, чтобы меня судили вы. И самому Морогу я бы сказал, что невиновен!
- Не горячитесь, офицер, - Халлат поставил чашку на место, встал и приблизился к креслу Аррина. – Вы так бурно протестуете, что можно подумать, будто вам есть, что скрывать.
- Просто я знаю, перед кем должен отчитываться, - отчеканил Аррин и тоже поднялся на ноги. – Может, скажете еще встать посреди главной площади и проорать свой доклад? Если меня будут судить, то пусть судят мои командиры, а не жрецы, лавочники и нищие!
Сухие тонкие пальцы сомкнулись вокруг его запястий.
Это было как удар под дых, – Аррин согнулся пополам и хватил ртом воздух. По груди растекся холод, словно под рубашку высыпали горсть снега, в ушах зазвенело, ноги подкосились. Аррин попытался дернуться, но он стал слабее птенца, тело отказывалось повиноваться, а ледяные обручи сдавливали запястья, не пускали. Он поднял глаза и наткнулся на спокойный и доброжелательный взгляд брата Халлата.
- Не нужно горячиться, офицер, - сказал жрец. – Может, наша скромная братия ничем не лучше нищих, но Морог дал нам силу усмирять неразумных. Сядьте и сделаем вид, что наша беседа только началась. Итак, еще раз: где вы были?
Аррин повалился в кресло, ударился бедром о подлокотник. Тело мелко и противно дрожало, выступила испарина, лихорадило, как будто он подхватил одну из болотных болезней. Все внутренности, казалось, смерзлись, очень хотелось к костру, в горячую ванну, к печи – куда угодно, чтобы согреться! Руки тоже тряслись и были слабыми, отвратительно слабыми. Словно он пережил еще одну схватку с големом и оказался опять среди топей, без огня, измотанный, только на сей раз рядом не было Литы.
- Я жду, офицер Аррин, - напомнил Халлат.
В голове гудело, в ней завелся вредный дух, который без устали бил в рынду. Наконец, там обнаружились знакомые звуки, которые кое-как сложились в нужные слова.
- Да пошел ты…
Рывком, из последних сил Аррин поднялся на ноги, опустив руку на рукоять меча. С силой или без, но он был при оружии, а оружие его никогда не подводило. На лице Халлата мелькнула тень изумления, и Аррин торжествующе оскалился: не ждал?!
Что-то тупое ударило его в затылок, и Аррин повалился на пол без сознания.
- Спасибо, брат Майхей, - сказал Халлат дрогнувшим голосом, но откашлялся и продолжил уже без запинки. – Наш юный друг оказался чересчур упрям – тем хуже для него. Он желает суда. Что ж, он получит свой суд… Пусть братья отнесут его на нижний уровень. Там у него будет время прийти в себя и подумать.
***
Лита охнула и проснулась.
Ее разморило на жаре, пока она возилась с пахучими травами в огороде. Да так, что она еле успела дойти до дома, а там повалилась на лежанку и упала в сон, как в воду.
Лите снился Аррин. Сквозь туманную дымку она видела, как он куда-то ехал на одной из тех птиц, которых в Харрадоне выращивали под седло, разговаривал с людьми в красных мантиях – что-то неприятное было связано с этими мантиями, но Лита не могла вспомнить, что, - потом беседовал с каким-то стариком… А потом ему стало плохо. Лита почувствовала это так же верно, как если бы оказалась в его теле. И она ни за что бы не согласилась повторить это еще раз. На миг ей почудилось, что кровь застыла у нее в жилах, и руки стали ломкими, как ветки. А потом все закончилось, и она вырвалась из сна.
Вокруг стояла ленивая домашняя тишина. За окном по-прежнему висела жара, яркий свет из окна слепил. Там, в ее сне, тоже было много света, но при этом Лите казалось, что она побывала в какой-то черной душной яме, на дне которой водились змеи и пауки. Она с силой провела ладонью по лицу, прогоняя дрему. Но гадкое чувство никуда не пропало.
Как всякий настоящий маг, Лита не доверяла предчувствиям. Когда она опрокидывала соль, то не плевала через плечо, а ругалась. Но сон, который она только что покинула, слишком походил на правду. И если вещие сны она считала ерундой, то остатки разорванной связи могли быть суровой реальностью. Лита не могла поручиться за то, что на самом деле видела Аррина. Но шансы были велики.
«Говорили дураку – не лезь к людоеду в пасть!» - скрипнула зубами Лита и поднялась со своей лежанки, застеленной лоскутным одеялом. В полумраке комнаты за пределами светлого прямоугольника от окна она все еще мерзла и поэтому поспешила выйти на двор. Солнце ударило по глазам, Лита прищурилась и поднесла ладонь ко лбу. На грядке Минна обхаживала пузатую тыкву. Лите вдруг захотелось поделиться своими страхами, выговориться, но она тут же одернула себя. Чего бы она добилась своим рассказом? Минна бы разохалась, стала переживать за сына, у нее бы немедля заболело сердце, и уже ее саму надо было бы утешать. А в итоге Лита бы еще и осталась виноватой. Если бы ее видение оказалось правдой, сказали бы: накликала. Если нет – напугала. Да и сама напугалась…
Минна почувствовала ее взгляд и выпрямилась.
- Проснулась? Надо из починки сапоги забрать.
С первого же дня мать Аррина стала гонять Литу по делам: подай, принеси, сбегай. Лита разозлилась было, но быстро остыла, поняв, что лучше не ссориться с единственным человеком, который согласился принять ее под крышу в чужой стране. Да и придуманная ими легенда требовала придержать гордыню.
- Скажем, что ты двоюродная сестра Эррина, - перед именем пасынка Минна всегда делала паузу, в которую могло поместиться слово «проклятый», - из лесу сбежала, когда война началась. Лицо у тебя больно нездешнее, а в лесу светленьких много.
Лита не обольщалась: ее Минна любила не больше, чем неизвестного «кузена». Что ж, мать можно было понять: ее сын притащил девицу старше себя, тощую, облезлую, да еще и колдунью, сказал, что хочет на ней жениться… ух! Минна наверняка мечтала не о такой невестке. Но при этом, с удивлением поняла Лита, уже считала ее частью семьи, а свадьбу – делом решенным.
- Ты побыстрее руками-то шевели, - прикрикнула Минна однажды, - чего грязь размазывать!
Лита не выдержала. Выпрямилась, бросила тряпку под ноги, сложила из пальцев сложную фигуру и пробормотала формулу. По тряпке пробежала дрожь, отчего она стала похожа на встряхивающегося зверя, а потом этот зверь растопырил углы-лапки и заскользил по полу уже без помощи. Минна, поджав губы, глядела, как тряпка собирает пыль в углах.
- Ничего, - сделала она неожиданный вывод, - дети пойдут – бросишь свои штучки.
- Да какие дети? – скрестила руки на груди Лита. – Я никаких детей пока заводить и не думаю. С чего вообще вы взяли, что я выйду за вашего сына? Я ему ничего не обещала.
Минна вдруг улыбнулась, еле заметные морщинки разбежались от уголков молодых глаз.
- Зато он обещал, а он упрямый. Весь в отца.
«Силы, лучше бы у этой женщины было меньше упорства, но больше разума», - раздраженно подумала тогда Лита.
Однако сейчас, после дурного сна она не имела ничего против прогулки. Свежий ветер с моря помог бы ей взбодриться, а лишний раз приглядеться к жизни поселка не мешало.
- Дойдешь до главной улицы, - наставляла ее Минна, - там за лавкой корзинщика свернешь направо, потом налево, потом пройдешь мимо кузницы, а там уже увидишь сапожникову лавку.
Лита кивнула, проверила кошелек и вышла за ворота.
В первый же день она узнала, что Гелленгау, как назывался поселок, сильно разросся, но не походил на обычные города, которые обычно выстраивались кругами с ратушей и храмом в центре, а вытянулся вдоль побережья, походя по форме на серп или месяц.
Ей, привыкшей считать окраины местом, где селилась беднота или пришлые, было странно узнать, что дом семьи Аррина, который был построен почти на берегу, стоил бы куда дороже, чем тот, который находился где-нибудь ближе к центру. Дома у моря назывались «первой линией», и говорили, что первые поселенцы здесь заняли землю у берега, чтобы без помех строить и спускать на воду свои корабли.
На кораблях местные были помешаны. Те из молодых жителей поселка, которые еще не нанялись в команду какого-нибудь флейта или каракки, собирались это сделать в ближайшем будущем. Те же, кому судьба была оставаться на суше и плести сети, шить одежду или готовить снаряжение, хвастались между собой, на какие суда отправляют свои товары. «Здесь покупают канаты для «Разящего» - кричала надпись с одной из вывесок. «Паруса, как у «Жемчужины», - пестрело напротив. Капитаны же и вовсе считались кем-то вроде богов, причем каждый капитан был непременно владельцем своего судна. В Альве бывало так, что корабль принадлежал купцу, который нанимал команду и капитана, чтобы перевозить товары, а сам оставался на берегу считать барыши.
Когда Лита упомянула об этом, Минна брезгливо поморщилась:
- И чего только не придумают. Высокая волна! Наемные капитаны! Ну да, не всем дано искусство…
И еще одну странность заметила Лита. Все эти молодые смельчаки, которые рвались в море, мечтали стать моряками, надеялись подняться до рулевого, до штурмана, до старшего помощника, но никогда – до капитана. Лита застала немало разговоров (нужно было напрочь оглохнуть, чтобы не слышать их), но никогда никто не говорил: «Когда я стану капитаном…»
Однажды молодой моряк с корабля, который чинился в доках, пока команда бездельничала на берегу, помог Лите донести корзину с покупками. Правда, завидев, к какому дому они пришли, помрачнел и сбежал, едва они достигли ворот.
Лита не удивилась бы, если бы Минна была недовольна ее поведением больше обычного, но та, развешивающая белье на просушку, только заметила:
- А, молодой Теин. Хороший парень, если головы не потеряет, может, до старшего помощника дорастет.
- А почему не до капитана? – не выдержала Лита, которой эта похвала показалась сомнительной.
- Не дано, - Минна пожала плечами. Она говорила так, как сказали бы, что одноногому никогда не стать скороходом, а ящерице не полететь. – Не родился он капитаном.
- А Аррин, значит, родился? – уточнила Лита, которая не понимала, где проходит граница между рожденными для капитанства и всеми остальными.
- Аррин – да, - как всегда, когда она говорила о сыне, Минна легко улыбнулась. – Он прирожденный капитан.
Иногда Лита шла по переплетениям улочек, чтобы лучше узнать поселок, но сегодня она, наоборот, спустилась ближе к береговой полосе и пошла по песку, глядя на море. Свежий ветер легким облаком поднял ее светлые волосы и остудил разгоревшиеся щеки. Солнце закрывали набежавшие курчавые облака, и, как их отражения, на стальных волнах плясали барашки. Пятнистый краб на вид неуклюже, но быстро, закапывался в песок, Лита обошла его по дуге. По мокрому песку идти было проще, поэтому она перешла со светлой полосы на коричневую, влажную, которую море облизывало холодным языком.
Вдалеке на волнах покачивались рыбачьи лодки, еще дальше пересекало водную гладь мощное черное судно с расправленными парусами, а у пристани ждали отплытия несколько кораблей. Лита нашла глазами арринову «Крылатую». Для нее все суда были на одно лицо, однако корабль Аррина она отличала по парусам – они были красного цвета и пламенели среди белых и серых парусов других кораблей на фоне светлого неба. Так, пожалуй, сам Аррин сразу привлекал к себе внимание даже в толпе. Лита понимала, что эти красные паруса были ужасно непрактичны и обошлись в куда большую сумму, чем обычные… но даже ей, далекой от моря и кораблестроения, «Крылатая» казалась красивой. Лита вспомнила слова Аррина: «Я маринер», - это звучало гордо, как высокий титул или награда. Нет сомнения, он нежно любил свой корабль и родные места. Как он глядел на море, тогда, у Альва…
Деревянная статуя женщины на носу корабля смотрела на Литу надменно, как знатная дама на служанку, за которой решил приволокнуться муж дамы. В Гелленгау о кораблях говорили, как о живых, так что Лита не удивилась бы, если бы «Крылатая» ревновала к ней Аррина.
- Что за мысли лезут в голову, - пробормотала она и ускорила шаг.
«Он вернулся бы на свой корабль, если бы оказался в опасности», - подумала она, но тут же покачала головой: нет, не обязательно. Аррин сам говорил, что в прошлый раз решился на этот шаг от отчаяния. Ему повезло тогда, а в следующий раз все могло обернуться иначе…
«Только бы ему повезло», - Лита поежилась под порывом ветра и свернула от берега в сторону главной улицы. «Крылатая» смотрела ей вслед деревянными глазами статуи.
Улица, которую все звали просто Главной, ближе к середине раздавалась, как река, образуя площадь, а дальше снова сужалась. На площади находился рынок, где торговали рыбой, сыром, который все равно пах той же рыбой, крабами, зеленью с огородов и – меньше – мясом и птицей. Раньше здесь размещались еще и заезжие купцы, которые добирались до Харрадона морем, а потом везли свои товары на юг, но с началом войны торговля замерла, площадь опустела, и рынок стал тенью своего прошлого великолепия. Чтобы дойти до лавки корзинщика, Лите нужно было пересечь площадь, и она, подобрав полы платья Минны времен ее девичества, двинулась вперед, мимо рыбных рядов, рядом с которыми крутились жирные чайки и пронзительно требовали: дай-дай-дай! Чаек нещадно гоняли.
Между лопатками зазудело, будто там пировал болотный комар. Лита обернулась и наткнулась на пронзительный взгляд человека в алой мантии. «Жрец», - вспомнила она. От жрецов ее предостерегала Минна, и с людьми в таких же красных мантиях разговаривал Аррин в ее нехорошем сне. Правда, в храм ей все-таки пришлось ходить, отстаивать там положенное время, но в храме она была не одна, и там никто не смотрел на нее так пристально, так подозрительно… «Мне нечего бояться, - мысленно приказала она себе. – Я двоюродная сестра Эррина. Сбежала к родне, когда началась война во славу великого Морога». Она равнодушно отвернулась и пошла дальше, но сердце у нее колотилось, как у испуганного зайца.
Но Лите не судьба была забрать на этот раз сапоги из починки. На площадь вылетел босоногий мальчишка лет десяти, размахивающий во все стороны деревянным ножом.
- «Разящий» возвращается! – вопил он. – Горвин возвращается!
Лита уже слышала это имя, и не раз. Иногда на рынке, иногда в лавках или на улицах, но чаще всего – от Минны. «Вот вернется Горвин», - эта песня уже успела прискучить. Теперь ей настало время прекратиться, потому что Горвин, отец Аррина, старейшина маринеров, возвращался домой. Лита подобрала подол повыше и вместе с другими любопытствующими поспешила на берег, встречать.
Оказалось, что «Разящим» был тот самый черный корабль, который она видела, когда шла на рынок. Он был еще далеко по ее меркам – но, как оказалось, достаточно близко, чтобы даже мальчишка смог узнать его и разнести новость по всему поселку. Собралась толпа, Лите показалось, что на причал высыпала половина Гелленгау. Однако Минна не пришла, хотя до нее радостные вести не могли не долететь. «Должно быть, хлопочет у плиты», - решила Лита.
Черный корабль приближался. Из-за того, что он был развернут носом к причалу, его движение не было заметно, просто он с каждой минутой становился больше. Только теперь Лита поняла, что он на самом деле очень велик. Уже можно было заметить матросов на палубе, те из них, которые не собирали паруса и не готовились отдать якорь, махали толпе на пристани. На носу стоял высокий черноволосый мужчина. Хотя его плечи обтягивала только рубашка из белого полотна, он, казалось, не замечал ни свежего ветра, ни брызг. Это – Лита сглотнула – мог быть только Горвин.
«Разящий» подошел к причалу и остановился, он походил на огромного черного зверя. С него сбросили канаты, которые несколько человек на берегу тут же закрепили на столбах. Носовая фигура – женщина в крылатом шлеме и с грудью в перьях – совиными глазами смотрела на толпу сверху вниз. Крики приветствия стали громче.
- Эгей, Горвин! Далеко ли дошел?
- Что, набил брюхо «Разящий»?
- Хороша ли добыча? Или ты всю по дороге вместе с плащом растерял?
«Если бы нашего правителя или архимага так встречали, я бы сказала, что в стране творится что-то неладное», - подумала Лита. – «А здесь, кажется, это в порядке вещей. Вон, скалятся…»
Матросы и правда широко улыбались и перебрасывались с людьми на берегу шуточками, иногда солеными, как сам океан. С борта спустили трап, и легкой пружинящей походкой по нему на причал спустился капитан.
Когда Горвин оказался ближе, Лита увидела, каким Аррину суждено было стать в будущем. Капитану «Разящего» было уже около пятидесяти лет, но в нем нельзя было заметить никаких признаков дряхлости. Это был рослый, грузный, но не толстый мужчина с копной черных волос, выдубленной солнцем и ветром кожей и пронзительными темными глазами. Он держался с властностью человека, привыкшего отдавать приказы. Толпа расступалась перед ним и тут же смыкалась за его спиной, а он шел, размахивая руками, немного неуклюже, как человек, который привык к морской качке, но забыл, как ходить по суше. Кто-то среди встречающих бросил шутку, Горвин потрепал его по плечу, ухмыльнулся, показал белые, отлично сохранившиеся зубы. «В этой семейке будут зубоскалить до смерти», - подумала Лита и вдруг почувствовала, как запершило в носу и заслезились глаза. «Это ветер», - немедленно сказала она себе. – «Холодный ветер с моря. Лучше уйти, пока он меня не доконал».
И она развернулась и решительно стала проталкиваться через толпу обратно к Главной улице. Ей вовсе не хотелось быть свидетельницей встречи Горвина с женой, поэтому в их дом лучше было пока не возвращаться. И надо было уже забрать эти проклятые сапоги.
Когда она вернулась, во всех окнах горел свет, и сердце Литы невольно дрогнуло, когда она шла по белеющей в сумерках дорожке к дому. Тепло и запахи еды окутали ее, стоило только переступить порог, и у Литы заурчало в животе – она ничего не ела с полудня.
- Пришла? – Минна выглянула из кухни, раскрасневшаяся от жара плиты. Она убрала волосы – вплела цветные ленты и уложила тяжелые черные пряди вокруг головы, а не увязала в обычный узел. – Проходи, проходи скорее. Ах, да поставь ты сапоги эти, что ты вцепилась в них. Горвин и мальчики уже за столом.
«Мальчики?» - едва не переспросила Лита. На какой-то краткий миг она поверила, что Аррин и неизвестный ей Эррин вернулись домой с отцом, и ее видение – всего лишь сон, плод расстроенных нервов и дневной жары. Она разулась, быстрыми движениями поправила великоватое ей платье и прошла в комнату.
Во главе стола, конечно, сидел Горвин, сменивший белую, просоленную морем рубаху на алую, и из-за этого еще больше похожий на сына. Рядом с ним посуда и приборы казались игрушечными. По левую руку от него сидели двое мужчин, но – Лита подавила вздох, - Аррина среди них не было. Судя по всему, это были моряки из команды «Разящего». Они сняли свои куртки и платки, которыми повязывали головы, но их загорелые лица, мозолистые от обхождения со снастями руки, а у того, что был постарше, ровесником капитана, еще и рисунок в виде якоря на левом предплечье, говорили сами за себя.
Горвин поднял голову от тарелки и встретился с Литой взглядом. Она невольно подобралась и подняла подбородок. Темные глаза внимательно изучили ее, от макушки до ступней. Лита не отводила взгляда, в свою очередь изучая старейшину. Ей показалось, что он изменился за то короткое время, которое прошло с прибытия «Разящего». Какое-то темное облачко опустилось на него, морщина пересекала смуглый лоб. «Он знает, - поняла Лита. – Знает, что его сын вернулся… и все остальное».
Вдруг Горвин улыбнулся и сразу скинул лет десять, и сердце Литы снова екнуло.
- Вот и ты, - сказал он просто, - садись, в ногах правды нет.
Лита не замедлила воспользоваться приглашением и устроилась на краешке скамьи напротив мужчин. Они оказались старшим помощником Горвина и корабельным врачом. Горвин представил им Литу – просто по имени. Минна принесла блюдо с жареной рыбой, Горвин поднялся и помог ей поставить ношу на стол. Запах от блюда шел такой, что живот Литы снова заурчал, и она могла только надеяться, что не очень громко.
Горвин налил в стаканы вина из глиняного кувшина с причудливым узором в виде полос и завитков, похожих на раковины улиток.
- Третий тост обычно пьют за удачу, которая позволяет моряку вернуться на берег, домой. Не будем отступать от традиций. Но я хочу немного добавить к этому тосту. Как я узнал только сегодня, мой сын Аррин вернулся домой – и сразу уехал в столицу, чтобы очистить свое доброе имя. Пусть же на его пути не будет мелей и штормов, чтобы он тоже удачно вернулся домой!
- Эла! Удачи! – подхватили моряки.
Лита отхлебнула сладкого вина. Оно оказалось еще и крепким – тут же ударило в голову, не стоило пить на голодный желудок. Она поспешно потянулась за рыбой – еще не хватало опьянеть в такой компании.
Она надеялась, что Горвин и остальные начнут говорить о своем походе и все позабудут о ней, но этой надежде не суждено было сбыться. Отец оказался ничуть не менее любопытным, чем младший сын.
- Значит, ты сумела так очаровать Аррина, что этот шалопай все-таки решил жениться, - с блеском в глазах сказал Горвин, а Лите захотелось провалиться под пол. – Ну-ну, нечего стесняться, все мы здесь все равно что одна семья. Раз судьба тебе жить у моря, привыкай.
- Слишком много того, к чему нужно привыкнуть, - криво улыбнулась Лита, а про себя добавила: и в первую очередь – к тому, что тебя вдруг сочли чьей-то невестой.
Горвин серьезно кивнул… а потом вдруг незаметно подмигнул ей. Лита еле удержалась от того, чтобы протереть глаза – не померещилось ли.
Рыба оказалась вкусной, моллюски – тоже, и Лита сосредоточилась на содержимом тарелки. К тому же разговор все-таки перешел на морские темы, и она даже не пыталась разобраться во всех этих кабельтовах, реях, шпангоутах и вантах. Лекарь тоже почти не открывал рта, а вот Минна, к удивлению Литы, неплохо разбиралась в корабельном устройстве и поддерживала беседу.
- Вы, должно быть, еще не привыкли жить у моря, - обратился к Лите врач, который сам, должно быть, «плавал» в морской терминологии и предпочел беседу на житейские темы. – Наверное, вам трудно освоиться здесь?
Лита чуть не ответила, что жизнь возле моря в Альве мало чем отличается, но вовремя вспомнила, что она двоюродная сестра из Альдалира.
- Я стараюсь, - уклончиво сказала она.
- У вас на родине все совсем другое? – не унимался ее собеседник.
- Да, - ответила Лита, не кривя душой. – Многое отличается. Сами дома, порядки…
- Говорят, что в Альдалире службы проводят чуть ли не каждый час, это правда? – спросил врач, и в глазах у него мелькнул насмешливый огонек. В Лите, которая в глаза не видела Альдалира, стало обидно за мнимую родину, и в ней взыграл дух противоречия.
- У нас хотя бы жрецы не могут просто так обвинять и допрашивать людей, - резче, чем следовало, сказала она.
Над столом повисла тишина, такая густая, что ее можно было черпать ложкой вместо жаркого. Разговор о крепости канатов оборвался, и все взгляды были теперь устремлены на Литу, и она невольно сложила руки на груди в защитном жесте.
- Что-то не так?
- С тобой говорили жрецы? – нахмурился Горвин. – О чем-то спрашивали тебя? Об Аррине? Или Эррине?
- Нет, - покачала головой Лита, и над столом пролетел дружный вздох облегчения. – Не говорили. Но я столкнулась сегодня со жрецом на рыночной площади. Мне показалось, что он следил за мной. Может, он и заговорил бы, но тут все побежали встречать «Разящий»… и мы с ним разошлись.
Она почти надеялась, что ее внезапный испуг перед человеком в красной мантии осмеют, спишут на мнительность или непривычку, но все остались серьезны, и это настораживало еще больше.
- Вы, как всегда, успели вовремя, капитан, - невесело усмехнулся старший помощник, которого звали Уинн.
- И все же немного опоздал, - вздохнул Горвин, и Лита поняла, что он говорит об Аррине. – Лита, ты не должна показываться жрецам на глаза. Не ходи на площадь, тем более, рядом с храмом. Она не должна ходить на рынок, слышишь, Минна?
- А если она перестанет ходить на службы, жрецы не решат, что мы укрываем отступницу? – возразила его жена.
- Пока больной скажется, - стукнул ладонью по столу Горвин. – Вон, Орген засвидетельствует, что ее осматривал и лечение назначил. А там посмотрим. Здесь им не Белвар.
Орген кивнул, но неохотно, словно каждое слово лжи жрецу должно было обжигать ему язык.
- Еще один отступник? – Лите вовсе не было смешно, но губы сами складывались в улыбку, впрочем, довольно бледную. – В компанию к жениху и кузену? Меня притащат в высокую башню, станут допрашивать, а потом вытянут жизнь?
Взгляд Горвина приковал ее к стулу и заставил замолчать, столько силы было в нем. Когда Аррин злился, Лите казалось, что в его глазах мечутся отблески пламени. Но в глазах его отца было ночное море, недовольное, темное, тяжело перекатывающее гладкие волны, способные поглотить любого смельчака. Но голос Горвина оставался спокойным, когда он заговорил.
- Что еще ты знаешь? Откуда?
Лита сглотнула. Под этим взглядом она почувствовала себя так, словно снова цеплялась за сучковатое бревно посреди моря и темная вода уже почти смыкалась над ее головой. Только в этот раз рядом не было Аррина, который поддержал бы ее и посмеялся бы над ее испугом: «Не трусь, свои!»
«Хватит, - разозлилась она, - ты не сопливая девчонка, не нищая цветочница, которую подобрали на улице и облагодетельствовали. Ты ученая, ты деокадийский маг, будь любезна вести себя соответственно!»
- Я ничего не знаю, кроме того что мне рассказали, - холодно сказала Лита, не опуская глаз. – Знаю, что у жрецов Морога в последнее время появились новые права. И что мне лучше с ними не сталкиваться в одиночестве. Ах да, и что так называемые Мороговы братья ходят в красных мантиях.
- Тогда откуда ты знаешь о храмовых башнях? – Горвин сверлил ее взглядом. – И о том, что Мороговы братья могут отнимать у «одаренных» силу?
Лита помедлила миг и решила, что ничего страшного в признании нет. Самое большее, ее сочли бы дурочкой, а на вражеской территории лучше прослыть человеком небольшого ума – тем проще потом обвести местных умников вокруг пальца.
- Мне снился сон. Я видела Аррина, который разговаривал с людьми в красных мантиях в какой-то башне. А потом один из этих людей коснулся его, и Аррину стало плохо.
И снова она надеялась, что Горвин раскатисто рассмеется, хлопнет в ладоши и скажет что-нибудь вроде того, что Лита забавная девчонка – честное слово, она перенесла бы и это. Но никто не засмеялся. Минна охнула и прижала пальцы к округлившемуся рту.
- Сон? – уточнил Горвин. Остальные моряки не сводили с Литы глаз. – Просто сон?
Лите вовсе не хотелось сообщать, что с Аррином ее связывало заклинание, а не внезапно вспыхнувшая любовь. После такого признания можно было оказаться в ближайшей канаве со свернутой шеей. Или в море, с привязанным к ногам камнем.
- Очень четкий, - сказала она. – Очень… правдоподобный. Похожий на видение.
- И ты молчала! – воскликнула Минна. – Что же у тебя за сердце, каменное?!
- А что я должна была сказать?! – прищурилась Лита. – Что мне приснился дурной сон?
- Да, - веско ответил Горвин. – О таких снах стоит говорить. Особенно, когда они так похожи на правду. Ты наверняка видела одну из храмовых башен. Значит, они все-таки схватили его…
Не было нужды спрашивать, кто «они» и кого «они» схватили. Лита обвела взглядом лица присутствующих – на всех застыло строгое выражение, как на похоронах. Только теперь она до конца поверила, что никто не разыгрывает ее, что Аррин на самом деле в беде. Его скрутили, ударили по голове… что дальше? Лита мало знала о религии харратов, но даже ее знаний хватало, чтобы понять – кара от имени Морога не могла быть легкой. Кровь отхлынула у нее от щек, Лита впилась пальцами в столешницу, чтобы не упасть. «Говорили же тебе, - стиснув зубы, она обращалась к тому, кто ее больше не слышал, - говорили тебе, дураку, не лезть волку в пасть…»
Теплая рука Минны обняла ее за плечи, и Лита, почти ничего не соображая, уронила голову на ее круглое плечо. Где-то сверху и в стороне переговаривались.
- Уинн, мы снимаемся с якоря.
- Да, капитан. Но наши люди только сошли на берег, половина наверняка уже пьяна в хлам…
- На рассвете мы должны отчалить. Придется кое-кому протрезветь.
- Понял, капитан.
- Тогда какого… жмыря ты еще здесь?!
На этот вопрос Уинн предпочел не отвечать, а испариться, вместе с ним исчез и врач.
- Успеем ли, Горвин? – тихо сказала Минна. Слышно было, как бьется в тишине ее сердце, резкими неровными толчками.
- Суд! – Лита встрепенулась, сбросила оцепенение и села прямо. – Они говорили, что будет суд. Быстро ли это у харратов?
- Суд? – переспросил Горвин и потер подбородок. – К нему мы, может, и не успеем, но пока они будут судить, да пока пройдет время до исполнения приговора…
- А может… - неловко прокашлялась Лита. – А может быть такое, что его оправдают?..
Горвин поглядел на нее. Он был уже на ногах и набросил черный плащ поверх рубашки. Вдруг он протянул руку и потрепал Литу по волосам, как маленькую.
- Если уж взялись судить невиновного, кто его оправдает… Но мы еще поборемся!
Его глаза сверкнули, как лунный свет на волнах, и Горвин повернулся к двери. Он успел сделать два шага, прежде чем Лита вскочила на ноги.
- Возьмите меня с собой!
«Что я делаю?» - поразилась она, но не забрала свои слова обратно.
Горвин обернулся, и на его лице Лита увидела знакомое упрямое выражение. «Не возьмет», - поняла она сразу, но продолжила:
- Я все-таки маг. Вы ведь знаете, откуда я на самом деле. И если мне удалось увидеть Аррина один раз, может, получится и потом. И я неплохо умею лечить…
- Врач у меня уже есть, - прервал ее Горвин. – Нет, девочка. Тут дело не для твоей магии. Да даже и не для моей или Аррина.
Здесь речь о политике, а в ней ты все равно что рыба на суше. Оставайся здесь. И помни, что я говорил о жрецах. Минна…
- Я прослежу, - твердо ответила ему жена. Она поднялась, подошла к мужу и быстро поцеловала его. – Иди. Скорее. Я буду ждать, как всегда.
Улыбка коснулась губ Горвина и тут же пропала, он вышел, дверь с грохотом захлопнулась за его спиной, и сразу же эхом хлопнула входная. Минна несколько долгих мгновений смотрела на дверь, а потом обернулась к Лите, которая так и стояла у стола, поджав губы и стиснув кулаки.
- Я могла бы помочь, - упрямо сказала она, хотя Минна ни в чем ее не упрекнула.
Жена капитана и мать будущего капитана покачала головой, подошла к окну и посмотрела в темноту, в которую ушел ее муж, чтобы спасти их сына. Потом она медленно вытащила из прически цветную ленту и убрала в карман. После чего обернулась к столу и стала собирать тарелки и ложки. Ее загорелые полные руки двигались проворно и не дрожали.
- Так всегда, - сказала она негромко. – Моряки уходят, а мы остаемся ждать их возвращения на берегу. Привыкай.
Лита глядела на эту женщину, которая могла потерять сына, а может, и мужа тоже, на ее спокойные уверенные движения и не понимала, как та, вспыльчивая, шумная, может оставаться такой хладнокровной. «Что же у тебя за сердце, каменное?!» - вспомнила она слова Минны и подумала: а сама-то?
Минна почувствовала ее сердитый взгляд и, хотя Лита не сказала ни слова, продолжила свою речь.
- В море много чудовищ. Кракены. Морские змеи. Лихие люди. Может случиться шторм. Может начаться война. Все это подстерегает каждого из маринеров. Но мы, их женщины, ничего не можем с этим поделать. Не можем удержать ветер в тучах и загнать древних чудовищ обратно на дно. Но мы можем хранить дом, чтобы мужчинам было, куда возвращаться. Чтобы они знали, что оставляют за спиной место, где их всегда будут ждать. Наша любовь и вера в них направляют их руки и дарят им силы. Подумай об этом. А пока отнеси в погреб рыбу и стряхни скатерть.
Лита подчинилась. Но Минна не видела, как в ее зеленых глазах плясали огоньки, которые Лита прятала под светлыми ресницами.
***
@темы: Убей в себе бога
воскресенье, 23 ноября 2014
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Прослушать или скачать Apocalyptica Inquisition Symphony бесплатно на Простоплеер
Аламат заработался и едва не забыл о предстоящей казниАламат заработался и едва не забыл о предстоящей казни.
Это неприятно удивило его – он никогда не забывал о важных событиях и менял свои планы на ходу, если вдруг туда нужно было что-то добавить или, наоборот, исключить. Оставалось только думать, что это событие обещало быть настолько неприятным и бессмысленным, что память советника упорно отторгала всякое упоминание о нем.
Кроме того, он задержался у себя, потому что уже несколько дней у него не было возможности поработать спокойно. Налоги, растущее недовольство торговцев и мастеров, нехватка продовольствия, требования королевы, требования армии и Байхрата – все это свалилось на его плечи. Хорошо еще, что Варра могла заменить его в «магическом кубе». Но его мечту она исполнить не могла, а у самого Аламата оставалось слишком мало свободного времени. Он спал по пять часов – меньше становилось уже опасно, подстегивал устающий разум эликсирами, но все равно не успевал. И теперь, когда двор бурлил из-за казни, советник смог, наконец, вырваться к себе и отдаться любимому делу. Уже прошло немало времени, а его любовь к своему замыслу не остывала. Он нырял в работу, как в море, с головой, и наслаждался. Иногда ему приходилось работать руками – почти забытое ощущение, неожиданно тоже приятное. Его руки, за которыми он старательно ухаживал, огрубели, тут и там появлялись волдыри ожогов. Аламат перестал снимать перчатки на людях. Но легкая боль была пустяком по сравнению с тем, что приобретало форму в его владениях.
Казнь должна была состояться на закате. Аламат понял, что может не торопиться. Он всегда прекрасно чувствовал время, словно сам был живыми часами. Он сбросил рабочую мантию, ополоснулся, оделся с шиком столичного щеголя, пригладил волосы и пошел наверх.
Он вынырнул из темноты и увидел за столом в углу Варру. Против обыкновения та не скрипела пером, проверяя записи об экспериментах, не испытывала на прозрачность ткань для «хамелеонок» и не читала объемный фолиант. На столе стояло маленькое круглое зеркало, а Варра прикладывала к волосам заколку в виде цветка с медными лепестками, усыпанными синими камнями, которая подчеркивала ее красоту коренной харратки – черные волосы, смуглая кожа, темные, слегка раскосые глаза.
- Приобретение или подарок? – поинтересовался Аламат.
Варра тут же спрятала зеркало и сунула заколку в стол, как ученица перед строгим учителем.
- Простите, советник, я…
- Всего-навсего осталась здесь, когда все остальные уже ушли, - прервал ее Аламат и слегка поморщился – уж Варра-то могла и сообразить, что он не съест ее живьем. Варра обернулась к нему, и Аламат разглядел круги, залегшие у нее под глазами, и запавшие щеки. Только сейчас он подумал, что теперь, когда он стал уделять меньше времени всем опытам, кроме одного, на Варру свалился тяжкий груз, который был бы не по силам многим «одаренным», а она тащила его на своих плечах без капли магии. И она по-прежнему засиживалась в лаборатории, пока он не уходил. Уже мягче он добавил:
- Я не слежу за тем, на что ты тратишь свободное время.
Как ни странно, эти слова, казалось, только огорчили ее. Варра вынула руку из-под столешницы, отложила заколку в сторону и вздохнула:
- Да, советник.
- Надо было тебе идти к Байхрату, - пошутил Аламат. – Вот он бы тебя пустил маршировать до первой звезды!
Варра бледно улыбнулась и ничего не ответила. Аламат с легким раздражением подумал, что если он не поторопится, то опоздает – не на казнь, но к ее величеству, и у него совершенно нет времени, чтобы разбираться с внезапной хандрой своей помощницы. Будто других дел мало…
- Я уже не вернусь сегодня, - сказал он уже другим тоном. – Иди домой и отдохни. У нас слишком много дел, чтобы мы могли позволить себе упасть без сил.
- Да, советник, - кивнула Варра и стала немного больше походить на обычную себя.
Аламат поправил плащ, подтянул перчатки на обожженных руках и вышел на улицу.
До заката еще было время, но небо уже покраснело, словно налилось дурной кровью. Еще до того как Морог стал величайшим и единственным богом Харрадона, в степи почитался мелкий божок, отвечающий за погоду. Теперь Аламат подумал, что у этого божка, чье имя стерлось из памяти, был дурной вкус и незамысловатое чувство юмора.
Он боялся опоздать и взял одного из ездовых страусов, которых держал для своих порученцев. И не зря – он едва успел приехать, пока королева готовилась выйти к людям в особняке одного из придворных, откуда открывался вид на площадь. На площади возвели грубый помост, посередине которого приколотили громадный круглый щит с четырьмя скобами. Щека Аламата дернулась, когда он увидел этот щит и скобы. На площади уже толпился народ, счастливчики, стоявшие в передних рядах, наверняка пришли сюда за час, а то и раньше. Аламат заметил, что среди пришедших очень много «одаренных» первой волны, поразительно много, потому что большинство им подобных сейчас были на войне. Но толпа пестрела подвязанными крыльями, поцарапанной чешуей, тут и там на забинтованных головах под тряпками виднелись рога, раненые и контуженые солдаты стояли, жадно уставившись на пустой пока помост. В этой толпе сновали разносчики и карманники, первые освобождали людей от денег законным способом, вторые – наоборот. Можно было подумать, что толпа собралась на праздник, но стоило взглянуть на щит, как у Аламата вставали дыбом волоски сзади на шее. Он спешился у особняка с каменными ящерами по бокам крыльца, кинул поводья мальчишке-слуге. Ему показалось, что тот принял страуса с ленцой, заминкой, и слегка ударил слугу хлыстом, чтобы тот пошевеливался. «Успеешь насмотреться», - брезгливо подумал Аламат и взбежал по ступенькам.
Его провели на второй этаж, где устроилась в ожидании Фаризе. Ее величество сидела на крытом бархатом кресле, томно откинувшись на спинку, в белой руке лежало большое красное яблоко, от которого королева иногда лениво откусывала кусочек. Хозяин дома, отставной офицер, отличившийся во время восстания на юге, замер, пораженный свалившейся на него милостью, и, кажется, даже дышал через раз, чтобы не пропустить ничего. Истоки этой милости были в том, что он приобрел когда-то дом с окнами на место казни, он никогда не надеялся принять у себя таких важных особ и теперь тихо благоговел.
- Ты не торопился, Аламат, - заметила королева, когда советник склонился перед ней.
- Задержали дела, ваше величество, - ответил Аламат и коснулся губами милостиво протянутой ему руки.
- Хорошо, что твои дела не дали тебе опоздать, - сказала Фаризе и снова царапнула зубами яблоко. – Соймах считает, что на первой казни лучше присутствовать всем. Обещает, что зрелище будет занятным.
- Не сомневаюсь, - коротко отозвался Аламат и бросил взгляд в угол, где, незаметный в тени, стоял верховный жрец. Колец на пальцах у него было в этот раз вдвое больше обычного, круглое лицо лоснилось, волосы были тщательно приглажены – Соймах готовился, как на праздник.
- Я сомневаюсь, - проговорил Байхрат, который тоже был здесь и стоял у незатопленного камина. – Я видел казни военных преступников. Ничего интересного в их смерти нет.
- Не нужно равнять каких-нибудь жалких дезертиров и тех, кто выступает против бога! – Соймах задрал подбородок. – Казнь военных преступников – в самом деле зрелище малоприятное и не достойное взгляда ее величества. Здесь же дело иное.
- Тот, кто дезертирует из армии или крадет у своего товарища, тоже выступает против Морога, - отрезал Байхрат. - Не вижу разницы.
Аламат поморщился еле заметно – ну нельзя же действовать так прямолинейно! Он не раз задавался вопросом, почему генерал, знающий множество тактических приемов и преуспевший в науке стратегии, в разговоре предпочитал исключительно лобовые атаки. И если Байхрат не научился обходным маневрам за сто лет при королеве, надежды, что он вообще обучаем этому искусству, не было.
Соймах скрестил руки на груди.
- Какой-нибудь солдат, укравший кусок хлеба на полевой кухне, сам не ведает, что творит. Он просто хочет утолить голод. Другое дело - тот, кто открыто выступает против бога, кто поносит речи Морога и возводит хулу на его слуг! Такой человек много более виноват!
- Оставьте, - безразлично произнесла Фаризе. – Соймах, ты говорил мне, что сегодня никто не умрет.
- Верно, ваше величество, - поклонился жрец. – Осужденный преступник, этот жалкий червь, оказался «одаренным». Он презрел силу Морога, и сам бог отнимет у него этот дар руками своих скромных слуг.
В комнату проскользнул один из Мороговых братьев в красной мантии. Он осторожно пробрался вдоль стенки к верховному жрецу и что-то вполголоса сообщил ему.
- Моя королева, - сказал Соймах, и глаза его заблестели, - повозка с осужденным уже тронулась от ворот тюрьмы и скоро будет тут. Не угодно ли вам будет пройти на балкон, чтобы все рассмотреть с самого начала?
Фаризе пожала плечами и плавным движением поднялась, оставив на столике у кресла почти не поврежденное яблоко. По знаку хозяина дома слуги торопливо распахнули дверь на балкон, и королева прошествовала туда, величественная, холодная. Байхрат и Аламат прошли следом, но перед ними за Фаризе успел проскользнуть Соймах. Аламат с удивлением увидел, как жрец занял его место за левым плечом королевы.
- Вы не могли бы сделать шаг в сторону, почтенный брат? – спокойно спросил он. – Не хочу упустить ничего из предстоящего зрелища.
Соймах ответил ему взглядом, в котором советнику почудилась искра насмешки… и шагнул правее, окончательно оттеснив Аламата от Фаризе, но открыв ему превосходный обзор. Аламат дрогнул от ярости. Но тут толпа внизу загудела, зашумела, взорвалась криками, и момент отстоять свои позиции был упущен. Соймах слегка подался вперед, глаза его блеснули живым интересом. Байхрат скрестил руки на груди. Королева застыла, как изваяние, в кресле с высокой спинкой, которое специально вынесли на балкон по такому случаю, белые, обнаженные по локоть, руки лежали на подлокотниках, как куски мрамора.
На площадь медленно выезжала повозка, запряженная парой черных ящеров. «Как специально подбирали», - подумал Аламат, глядя на могучие тела в блестящей темной чешуе, крепкие лапы, словно высеченные из гагата. На телеге сидел осужденный Галват, которого завсегдатаи «Сломанных рогов» знали под именем Перо. Голову он уронил на грудь, но, когда люди на площади зашумели, закричали, заулюлюкали, он вздрогнул, как будто проснулся, поднял глаза и осмотрелся. И почти сразу комок грязи прилетел ему куда-то в скулу, растекся по щеке. И, как по команде «в атаку!», зеваки стали швырять в него припасенными объедками, гнильем, грязью, и что-то подсказывало Аламату, что и до камней недалеко. Перо сгорбился, попытался закрыться руками – руки ему оставили свободными, но эта жалкая защита ничем не могла ему помочь.
- Это тоже часть обряда? – равнодушно спросила Фаризе.
- Нет, ваше величество, - выдохнул Соймах. – Но народ так ненавидит предателя за его преступление, что не может сдержаться. Однако они могут его убить до казни, с вашего позволения, я велю прекратить это.
Аламат видел, как осужденного закидывают грязью, видел каждое пятно и каждый огрызок. Он прислушался к гулу толпы и почувствовал, как его волосы встали дыбом, а по спине провела невидимая ледяная рука. В воплях и хохоте он не услышал ничего похожего на «Смерть предателю!». «Лови, одаренный!» - кричала и улюлюкала площадь. – «Где твоя сила?! Держи еще!» Руки зачерпывали грязь снова и снова – гладкие руки торговцев, мозолистые – ремесленников, и чешуйчатые, пестрые, загорелые до черноты или покрытые мелкими перьями – солдат…
У Аламата пережало горло, он едва не схватился за балконные перила, ладони стали влажными. «Как же они нас ненавидят, - подумал он. – «Одаренных», офицеров – и нас…» Тревожные звоночки, которые раздавались раньше, когда он читал донесения из города и провинций, теперь слились в оглушающий гул. «Где мы ошиблись? – лихорадочно думал советник. – Где ошибся Морог?!» Он бросил взгляд на остальных на балконе – неужели они ничего не видят?! Королева смотрела вниз, бесстрастная, как и прежде. Соймах едва не облизывался от удовольствия, и Аламата передернуло от отвращения. Байхрат замер, как статуя, на его лице ничего не отражалось, но Аламат заметил, как горят его глаза. Генерал с трудом удерживался… от чего? Вдруг он повернул голову, и в его взгляде, направленном на советника, тот увидел отражение собственных мыслей. Это помогло Аламату собраться. Хотя бы не все, кроме него, стали слепцами. Это… обнадеживало.
Братья Морога внизу вместе со стражниками навели порядок, повозка все-таки доехала до помоста. Двое жрецов рывком подняли осужденного на ноги. Галват почти ничего не весил, он повис на руках, а Мороговы братья легко потащили его к щиту. Он не пытался сопротивляться, только глядел по сторонам, как будто до сих пор не понял, где он и что с ним собираются делать. Иногда на его губах появлялась странная слабая улыбка, которая явственно отдавала безумием. На щеке расплылось грязное пятно, с другой стороны под глаз попало брошенной костью, и теперь там наливался багрово-черный синяк. Маленькое крысиное личико выглядело лицом больного и избитого ребенка.
Руки и ноги Пера закрепили на щите, который стоял ребром к балкону, и теперь Аламат видел осужденного только в профиль. «Странно, - подумал он, - ведь жрецы наверняка знали, где будет сидеть королева». Братья Морога вышли вперед. Один из них развернул длинный свиток и громко и четко прочел, что осужденный за богоотступничество, предательство и помощь изменникам Галват приговорен к казни первой ступени для «одаренных», приговор окончательный, утвержденный ее Величеством. Аламат еле заметно нахмурился – то, что Фаризе сама подписывала этот приговор, прошло мимо него.
Второй жрец хранил молчание. Его лицо закрывал глухой капюшон, с балкона в прорезях не видно было глаз, и казалось, что под красной тканью мерцает темнота. Когда приговор был зачитан, он подошел к щиту и встал напротив осужденного, руки в красных перчатках без пальцев легли на плечи Галвата. Теперь Аламат понял, что помост построили с таким расчетом, чтобы палач не закрывал от главных зрителей преступника.
На первый взгляд, не менялось ничего. Перо поднял голову, его глаз, который не был подбит, широко открылся, взгляд скрестился с взглядом палача. Он молчал, молчали на балконе, даже толпа на площади умолкла, не понимая сути происходящего, но предчувствуя что-то страшное, явление божественной силы. Даже ветер на площади притих, словно сам город присматривался, ждал, раскрывал шире глаза окон.
Вдруг Перо выгнулся на щите, затрясся в приступе мелкой дрожи. Если бы не веревки, которыми он был привязан, палач не удержал бы его щуплое тело. А так жрец по-прежнему сжимал руки в перчатках на плечах Галвата, а тот дергался, с глухим стуком бился затылком о доски сзади, но странным образом не мог оторвать глаз от прорезей красного капюшона. На площади раздались вскрики, но теперь не было слышно единого гула, толпа раздробилась, ярость и милосердие, кровожадность и сочувствие перемешались, закипели, бессвязный ропот поднялся в воздухе. Аламат не видел, что происходило с королевой и остальными, он взглядом примерз к людям на помосте, связанным невидимой веревкой, и жгучий интерес мешался у него с крайним омерзением. От одного вида того, как из «одаренного» заживо вынимают его силу, к горлу подкатывала тошнота – советник и сам не ожидал от себя такой впечатлительности, но при этом в голове бился один, новый вопрос: как?! В этот день Аламат казался себе дураком, мимо которого прошло слишком много важных вещей, он чувствовал, что перестает владеть ситуацией, жизнь менялась стремительно – и не в лучшую сторону.
Перо выгнулся в последний раз так, что затрещали веревки, и затих, обмяк, голова упала на грудь. Палач убрал руки и отошел в сторону. Все было кончено.
- И что теперь? – разлепил губы Байхрат.
- Он останется висеть там до утра, - ответил Соймах, теребя перстень на пальце. – Снимать его со щита запрещено под страхом смерти. Все должны видеть, что ждет предателей божественной воли.
«А значит, он не жилец», - подумал Аламат. – «Если толпе вздумается забросать его камнями, никто не будет их останавливать».
- Да, в самом деле, любопытное и поучительное зрелище, - произнесла королева и поднялась, тяжелые складки платья колыхнулись и опали. Она коснулась рукой броши, скалывающей ткань у горла. – Душно… должно быть, будет гроза. Байхрат, я хочу, чтобы ты сопровождал меня во дворец.
- Слушаюсь, моя королева.
Фаризе вышла, опираясь на руку генерала, за ними выскользнул Аламат, который был искренне рад, что он для бесед этим вечером не нужен. Ему необходимо было хорошенько все обдумать. Последним удалился Соймах, кинувший последний взгляд на расходившуюся толпу. Кажется, к помосту метнулся какой-то «крылатый» с пестрым оперением. Должно быть, ему не терпелось поквитаться с «одаренным». Тем лучше.
***
@темы: Убей в себе бога
понедельник, 17 ноября 2014
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
А еще Чуд нарисовал королеву. Шикарная женщина. Мечта поэта.
Прослушать или скачать Amethystium Shibumi бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Amethystium Shibumi бесплатно на Простоплеер
@темы: Существа, Убей в себе бога
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
А между тем Чуд нарисовал Асфрида! Мы решили, что он за кем-то подглядывает из-за куста. В зоне риска любимый племянник, незваный гость и все остальные.
Вот он, старый перечник.
Прослушать или скачать Tiny Tim Strawberry Tea бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Livin' In The Sunlight, Lovin' In бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Tiny Tim Fill Your Heart бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Tiny Tim People Are Strange бесплатно на Простоплеер
Вот он, старый перечник.
Прослушать или скачать Tiny Tim Strawberry Tea бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Livin' In The Sunlight, Lovin' In бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Tiny Tim Fill Your Heart бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Tiny Tim People Are Strange бесплатно на Простоплеер
@темы: Существа, Убей в себе бога
суббота, 15 ноября 2014
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Прослушать или скачать Hanz Zimmer He's a Pirate бесплатно на Простоплеер
читать дальшеГородок стоял между двумя холмами, прилепившись стеной к их подножиям. На одном из холмов весело шелестела кудрявая роща, и по склону из нее сбегал тонкий ручей. Второй же был лыс, как колено, и на нем Эррин разглядел какое-то странное сооружение, но не понял, зачем оно.
- А красиво, правда? – спросил он своего спутника.
Рауг пробормотал что-то под нос, что Эррин истолковал как согласие. За время их путешествия он научился разбираться в нехитрых оттенках, которые принимало ворчание Рауга, и даже мог теперь расслышать дружелюбие и приязнь, хотя наемник редко баловал его такой чувствительностью.
Когда они ночью покинули Фридъерг, у Эррина от волнения не попадал зуб на зуб. В шелесте ветвей над головой он слышал звуки погони, в криках ночных птиц ему мерещились голоса посланных вдогонку охотников, сердце заходилось, хотя они шли не очень быстро. Эррин нервно сглатывал и общипывал ремень от чехла лютни, сам того не замечая. Рауг покосился на него и проворчал:
- Не дергайся. Шо ж ты малахольный такой…
Малахольный или нет, но вместе с наемником Эррин выбрался из альдарской столицы, и они свернули на юг, в сторону Деокадии. Весь следующий день они шли, и Эррин то и дело оглядывался, все ли спокойно, помня о прошлом своем побеге, пока Рауг его не одернул:
- Ходить-то, как люди, тебя не учили? Люди обычно глазами вперед идут.
Предупреждение было не лишним – за своими переживаниями Эррин едва не споткнулся и не улетел лицом в землю. Пришлось внимательнее смотреть на то, что лежало под ногами, чем на то, что осталось позади.
К вечеру непривычного к долгим пешим переходам Эррина можно было выжимать и вывешивать на ветку вместо тряпки. Но он честно попытался помочь Раугу устраиваться на ночь и собрать дрова для костра. Рауг посмотрел на то, что он сделал, вздохнул, постучал себя по лбу и отправился за дровами сам. «Что с тебя взять, убогий», - почудилось Эррину в его взгляде.
Эррин наполнил их фляги водой из бившего рядом со стоянкой ключа и расстелил под разлапистой сосной свой плащ – подарок Асфрида. Асфрид никогда не платил ему деньгами, но иногда, всегда внезапно, подбрасывал какие-нибудь вещи. Даже в дорогу он отпустил Эррина без единой монетки, но зато с лютней. Справедливое решение. Эррин осторожно устроил лютню на траве, а потом сам лег на плащ и закинул руки за голову. От ствола вкусно пахло свежей смолой. Над головой мерно качались сосновые ветки, на фоне золотого закатного неба они казались почти черными. Еще выше ходили ленивые толстые облака. А между ними вскоре должны были пробиться на небе колкие звезды. Эррин вдохнул полной грудью и вдруг почувствовал себя так спокойно, как уже давно не ощущал. Впервые лес не показался ему враждебным.
Стукнули друг о друга, приземлившись на траву, дрова – Рауг вернулся. Наемник ходил совершенно бесшумно, Эррин не слышал его шагов. Валяться рядом с работающим человеком было неудобно, и Эррин сел. Рауг, ставящий дрова шалашиком и рассовывающий между ветками куски коры, неодобрительно посмотрел на него.
- Ночью задождит. Бери плащи и тащи под елку.
- А какая разница? – не понял Эррин.
- Разница, что я так сказал, - отрезал Рауг.
Эррин пожал плечами и потащил оба их плаща под разлапистую ель. Если уж наемнику так нужно было заставить его трудиться, пускай, незачем ссориться. От Эррина и правда толку было мало.
Однако вечер оказался совсем неплох. Весело потрескивающий костер выбрасывал вверх искры и кидал отблески на золотые сосновые стволы. А стоило поднять голову, как теплый свет сменялся холодным блеском высыпавших на темно-синем небе звезд. Где-то в лесу ухал филин, напевал свой простенький мотив ручей. Эррин, поужинавший сухарями и копченым мясом, грел руки у огня.
- Как хорошо, - вырвалось у него.
- Мгм, - не то согласился, не то возразил Рауг.
Он вообще не заводил с Эррином разговор, если только ему не нужно было о чем-то распорядиться или указать на оплошность. Но сердце Эррина было слишком полно этим вечером, теплом и сосновым запахом, чтобы он согласился на какое-то «мгм».
- А ты давно знаешь Асфрида? – спросил он.
- Угу.
Нет, разговорить этого человека было не легче, чем камень. Но Эррин все же попытался, тем более что подумал об одной встревожившей его вещи.
- А нас не найдут из-за костра? Вдруг заметят…
Рауг, должно быть, сообразил, что от прилипчивого спутника так просто не отделаться, и перекатился со спины на живот.
- Не. Они ж решат, что ты удрал к своим. На запад, сталбыть.
Эррин не сразу понял, что Рауг имеет в виду харратов.
- А если нет?
- Решат, решат. Не одни они следы умеют путать. А если кто про юг и подумает, так мы не по главной дороге идем. Каждый костер в лесу проверять – глаза выпадут. От напряга.
- Понятно, - вздохнул Эррин и прислонился спиной к сосновому стволу.
Однако темная небесная синева, вспыхивающие в воздухе и гаснущие искры, шершавость коры и шепот в ветвях не давали ему молчать. Что-то новое рождалось в душе у Эррина, и это что-то требовало выхода на свободу. Без всякой причины он почувствовал, как что-то вздрагивает и трепещет в груди, как птица, одновременно было радостно и больно. И тогда Эррин взял с земли лютню, которую не успел отнести под ель, и решительно дернул застежку на чехле. Струны тихо загудели.
- Ты чегой-то? – приоткрыл один глаз Рауг. – Петь собрался?
- Собрался, - кивнул Эррин. – Раз уж нас тут не будут искать. Каждую песню в лесу слушать – уши отвалятся, а?
Рауг фыркнул, но не возразил. Но петь в этот раз Эррин все же не стал – только перебирал струны, и в притихшем лесу лютня без слов рассказывала о ночных кострах и далеких звездах.
Когда Эррин уже укладывался спать под елью, он подумал о том, что оставил за спиной. Фридъерг и путешествие через Альдалир на телеге, Эйлейв и Асфрид, храм Анну и королевский дворец – все это казалось далеким прошлым, да еще происходившим с кем-то другим. Харрадон же, друзья, госпиталь, учеба в столице и вовсе были окутаны туманом, и Эррин сам поражался, как же все это могло произойти в его жизни. Он вызвал в памяти лицо Эйлейва, худое, с твердой складкой губ и нахмуренными бровями, и улыбнулся – живи долго, командир… Эйлейв шевельнул губами, Эррин попытался разобрать слова, но не услышал ни звука, а все перед глазами начало подергиваться дымкой, и вот он уже шагнул в туман на берегу озера… «А если волки», - еще подумал Эррин, перед тем как заснуть.
Когда он проснулся, то ему показалось, что еще слишком рано – вокруг царил полумрак. Однако стоило присмотреться, как оказалось, что это ель опустила свои темные душистые лапы к земле под дождем, который все-таки прорвался ночью из набежавших туч. Теперь Эррин понял, что Рауг вовсе не придирался, когда велел перенести плащи под это дерево, и только вздохнул – он в лесу по-прежнему был беспомощен, как ребенок.
Рауг оказался бесценным спутником. Он умел развести огонь, умел по приметам понять, какая будет погода, никогда не терял нужное направление и хорошо читал следы. При этом охотником он не был, хотя неплохо стрелял из короткого лука и мог сплести силок для птицы. Без него бы Эррин быстро и позорно погиб, и он только мог благодарить Асфрида за такого помощника. Сам он постигал науку выживания в лесу медленно и с ошибками, которые поправлял все тот же Рауг, но тот никогда не ругался. «Шо ж ты делаешь, ети твою богадушу», - вот самые суровые слова, которые услышал от него Эррин. Обычно же Рауг и вовсе обходился взглядом, одним из тех, какие бросают на больного ребенка. Кажется, наемник и правда считал свалившегося на него Эррина нуждающимся в присмотре убогим и обращался бережно, как с тухлым яйцом. Пение Эррина, который оттачивал свое мастерство на привалах, он переносил стоически.
Когда Эррин заметил впереди темный контур какой-то постройки, четко различимый под предзакатным солнцем, он резко остановился и даже схватил Рауга за руку.
- Что это?
- Сарай, - терпеливо объяснил Рауг.
- Так мы вышли к деревне?! – Эррин похолодел, призраки охотников Керваля обступили его, он уже чувствовал веревку, стянувшую за спиной руки.
- Угу.
- А ты давно знал?! – Эррин бросил на Рауга испуганный взгляд. Ужасная мысль мелькнула у него: а вдруг на самом деле его спутник решил, что выдать беглеца Кервалю и королю будет выгоднее, чем выполнять поручение Асфрида? Или все это с самого начала было непонятной игрой Асфрида? Все соображения и догадки перемешались у Эррина в голове, и он даже покачнулся.
Рауг испустил долгий вздох, как всегда, когда нужно было объяснить что-то, по его мнению, очевидное.
- Давно, - медленно и обстоятельно стал рассказывать он. – Сначала следы были. Потом жильем запахло. И метка на дереве была. Бортников тут много, во как.
Эррин метки не заметил, не говоря уже о следах и запахе жилья. Иногда ему казалось, что Рауг только притворяется человеком, а на самом деле он принявший людское обличье зверь, который умудрился сохранить превосходное зрение, слух и нюх, а вот говорить научился с трудом.
- А… а если меня там узнают? – сглотнул Эррин. Невидимая веревка снова затянулась на его запястьях.
Рауг посмотрел на него сверху вниз и сказал:
- Да кому ты там, на хрен, нужен?
В конце концов, Эррин все-таки решился войти в деревню, хотя и не сразу. Рауг его уговаривать не пытался – застыл рядом у сосны, сам неподвижный, как дерево, и принялся ждать. Эррин помялся, повздыхал и рискнул – была не была.
Однако Рауг оказался прав и здесь – они вызывали не больше интереса, чем любой другой путник, проходивший через деревню. То есть, глазели на них с удовольствием, но никто не спешил кричать: «Держи харрата!» - глушить Эррина и торжественно тащить в сторону столицы. Зато удалось напиться свежего молока и поесть местного меда, который оказался очень вкусным. Дочь бортника, которая подала им этот мед, стрельнула глазами в сторону гостей, хихикнула и убежала. Эррин решил, что это она из-за Рауга.
Заночевать в деревне Эррин все-таки не захотел, хотя Рауг и ворчал, что не грех было бы поспать на лавке под одеялом, да у печи, а не у костра, да и хлеб тут поутру должен быть свежий, и молоко только надоенное…
- И девушки красивые, да? – не удержался Эррин.
- Тебе видней, перед тобой вертелась, - хмыкнул Рауг.
Эррин пожал плечами.
С того дня они иногда заходили в деревни, хотя каждый раз Эррину приходилось переступать через свой страх. Но неизменно оказывалось, что в этой стороне его не искали, врага в нем не видели, а в тепле и уюте и в самом деле спалось слаще после ночевок в лесу, который бывал и сырым, и холодным, и грязным.
Иногда Эррин, разморенный теплом и домашней едой, косился в сторону лютни в чехле – не отработать ли часть платы за ночлег и ужин пением? Раз уж он собрался вести жизнь бродячего певца, не пора ли начинать? Но каждый раз что-то останавливало его, предчувствие задерживало уже протянутую руку – не время.
Страхи, начавшие было утихать за время их путешествия по лесу, ожили, когда Эррин и Рауг подошли к границе между Альдалиром и Деокадией. Лес здесь заканчивался, но не обрывался, а как будто снижался и сходил на нет – меньше становилось деревьев-исполинов, зато в стороны растопыривал ветки приземистый кустарник, о который Эррин чудом не порвал штаны. А дальше открывался вид, который заставил Эррина невольно воскликнуть: «О!» - ему показалось, что перед ним родные степи. Но следующий взгляд развеял это заблуждение. За широкой полосой высоких трав возвышались серо-голубые громады гор с сахарными кончиками пиков. Их подножия еще укрывал редкий лес, но на вершинах не было ничего, кроме голого камня. Эррин знал эти горы, хотя видел их только на карте. Деокадия называла их просто Северными, а альдарцы – Стражами. Для них это и правда были стражи, природная неприступная стена между ними и южными соседями, а с запада она еще и становилась частью границы с Харрадоном. Только один узкий тоннель, пробитый совместными силами Деокадии и Альдалира в давние времена, соединял эти два государства, и здесь проходил торговый путь. Да, сама природа заботилась о защите Альдалира. Горы с юга, море и скалистые, невозможные для высадки с корабля берега с севера и востока. Только с одной стороны леса были открыты для чужаков. Со стороны Харрадона…
Эррин поежился. Он надеялся, что охотники не отправились в погоню в сторону гор. Но чтобы Мастер войны не догадался хотя бы для порядка предупредить стражей на границах о беглом преступнике? Нет, невозможно…
- А если нас узнают? – спросил он Рауга в тайной надежде снова услышать в ответ: да кому ты нужен.
Однако Рауг почесал в затылке и крякнул:
- Мда. Тебя, мож, и не узнают, а моя рожа приметная. И выговор, слышь, хорошо знают. Давай-ка я немым побуду, пока по ту сторону не пройдем. Будешь за двоих языком молоть. Ничо, он у тебя длинный…
- И что? – нахмурился Эррин. – Как будто ты только выговором отличаешься!
Рауг только ухмыльнулся и пошел обратно в лес, к ручью, захватив с собой только какой-то сверток. Эррин остался караулить сумки и лютню и глазеть на открывающийся вид. Они вышли из леса в стороне от дороги, по которой шли телеги. Эррин бы дорогу и не заметил, если бы не увидел теперь по правую руку в стороне небольшой обоз – две телеги, всадника на олене и человек семь пеших. Очень мало для единственного перехода через границу. «Должно быть, отношения Альдалира с Деокадией совсем испортились», - подумал Эррин рассеянно, глядя, как медленно движутся в сторону гор путники, которые с его места казались не больше пальца ростом.
Слева зашумел куст, Эррин обернулся и увидел загорелого до черноты темноволосого незнакомца с мечом у пояса. Но не успел он вскочить и позвать Рауга на помощь, как незнакомец усмехнулся, и по его щербатой улыбке Эррин узнал своего спутника.
- Напугал, - не сдержал он вздоха облегчения.
- Если ты такой дерганый, кто ж тебе лекарь, - пожал плечами Рауг. Его длинные волосы теперь стали коричневыми, кожа тоже потемнела, и шрам на ней почти не выделялся.
- Чем это ты? – полюбопытствовал Эррин.
- А ореховой настойкой. Хорошая штука, дня три продержится.
- Хорошая штука. Может, и мне тогда ей натереться?
- Не. Ты тогда больше будешь на харрата похож, неладно. О, лучше во как…
Рауг снял с пояса нож и двинулся к Эррину, который сделал пару шагов назад при виде этого зрелища, но все же остановился.
- Шрам?.. – догадался он. – Чтобы не узнали.
Рауг всерьез задумался над этим предложением.
- Не, неладно. Сразу будет видно, что рана-то свежая. Волосы срежем.
- Волосы… - упавшим голосом повторил Эррин.
Сейчас ему было не так жалко своего лица, которое он был готов подставить под нож наемника, как волос, отросших до середины спины. Харраты всегда старательно ухаживали за своей прической, гордились длинными косами или хвостами на макушке. Ни один из молодых офицеров ни за что не дал бы остричь себя…
Эррин решительно повернулся к Раугу спиной и оттянул в сторону собранные в хвост волосы.
- Режь!
Нож у Рауга, к счастью, был острым, одно движение – и Эррин почувствовал, как легко стало голове. Он посмотрел на зажатые в кулаке черные пряди, и внезапно ему стало смешно – слишком уж нелепо выглядели они отдельно. Эррин разжал руку и ощупал голову в попытке понять, как коротко обкорнал его наемник, отрезанные волосы осыпались в траву.
- Красна девица, - проворчал Рауг.
- Я бродячий певец, забыл? Мне положено выглядеть хорошо, урода не будут слушать.
- То-то ты рожу под нож подставил, - хмыкнул Рауг. – Ладно, топаем.
Эррин посмотрел на громады гор, где-то в которых ждал туннель на ту сторону, полный пограничной охраны… Тряхнул головой. Почему-то, когда исчезла тяжесть волос, и мысли стали легче.
- Топаем, - согласился он и глубоко вдохнул привычный запах разнотравья.
Граница была перед ними.
И они ее перешли.
Теперь Эррин с любопытством изучал деокадийский городок – первый, который они встретили на пути, и увиденное ему нравилось. Оставив за спиной границу, Эррин почувствовал себя легко и свободно. Да, в этой стране быть харратом – означало подвергнуть себя опасности. Но здесь хотя бы не разыскивали именно его… «Если и здесь меня в чем-нибудь обвинят, останется только переплыть великое море на доске», - подумал Эррин.
- Пойдем, - кивнул он своему спутнику, и они с Раугом пошли вдоль тракта в сторону холмов.
За вход в город пришлось платить, и Рауг, расставшийся с ролью немого, бурчал, что это не честный сбор, а грабеж и обираловка. Эррин же был счастлив и только отмахивался. В кои-то веки он входил в город на своих ногах, и в этом городе всем было на него плевать.
- Все, - сказал мрачный Рауг, когда они зашли в ворота и оказались на мощеной площади, от которой лучами расходились четыре улицы, - денег нету.
- Как это нет? – растерялся Эррин. – Совсем?
- Совсем.
Эррин подозревал, что к словам «совсем нет денег» следовало прибавить «кроме пары монет в потайных карманах», но не стал говорить этого вслух. Наверняка Асфрид дал Раугу денег на то, чтобы добраться до границы, но не мог же он оплачивать все его скитания.
- Значит, пора расчехлять лютню, - подумал он вслух.
- Угу, - согласился Рауг. – Самое плохое – в рожу дадут…
- Может, тебе подольше притворяться немым? – Эррин вздохнул, поправил чехол и, спросив у проходившего мимо стражника, где тут постоялый двор, свернул на крайнюю слева улицу.
Постоялый двор «У первой звезды» был средней руки – слишком роскошный для проходящих мимо бродяг и слишком простой для собирающихся за границу важных особ, для которых наверняка существовала другая гостиница. На вывеске была нарисована звезда, больше похожая на изображение компаса на карте, разве что все лучи художник выкрасил в белый. Эррин перехватил ремень лютни и шагнул внутрь, в облака запахов и звуков. Как раз в эту минуту служанка несла ужин большой компании за столом в углу, и от аромата от громадного блюда у Эррина мгновенно подвело живот и там предательски заурчало. Хозяин за стойкой, наливающий вино в кувшин, посмотрел на новых гостей, и Эррину показалось, что уголки его губ разочарованно опустились. Однако заговорил он с ними приветливо:
- Доброго вам вечера, господа. Господа желают ужин и ночлег?
- У господина нет денег, чтобы сейчас заплатить за ужин и ночлег, - решился Эррин. – Но если ты не против, хозяин, я сяду где-нибудь в углу со своей лютней. Может, и появятся деньги на стол и комнату, а нет – песне порадуешься. В убытке ты не останешься.
- Лавку не протрешь, - пожал плечами хозяин, сменив радушный тон на ворчливый. – Садись, где место есть. Все равно половина столов пустые. А все альдарцы…
- Альдарцы? – не сдержал удивления Эррин. – Я думал: харраты…
- И-и, - махнул рукой хозяин. – Харраты где еще? Где тут харрата найдешь? А альдарцы рядом, да к ним пока пройдешь, они тебе разве что под шкуру не заглянут, да и после этого могут не пустить. Когда болота забурлили, народец оттуда побежал, чего таить, многие тут останавливались. Думали, в лесу оно спокойнее будет. Так вот у кого родственники в лесу были, тем, может, и спокойнее сейчас, а многим дали от ворот поворот. Торговля и так еле тащилась, а теперь и вовсе хиреет. Вот, господа купцы за деревом собрались, а будет оно, дерево, или нет – кто его знает… Ну да это дела купеческие. А ты садись, места не жалко. С певцом, глядишь, повеселее будет.
Эррин кивнул и отправился к столу неподалеку от стойки, откуда хорошо был виден весь зал. Краем глаза он заметил, что молчавший все это время Рауг о чем-то перемигивается с хозяином, но не обратил на это внимания. Жар волнения уже овладел им, в висках легко постукивало, сердце забилось быстрее. За столами светлого дерева и правда сидело немного людей – та самая компания купцов, поедающая целого барашка, троица солидных на вид мужчин в одежде из хорошего полотна и шерсти, должно быть, зажиточные горожане, осоловевший от вина пьяница в углу, тупо глядящий в кружку… Но для Эррина это были первые его слушатели, и они казались теперь ему важнее, чем избранная публика где-нибудь во дворце в Белваре.
Усилием воли он подавил дрожь в пальцах и прокашлялся, пожалел, что не догадался попросить простой воды, уж в такой малости хозяин вряд ли бы отказал ему. Расчехлил лютню, которую в последние дни, точнее, вечера, видели только Рауг да сам Эррин. Еще раз обвел глазами зал, в котором никто не обращал на него внимания, и ударил по струнам, расплескал звуки по углам.
Налей до края мне стакан,
Хэй лэй-ли лэй-ли лэй-ли ло!
Хочу быть радостен и пьян,
Хэй лэй-ли лэй-ли лэй-ли ло!
Уж если нам дано вино,
Оно на счастье нам дано,
Хэй лэй-ли лэй-ли ло!
Никто не отозвался на его пение, разве что посмотрел в его сторону один из угла, да покосилась троица в шерстяных куртках, кажется, с неодобрением. Но Эррина это не задело. Как только он извлек из лютни первый звук, ему стало весело и жарко, и снова легко. Он тряхнул головой, остриженные до ушей волосы разлетелись и опали. «Я вас еще пройму, сухари!» - подумал он.
Налей до края мне стакан,
Хэй лэй-ли лэй-ли лэй-ли ло!
Я здесь опустошу карман,
Хэй лэй-ли лэй-ли лэй-ли ло!
Я вижу, плещется на дне
Вся радость в огненном вине,
Я пью ее, лэй-ло!
К третьему куплету один из купцов начал слегка притоптывать в такт, а пьяница, различив знакомые и дорогие его сердцу слова, вытащил нос из кружки. «Начало положено», - подумал Эррин и заиграл балладу о горном хозяине…
Когда они с Раугом уже глубокой ночью укладывались спать под крышей, Эррина согревало не только тонкое одеяло, но и съеденная миска каши с краюхой хлеба. После шума внизу, где ближе к ночи отстукивали ритм по столу сжатыми кулаками и стаканами и нестройно подпевали Эррину, его уши еще не привыкли к тишине чердака, и в голове гудело. Уже сонный, он вспомнил:
- Тебе что, хозяин верит в долг?
- Угу, так и поверил. По теперешним временам он помои в долг пожалеет…
- Но ты же сидел с кружкой пива, - Эррин приподнялся на локте. – С самого начала!
- Ну, сидел…
- Денег же не было!
- Ну, у тебя не было, у меня были…
Взгляд Эррина был таким выразительным, что Рауг решил объясниться.
- Я ж заради дела! Тебе помогал! Все знают, шо когда в кабаке поют, надо кружкой по столу стучать! А эти какие-то малахольные, не сразу раскачались…
Эррин расхохотался, повалился на спину и закрыл глаза. Лютня дремала в изголовье.
***
Прослушать или скачать Hanz Zimmer He's a Pirate бесплатно на Простоплеер
читать дальшеГородок стоял между двумя холмами, прилепившись стеной к их подножиям. На одном из холмов весело шелестела кудрявая роща, и по склону из нее сбегал тонкий ручей. Второй же был лыс, как колено, и на нем Эррин разглядел какое-то странное сооружение, но не понял, зачем оно.
- А красиво, правда? – спросил он своего спутника.
Рауг пробормотал что-то под нос, что Эррин истолковал как согласие. За время их путешествия он научился разбираться в нехитрых оттенках, которые принимало ворчание Рауга, и даже мог теперь расслышать дружелюбие и приязнь, хотя наемник редко баловал его такой чувствительностью.
Когда они ночью покинули Фридъерг, у Эррина от волнения не попадал зуб на зуб. В шелесте ветвей над головой он слышал звуки погони, в криках ночных птиц ему мерещились голоса посланных вдогонку охотников, сердце заходилось, хотя они шли не очень быстро. Эррин нервно сглатывал и общипывал ремень от чехла лютни, сам того не замечая. Рауг покосился на него и проворчал:
- Не дергайся. Шо ж ты малахольный такой…
Малахольный или нет, но вместе с наемником Эррин выбрался из альдарской столицы, и они свернули на юг, в сторону Деокадии. Весь следующий день они шли, и Эррин то и дело оглядывался, все ли спокойно, помня о прошлом своем побеге, пока Рауг его не одернул:
- Ходить-то, как люди, тебя не учили? Люди обычно глазами вперед идут.
Предупреждение было не лишним – за своими переживаниями Эррин едва не споткнулся и не улетел лицом в землю. Пришлось внимательнее смотреть на то, что лежало под ногами, чем на то, что осталось позади.
К вечеру непривычного к долгим пешим переходам Эррина можно было выжимать и вывешивать на ветку вместо тряпки. Но он честно попытался помочь Раугу устраиваться на ночь и собрать дрова для костра. Рауг посмотрел на то, что он сделал, вздохнул, постучал себя по лбу и отправился за дровами сам. «Что с тебя взять, убогий», - почудилось Эррину в его взгляде.
Эррин наполнил их фляги водой из бившего рядом со стоянкой ключа и расстелил под разлапистой сосной свой плащ – подарок Асфрида. Асфрид никогда не платил ему деньгами, но иногда, всегда внезапно, подбрасывал какие-нибудь вещи. Даже в дорогу он отпустил Эррина без единой монетки, но зато с лютней. Справедливое решение. Эррин осторожно устроил лютню на траве, а потом сам лег на плащ и закинул руки за голову. От ствола вкусно пахло свежей смолой. Над головой мерно качались сосновые ветки, на фоне золотого закатного неба они казались почти черными. Еще выше ходили ленивые толстые облака. А между ними вскоре должны были пробиться на небе колкие звезды. Эррин вдохнул полной грудью и вдруг почувствовал себя так спокойно, как уже давно не ощущал. Впервые лес не показался ему враждебным.
Стукнули друг о друга, приземлившись на траву, дрова – Рауг вернулся. Наемник ходил совершенно бесшумно, Эррин не слышал его шагов. Валяться рядом с работающим человеком было неудобно, и Эррин сел. Рауг, ставящий дрова шалашиком и рассовывающий между ветками куски коры, неодобрительно посмотрел на него.
- Ночью задождит. Бери плащи и тащи под елку.
- А какая разница? – не понял Эррин.
- Разница, что я так сказал, - отрезал Рауг.
Эррин пожал плечами и потащил оба их плаща под разлапистую ель. Если уж наемнику так нужно было заставить его трудиться, пускай, незачем ссориться. От Эррина и правда толку было мало.
Однако вечер оказался совсем неплох. Весело потрескивающий костер выбрасывал вверх искры и кидал отблески на золотые сосновые стволы. А стоило поднять голову, как теплый свет сменялся холодным блеском высыпавших на темно-синем небе звезд. Где-то в лесу ухал филин, напевал свой простенький мотив ручей. Эррин, поужинавший сухарями и копченым мясом, грел руки у огня.
- Как хорошо, - вырвалось у него.
- Мгм, - не то согласился, не то возразил Рауг.
Он вообще не заводил с Эррином разговор, если только ему не нужно было о чем-то распорядиться или указать на оплошность. Но сердце Эррина было слишком полно этим вечером, теплом и сосновым запахом, чтобы он согласился на какое-то «мгм».
- А ты давно знаешь Асфрида? – спросил он.
- Угу.
Нет, разговорить этого человека было не легче, чем камень. Но Эррин все же попытался, тем более что подумал об одной встревожившей его вещи.
- А нас не найдут из-за костра? Вдруг заметят…
Рауг, должно быть, сообразил, что от прилипчивого спутника так просто не отделаться, и перекатился со спины на живот.
- Не. Они ж решат, что ты удрал к своим. На запад, сталбыть.
Эррин не сразу понял, что Рауг имеет в виду харратов.
- А если нет?
- Решат, решат. Не одни они следы умеют путать. А если кто про юг и подумает, так мы не по главной дороге идем. Каждый костер в лесу проверять – глаза выпадут. От напряга.
- Понятно, - вздохнул Эррин и прислонился спиной к сосновому стволу.
Однако темная небесная синева, вспыхивающие в воздухе и гаснущие искры, шершавость коры и шепот в ветвях не давали ему молчать. Что-то новое рождалось в душе у Эррина, и это что-то требовало выхода на свободу. Без всякой причины он почувствовал, как что-то вздрагивает и трепещет в груди, как птица, одновременно было радостно и больно. И тогда Эррин взял с земли лютню, которую не успел отнести под ель, и решительно дернул застежку на чехле. Струны тихо загудели.
- Ты чегой-то? – приоткрыл один глаз Рауг. – Петь собрался?
- Собрался, - кивнул Эррин. – Раз уж нас тут не будут искать. Каждую песню в лесу слушать – уши отвалятся, а?
Рауг фыркнул, но не возразил. Но петь в этот раз Эррин все же не стал – только перебирал струны, и в притихшем лесу лютня без слов рассказывала о ночных кострах и далеких звездах.
Когда Эррин уже укладывался спать под елью, он подумал о том, что оставил за спиной. Фридъерг и путешествие через Альдалир на телеге, Эйлейв и Асфрид, храм Анну и королевский дворец – все это казалось далеким прошлым, да еще происходившим с кем-то другим. Харрадон же, друзья, госпиталь, учеба в столице и вовсе были окутаны туманом, и Эррин сам поражался, как же все это могло произойти в его жизни. Он вызвал в памяти лицо Эйлейва, худое, с твердой складкой губ и нахмуренными бровями, и улыбнулся – живи долго, командир… Эйлейв шевельнул губами, Эррин попытался разобрать слова, но не услышал ни звука, а все перед глазами начало подергиваться дымкой, и вот он уже шагнул в туман на берегу озера… «А если волки», - еще подумал Эррин, перед тем как заснуть.
Когда он проснулся, то ему показалось, что еще слишком рано – вокруг царил полумрак. Однако стоило присмотреться, как оказалось, что это ель опустила свои темные душистые лапы к земле под дождем, который все-таки прорвался ночью из набежавших туч. Теперь Эррин понял, что Рауг вовсе не придирался, когда велел перенести плащи под это дерево, и только вздохнул – он в лесу по-прежнему был беспомощен, как ребенок.
Рауг оказался бесценным спутником. Он умел развести огонь, умел по приметам понять, какая будет погода, никогда не терял нужное направление и хорошо читал следы. При этом охотником он не был, хотя неплохо стрелял из короткого лука и мог сплести силок для птицы. Без него бы Эррин быстро и позорно погиб, и он только мог благодарить Асфрида за такого помощника. Сам он постигал науку выживания в лесу медленно и с ошибками, которые поправлял все тот же Рауг, но тот никогда не ругался. «Шо ж ты делаешь, ети твою богадушу», - вот самые суровые слова, которые услышал от него Эррин. Обычно же Рауг и вовсе обходился взглядом, одним из тех, какие бросают на больного ребенка. Кажется, наемник и правда считал свалившегося на него Эррина нуждающимся в присмотре убогим и обращался бережно, как с тухлым яйцом. Пение Эррина, который оттачивал свое мастерство на привалах, он переносил стоически.
Когда Эррин заметил впереди темный контур какой-то постройки, четко различимый под предзакатным солнцем, он резко остановился и даже схватил Рауга за руку.
- Что это?
- Сарай, - терпеливо объяснил Рауг.
- Так мы вышли к деревне?! – Эррин похолодел, призраки охотников Керваля обступили его, он уже чувствовал веревку, стянувшую за спиной руки.
- Угу.
- А ты давно знал?! – Эррин бросил на Рауга испуганный взгляд. Ужасная мысль мелькнула у него: а вдруг на самом деле его спутник решил, что выдать беглеца Кервалю и королю будет выгоднее, чем выполнять поручение Асфрида? Или все это с самого начала было непонятной игрой Асфрида? Все соображения и догадки перемешались у Эррина в голове, и он даже покачнулся.
Рауг испустил долгий вздох, как всегда, когда нужно было объяснить что-то, по его мнению, очевидное.
- Давно, - медленно и обстоятельно стал рассказывать он. – Сначала следы были. Потом жильем запахло. И метка на дереве была. Бортников тут много, во как.
Эррин метки не заметил, не говоря уже о следах и запахе жилья. Иногда ему казалось, что Рауг только притворяется человеком, а на самом деле он принявший людское обличье зверь, который умудрился сохранить превосходное зрение, слух и нюх, а вот говорить научился с трудом.
- А… а если меня там узнают? – сглотнул Эррин. Невидимая веревка снова затянулась на его запястьях.
Рауг посмотрел на него сверху вниз и сказал:
- Да кому ты там, на хрен, нужен?
В конце концов, Эррин все-таки решился войти в деревню, хотя и не сразу. Рауг его уговаривать не пытался – застыл рядом у сосны, сам неподвижный, как дерево, и принялся ждать. Эррин помялся, повздыхал и рискнул – была не была.
Однако Рауг оказался прав и здесь – они вызывали не больше интереса, чем любой другой путник, проходивший через деревню. То есть, глазели на них с удовольствием, но никто не спешил кричать: «Держи харрата!» - глушить Эррина и торжественно тащить в сторону столицы. Зато удалось напиться свежего молока и поесть местного меда, который оказался очень вкусным. Дочь бортника, которая подала им этот мед, стрельнула глазами в сторону гостей, хихикнула и убежала. Эррин решил, что это она из-за Рауга.
Заночевать в деревне Эррин все-таки не захотел, хотя Рауг и ворчал, что не грех было бы поспать на лавке под одеялом, да у печи, а не у костра, да и хлеб тут поутру должен быть свежий, и молоко только надоенное…
- И девушки красивые, да? – не удержался Эррин.
- Тебе видней, перед тобой вертелась, - хмыкнул Рауг.
Эррин пожал плечами.
С того дня они иногда заходили в деревни, хотя каждый раз Эррину приходилось переступать через свой страх. Но неизменно оказывалось, что в этой стороне его не искали, врага в нем не видели, а в тепле и уюте и в самом деле спалось слаще после ночевок в лесу, который бывал и сырым, и холодным, и грязным.
Иногда Эррин, разморенный теплом и домашней едой, косился в сторону лютни в чехле – не отработать ли часть платы за ночлег и ужин пением? Раз уж он собрался вести жизнь бродячего певца, не пора ли начинать? Но каждый раз что-то останавливало его, предчувствие задерживало уже протянутую руку – не время.
Страхи, начавшие было утихать за время их путешествия по лесу, ожили, когда Эррин и Рауг подошли к границе между Альдалиром и Деокадией. Лес здесь заканчивался, но не обрывался, а как будто снижался и сходил на нет – меньше становилось деревьев-исполинов, зато в стороны растопыривал ветки приземистый кустарник, о который Эррин чудом не порвал штаны. А дальше открывался вид, который заставил Эррина невольно воскликнуть: «О!» - ему показалось, что перед ним родные степи. Но следующий взгляд развеял это заблуждение. За широкой полосой высоких трав возвышались серо-голубые громады гор с сахарными кончиками пиков. Их подножия еще укрывал редкий лес, но на вершинах не было ничего, кроме голого камня. Эррин знал эти горы, хотя видел их только на карте. Деокадия называла их просто Северными, а альдарцы – Стражами. Для них это и правда были стражи, природная неприступная стена между ними и южными соседями, а с запада она еще и становилась частью границы с Харрадоном. Только один узкий тоннель, пробитый совместными силами Деокадии и Альдалира в давние времена, соединял эти два государства, и здесь проходил торговый путь. Да, сама природа заботилась о защите Альдалира. Горы с юга, море и скалистые, невозможные для высадки с корабля берега с севера и востока. Только с одной стороны леса были открыты для чужаков. Со стороны Харрадона…
Эррин поежился. Он надеялся, что охотники не отправились в погоню в сторону гор. Но чтобы Мастер войны не догадался хотя бы для порядка предупредить стражей на границах о беглом преступнике? Нет, невозможно…
- А если нас узнают? – спросил он Рауга в тайной надежде снова услышать в ответ: да кому ты нужен.
Однако Рауг почесал в затылке и крякнул:
- Мда. Тебя, мож, и не узнают, а моя рожа приметная. И выговор, слышь, хорошо знают. Давай-ка я немым побуду, пока по ту сторону не пройдем. Будешь за двоих языком молоть. Ничо, он у тебя длинный…
- И что? – нахмурился Эррин. – Как будто ты только выговором отличаешься!
Рауг только ухмыльнулся и пошел обратно в лес, к ручью, захватив с собой только какой-то сверток. Эррин остался караулить сумки и лютню и глазеть на открывающийся вид. Они вышли из леса в стороне от дороги, по которой шли телеги. Эррин бы дорогу и не заметил, если бы не увидел теперь по правую руку в стороне небольшой обоз – две телеги, всадника на олене и человек семь пеших. Очень мало для единственного перехода через границу. «Должно быть, отношения Альдалира с Деокадией совсем испортились», - подумал Эррин рассеянно, глядя, как медленно движутся в сторону гор путники, которые с его места казались не больше пальца ростом.
Слева зашумел куст, Эррин обернулся и увидел загорелого до черноты темноволосого незнакомца с мечом у пояса. Но не успел он вскочить и позвать Рауга на помощь, как незнакомец усмехнулся, и по его щербатой улыбке Эррин узнал своего спутника.
- Напугал, - не сдержал он вздоха облегчения.
- Если ты такой дерганый, кто ж тебе лекарь, - пожал плечами Рауг. Его длинные волосы теперь стали коричневыми, кожа тоже потемнела, и шрам на ней почти не выделялся.
- Чем это ты? – полюбопытствовал Эррин.
- А ореховой настойкой. Хорошая штука, дня три продержится.
- Хорошая штука. Может, и мне тогда ей натереться?
- Не. Ты тогда больше будешь на харрата похож, неладно. О, лучше во как…
Рауг снял с пояса нож и двинулся к Эррину, который сделал пару шагов назад при виде этого зрелища, но все же остановился.
- Шрам?.. – догадался он. – Чтобы не узнали.
Рауг всерьез задумался над этим предложением.
- Не, неладно. Сразу будет видно, что рана-то свежая. Волосы срежем.
- Волосы… - упавшим голосом повторил Эррин.
Сейчас ему было не так жалко своего лица, которое он был готов подставить под нож наемника, как волос, отросших до середины спины. Харраты всегда старательно ухаживали за своей прической, гордились длинными косами или хвостами на макушке. Ни один из молодых офицеров ни за что не дал бы остричь себя…
Эррин решительно повернулся к Раугу спиной и оттянул в сторону собранные в хвост волосы.
- Режь!
Нож у Рауга, к счастью, был острым, одно движение – и Эррин почувствовал, как легко стало голове. Он посмотрел на зажатые в кулаке черные пряди, и внезапно ему стало смешно – слишком уж нелепо выглядели они отдельно. Эррин разжал руку и ощупал голову в попытке понять, как коротко обкорнал его наемник, отрезанные волосы осыпались в траву.
- Красна девица, - проворчал Рауг.
- Я бродячий певец, забыл? Мне положено выглядеть хорошо, урода не будут слушать.
- То-то ты рожу под нож подставил, - хмыкнул Рауг. – Ладно, топаем.
Эррин посмотрел на громады гор, где-то в которых ждал туннель на ту сторону, полный пограничной охраны… Тряхнул головой. Почему-то, когда исчезла тяжесть волос, и мысли стали легче.
- Топаем, - согласился он и глубоко вдохнул привычный запах разнотравья.
Граница была перед ними.
И они ее перешли.
Теперь Эррин с любопытством изучал деокадийский городок – первый, который они встретили на пути, и увиденное ему нравилось. Оставив за спиной границу, Эррин почувствовал себя легко и свободно. Да, в этой стране быть харратом – означало подвергнуть себя опасности. Но здесь хотя бы не разыскивали именно его… «Если и здесь меня в чем-нибудь обвинят, останется только переплыть великое море на доске», - подумал Эррин.
- Пойдем, - кивнул он своему спутнику, и они с Раугом пошли вдоль тракта в сторону холмов.
За вход в город пришлось платить, и Рауг, расставшийся с ролью немого, бурчал, что это не честный сбор, а грабеж и обираловка. Эррин же был счастлив и только отмахивался. В кои-то веки он входил в город на своих ногах, и в этом городе всем было на него плевать.
- Все, - сказал мрачный Рауг, когда они зашли в ворота и оказались на мощеной площади, от которой лучами расходились четыре улицы, - денег нету.
- Как это нет? – растерялся Эррин. – Совсем?
- Совсем.
Эррин подозревал, что к словам «совсем нет денег» следовало прибавить «кроме пары монет в потайных карманах», но не стал говорить этого вслух. Наверняка Асфрид дал Раугу денег на то, чтобы добраться до границы, но не мог же он оплачивать все его скитания.
- Значит, пора расчехлять лютню, - подумал он вслух.
- Угу, - согласился Рауг. – Самое плохое – в рожу дадут…
- Может, тебе подольше притворяться немым? – Эррин вздохнул, поправил чехол и, спросив у проходившего мимо стражника, где тут постоялый двор, свернул на крайнюю слева улицу.
Постоялый двор «У первой звезды» был средней руки – слишком роскошный для проходящих мимо бродяг и слишком простой для собирающихся за границу важных особ, для которых наверняка существовала другая гостиница. На вывеске была нарисована звезда, больше похожая на изображение компаса на карте, разве что все лучи художник выкрасил в белый. Эррин перехватил ремень лютни и шагнул внутрь, в облака запахов и звуков. Как раз в эту минуту служанка несла ужин большой компании за столом в углу, и от аромата от громадного блюда у Эррина мгновенно подвело живот и там предательски заурчало. Хозяин за стойкой, наливающий вино в кувшин, посмотрел на новых гостей, и Эррину показалось, что уголки его губ разочарованно опустились. Однако заговорил он с ними приветливо:
- Доброго вам вечера, господа. Господа желают ужин и ночлег?
- У господина нет денег, чтобы сейчас заплатить за ужин и ночлег, - решился Эррин. – Но если ты не против, хозяин, я сяду где-нибудь в углу со своей лютней. Может, и появятся деньги на стол и комнату, а нет – песне порадуешься. В убытке ты не останешься.
- Лавку не протрешь, - пожал плечами хозяин, сменив радушный тон на ворчливый. – Садись, где место есть. Все равно половина столов пустые. А все альдарцы…
- Альдарцы? – не сдержал удивления Эррин. – Я думал: харраты…
- И-и, - махнул рукой хозяин. – Харраты где еще? Где тут харрата найдешь? А альдарцы рядом, да к ним пока пройдешь, они тебе разве что под шкуру не заглянут, да и после этого могут не пустить. Когда болота забурлили, народец оттуда побежал, чего таить, многие тут останавливались. Думали, в лесу оно спокойнее будет. Так вот у кого родственники в лесу были, тем, может, и спокойнее сейчас, а многим дали от ворот поворот. Торговля и так еле тащилась, а теперь и вовсе хиреет. Вот, господа купцы за деревом собрались, а будет оно, дерево, или нет – кто его знает… Ну да это дела купеческие. А ты садись, места не жалко. С певцом, глядишь, повеселее будет.
Эррин кивнул и отправился к столу неподалеку от стойки, откуда хорошо был виден весь зал. Краем глаза он заметил, что молчавший все это время Рауг о чем-то перемигивается с хозяином, но не обратил на это внимания. Жар волнения уже овладел им, в висках легко постукивало, сердце забилось быстрее. За столами светлого дерева и правда сидело немного людей – та самая компания купцов, поедающая целого барашка, троица солидных на вид мужчин в одежде из хорошего полотна и шерсти, должно быть, зажиточные горожане, осоловевший от вина пьяница в углу, тупо глядящий в кружку… Но для Эррина это были первые его слушатели, и они казались теперь ему важнее, чем избранная публика где-нибудь во дворце в Белваре.
Усилием воли он подавил дрожь в пальцах и прокашлялся, пожалел, что не догадался попросить простой воды, уж в такой малости хозяин вряд ли бы отказал ему. Расчехлил лютню, которую в последние дни, точнее, вечера, видели только Рауг да сам Эррин. Еще раз обвел глазами зал, в котором никто не обращал на него внимания, и ударил по струнам, расплескал звуки по углам.
Налей до края мне стакан,
Хэй лэй-ли лэй-ли лэй-ли ло!
Хочу быть радостен и пьян,
Хэй лэй-ли лэй-ли лэй-ли ло!
Уж если нам дано вино,
Оно на счастье нам дано,
Хэй лэй-ли лэй-ли ло!
Никто не отозвался на его пение, разве что посмотрел в его сторону один из угла, да покосилась троица в шерстяных куртках, кажется, с неодобрением. Но Эррина это не задело. Как только он извлек из лютни первый звук, ему стало весело и жарко, и снова легко. Он тряхнул головой, остриженные до ушей волосы разлетелись и опали. «Я вас еще пройму, сухари!» - подумал он.
Налей до края мне стакан,
Хэй лэй-ли лэй-ли лэй-ли ло!
Я здесь опустошу карман,
Хэй лэй-ли лэй-ли лэй-ли ло!
Я вижу, плещется на дне
Вся радость в огненном вине,
Я пью ее, лэй-ло!
К третьему куплету один из купцов начал слегка притоптывать в такт, а пьяница, различив знакомые и дорогие его сердцу слова, вытащил нос из кружки. «Начало положено», - подумал Эррин и заиграл балладу о горном хозяине…
Когда они с Раугом уже глубокой ночью укладывались спать под крышей, Эррина согревало не только тонкое одеяло, но и съеденная миска каши с краюхой хлеба. После шума внизу, где ближе к ночи отстукивали ритм по столу сжатыми кулаками и стаканами и нестройно подпевали Эррину, его уши еще не привыкли к тишине чердака, и в голове гудело. Уже сонный, он вспомнил:
- Тебе что, хозяин верит в долг?
- Угу, так и поверил. По теперешним временам он помои в долг пожалеет…
- Но ты же сидел с кружкой пива, - Эррин приподнялся на локте. – С самого начала!
- Ну, сидел…
- Денег же не было!
- Ну, у тебя не было, у меня были…
Взгляд Эррина был таким выразительным, что Рауг решил объясниться.
- Я ж заради дела! Тебе помогал! Все знают, шо когда в кабаке поют, надо кружкой по столу стучать! А эти какие-то малахольные, не сразу раскачались…
Эррин расхохотался, повалился на спину и закрыл глаза. Лютня дремала в изголовье.
***
@темы: Убей в себе бога
пятница, 07 ноября 2014
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Прослушать или скачать Корсары OST Тема моря бесплатно на Простоплеер
Харрат изменился, когда почуял мореХаррат изменился, когда почуял море.
До этого он все чаще уходил в себя, подолгу молчал, что Лите уже казалось необычным и даже неуютным, между бровей у него залегла неглубокая складка, которая не пропала и тогда, когда они выбрались из болот.
По болотам они болтались целую вечность, Лита потеряла счет дням. Иногда она думала: а может, на самом деле они с Аррином умерли после стычки с големом и теперь за какие-то грехи обречены бродить по топям, плюхать, скользить, шлепать, прощупывать почву, разворачиваться, возвращаться, кружить, снова двигаться вперед… Иначе они могли бы встретить хоть кого-то, а им не попадалось никого, кроме зверей. Аррин похудел, потемнел лицом, резче проступили скулы, глаза запали, но все равно упрямо горели, пока он шагал вперед. Лита, и без того тощая, и вовсе превратилась в скелет. Кожа на лице от травяного сока слезала лохмотьями, пальцы походили на ветки, под обломанные ногти набивалась бурая грязь. Как-то утром она увидела свое отражение в бочаге и отшатнулась – на темном от солнца и сока лице выделялись голодные зеленые глаза, из-за жуткой литиной худобы кажущиеся громадными. «Словно кошка дикая», - с отвращением подумала Лита и плеснула водой, чтобы разрушить отражение. Хотя кто, кроме харрата, мог смотреть на нее…
Однажды она провалилась. Не так, как Аррин в самом начале их совместного пути, всего по колено. И на какой-то долгий миг она испытала облегчение: теперь все могло закончиться. Сырость, комарье, травяной запах, от которого уже тошнило, - все это могло остаться позади, пусть даже и вместе с жизнью.
Аррин вытащил ее тогда – подполз и выдернул, благо, веса в Лите уже было всего ничего. У нее надолго тогда остались синяки на запястьях от его пальцев, как багровые неровные браслеты.
Они не поверили первым признакам приближения к суше. Побоялись поверить. Лита старательно закрывала глаза на то, что идти становилось проще, что давно уже не приходилось разворачиваться и по дуге обходить топкие места. И даже столкновение с диким кабаном, с которым, к счастью, удалось разойтись мирно, не убедило Литу. Ей мерещилось – стоит поверить в спасение, как впереди снова раскинется непролазная топь, и им придется возвращаться обратно, далеко, далеко, к самому началу, к останкам проклятого голема.
И лишь когда они вышли на берег реки, которая – Лита знала – бежала вдоль тракта, а потом сворачивала и впадала в море неподалеку от Альва, стало возможным выдохнуть с облегчением. Лита сама не знала, как долго она стояла и смотрела на реку, плавно несущую вдаль коричневатые воды. Потом она отвернулась, обняла ствол сосны и вжалась в него лицом, царапая лоб, давясь всхлипами и размазывая по щекам грязь и слезы. Она старательно не смотрела на Аррина, чтобы тот не заметил ее слабости, и поэтому не видела, как встречал новости о спасении он сам.
По молчаливому соглашению один день они позволили себе отдохнуть. Отстирывали одежду, которая превратилась в подобие не то нищенских лохмотьев, не то брони – штаны и куртки можно было не складывать, а ставить, как доспехи. Лита удалилась за куст, чтобы раздеться полностью, и оттуда наблюдала, как голый по пояс Аррин стирает свой плащ и ругается вполголоса – оказалось, зачарованная ткань впитывала грязь еще лучше обычной. Потом он собрал хворост и стал разводить костер, без огнива, держа сложенные лодочкой ладони над сухими ветками. И когда первый робкий огонек заплясал под его руками, у Литы быстро и сильно заколотилось сердце. Но не успела она удивиться этому, как поняла – это в ней отразился бурный восторг харрата.
Когда первая радость от того, что болота остались позади, схлынула, Лита и Аррин поняли, что теперь им стоит быть осторожнее. Возле тракта на Альв они могли столкнуться с кем угодно, в том числе и с отрядом боевых магов. Нельзя сказать, что Лите такой вариант развития событий совсем не нравился, но даже она предпочла бы спокойно добраться до дома и снять свое же заклятие. Что до Аррина, то он все время был настороже, хотя уже давно не клал руку на горло Литы, когда ложился спать.
Они двигались вдоль реки – так, чтобы слышать ее далекий шум, но не приближаться к дороге. Аррин начал охотиться. К его сожалению, крупная добыча вроде оленей или вепрей была ему недоступна, но в мелкой дичи недостатка не было. Хуже было, что подходили к концу запасы соли, которые были у Литы с собой в мешочке. Приходилось расходовать ее буквально по крупинке, и Лита только морщилась, когда представляла вкус несоленой дичины, которой им предстояло питаться вскорости. Немного спасали грибы и ягоды. «По сравнению с яйцами ящериц и корнями лилий это деликатес, нельзя быть слишком привередливой», - говорила себе Лита, ломая голову, что бы сделать с принесенной добычей.
Несмотря на все предосторожности, они чуть не попались. Во время их очередного дневного перехода Аррин вдруг бросился на Литу, сбил с ног на спину и навалился сверху, зажимая рукой рот. Лита попыталась отбиваться, растерянная, испугавшаяся того, что немного окрепший после болот харрат все-таки вспомнил, что он мужчина, а она – какая-никакая, но женщина… Однако Аррин только крепче прижал ее к земле и наградил свирепым взглядом, после чего застыл, как камень. И тогда обездвиженная Лита услышала неподалеку негромкие голоса, которые постепенно приближались.
Они прошли совсем рядом – деревенские девушки, выбравшиеся по грибы. Плащ Аррина укрыл его и Литу от взглядов, беглецов могли обнаружить, только споткнувшись о них. Лита больше не дергалась. Она лежала и слушала, как перекликиваются эти незнакомые девушки, какие у них веселые, звонкие голоса. Одна запела, остальные подхватили. Как будто и не было никакой войны. Люди продолжали жить, как всегда, ходить в лес, петь, гулять, работать, а Лита была вынуждена скитаться в компании харрата, есть мясо без соли, спать на земле, дрожа от холода, и почти не надеялась вернуться домой… Лита не попыталась вырваться и дать о себе знать – что бы деревенские жительницы сделали с вооруженным харратским офицером? Голоса теперь удалялись, песня смолкла, и Лита против воли почувствовала, как ее глаза наполняются влагой, а потом одна слеза прочертила дорожку на ее щеке, потом вторая. Это было ужасно унизительно, и Лита зажмурилась, чтобы не видеть торжества или презрения на лице Аррина, который не мог не увидеть ее жалкое положение. Он ничего ей не сказал. И когда он скатился в сторону, то даже не стал трогать Литу, когда она подтянула колени к груди и какое-то время молча лежала, и ее слезы капали в траву.
На следующее утро она проснулась в одиночестве. Села рывком, осмотрелась – Аррина не было видно. С ним было все в порядке – иначе Лита почувствовала бы, но его отсутствие напугало ее. Он мог быть жив, но попасться в плен, в охотничью ловушку…
Она едва успела подняться, как из-за деревьев появился он сам, и короткий приступ облегчения Литы быстро сменился злостью – вот же заставил волноваться! – а потом… Потом рот Литы наполнился слюной, потому что в руках Аррин держал краюху хлеба, завернутую в чистую тряпочку.
- Держи, - сказал он и кинул хлеб Лите. – Это твое, свою долю я съел.
- Откуда?! - только и смогла спросить Лита, а ее руки уже поймали хлеб на лету, поднесли к губам, она впилась зубами в серый мякиш и едва не застонала от удовольствия. Она сто лет не ела ничего такого же вкусного. Нет. Она никогда не ела ничего такого же вкусного.
- Из деревни, - объяснил Аррин и отцепил от пояса фляжку. – Это молоко, запей.
- Как из деревни?! – Лита едва не подавилась. – Ты что, украл это?!
Воображение Литы нарисовало ей картинку: в утреннем тумане харрат осторожно перелезает через забор, забирается в дом через окно, берет со стола хлеб, тихо, чтобы не разбудить хозяев… А потом идет в хлев и доит козу, что ли?!
Аррин фыркнул и скрестил руки на груди.
- В жизни ничего не крал! – потом он подумал и быстро уточнил: - Варенье в детстве не в счет! Заработал. Наколол дров одной вдовице.
Лита вскочила на ноги, прижав к груди недоеденную краюшку.
- С ума сошел?! Тебя могли узнать!
- Да неужели? – засмеялся Аррин. – Каждый приличный деокадиец знает, что у всех харратских солдат есть рога, крылья и хвосты одновременно, они дышат огнем и ходят по воде. Кто же спутает обычного бродягу с таким чудом?
- Обычного бродягу с мечом? – подняла бровь Лита, немного успокоившись.
- Я же не размахивал этим мечом на улицах!
- С тебя бы сталось, - пробормотала Лита и откусила большой кусок, наскоро прожевала и поднесла к губам флягу. Молоко было свежее, и хотя Лита никогда не любила козье, ей пришлось одернуть себя, чтобы не выпить все в несколько огромных глотков.
С этого дня они стали чаще выбираться на тракт. Даже заходили в деревни, а вот города обходили стороной. Аррин за еду колол дрова, таскал воду, иногда плотничал.
- Я думала, харратские офицеры в глаза рубанка не видели, - сказала однажды Лита, когда они уже снова были в лесу, и никто не мог подслушать.
- Маринер должен уметь все, - гордо улыбнулся Аррин и стряхнул с рубахи прилипшую стружку.
- Маринер? – слово было смутно знакомо, но Лита не могла вспомнить, что оно значит. Но Аррин только подмигнул и разъяснять ничего не стал.
Лита спрятала под одежду свои амулеты, старалась говорить поменьше и слушать и смотреть – побольше. Аррин выдавал ее за «бедного сына моей недавно почившей тетки».
- Сирота, - вздыхал он в ответ на сочувственные вопросы, - никого у него нет, кроме меня. Только не расспрашивайте его, он застенчивый…
Положение бедного сироты не освобождало от работы. Лита была у Аррина на побегушках, подавала гвозди, инструменты, подкатывала дрова из поленницы, приносила воды напиться, а заодно следила, не заподозрил ли кто-нибудь харрата в ее спутнике. Пока обходилось.
«Что за жизнь такая, - ворчала Лита про себя, когда катила очередное полено. После этого у нее всегда ныла поясница. – Таскай тут тяжести… ох… пока некоторые в теньке прохлаждаются и зубоскалят…»
Аррин приободрился, набрался сил и вжился в роль бродяги. Настолько вжился, что Лита иногда не знала, смеяться или плакать, когда он с широкой улыбкой нанимался на работу к какому-нибудь старику или одинокой женщине, выторговывая лишнюю пару яиц или кружку молока «для бедного сына покойной тети». «Мальчишка! – думала Лита и кусала губы. – Он вообще понимает, где он, с кем он, что с ним сделают, если узнают?»
Но вкусить всех прелестей бродячей жизни харрату было не суждено. Когда Лита увидела, как Аррин после работы, опершись о невысокий забор, о чем-то пересмеивается с высокой статной девицей, причем та со своей стороны ниже склоняется к собеседнику (слышит плохо, наверное!), и взгляд харрата все чаще опускается с ее лица в вырез платья, Лита подскочила, схватила Аррина за рукав и утащила прочь, хотя он и пытался сопротивляться.
- Спятила?! – рявкнул он, когда они были уже за окраиной. – Что случилось?!
- Сам спятил! – прошипела Лита. – Тебе мало того, что тебя каждый боевой маг должен убить? Хочешь, чтобы за тобой еще бегали с вилами отцы и братья опозоренных девиц?!
- Ага, опозоренных! Ты бы ее слышала, такие девицы сами кого хочешь опозорят. Пару раз.
- А потом потребуют жениться. И вообще, она могла узнать в тебе чужака. Ты думаешь, ей не интересно, что за сверток ты за спиной таскаешь? Да она его глазами облизала со всех сторон. Что, если бы она узнала, что там меч?!
- Слушай, вот со своим клинком я уж сам как-нибудь разберусь!
- Придержал бы ты его, клинок свой! – вскипела Лита. – И не совал, куда попало!
- Ты чего это? – вдруг совершенно спокойно спросил Аррин. – Боишься за меня, что ли? Или ревнуешь?
- Вот еще, - отчеканила Лита и повернулась к реке. Молоко они на этот раз из-за поспешного бегства не забрали, надо было набрать во фляги воды. – Просто боюсь за свое здоровье, а оно, к сожалению, все еще зависит от твоего!
Чем ближе они были к Альву, тем больше тревожных новостей получали. В Альв стекались беженцы из деревень и мелких городов, в надежде получить защиту от харратов. Пока войско Харрадона было еще далеко, но самые испуганные уже бросали свои дома и отправлялись под крыло магов. Чем дальше, тем больше людей было на тракте, и Лита с Аррином затерялись в этом человеческом потоке. Пару раз им даже удалось переночевать в опустевших домах, хозяева которых ушли искать безопасности в другом месте. Говорили, что Альв охраняют даже лучше, чем столицу, что он окружен барьером, через который чужак не сможет пройти – упадет замертво, что над городом пылают зарницы, и самые великие маги разрабатывают там новое оружие против харратских демонов. Аррин, выслушивая это, начинал хмуриться и кусать губы, да и Лита все чаще задумывалась. Она сама могла бы пройти в Альв, но как протащить туда харрата, не знала. Впрочем, можно было вынести «ключ» за ворота. Главное было потом – сбежать, прежде чем освободившийся Аррин ее размажет по земле.
Они шли по тракту, впереди тянулась повозка кого-то из зажиточных горожан, переезжающих в Альв. Ветер налетал порывами, сдирал с Литы капюшон, трепал волосы Аррина – Лита заставила его распустить их, потому что привычный ему хвост на макушке сразу выдавал харрата, а обрезать волосы он отказывался наотрез. И вдруг Аррин замер, вытянулся, слегка подавшись вперед, темные глаза расширились, ноздри затрепетали, губы приоткрылись.
- Ты что?.. – дернула его за рукав испуганная Лита.
- Море, - счастливо выдохнул Аррин. – Морем пахнет.
Лита потянула носом воздух.
- Ничего не чувствую.
- Точно пахнет, - заявил Аррин и вдруг подхватил Литу за талию и закружил. – Море!
- Пусти, сумасшедший! – взвизгнула Лита, сердце у которой вдруг забилось часто-часто. – Поставь меня!
Они прошли еще немало, когда Лита, наконец, различила в новом порыве ветра запах соли и водорослей. А ведь она выросла и жила рядом с морем. У харрата оказался просто чудесно чувствительный нос. И Аррин словно засветился изнутри, глаза загорелись, и он поспешил вперед, так что Лита еле успевала за его широким шагом.
Море открылось за новым поворотом дороги по правую руку с вершины холма. Солнце выглянуло из-за туч, и поэтому перед путниками море предстало пронзительно синим, искрящимся, так что смотреть было больно. Даже Лита, которая не любила воду, почувствовала, как что-то дрогнуло в душе от этого зрелища. Она была почти что дома. А потом она перевела взгляд на Аррина.
Харрат стоял, подняв подбородок, не отрывая взгляда от синего проблеска, который можно было углядеть с их места, и, кажется, даже дышал через раз. Глаза у него подозрительно блестели. Лита, у которой на языке вертелись язвительные слова о чувствительной офицерской душе, посмотрела ему в лицо и проглотила остроту. Просто взяла Аррина за руку и потянула с холма.
- Пойдем…
Когда они уже устраивались на ночлег неподалеку от дороги, Лита задумалась: почему уроженец Харрадона, страны степей, так расчувствовался при виде моря?
Через несколько дней они достигли Альва. Аррин летел вперед так, словно у него все-таки отросли крылья, и Лите несколько раз приходилось просить его не торопиться. Наконец, дорога круто свернула к морю и потянулась вдоль берега, а впереди на холме вырастал Альв. Настала очередь Литы судорожно сглатывать и кусать губы, когда она увидела желтоватые башни Академии, над которыми клубилась голубая дымка с проблесками молний, прилепившийся к склону холма рынок, магический квартал, где ютилась и ее лавочка, порт, в котором стояли остроносые корабли. Однако Лита тут же отметила и кое-что новое.
Вокруг городской стены выросли палаточные лагеря. Там и тут горели костры, с повозок торговали дичью, мелким скотом, овощами и фруктами, в стороне Лита заметила даже бордель на колесах. От ворот по тракту тянулась длинная очередь. Лита прищурилась и увидела, что городские ворота мерцают, а над ними выведена древним письмом замысловатая надпись.
- Это у вас всегда так, что зайти невозможно? – поднял брови Аррин.
- Нет, - покачала головой Лита. – Нужно разведать.
- Легко, - согласился Аррин, но Лита схватила его за руку.
- Нет! Тебе нельзя. Это же из-за вас все, скорее всего! А раз так, тебя узнают в два счета, здесь тебе не захудалая деревня. Я сама.
Убедить упертого харрата оказалось трудно. Лита смозолила язык и использовала недельную норму слов, чтобы объяснить Аррину, почему будет проще, безопаснее и быстрее, если она сходит осмотреться в одиночку. В итоге он ее со скрипом, но отпустил, между бровей снова появилась упрямая складка.
- Буду ждать с той стороны холма, - сказал он, - ближе к берегу.
Лита кивнула и поспешила по тропинке с холма к городским воротам.
Возвращалась она уже вечером, когда солнце опускало в воду раскаленный красный бок. и далеко не таким бодрым шагом. Лита порядком устала, кроме того, тревожные новости давили на нее.
Впрочем, когда она только спустилась к подножию Альвийского холма и смешалась с толпой беженцев, новости ее только радовали. Со всех сторон говорили о том, как Башня готовится дать отпор наглым захватчикам. Лита сразу стала делить слухи на десять, потому что в противном случае магов Альва должно было порвать напополам от такой мощи. Но даже и полученный результат впечатлял. У Литы зазвенело в ушах, когда со всех сторон летело:
- А молнию? Молнию ночью видел?!
- Да что мне молния твоя, можешь по башке ей себе трахнуть! А вот под утро над главной башней выпустили птице-рыбо-ящера! Он три круга над башней сделал, а потом в облако – и пропал!
- Молоко, молоко свежее!
- Уйди, бабка. Ха, ты видел того ящера?
- Сам не видел, зато свекру моему говорила кума, что ей сказал зять, а тот с дружком ящера сами видели, когда до рассвета отлить отошли.
- Да трепло кума эта вместе с зятем своим.
- Молоко, от своей козы, утром доила!
- Уйди, бабка, с молоком своим! А ты что это?! Трепло, трепло, да хоть бы и трепло! Ты это в ящера не веришь? В магов не веришь?! Думаешь, слабо им ящера запустить… для разминки?!
- Да нет, это я так… Слава Башне!
Однако все это ни в коей мере не объясняло, почему столько людей скопилось у городских стен, причем некоторые уже успели неплохо обжиться. Лита выбрала для расспросов ту самую бабку с молоком, купив на завалявшуюся монетку полную кружку. Молоко и правда было неплохое, а словоохотливая торговка только рада была поделиться с новоприбывшим человеком, еще ничего не знающим о местных порядках. Лите оставалось только пить, кивать, одобрительно мычать и иногда подкидывать наводящие вопросы.
- Ииии, девонька, я тут уже пятый день стою, вместе с мужиком своим, а иные и того дольше – кто по неделе, кто по две… Мужик мой извелся весь уже, ну да кому тут его корзины и снасти нужны, это ж в городе осесть надо, чтобы расторговаться, вот и ворчит, и ворчит, а я ему говорю: лучше уж так, у стены, да под защитой, чем в доме своем, а от чего тот дом защитит, если налетят… Что? Почему внутрь не пройти? Да пройти можно, вот и проходят, да только медленно это все… Сперва-то, говорят, всех пускали без разбору, а потом и объявили: в Альве место не бесконечное. Перестали с большими телегами пускать, вон, видишь, чего творят?
Лита пригляделась. И правда, стража у ворот не давала въехать в город какому-то зажиточному горожанину, владельцу целых двух телег, на одной из которых громоздились разномастные сундуки, мешки и стулья, связанные попарно, а на второй размещалось все семейство из шести человек. Глава семьи пытался что-то объяснить ближайшему стражнику, но тот только махал рукой в сторону и топорщил усы. «Заворачивай, заворачивай!» - прорывалось через шум и гам. Очередь за телегами волновалась и негодовала.
- Вот так-то, девонька. Что на руках и на себе унесешь – то и ладно. Иные после этих новостей телеги завернули и дальше поехали, кто до столицы, кто куда. А мы так рассудили, что нам, старикам, трудно уже до столицы-то идти. Помрем еще в дороге… А что до добра, так пропади оно пропадом. Много ли нам надо? Кусок хлеба да молока кружка. Пей, пей… А здесь, рядом с магами, оно и спокойнее. Уж если они не защитят, то и никто не сможет. Да и родственница у нас в Альве, племянница мужика моего, замуж вышла за городского, обжилась. Может, примет нас, как думаешь? Вот и я думаю… Наша очередь-то скоро уже. Ты уж не бойся, не все тут так плохо. Вот как молочко допьешь, иди воооон туда, где шест с зеленой тряпкой стоит. Там кого-то из городского совета прислали, он всех в бумажку записывает. И потом говорит, кому в какой день проверяться. Есть, конечно, люди наглые, и самые вне очереди прут, и старушку вперед пропустить не хотят… Но лучше уж дождаться. А то были и такие, которые решили через стену городскую перелезть, хотя запрещено. Так только полыхнуло! Люди говорят, потом пепел в платочек собирали…
Лита подняла взгляд на стену. Наверху не было видно караулов, зато висела красноватая дымка, похожая на полосу газовой ткани. Лита привычно прикинула, сколько магических сил надо затратить на создание и поддержание такого охранного барьера, и сглотнула. Да, Альв всерьез готовился встречать чужаков.
А это значило, что до Альва их остановить и не надеялись.
Еще одно слово в речи старушки резануло ей слух.
- А зачем проверяться? Смотрят, есть ли родственники в городе?
- Да нет, - махнула рукой торговка. – Не звери же они, хочешь – живи в городе хоть один. На магию проверят. Харраты, чтоб им провалиться, чтоб их в болото засосало, чтобы их там мошка до костей съела, хитрые! Пойдет такой, демон демоном, а у ворот человеком притворится и в город войдет, да как начнет пакостить! Для того маги ворота и заколдовали. Любого мага почуют. И будет он тогда доказывать, что не враг. Знак пусть свой покажет, городские пусть за него слово замолвят. Если свой – проходи, добро пожаловать. А чужого сразу в пыль!
Молоко внезапно загорчило. Сама Лита прошла бы в город без заминки. У нее сохранился цеховой знак, да и в Альве было достаточно знающих ее коллег-свидетелей. Но протащить с собой харрата не было никакой возможности.
- А еще, говорят, ловят они тех, кто на сторону врага переметнулся. Вот ведь люди, ни стыда, ни совести, как только земля под такими не трескается! За одного награду объявили – сбежал, змей, к степнякам, только свистнуло. Правда, недавно отменили – говорят, харраты башку его подлую в мешке прислали. Нам, говорят, такой дряни не надо, забирайте обратно… А вот девку одну до сих пор ищут. Ох, и девка, говорят! Возьми да и выпусти поперек дороги какое-то чудище, а оно против своих поперло! Люди же из-за нее погибли, так-то. И живет же где-то…
Лита не упала только потому, что сидела на земле. Нет, рано она обрадовалась тому, что сможет попасть в город. Может, и сможет – связанная по рукам и ногам. Конечно, были шансы, что речь шла о ком-то другом – да и кто мог рассказать о схватке с големом, если весь ее отряд погиб?! – но проверить это хотелось уже находясь в городе и развязавшись с Аррином. Если даже она сможет оправдаться перед коллегией магов, то это куда проще сделать будет без харратского офицера на хвосте.
Лита поблагодарила, отдала кружку и пошла толкаться дальше в толпе беженцев. Утешительных новостей она не услышала. Поговаривали даже, что зачарованные ворота сжигают любого харрата на месте. Конечно, эти слухи тоже надо было делить на десять, но почему-то на этот раз Лите не хотелось проверять, каких вершин обнаружения скрытых врагов достигли ее коллеги. А уж сколько знаний было укрыто от простых магов теми, которые занимались тайными разработками для короны и обороны государства… Нет, Лите решительно не хотелось рисковать.
Прослушать или скачать Корсары OST Тема моря бесплатно на Простоплеер
Харрат изменился, когда почуял мореХаррат изменился, когда почуял море.
До этого он все чаще уходил в себя, подолгу молчал, что Лите уже казалось необычным и даже неуютным, между бровей у него залегла неглубокая складка, которая не пропала и тогда, когда они выбрались из болот.
По болотам они болтались целую вечность, Лита потеряла счет дням. Иногда она думала: а может, на самом деле они с Аррином умерли после стычки с големом и теперь за какие-то грехи обречены бродить по топям, плюхать, скользить, шлепать, прощупывать почву, разворачиваться, возвращаться, кружить, снова двигаться вперед… Иначе они могли бы встретить хоть кого-то, а им не попадалось никого, кроме зверей. Аррин похудел, потемнел лицом, резче проступили скулы, глаза запали, но все равно упрямо горели, пока он шагал вперед. Лита, и без того тощая, и вовсе превратилась в скелет. Кожа на лице от травяного сока слезала лохмотьями, пальцы походили на ветки, под обломанные ногти набивалась бурая грязь. Как-то утром она увидела свое отражение в бочаге и отшатнулась – на темном от солнца и сока лице выделялись голодные зеленые глаза, из-за жуткой литиной худобы кажущиеся громадными. «Словно кошка дикая», - с отвращением подумала Лита и плеснула водой, чтобы разрушить отражение. Хотя кто, кроме харрата, мог смотреть на нее…
Однажды она провалилась. Не так, как Аррин в самом начале их совместного пути, всего по колено. И на какой-то долгий миг она испытала облегчение: теперь все могло закончиться. Сырость, комарье, травяной запах, от которого уже тошнило, - все это могло остаться позади, пусть даже и вместе с жизнью.
Аррин вытащил ее тогда – подполз и выдернул, благо, веса в Лите уже было всего ничего. У нее надолго тогда остались синяки на запястьях от его пальцев, как багровые неровные браслеты.
Они не поверили первым признакам приближения к суше. Побоялись поверить. Лита старательно закрывала глаза на то, что идти становилось проще, что давно уже не приходилось разворачиваться и по дуге обходить топкие места. И даже столкновение с диким кабаном, с которым, к счастью, удалось разойтись мирно, не убедило Литу. Ей мерещилось – стоит поверить в спасение, как впереди снова раскинется непролазная топь, и им придется возвращаться обратно, далеко, далеко, к самому началу, к останкам проклятого голема.
И лишь когда они вышли на берег реки, которая – Лита знала – бежала вдоль тракта, а потом сворачивала и впадала в море неподалеку от Альва, стало возможным выдохнуть с облегчением. Лита сама не знала, как долго она стояла и смотрела на реку, плавно несущую вдаль коричневатые воды. Потом она отвернулась, обняла ствол сосны и вжалась в него лицом, царапая лоб, давясь всхлипами и размазывая по щекам грязь и слезы. Она старательно не смотрела на Аррина, чтобы тот не заметил ее слабости, и поэтому не видела, как встречал новости о спасении он сам.
По молчаливому соглашению один день они позволили себе отдохнуть. Отстирывали одежду, которая превратилась в подобие не то нищенских лохмотьев, не то брони – штаны и куртки можно было не складывать, а ставить, как доспехи. Лита удалилась за куст, чтобы раздеться полностью, и оттуда наблюдала, как голый по пояс Аррин стирает свой плащ и ругается вполголоса – оказалось, зачарованная ткань впитывала грязь еще лучше обычной. Потом он собрал хворост и стал разводить костер, без огнива, держа сложенные лодочкой ладони над сухими ветками. И когда первый робкий огонек заплясал под его руками, у Литы быстро и сильно заколотилось сердце. Но не успела она удивиться этому, как поняла – это в ней отразился бурный восторг харрата.
Когда первая радость от того, что болота остались позади, схлынула, Лита и Аррин поняли, что теперь им стоит быть осторожнее. Возле тракта на Альв они могли столкнуться с кем угодно, в том числе и с отрядом боевых магов. Нельзя сказать, что Лите такой вариант развития событий совсем не нравился, но даже она предпочла бы спокойно добраться до дома и снять свое же заклятие. Что до Аррина, то он все время был настороже, хотя уже давно не клал руку на горло Литы, когда ложился спать.
Они двигались вдоль реки – так, чтобы слышать ее далекий шум, но не приближаться к дороге. Аррин начал охотиться. К его сожалению, крупная добыча вроде оленей или вепрей была ему недоступна, но в мелкой дичи недостатка не было. Хуже было, что подходили к концу запасы соли, которые были у Литы с собой в мешочке. Приходилось расходовать ее буквально по крупинке, и Лита только морщилась, когда представляла вкус несоленой дичины, которой им предстояло питаться вскорости. Немного спасали грибы и ягоды. «По сравнению с яйцами ящериц и корнями лилий это деликатес, нельзя быть слишком привередливой», - говорила себе Лита, ломая голову, что бы сделать с принесенной добычей.
Несмотря на все предосторожности, они чуть не попались. Во время их очередного дневного перехода Аррин вдруг бросился на Литу, сбил с ног на спину и навалился сверху, зажимая рукой рот. Лита попыталась отбиваться, растерянная, испугавшаяся того, что немного окрепший после болот харрат все-таки вспомнил, что он мужчина, а она – какая-никакая, но женщина… Однако Аррин только крепче прижал ее к земле и наградил свирепым взглядом, после чего застыл, как камень. И тогда обездвиженная Лита услышала неподалеку негромкие голоса, которые постепенно приближались.
Они прошли совсем рядом – деревенские девушки, выбравшиеся по грибы. Плащ Аррина укрыл его и Литу от взглядов, беглецов могли обнаружить, только споткнувшись о них. Лита больше не дергалась. Она лежала и слушала, как перекликиваются эти незнакомые девушки, какие у них веселые, звонкие голоса. Одна запела, остальные подхватили. Как будто и не было никакой войны. Люди продолжали жить, как всегда, ходить в лес, петь, гулять, работать, а Лита была вынуждена скитаться в компании харрата, есть мясо без соли, спать на земле, дрожа от холода, и почти не надеялась вернуться домой… Лита не попыталась вырваться и дать о себе знать – что бы деревенские жительницы сделали с вооруженным харратским офицером? Голоса теперь удалялись, песня смолкла, и Лита против воли почувствовала, как ее глаза наполняются влагой, а потом одна слеза прочертила дорожку на ее щеке, потом вторая. Это было ужасно унизительно, и Лита зажмурилась, чтобы не видеть торжества или презрения на лице Аррина, который не мог не увидеть ее жалкое положение. Он ничего ей не сказал. И когда он скатился в сторону, то даже не стал трогать Литу, когда она подтянула колени к груди и какое-то время молча лежала, и ее слезы капали в траву.
На следующее утро она проснулась в одиночестве. Села рывком, осмотрелась – Аррина не было видно. С ним было все в порядке – иначе Лита почувствовала бы, но его отсутствие напугало ее. Он мог быть жив, но попасться в плен, в охотничью ловушку…
Она едва успела подняться, как из-за деревьев появился он сам, и короткий приступ облегчения Литы быстро сменился злостью – вот же заставил волноваться! – а потом… Потом рот Литы наполнился слюной, потому что в руках Аррин держал краюху хлеба, завернутую в чистую тряпочку.
- Держи, - сказал он и кинул хлеб Лите. – Это твое, свою долю я съел.
- Откуда?! - только и смогла спросить Лита, а ее руки уже поймали хлеб на лету, поднесли к губам, она впилась зубами в серый мякиш и едва не застонала от удовольствия. Она сто лет не ела ничего такого же вкусного. Нет. Она никогда не ела ничего такого же вкусного.
- Из деревни, - объяснил Аррин и отцепил от пояса фляжку. – Это молоко, запей.
- Как из деревни?! – Лита едва не подавилась. – Ты что, украл это?!
Воображение Литы нарисовало ей картинку: в утреннем тумане харрат осторожно перелезает через забор, забирается в дом через окно, берет со стола хлеб, тихо, чтобы не разбудить хозяев… А потом идет в хлев и доит козу, что ли?!
Аррин фыркнул и скрестил руки на груди.
- В жизни ничего не крал! – потом он подумал и быстро уточнил: - Варенье в детстве не в счет! Заработал. Наколол дров одной вдовице.
Лита вскочила на ноги, прижав к груди недоеденную краюшку.
- С ума сошел?! Тебя могли узнать!
- Да неужели? – засмеялся Аррин. – Каждый приличный деокадиец знает, что у всех харратских солдат есть рога, крылья и хвосты одновременно, они дышат огнем и ходят по воде. Кто же спутает обычного бродягу с таким чудом?
- Обычного бродягу с мечом? – подняла бровь Лита, немного успокоившись.
- Я же не размахивал этим мечом на улицах!
- С тебя бы сталось, - пробормотала Лита и откусила большой кусок, наскоро прожевала и поднесла к губам флягу. Молоко было свежее, и хотя Лита никогда не любила козье, ей пришлось одернуть себя, чтобы не выпить все в несколько огромных глотков.
С этого дня они стали чаще выбираться на тракт. Даже заходили в деревни, а вот города обходили стороной. Аррин за еду колол дрова, таскал воду, иногда плотничал.
- Я думала, харратские офицеры в глаза рубанка не видели, - сказала однажды Лита, когда они уже снова были в лесу, и никто не мог подслушать.
- Маринер должен уметь все, - гордо улыбнулся Аррин и стряхнул с рубахи прилипшую стружку.
- Маринер? – слово было смутно знакомо, но Лита не могла вспомнить, что оно значит. Но Аррин только подмигнул и разъяснять ничего не стал.
Лита спрятала под одежду свои амулеты, старалась говорить поменьше и слушать и смотреть – побольше. Аррин выдавал ее за «бедного сына моей недавно почившей тетки».
- Сирота, - вздыхал он в ответ на сочувственные вопросы, - никого у него нет, кроме меня. Только не расспрашивайте его, он застенчивый…
Положение бедного сироты не освобождало от работы. Лита была у Аррина на побегушках, подавала гвозди, инструменты, подкатывала дрова из поленницы, приносила воды напиться, а заодно следила, не заподозрил ли кто-нибудь харрата в ее спутнике. Пока обходилось.
«Что за жизнь такая, - ворчала Лита про себя, когда катила очередное полено. После этого у нее всегда ныла поясница. – Таскай тут тяжести… ох… пока некоторые в теньке прохлаждаются и зубоскалят…»
Аррин приободрился, набрался сил и вжился в роль бродяги. Настолько вжился, что Лита иногда не знала, смеяться или плакать, когда он с широкой улыбкой нанимался на работу к какому-нибудь старику или одинокой женщине, выторговывая лишнюю пару яиц или кружку молока «для бедного сына покойной тети». «Мальчишка! – думала Лита и кусала губы. – Он вообще понимает, где он, с кем он, что с ним сделают, если узнают?»
Но вкусить всех прелестей бродячей жизни харрату было не суждено. Когда Лита увидела, как Аррин после работы, опершись о невысокий забор, о чем-то пересмеивается с высокой статной девицей, причем та со своей стороны ниже склоняется к собеседнику (слышит плохо, наверное!), и взгляд харрата все чаще опускается с ее лица в вырез платья, Лита подскочила, схватила Аррина за рукав и утащила прочь, хотя он и пытался сопротивляться.
- Спятила?! – рявкнул он, когда они были уже за окраиной. – Что случилось?!
- Сам спятил! – прошипела Лита. – Тебе мало того, что тебя каждый боевой маг должен убить? Хочешь, чтобы за тобой еще бегали с вилами отцы и братья опозоренных девиц?!
- Ага, опозоренных! Ты бы ее слышала, такие девицы сами кого хочешь опозорят. Пару раз.
- А потом потребуют жениться. И вообще, она могла узнать в тебе чужака. Ты думаешь, ей не интересно, что за сверток ты за спиной таскаешь? Да она его глазами облизала со всех сторон. Что, если бы она узнала, что там меч?!
- Слушай, вот со своим клинком я уж сам как-нибудь разберусь!
- Придержал бы ты его, клинок свой! – вскипела Лита. – И не совал, куда попало!
- Ты чего это? – вдруг совершенно спокойно спросил Аррин. – Боишься за меня, что ли? Или ревнуешь?
- Вот еще, - отчеканила Лита и повернулась к реке. Молоко они на этот раз из-за поспешного бегства не забрали, надо было набрать во фляги воды. – Просто боюсь за свое здоровье, а оно, к сожалению, все еще зависит от твоего!
Чем ближе они были к Альву, тем больше тревожных новостей получали. В Альв стекались беженцы из деревень и мелких городов, в надежде получить защиту от харратов. Пока войско Харрадона было еще далеко, но самые испуганные уже бросали свои дома и отправлялись под крыло магов. Чем дальше, тем больше людей было на тракте, и Лита с Аррином затерялись в этом человеческом потоке. Пару раз им даже удалось переночевать в опустевших домах, хозяева которых ушли искать безопасности в другом месте. Говорили, что Альв охраняют даже лучше, чем столицу, что он окружен барьером, через который чужак не сможет пройти – упадет замертво, что над городом пылают зарницы, и самые великие маги разрабатывают там новое оружие против харратских демонов. Аррин, выслушивая это, начинал хмуриться и кусать губы, да и Лита все чаще задумывалась. Она сама могла бы пройти в Альв, но как протащить туда харрата, не знала. Впрочем, можно было вынести «ключ» за ворота. Главное было потом – сбежать, прежде чем освободившийся Аррин ее размажет по земле.
Они шли по тракту, впереди тянулась повозка кого-то из зажиточных горожан, переезжающих в Альв. Ветер налетал порывами, сдирал с Литы капюшон, трепал волосы Аррина – Лита заставила его распустить их, потому что привычный ему хвост на макушке сразу выдавал харрата, а обрезать волосы он отказывался наотрез. И вдруг Аррин замер, вытянулся, слегка подавшись вперед, темные глаза расширились, ноздри затрепетали, губы приоткрылись.
- Ты что?.. – дернула его за рукав испуганная Лита.
- Море, - счастливо выдохнул Аррин. – Морем пахнет.
Лита потянула носом воздух.
- Ничего не чувствую.
- Точно пахнет, - заявил Аррин и вдруг подхватил Литу за талию и закружил. – Море!
- Пусти, сумасшедший! – взвизгнула Лита, сердце у которой вдруг забилось часто-часто. – Поставь меня!
Они прошли еще немало, когда Лита, наконец, различила в новом порыве ветра запах соли и водорослей. А ведь она выросла и жила рядом с морем. У харрата оказался просто чудесно чувствительный нос. И Аррин словно засветился изнутри, глаза загорелись, и он поспешил вперед, так что Лита еле успевала за его широким шагом.
Море открылось за новым поворотом дороги по правую руку с вершины холма. Солнце выглянуло из-за туч, и поэтому перед путниками море предстало пронзительно синим, искрящимся, так что смотреть было больно. Даже Лита, которая не любила воду, почувствовала, как что-то дрогнуло в душе от этого зрелища. Она была почти что дома. А потом она перевела взгляд на Аррина.
Харрат стоял, подняв подбородок, не отрывая взгляда от синего проблеска, который можно было углядеть с их места, и, кажется, даже дышал через раз. Глаза у него подозрительно блестели. Лита, у которой на языке вертелись язвительные слова о чувствительной офицерской душе, посмотрела ему в лицо и проглотила остроту. Просто взяла Аррина за руку и потянула с холма.
- Пойдем…
Когда они уже устраивались на ночлег неподалеку от дороги, Лита задумалась: почему уроженец Харрадона, страны степей, так расчувствовался при виде моря?
Через несколько дней они достигли Альва. Аррин летел вперед так, словно у него все-таки отросли крылья, и Лите несколько раз приходилось просить его не торопиться. Наконец, дорога круто свернула к морю и потянулась вдоль берега, а впереди на холме вырастал Альв. Настала очередь Литы судорожно сглатывать и кусать губы, когда она увидела желтоватые башни Академии, над которыми клубилась голубая дымка с проблесками молний, прилепившийся к склону холма рынок, магический квартал, где ютилась и ее лавочка, порт, в котором стояли остроносые корабли. Однако Лита тут же отметила и кое-что новое.
Вокруг городской стены выросли палаточные лагеря. Там и тут горели костры, с повозок торговали дичью, мелким скотом, овощами и фруктами, в стороне Лита заметила даже бордель на колесах. От ворот по тракту тянулась длинная очередь. Лита прищурилась и увидела, что городские ворота мерцают, а над ними выведена древним письмом замысловатая надпись.
- Это у вас всегда так, что зайти невозможно? – поднял брови Аррин.
- Нет, - покачала головой Лита. – Нужно разведать.
- Легко, - согласился Аррин, но Лита схватила его за руку.
- Нет! Тебе нельзя. Это же из-за вас все, скорее всего! А раз так, тебя узнают в два счета, здесь тебе не захудалая деревня. Я сама.
Убедить упертого харрата оказалось трудно. Лита смозолила язык и использовала недельную норму слов, чтобы объяснить Аррину, почему будет проще, безопаснее и быстрее, если она сходит осмотреться в одиночку. В итоге он ее со скрипом, но отпустил, между бровей снова появилась упрямая складка.
- Буду ждать с той стороны холма, - сказал он, - ближе к берегу.
Лита кивнула и поспешила по тропинке с холма к городским воротам.
Возвращалась она уже вечером, когда солнце опускало в воду раскаленный красный бок. и далеко не таким бодрым шагом. Лита порядком устала, кроме того, тревожные новости давили на нее.
Впрочем, когда она только спустилась к подножию Альвийского холма и смешалась с толпой беженцев, новости ее только радовали. Со всех сторон говорили о том, как Башня готовится дать отпор наглым захватчикам. Лита сразу стала делить слухи на десять, потому что в противном случае магов Альва должно было порвать напополам от такой мощи. Но даже и полученный результат впечатлял. У Литы зазвенело в ушах, когда со всех сторон летело:
- А молнию? Молнию ночью видел?!
- Да что мне молния твоя, можешь по башке ей себе трахнуть! А вот под утро над главной башней выпустили птице-рыбо-ящера! Он три круга над башней сделал, а потом в облако – и пропал!
- Молоко, молоко свежее!
- Уйди, бабка. Ха, ты видел того ящера?
- Сам не видел, зато свекру моему говорила кума, что ей сказал зять, а тот с дружком ящера сами видели, когда до рассвета отлить отошли.
- Да трепло кума эта вместе с зятем своим.
- Молоко, от своей козы, утром доила!
- Уйди, бабка, с молоком своим! А ты что это?! Трепло, трепло, да хоть бы и трепло! Ты это в ящера не веришь? В магов не веришь?! Думаешь, слабо им ящера запустить… для разминки?!
- Да нет, это я так… Слава Башне!
Однако все это ни в коей мере не объясняло, почему столько людей скопилось у городских стен, причем некоторые уже успели неплохо обжиться. Лита выбрала для расспросов ту самую бабку с молоком, купив на завалявшуюся монетку полную кружку. Молоко и правда было неплохое, а словоохотливая торговка только рада была поделиться с новоприбывшим человеком, еще ничего не знающим о местных порядках. Лите оставалось только пить, кивать, одобрительно мычать и иногда подкидывать наводящие вопросы.
- Ииии, девонька, я тут уже пятый день стою, вместе с мужиком своим, а иные и того дольше – кто по неделе, кто по две… Мужик мой извелся весь уже, ну да кому тут его корзины и снасти нужны, это ж в городе осесть надо, чтобы расторговаться, вот и ворчит, и ворчит, а я ему говорю: лучше уж так, у стены, да под защитой, чем в доме своем, а от чего тот дом защитит, если налетят… Что? Почему внутрь не пройти? Да пройти можно, вот и проходят, да только медленно это все… Сперва-то, говорят, всех пускали без разбору, а потом и объявили: в Альве место не бесконечное. Перестали с большими телегами пускать, вон, видишь, чего творят?
Лита пригляделась. И правда, стража у ворот не давала въехать в город какому-то зажиточному горожанину, владельцу целых двух телег, на одной из которых громоздились разномастные сундуки, мешки и стулья, связанные попарно, а на второй размещалось все семейство из шести человек. Глава семьи пытался что-то объяснить ближайшему стражнику, но тот только махал рукой в сторону и топорщил усы. «Заворачивай, заворачивай!» - прорывалось через шум и гам. Очередь за телегами волновалась и негодовала.
- Вот так-то, девонька. Что на руках и на себе унесешь – то и ладно. Иные после этих новостей телеги завернули и дальше поехали, кто до столицы, кто куда. А мы так рассудили, что нам, старикам, трудно уже до столицы-то идти. Помрем еще в дороге… А что до добра, так пропади оно пропадом. Много ли нам надо? Кусок хлеба да молока кружка. Пей, пей… А здесь, рядом с магами, оно и спокойнее. Уж если они не защитят, то и никто не сможет. Да и родственница у нас в Альве, племянница мужика моего, замуж вышла за городского, обжилась. Может, примет нас, как думаешь? Вот и я думаю… Наша очередь-то скоро уже. Ты уж не бойся, не все тут так плохо. Вот как молочко допьешь, иди воооон туда, где шест с зеленой тряпкой стоит. Там кого-то из городского совета прислали, он всех в бумажку записывает. И потом говорит, кому в какой день проверяться. Есть, конечно, люди наглые, и самые вне очереди прут, и старушку вперед пропустить не хотят… Но лучше уж дождаться. А то были и такие, которые решили через стену городскую перелезть, хотя запрещено. Так только полыхнуло! Люди говорят, потом пепел в платочек собирали…
Лита подняла взгляд на стену. Наверху не было видно караулов, зато висела красноватая дымка, похожая на полосу газовой ткани. Лита привычно прикинула, сколько магических сил надо затратить на создание и поддержание такого охранного барьера, и сглотнула. Да, Альв всерьез готовился встречать чужаков.
А это значило, что до Альва их остановить и не надеялись.
Еще одно слово в речи старушки резануло ей слух.
- А зачем проверяться? Смотрят, есть ли родственники в городе?
- Да нет, - махнула рукой торговка. – Не звери же они, хочешь – живи в городе хоть один. На магию проверят. Харраты, чтоб им провалиться, чтоб их в болото засосало, чтобы их там мошка до костей съела, хитрые! Пойдет такой, демон демоном, а у ворот человеком притворится и в город войдет, да как начнет пакостить! Для того маги ворота и заколдовали. Любого мага почуют. И будет он тогда доказывать, что не враг. Знак пусть свой покажет, городские пусть за него слово замолвят. Если свой – проходи, добро пожаловать. А чужого сразу в пыль!
Молоко внезапно загорчило. Сама Лита прошла бы в город без заминки. У нее сохранился цеховой знак, да и в Альве было достаточно знающих ее коллег-свидетелей. Но протащить с собой харрата не было никакой возможности.
- А еще, говорят, ловят они тех, кто на сторону врага переметнулся. Вот ведь люди, ни стыда, ни совести, как только земля под такими не трескается! За одного награду объявили – сбежал, змей, к степнякам, только свистнуло. Правда, недавно отменили – говорят, харраты башку его подлую в мешке прислали. Нам, говорят, такой дряни не надо, забирайте обратно… А вот девку одну до сих пор ищут. Ох, и девка, говорят! Возьми да и выпусти поперек дороги какое-то чудище, а оно против своих поперло! Люди же из-за нее погибли, так-то. И живет же где-то…
Лита не упала только потому, что сидела на земле. Нет, рано она обрадовалась тому, что сможет попасть в город. Может, и сможет – связанная по рукам и ногам. Конечно, были шансы, что речь шла о ком-то другом – да и кто мог рассказать о схватке с големом, если весь ее отряд погиб?! – но проверить это хотелось уже находясь в городе и развязавшись с Аррином. Если даже она сможет оправдаться перед коллегией магов, то это куда проще сделать будет без харратского офицера на хвосте.
Лита поблагодарила, отдала кружку и пошла толкаться дальше в толпе беженцев. Утешительных новостей она не услышала. Поговаривали даже, что зачарованные ворота сжигают любого харрата на месте. Конечно, эти слухи тоже надо было делить на десять, но почему-то на этот раз Лите не хотелось проверять, каких вершин обнаружения скрытых врагов достигли ее коллеги. А уж сколько знаний было укрыто от простых магов теми, которые занимались тайными разработками для короны и обороны государства… Нет, Лите решительно не хотелось рисковать.
@темы: Убей в себе бога
воскресенье, 12 октября 2014
06:47
Доступ к записи ограничен
"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра