"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Cкачать The Good, The Bad And The Ugly ) бесплатно на pleer.com
Столица вскипелаСтолица вскипела.
По улице, чеканя шаг, построившись в колонну по четыре, в сторону храма маршировала гвардия. Закатное солнце сверкало на оковке рогов, отражалось в гладкой чешуе и превращало в рубин узоры на теле «саламандр». Залихватская песня «Страус – птица гордая, страус – птица быстрая» раскатывалась по улице и забивалась в переулки.
Во главе строя шел сам генерал Байхрат. К его поясу не были пристегнуты обычные ножны с мечом, зато на плече лежал огромный двуручник без всяких ножен. В красноватых сумерках он казался окровавленным, словно видение из ближайшего будущего.
Тут и там раздавался деревянный стук – это захлопывались двери и ставни. Но при этом люди высыпали на улицы, и сквозь песню про страуса пробивались другие слова.
- …ра гвардии!..
- …чему нас забыл, генерал?
- …святых людей! Конец времен…
- …ой, что будет…
- …кошелек! Кошелек срезали, люди!
- …бей краснорясых!..
- …кара небесная…
Какие-то неприметные люди в сером и черном с большой ловкостью взламывали задние двери домов, чьи жители вышли на улицу через парадные. В переулках нашли несколько красных мантий, чьи обладатели предпочли их сбросить и слиться с толпой. Уже пролилась первая кровь – торговец сладостями разбил нос соседу после короткого спора, кто сильнее, «берсерки» или «единороги».
Взволнованное людское море рассекала ровная линия гвардии. И, как за кормой судна вскипает морская пена, так за спиной последнего солдата, бледного молодого «единорожка», отчаянно дующего в полковую свистульку, скапливалась и тянулась следом пена людская. Обиженные, оскорбленные, решительные, взволнованные и любопытные – в первую очередь любопытные – горожане шли к храму.
- …безумие!
- …так их! А то как лучшее мясо хватать, так жрецы первые…
- …чтоб солдаты хватали?..
- …хоть деньги есть…
- …когда у них жалованье было…
- …и солдат ограбили?!
- …все, все уроды, как один!
- …а в рыло?!
- …Морог не допустит…
- …плевал на нас…
- …сеструху уволокли. Гады, гады…
- …за дело…
Гвардия вышла на площадь перед храмом, и Байхрат вскинул руку, приказывая остановиться. Солдаты оцепили площадь. Если бы кто-то посмотрел на нее сверху, он увидел бы тонкую черно-фиолетовую линию, поблескивающую металлом оружия и доспехов, а за ней – пеструю толпу. Вторая линия королевских цветов, перемежающихся серым, рыжим и коричневым, протянулась по крышам соседних зданий – там занял места летучий отряд с луками наизготовку. Толпа колыхалась, но вид вытянувшихся рослых гвардейцев, вооруженных до зубов, отбивал у зевак лишнее любопытство.
На ступенях храма возле распахнутых дверей стоял верховный жрец. Один.
- Ты все-таки дерзнул, Байхрат, - вроде бы Соймах вовсе не напрягался, но его голос прокатился по площади и достиг ушей каждого из собравшихся. – До последнего я не хотел верить, что ты решишься на такое кощунство и святотатство! Одумайся, пока не поздно. Покайся и будешь прощен.
Верховный жрец был один, безверных ему мороговых братьев рядом, но на лице Соймаха не было заметно признаков страха или гнева. Он стоял перед солдатами и толпой открыто, не пытался укрыться за колонной, хотя десятки стрел могли в любой миг поразить его грузную фигуру. Словно желая облегчить задачу стрелкам, он развел руки в стороны в жесте отеческого прощения и примирения, кольца радугой играли на пальцах. По толпе поползли шепотки, набирая силу: «Святой, святой… божий слуга…»
- Резво ты меня взялся прощать, Соймах! - крикнул в ответ Байхрат. – А сам не хочешь повиниться ни в чем? По чьему приказу хватали ни в чем не виновных людей? Сколько их сейчас гниет в твоих подвалах?!
- Я следовал воле Морога и Ее величества! – возразил Соймах. – Никогда я не нарушал их воли, в отличие от тебя, генерал! Ради юбки рыжей колдуньи ты готов поднять бунт против королевы, которой клялся в верности. В последний раз увещеваю: остановись! Отступи, пока из-за твоего помешательства харраты не стали убивать друг друга!
- Щедр ты сегодня на прощение, - оскалился Байхрат. – Если бы меня привязали к щиту на площади, и твои жрецы собрались тянуть из меня силу, ты бы не разбрасывался милостями!
- Разве сейчас ты стоишь один перед толпой, которая готова растерзать тебя? – спросил Соймах. – Это ты привык мерить всех своей мерой, ты привел сюда солдат, чтобы испугать меня и заставить отречься от бога, нарушить его волю! Только я не боюсь тебя, генерал! Морог защищает тех, кто верен ему, и солдаты не дерзнут поднять оружие на слугу бога! Ты тоже его слуга и считаешь себя сильным – что же, поднимись ко мне! Готов ли ты помериться силами со скромным жрецом в храме или будешь прятаться за спинами гвардии?
Шум на площади стал громче, все больше людей убеждали слова Соймаха, а главное, его уверенный вид перед гвардией и самим генералом. Даже среди солдат были те, кто начал сомневаться и колебаться. Столичное море готово было разделиться, и Байхрату вовсе не хотелось смотреть, как эти волны захлестнут друг друга.
- Я иду, - просто сказал он и велел гвардейцам: - Держать строй! Никого не пускать.
Сотни взглядов сверлили его спину, пока он поднимался по широким ступеням к ждущему его Соймаху. Огни в храме были погашены, и из высокого дверного проема на генерала смотрела тьма.
- Дерзнешь? – выдохнул Соймах. – В самом деле отважишься? Против Храма?
- Напугал, - усмехнулся Байхрат. Но все же при виде темноты впереди его сердце дрогнуло. Не ждал ли его там Морог, на самом деле готовый растереть непокорного в пыль? Уж слишком уверенно вел себя Соймах, на него это не было похоже…
А еще где-то там, среди мрака его ждала Зиэ, наверняка напуганная, приговоренная, может, избитая.
- Иди вперед, верховный, - велел Байхрат.
- Боишься, - растянул губы в улыбке Соймах. – И это правильно. Но мне нет нужды бить тебя в спину. Ты встретишься с бессилием лицом к лицу.
Однако глаза у него забегали – жрец тоже не хотел идти первым. Решил, что Байхрат доведен до крайности и не побрезгует подлым ударом сзади?
А может, и не побрезговал бы. Если бы после этого все наладилось – ударил бы, не задумываясь, и пусть потом рафинированные красавчики в гостиных морщили бы носы и рассуждали о бесчестии. Он пережил эти разговоры почти три века назад, когда в столице шептались, что генерал должен был склониться перед новым королем, а не устраивать переворот. Те сплетники давным-давно легли в могилу, а Байхрат стал живой легендой. Ему нужно было выжить и пойти дальше и в этот раз.
В итоге они с Соймахом переступили порог одновременно. Байхрат кожей, всем своим чутьем военного ощущал исходящую от жреца опасность, но не мог разгадать, что собирался предпринять Соймах. Массивные двери медленно затворялись за их спинами, и Байхрат поспешно призвал несколько огоньков, тут же взлетевших к потолку и осветивших храм.
Мороговы братья были здесь. Тройным полукольцом они выстроились напротив входа, оставив площадку посреди зала. В свете огней Байхрат видел, как поблескивают глаза под надвинутыми красными капюшонами. За спиной жрецов возвышалась статуя Морога, которая равнодушно смотрела на собравшихся. Бог не спешил вмешиваться в людские дела.
- Зря ты собрал их, Соймах, - Байхрат медленно обвел взглядом ряды мороговых братьев. – Или думаешь взять количеством? Самому не смешно? Не тебе говорить о невинной крови, не тебе.
- Все еще думаешь, что я не решусь сразиться с тобой один на один? Они, - Соймах указал на жрецов, - не будут вмешиваться. Они будут первыми свидетелями подлинного возвышения Храма. Ты и я – слуги Морога, мы сойдемся и выясним, кто же сильнее и милее богу – солдаты или жрецы!
- Наконец-то я слышу харрата, - сощурился Байхрат. – Хоть сейчас ты перестал ныть о благочестии. Вот, значит, в чем дело? Тесно стало, верховный? Ближе к богу захотелось? Может, ты и сам в боги метишь?
Последние слова он бросил в насмешку и поразился тому, как вдруг исказилось лицо Соймаха. Жрец побагровел, на лбу его вздулись вены, обширный живот заходил ходуном.
- Нет бога, кроме Морога! – взвизгнул он. – Искушению да не поддамся! Дерись, презренный!
Снаружи вдруг раздался шум, такой сильный, что он смог просочиться даже сквозь закрытые двери, которые отсекали гул взволнованной толпы. Загрохотало на площади, и в следующую секунду к грохоту добавились вопли. Наверху, над крышей храма что-то загудело и залязгало, закачались пустые светильники. Ряды жрецов дрогнули, мороговы братья задирали головы и с опаской глядели на потолок.
- Твои штучки? – рявкнул Соймах. – Решил уклониться от битвы?
Байхрат, готовый задать тот же вопрос, не удостоил жреца ответом.
- Что бы там ни было, - выдохнул верховный, - все равно! Дерись, солдат!
Генерал не желал больше тратить на него слова. Как давно этого не было: противник, подлинный враг на расстоянии досягаемости, и не нужно было больше лгать – только делать обманные удары, никаких больше интриг – только хитросплетения боя. Байхрат почувствовал, как колотится кровь в висках, и заставил себя успокоиться. Пусть Соймах никогда не был бойцом, круглым дураком он тоже не был и не вышел бы против первого воина Харрадона без пары сюрпризов в кармане. Байхрат прищурился и опустил на пол свой меч, взмахнул рукой, и его и жреца опоясало кольцо высокого пламени, отделило от всех остальных. Несмотря на все заявления Соймаха, Байхрат вовсе не собирался ждать, пока кто-то из мороговых братьев решит оглушить его, подобравшись со спины.
Соймах спокойно смотрел на эти приготовления. Он стоял, не шевелясь, посреди площадки, очерченной огненным кольцом, высоко подняв круглую голову и скрестив руки на груди. «Чего он медлит? – подумал генерал. – Не решил же он, в самом деле, что я не стану бить безоружного после всего, что он устроил?!»
Соймах ждал.
- Что же ты, - в голосе жреца прорезалась насмешка. – Неужели передумал?
Байхрат ударил.
В последний момент он сдержал себя и не стал бить слишком сильно – Соймаху и так бы хватило. Огненная волна с треском и гулом прокатилась от него к жрецу, еще немного – и она должна была превратить Соймаха в гигантский костер.
Соймах вцепился в пламя руками.
Не веря своим глазам, Байхрат смотрел, как огонь проникает под кожу жреца, как тот впитывает пламя, словно губка – воду, как крошечные сияющие язычки пляшут у него между пальцами и втягиваются под ногти. Ни одной нитки в богатом одеянии верховного не загорелось. На лице Соймаха читалось удовольствие, как будто он смаковал дорогое редкое вино.
- О да, - негромко сказал он, - это настоящий дар Морога, а не все прежние подделки… Какой он…
И тут же позвал громко и насмешливо:
- И это все, что ты можешь? Такое ничтожество считали первым воином Морога?
Байхрат вознес руки над головой…
***
- Восславим! – грянули жрецы по знаку брата Халлата. Верховный жрец поглотил вторую атаку генерала, который только сейчас понял, с чем столкнулся. И сам Халлат присоединил свой голос к ликующему хору. Наступало время ликовать – Храм, столько времени простоявший в тени за армией и за подручными советника Аламата, теперь готов был, наконец, занять заслуженное место впереди. Велика королева, первая жрица Харрадона, велик Храм, служащий опорой ей. Воины – руки бога, но служители – его глаза и уши… а вскоре жрецы смогут и немного потеснить солдат с их мест. Будь Халлат сейчас на месте Соймаха, он пощадил бы генерала и предложил бы ему разделить с собой бремя власти, тем самым связав гордеца милостью победителя. И они бы пошли далее как равные… Но верховный жрец живет несколько сотен лет, он получил свою силу от самого бога, и не скромному служителю сомневаться в его решениях. Возможно, Халлат предугадал поступок Соймаха. Как хорошо бы это было… Правой рукой Морог поражает врагов за пределами королевства, левой – карает злоумышленников среди харратов… И так в Харрадоне будет поддерживаться порядок! Железный, стальной, нерушимый порядок!..
Что-то сбило Халлата с мысли, холодок вдруг пробежал по спине. Дурное предчувствие? Жрец обернулся. Нет, всего лишь приоткрылась дверь в задние комнаты храма, и сквозняк заставил Халлата поежиться. Ничего особенного.
Вот только тяжелые двери в храме не имели привычки открываться сами по себе и не шатались на петлях.
***
Лита подумала, что до смерти не забудет события этого дня.
За последние месяцы ей слишком часто приходила эта мысль. Она думала так, когда оказалась в защитном отряде; когда выпустила голема и повстречала Аррина; когда они плыли в Альв; когда она сбежала на «Разящий»; когда помогала оживлять дракона; когда смотрела на казнь… Но теперь ей казалось, что все эти испытания были разминкой перед вылазкой в харратский храм в компании третьего человека в королевстве.
Плащ – «хамелеонка», как назвал его Аламат, - пришелся ей впору, в отличие от плаща Аррина, который приходилось подбирать. Да и скрывала обновка намного лучше – замерев, Лита, даже присмотревшись, не могла различить собственное тело. Ощущения были странными и не слишком приятными – приходили глупые сомнения, на самом деле Лита стоит здесь или ее разум отделился от тела и отправился путешествовать. Чтобы избавиться от этого чувства, она помахала рукой – и с трудом заметила ее полупрозрачный контур. Это больше походило на случайное колебание воздуха, чем на движение человеческой руки.
- Если станет опасно, замрите и задержите дыхание, - сказал Аламат. Он сам стоял еще в расстегнутом плаще, поэтому казалось, что от него аккуратно отрезали по куску с боков, причем не укрытые перчатками кисти рук висели в воздухе. – Вас тогда найдут разве что «берсерки», они чувствуют чужое тепло… но не думаю, что нам встретится кто-то из них.
- А как мы сами будем различать друг друга? – спохватилась Лита. – Или… вы хотите пробраться в храм порознь?
«Боюсь, тогда вы меня не дождетесь».
- Разумеется, нет.
- Тогда заклинание? «Маячок»?
Аламат вздохнул – видимая часть его груди странно выгнулась – и вытащил из кармана моток тонкой нити (это выглядело так, словно он сотворил нить прямо из воздуха).
- Плывущая по воздуху веревка вызвала бы подозрения, а нить вряд ли кто-то заметит. Она достаточно прочна, чтобы выдержать. Надеюсь, вы не станете упираться и пытаться перерезать мне запястье. Дайте руку.
Лита нащупала правой рукой левую и стянула перчатку. Аламат принялся завязывать петлю вокруг ее запястья.
- В старые времена, - заметил он, затягивая узел, - невесте и жениху связывали руки уздой и трижды обводили вокруг алтаря. Если учесть, что сейчас мы идем в храм, в этом есть определенная ирония.
«Только этого мне не хватало, - подумала Лита. – Едва сбежала от одного жениха, как нарвалась на другого. Очень смешно. У них в Харрадоне все помешаны на браке? Хорошо, что это просто шутка».
Аламат отпустил ее руку и стал накручивать свободный конец нити себе на запястье. Ничего в выражении его худого лица не говорило о том, что он упомянул о старом обычае не просто потому, что к слову пришлось. Пошутил, - мысленно вздохнула с облегчением Лита.
- Идем, - сказал Аламат, застегнул плащ, накинул капюшон и скрылся из виду. Почти сразу Лита почувствовала, как нитка сжимает ей запястье, и пошла, куда вел ее советник. «Пошла на поводу», - усмехнулась она.
Сначала им никак не удавалось приноровиться друг к другу, то Аламат тянул слишком сильно, то Лита запаздывала и слышала тихое шипение – должно быть, нитка болезненно врезалась ее провожатому в кожу. Особое неудобство доставила им лестница, и Лита едва не вывихнула себе лодыжку, когда поневоле бежала через две ступеньки. Но вскоре они приноровились к шагам друг друга, и уже во дворе Лита перестала ощущать постоянные рывки на запястье. Нитка и правда была еле заметна даже на солнечном свете, но когда пришла пора пройти через черный ход мимо привратника, Аламат нитку осторожно подтянул и взял Литу за руку.
- Пожалуй, так будет удобнее, - шепотом сказал он, и Лита вздрогнула, ощутив его присутствие совсем близко. – Нитка останется на случай, если мне понадобятся обе руки.
Лита кивнула, забыв, что спутник не может ее видеть, но ее подтверждения и не требовалось. Аламат потянул ее к выходу. Взявшись за руки и затаив дыхание, как дети, которые пробираются к буфету со сладким мимо строгой няни, они проскользнули за ограду. Никто ничего не заметил, и Аламат повел Литу вдоль ограды – им предстояло обогнуть его особняк и пройти к храму, не выходя на главную улицу.
- Не хочу вдруг оказаться под ногами у нашей доблестной гвардии, - сказал Аламат, когда объяснял Лите маршрут. – Конечно, мы должны успеть раньше… но наш славный подвигами генерал бывает на диво расторопен, когда ему под хвост попадает вожжа. А сейчас это была даже не вожжа, а хороший пинок кованым сапогом…
Сначала все было тихо – насколько вообще может быть тихим центр столицы, и Лита даже стала получать удовольствие от происходящего. Оказалось, что очень забавно видеть людей, когда они об этом не подозревают. Лита и Аламат ловко пробирались по улицам, среди прохожих, и маленькие тайны белварцев открывались им, как на ладони – тайны влюбленных; мелких воришек; нерях, прикидывающихся чистюлями и незаметно поправляющими оборки, чтобы скрыть пятно на платье; нищих, прячущих под тряпьем увесистые кошельки; и морогова брата в красной рясе, в переулке подкармливающего птичку. Если бы у Литы было больше времени, она могла бы дольше наблюдать за причудами человеческой натуры, но Аламат торопился и неумолимо тянул ее вперед.
Вскоре Лита уловила какой-то гул, который шел с запада и постепенно нарастал. Ей почудилось в нем что-то зловещее, и она невольно схватилась крепче за руку Аламата.
- Началось, - раздался свистящий шепот над ее ухом.
Лита не стала уточнять, что именно началось. Она уже поняла: это приближались войска под предводительством Байхрата. Восстание разгоралось. С некоторых пор Лита предпочитала не приближаться ни к какой армии на расстояние полета стрелы. Она ускорила шаг и поспешила вперед по улице едва не быстрее своего спутника.
Идти тем временем становилось труднее. Не они одни услышали гул восстания. Со всех сторон на главную улицу потянулись любопытные люди, иногда приходилось очень точно угадывать момент, чтобы не столкнуться с кем-нибудь. Пару раз они все-таки налетели на прохожих, но обошлось – те попросту решили, что их толкнул кто-то из идущих рядом белварцев. Не раз и не два Лита и Аламат вынуждены были уворачиваться от внезапно распахивающихся дверей, а однажды какой-то сорванец, тайком от семьи сбежавший поглядеть, что происходит, приземлился из окна чуть ли не им на головы.
- Было бы печально сломать себе шею под ногами непослушного мальчишки, - шепнул еле слышно Аламат. – Потом, когда все остынут и поймут, что ничего не понимают, станут спрашивать: где первый мозг королевства? А вон, на мостовой…
Лита подавила смешок.
Несколько раз увернуться от потока людей было невозможно, и тогда Аламат прижимал Литу к стене и закрывал собой. Должно быть, он маскировал их под выступ стены или водосточную трубу. Иначе кто-нибудь непременно удивился бы, что не может пройти по «пустому месту». Но никто не удивлялся, все огибали их и стремились дальше – на шум, на звон!
Так, то быстро, то медленно, с остановками, они добрались до площади как раз тогда, когда с главной улицы показались солдаты. Лита узнала генерала и поразилась – его лицо, красивое, но грубое, превратилось в демонический лик, глаза сверкали.
- Бежим! – шепнул Аламат, и вместе с опомнившейся Литой они пересекли площадь, прежде чем ее оцепила гвардия. После этой перебежки Лита оперлась спиной на стену храма и глубоко задышала ртом. Ее уже стали подводить ноги, начали гудеть мышцы, а ведь они даже еще не проникли внутрь.
Нитка снова впилась в ее запястье.
- Быстрее! – прошипел Аламат, и в его голосе послышалось недовольство. – Пока они не почувствовали!
Нитка дернулась второй раз, Лита поморщилась, отлепилась от стены и пошла, куда тянули. Она не стала спрашивать, кто именно мог почувствовать их: генерал, гвардия или жрецы. Ропот и гул за спиной пугали ее, заставляли представить худшую из развязок, в которой легче легкого было умереть под ногами у обезумевшей толпы. Поэтому с каждым шагом, отделявшим их от площади, ей становилось легче.
Они обошли храм – это заняло больше времени, чем представлялось Лите, потому что здание оказалось на самом деле громадным – и оказались у неприметной двери. Дверь шевельнулась в проеме, но не открылась – Лита поняла, что это ее спутник потянул за ручку.
- Ага, черный ход они закрыли, - вполголоса сказал советник. – Боюсь, я несколько не в форме, чтобы отдирать печати Соймаха незаметно от него. Конечно, для него сейчас вряд ли кто-то существует, кроме генерала, но нечего дразнить ящеров. Поступим проще.
В нескольких шагах от двери обнаружилось окошко, такое узкое, что еще немного – и его пришлось бы отнести в разряд бойниц. Стекло с жалобным звяканьем вывалилось внутрь. Аламат со свистом втянул воздух сквозь зубы.
- Что такое? – встревожилась Лита.
- Поранил палец.
- Вы что, ломали стекло голыми руками?!
- Если бы я стал делать это заклинанием, то немедленно объявил бы Байхрату с Соймахом, что я здесь, Варра.
- Так сказали бы мне. Меня они вряд ли заметили бы.
Повисла пауза, потом Аламат ровно произнес:
- Прошу прощения. Я порой забываю, в чем состоят ваши способности.
«Какие все забывчивые, сил нет», - подумала Лита, приподнялась на цыпочки и попыталась заглянуть в окно, но для этого ей нужно было подпрыгнуть и подтянуться.
- Поторопимся, - шепнул Аламат. – Я иду первым, вы за мной.
Однако тут в их планы вмешалась третья сила. Гул и крики на площади у парадных дверей храма, которые с каждой минутой становились все громче и тревожнее, вдруг перекрыл новый звук – металлический звон, похожий на гром или грохот града по крыше. Лите приходилось слышать похожий звук совсем недавно. И тогда, и сейчас он шел с неба, как настоящий гром. Лита задрала голову, едва не потеряв при этом капюшон, и обомлела.
Над городом летел дракон. В лучах закатного солнца он казался охваченным огнем, медная чешуя и широкие крылья сверкали так, что на них невозможно было смотреть без слез. Лита прикрыла глаза ладонью, спохватилась, быстро сдернула перчатку и разглядела на спине дракона фигурку человека в белой рубашке. С такого расстояния нельзя было рассмотреть его лицо, но почему-то у нее ни на миг не возникло сомнений, кем был всадник. Испуг, злость, гордость и радость одновременно настигли ее, и Лита прижала ладонь к заколотившемуся громче сердцу. Рядом Аламат выругался на деокадийском.
Дракон снижался. Он уже почти цеплялся брюхом за печные трубы, взмахи крыльев гнали с крыш тучи пыли. Звон и гул нарастали. Оказавшись над храмом, дракон изогнул изящную шею и выпустил огненную струю прямо между высоких башен, после чего пошел на разворот. Пожара не случилось, камень и металл храма могли только раскалиться, но не заняться огнем, зато на площади орали уже в голос.
- Знамение! Знамение!
- Долой жрецов!
- Генерал прогневил бога!
- До-лой!
Аламат сказал длинную фразу на родном наречии. Почти всю ее Лита не поняла, но отдельные слова ей были знакомы со времен путешествия на борту «Разящего», так что общий смысл она могла представить.
- Поторопимся, - сказала она и стала натягивать перчатку снова, что требовало определенной ловкости – было очень неудобно делать это с одной невидимой рукой. – Здесь становится жарко.
- И лучше бы добыть все возможные сведения до того, как ваш… хм… избранник решит оставить вместо храма гору углей, - подхватил Аламат. – Я позову вас, когда можно будет лезть.
Аламат отвязал нитку со своего запястья, ухватился руками в перчатках за выступ под окном, попытался подтянуться, но сорвался и сполз вниз. Неловким движением он попытался отряхнуться. Он не видел Литу – только прищурившись, он мог заметить еле различимые колебания воздуха, там, где она стояла. Она тоже могла разглядеть только призрачный силуэт, тем более что зрение у нее было уже подпорчено постоянным чтением. Но избавиться от глупого чувства, что она все прекрасно видела, не получалось.
И уж точно она слышала, как скрипели подошвы его сапог о стену, когда Аламат пытался удержаться наверху. Странно, как он не прочертил две раскаленные борозды в камне. Как назло и гром стих – почему-то Аррин оставил попытки атаковать храм, дракон удалялся. Удалялся непредсказуемо – и это нервировало даже больше, чем его внезапное появление.
Вторая попытка оказалась удачнее. В отчаянии, упершись носками сапог, он сумел ухватиться за нижний край окна и чуть не вскрикнул, когда осколок разрезал на его ладони перчатку вместе с кожей.
- Вы в порядке? – зашептала рядом Лита, которая что-то все-таки заметила.
- В полном, - ответил Аламат сквозь зубы и полез снова.
Наконец, ему удалось просунуться по пояс в окно и возблагодарить судьбу, которая сделала его худым и узкоплечим – генерал или хотя бы бывший офицер Аррин в эту щель не протиснулись бы. Аламат сделал передышку на середине пути и едва не рассмеялся – стоило обрести могущество, чтобы незадолго до двухсотлетия повиснуть в окне кверху задом, как неудачливый воришка! Хорошо еще, что никто не может увидеть этой сцены. «Вот затем и нужно могущество – избавляться от неловких моментов», - усмехнулся Аламат и ввалился внутрь целиком.
Когда его глаза привыкли к полумраку, он подумал даже, что помешался и вместо храма вломился в казармы байхратовых солдат. Неизвестно, для чего предназначалась эта маленькая комната, когда строился храм, но теперь в ней стояли две грубо сколоченные кровати, застеленные шерстяными одеялами, причем из-под одной из них выглядывало горлышко бутылки. Кроме этих кроватей, сундука в углу и крошечного столика с кувшином и маленькой лампой на нем, в комнате не было никакой мебели. Над одной из кроватей кто-то нарисовал, а потом торопливо размазал изображение голой женщины, которую все равно можно было разглядеть, несмотря на чью-то попытку уничтожить содеянное.
- Божьи воины, - скривился Аламат, увидев рисунок.
Лита ждала его снаружи, и Аламат снова перегнулся через подоконник, согнулся в нелепой позе, только в этот раз задом наперед.
- Лита, - шепнул он, - протяните руки, только снимите перчатки. Я помогу вам забраться.
- Вас немножко видно, - прошептала она в ответ. – Там, где пыль от стены на плаще.
Да, ободрался он в самом деле о стены заметно. Еще и перчатку порезал, теперь ее можно было только выбросить – эту ткань не зашить и заплату на нее не положить. Но в полумраке храма вряд ли кто-то стал бы присматриваться. Их только что чуть дракон не спалил дотла… его, Аламата, дракон, между прочим, но кто теперь в это поверил бы. А сейчас наступало время великой битвы. Верховный жрец Соймах против прославленного генерала Байхрата. Перед статуей Морога, наверное, при свидетелях, благородно и по правилам… Генерал так точно по правилам, а Соймах, может, и научился чему-то.
Дурачье.
Лита стянула перчатки, на свет показались руки с худыми пальцами в пятнах от чернил, с обломанными ногтями. Были бы смуглее – были бы руки Варры. Аламат иногда все еще забывался, путал их. Нетрудно было спутать, когда женщины рядом не видно под плащом. Оказалось, что и когда видно частично, тоже можно… И ведь он все прекрасно понимал, и различия характеров его помощниц были видны, как на ладони, а все равно – с языка срывалось привычное имя.
Аламат обхватил пальцами запястья Литы и велел:
- Обопритесь ногой… там есть такая удобная щербина.
К счастью, Лита была достаточно худой, чтобы Аламат мог затянуть ее внутрь без ущерба для своей мужской гордости. Плащ у нее тоже помялся и запылился, так что теперь заговорщики напоминали пару пыльных призраков.
- Это не стирается, - проворчала Лита, пытаясь стряхнуть пыль с коленей, но только размазывая грязное пятно. – Аррин однажды минут двадцать свой плащ в ручье полоскал. Нет, так еще хуже.
- Не растирайте, лучше не становится, - ответил Аламат, внезапно приходя в раздражение. – Наденьте перчатки и дайте мне нить.
- Она отвязалась.
- Тогда руку.
Лита натянула перчатки. Неловкая пауза, во время которой взломщикам пришлось искать невидимые руки друг друга – и Аламат приоткрыл дверь в коридор, к счастью, пустой. Откуда-то издали доносился торжественный гимн. Нашли время служить службы!.. Понимание окатило холодной водой: это не служба. Это битва. Под песнопения, которые раньше предназначались только богу. Аламата передернуло, и сила собственной неприязни удивила его. Казалось бы: хочется Соймаху обставить свою попытку дорваться до власти красиво – вольному воля. Да и самому советнику вместе с Литой легче – пока поют, по коридорам шляться не будут. И все же что-то настолько неправильное в происходящем чувствовал Аламат, что у него начинал дергаться глаз и чесалась шея. Он раздраженно передернул плечами и пошел вперед по коридору, держа Литу за руку.
Вскоре он убедился, что в здание они проникли на редкость неудачно. У Аламата был план внутренних помещений храма, и он не преминул его изучить, но он не рассчитывал, что придется лезть через окно. Как раз «караулку», как он назвал комнату, куда они забрались, и коридор за дверью черного хода, ведущий на кухню, откуда можно было без помех пройти в комнаты жрецов и в библиотеку, разделяла прочная стена. Когда Аламат понял, что к своей цели они могут пройти только кружным путем через главный зал, ему очень захотелось побиться о выросшую на его пути стену лбом. Но деваться было некуда, а его голова с ее содержимым была слишком ценна, чтобы обращаться с ней так грубо.
Когда они приблизились вплотную к главному залу – осталось открыть дверь, через которую храмовый мальчик подносил жрецу, ведущему службу, чашу, нож или поднос, Лита сильнее сжала руку Аламата, и ее пальцы дрожали. Аламат прислушался к пению – жрецы выводили благодарственный гимн. Впервые за весь день его сердце кольнуло страхом – не перед провалом, не за будущее Харрадона, не перед сошедшим с ума Морогом наконец – перед людьми. Страх быть пойманным и разорванным в клочья преданной Соймаху толпой. Ладони увлажнились, и Аламат порадовался, что Лита этого не могла почувствовать через два слоя ткани. Медленно, очень медленно он приоткрыл дверь и выглянул в щель.
Огонь, бесновавшийся в центре зала, едва не ослепил его после полумрака коридоров, Аламат зажмурился и тряхнул головой. На короткий безумный миг ему показалось – дракон все-таки добрался внутрь! Но второй взгляд все прояснил. Никакого дракона. Кольцо огня – божественного. Прямо под статуей. Божественной. Божественные братья полукругом. А в кольце – двое соперников, жрец и воин. Божественные, разумеется. Храм все-таки…
Лицо Байхрата было неподвижно, но глаза пылали такой яростью, что казалось – это не языки пламени бросают отблески на стены, это ярость отражается от полированного камня. Между пальцами генерала плясала огненная плеть, свиваясь кольцами и распрямляясь, хвостом щекоча плиты пола. Жар разливался вокруг. Еще немного – расплавятся светильники, жирными каплями потечет по стенам позолота, сам камень стен обуглится и осыплется крошкой… Байхрат сделал незаметное движение рукой – плеть полетела вперед, огненный язык готов был обвиться вокруг шеи жреца…
Соймах поймал плеть голой рукой. Небрежно оторвал кусок, словно в руках у него была гнилая веревка, остальное с усмешкой кинул обратно Байхрату. Пламя у него в руках шипело и гасло. Лицо верховного сковало гримасой плотоядного удовольствия, он даже причмокивал губами, как будто смаковал изысканное блюдо. Хор за его спиной грянул с новой силой.
У Аламата по спине побежали мурашки. Он не думал, что все зайдет так далеко. Смешно было обнаружить в себе полудетскую веру в непобедимость генерала. Сам Аламат начинал свою карьеру, когда Байхрат уже был опытным воином, удачливым предводителем, пусть не легендой, но знаменитостью… В глубине души советник был уверен, что при столкновении верховного с генералом от Соймаха останется кучка пепла. Глупо, глупо… Достойно шутовской шапки с козлиными рогами.
«А если напасть сейчас, внезапно, сзади, - мелькнула безумная мысль. – Подло, в разрез со всеми геройскими правилами, а значит, действенно. Всадить стрелу вон туда, в ямку у основания черепа…»
Эта мысль была достойна даже не дурацкого колпака, а аккуратного надгробия на ближайшем кладбище. Аламат оставался невидимкой только потому, что у него хватало силы воли не колдовать. Хотя сейчас ладони так и чесались – призвать, сложить из голубого света рога лука и тонкую тетиву, слепить звездную стрелу, выпустить… Встать благородным героем рядом с генералом. «Я подвел тебя, друг, но я же ошибку исправлю! Ступай к своей возлюбленной и не держи на меня зла!»
Аламат посмотрел на генерала, который с черным лицом комкал в ладонях новый сгусток пламени – глупец, глупец, он же своими глазами видел, что делает Соймах! – и неслышно вздохнул. Простите, генерал Байхрат. Видит Степь, я не хотел этого.
Ладони зудели, как будто их вдоль и поперек искусала болотная мошкара, но Аламат теперь смотрел только на дверь впереди. Сердце его билось спокойно и размеренно. Жрецы, увлеченные битвой и песнопениями, не могли его заметить. Очень тихо, очень медленно, контролируя каждый шаг, чтобы не сорваться ни на бег, ни на драку, Аламат крался вперед, и за его руку держалась Лита, которая вцепилась в его запястье, как утопающий – в брошенную веревку. Трещало пламя, гимн взлетал к потолку, визгливо посмеивался Соймах – Аламат шел к своей цели.
Когда он уже взялся за ручку неприметной двери, ведущей к жилым помещениям, то обернулся в последний раз, и ему показалось, что статуя Морога смотрит прямо на него каменными глазами, в которых играли отблески огня. «М-мастерская работа, провалиться бы ей», - усмехнулся Аламат и очень медленно приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы можно было протиснуться в щель. Следом скользнула Лита, дверь аккуратно, без скрипа встала на место. Навалившаяся тишина после шума главного зала оглушала. Аламат вдруг понял, что не в силах больше сделать ни шагу. Он привалился к стене, чувствуя, как мелко и противно дрожат колени. Оказалось, что лицо у него мокрое от пота, капля повисла на кончике носа, и Аламат машинально слизнул ее, чтобы не отпускать руку Литы. Второй рукой он держался за стену. Стена была шершавая, и Аламат стал тереть об нее ладонь, чтобы хоть немного унять терзавший его зуд. Помогало плохо.
- Ну что? – шепотом спросила Лита. – Почему мы встали?
Оказалось, его новая помощница и вправду привыкла к безумным вылазкам и опасным авантюрам. Страха в ее голосе Аламат не расслышал, зато возбуждения и предвкушения там хватало. Он готов был поручиться, что в этот миг у Литы горели глаза так, что даже «хамелеонка» не могла скрыть до конца этот блеск. Аламат скривил губы при мысли о том, что судьба постоянно подбрасывает ему в соратники бешеных энтузиастов. Ему даже не пришло в голову, что подобное притягивается к подобному.
Аламат с силой оттолкнулся рукой от стены – искушение сделать передышку оставило его. Куда идти дальше, он помнил так четко, словно карта храма была у него перед глазами. Он мысленно вел по ней пальцем, когда шел с Литой дальше, мимо жилых комнат, по лестнице на второй этаж, по темным коридорам. Никого не попалось им навстречу – простые жрецы, не удостоившиеся чести стать мороговыми братьями, и слуги не то сбежали, не то спрятались где-то в безопасном месте.
Дверь в библиотеку, темную, так плотно прилегающую к косяку, что ее приходилось тянуть изо всех сил, Аламат помнил прекрасно. Несколько раз он был здесь, когда разрабатывал оружие против Альдалира, но тогда его неизменно сопровождали два жреца. Иногда приходил и сам верховный, сидел напротив, сладостно вздыхал. Знай Аламат тогда, до чего он довздыхается…
Он дернул за ручку, дверь со скрипом подалась. Аламат почувствовал, как Лита за его спиной вздрогнула и замерла. Он и сам встревожился, как бы на звук не явился какой-нибудь высунувший нос из укрытия служка, но никто не показывался. Аламат раскрыл дверь шире и шагнул внутрь.
Лита негромко охнула. Аламат понимал ее чувства – храмовая библиотека поражала воображение любого, кто хоть немного ценил книги и сохраняемые в них знания. От пола до потолка здесь выстраивались полки темного дерева, которые тянулись от стены до стены, разделяемые только узким проходом. И все они были заставлены и завалены книгами, свитками, письмами – подлинными, иногда такими уже ветхими, что грозились рассыпаться в руках, и их бережно снятыми копиями. Здесь были карты владений, которых более не существовало, жизнеописания людей, канувших в прошлое, так что память о них сохранилась только тут. Здесь можно было встретить письменность всех народов, которые только умели писать – от некоторых из них и остались лишь странных очертаний буквы на бумаге, ткани, коже и даже древесной коре. В левой части зала оставалось немного пространства, не занятого полками – там стояли столы переписчиков, и там в свое время Аламат садился просматривать отобранные записи.
- Как же мы найдем то, что нужно? – Лита прошептала это совсем тихо, но в этой библиотеке каждый звук казался громким, как будто любое дуновение воздуха могло потревожить записи и поднять в воздух фонтанчики пыли.
- Нам нужны записи, которые были сделаны в Харрадоне, причем не менее четырехсот лет назад, а лучше – больше, - сказал Аламат. – Таких древних документов здесь не так уж и много, большинство появилось позже. Жаль, что вы не можете читать на степном наречии, тогда мы бы разделились…
- Тогда я могу хотя бы приносить вам все самое древнее, что найду, - предложила Лита. – Меня учили определять возраст записей.
- Действуйте, - велел Аламат. – Самые старые записи – в северной части. Прямо и налево.
Упоминать о правилах обращения со старыми документами он не стал – если уж Литу учили определять возраст записей, то должны были и учить бережно с ними обходиться. Сам Аламат набрал ворох свитков, и сердце его упало – чтобы просмотреть все сокровища библиотеки, нужно было сидеть в храме не час и даже не день. На что он рассчитывал, когда надеялся быстро найти ответы? Должно быть, в последнее время его разум настолько утомился, что перестал справедливо оценивать возможности…
Аламат сел на колченогий стул в углу, поправил перчатки и взял верхний свиток.
«Подателю сего отдать из стада моего птицу любую, какую выберет, а сверх того шлем кожи ящериной…»
Не то.
«…в озере том видели мы великую рыбу, что у дна ходит и ребенка утащить может…»
Дальше.
«Леса три подводы привезти незамедлительно…», «крепость ту отныне именовать Хорог…», «а музыканта того, что вождю люб, ночью, когда на стражу Орлиные Дети встанут, в мешок зашить…»
Не то, не то, не то…
Чернила и краски выцвели от времени, очертания букв расплывались. Аламат потер слезящиеся глаза. Мучительно хотелось выпить из темного флакона, вот только Аламат не догадался захватить его с собой. Под веки насыпали песка, резь становилась невыносимой. Хотелось упасть лицом в воду. Можно в озеро, где «видели великую рыбу». Или в подушку на худой конец.
Скрипнул пол – Лита принесла груду листов.
- Странно, что эти записи дожили до наших дней, - желчно сказала она, сгружая свою ношу на стол. – Вот этот свиток свалился мне на макушку. Кто-то не потрудился уложить его на полку, как положено. Да и о перчатках, когда читал, явно не заботился.
Аламат взял помятый и обтрепанный по краям лист, развернул и невольно сжал пальцы сильнее, едва его взгляд выловил фразу из середины. «И тогда великий вождь Мор-ар-Рог повелел…»
- Кто-то шел нашим же путем, - пробормотал он.
- Что там? – насторожилась Лита, но Аламат уже читал про себя, наспех восстанавливая текст, где слова стерлись от времени. Запись была сделана на рыжеватой коже, бурые буквы иногда почти сливались с фоном, и приходилось подносить текст совсем близко к больным глазам, но Аламат шел по следу, как ищейка. Никакая сила в мире сейчас не заставила бы его выпустить свиток из рук.
«И тогда великий вождь Мор-ар-Рог решил объединить народы Степи, чтобы был у них единый дом и единый народ. И тогда он и дети Быка пошли к детям Ящера, и сказал Мор-ар-Рог: будем братьями, будем делить костер и пищу, пока не упала с неба луна и не погасли звезды. Но вождь детей Ящера Гвадихарр не захотел признать Мор-ар-Рога, и Мор-ар-Рог дрался с Гвадихарром с восхода и до заката. И Мор-ар-Рог победил Гвадихарра и бросил его голову в болото, и дети Ящера признали Мор-ар-Рога и стали едины с детьми Быка».
Далее текст был сильно поврежден, но Аламат смог разобрать слова о детях Орла и детях Газели – вождь Мор-ар-Рог времени зря не терял. Аламат нахмурился. Он не хуже Литы умел определять возраст попавших к нему документов – так вот этот чудом уцелевший свиток был написан задолго до того, как Вахаргат Великий, прапрадед королевы Фаризе объединил разобщенные народы, рассеянные по всей Степи, и основал Харрадон. Так что же случилось с трудами Мор-ар-Рога… так, вот…
«И под водительством Мор-ар-Рога собрались они, и стали называться морхатами, и был народ морхатов велик и богат, и стада их паслись по всей Степи от северных копей до южных болот. И приходили к ним с дарами дружбы жители лесов, и смуглые люди с юга боялись грабить на своих кораблях, и морхаты славили своего вождя, потому что тот принес им покой».
Аламат покачал головой. Недурно… Если этот самый Мор-ар-Рог сумел приструнить даже деокадийских пиратов, которые своими набегами досаждали харратам даже еще в молодости Аламата, то это дорогого стоило. Откуда вообще взялся этот вождь, и почему о нем теперь никто не помнил? Нужно признать, что на роль прототипа для Морога он годился великолепно. Но каким образом прославленный вождь очнулся полтора века назад и взял в привычку вселяться в харрадонскую королеву?
«Мор-ар-Рог жил в богатстве и почете, обильны были его стада, и в шатре его шли пиры с утра до вечера, а потом с вечера до утра. У него было пятнадцать сыновей от семи жен, все славные воины, и четыре дочери, которые поражали красотой.
Однако в год Зеленой Луны Мор-ар-Рог сказал: довольно морхаты жили в спокойствии и тиши, - и снял с подставки свой меч».
«Я бы тоже снял с подставки меч, будь у меня семья в двадцать шесть человек», - нервно усмехнулся Аламат. Какая-то частица его души не хотела знать, что произошло дальше, но глаза уже нашли нужную строчку.
«И тогда великий вождь Мор-ар-Рог повелел морхатам готовиться к великому походу, а себя объявил богом».
Под руками Аламата хрустнул край свитка. Дальше он заставил себя читать очень медленно, и каждое слово отпечатывалось в его памяти, как оттиск в податливом воске. Он приближался к разгадке, и разум его был холоден и спокоен, в то время как сердце прыгало и билось где-то в горле, кадык на худой шее дергался, но руки не дрожали.
«По всей Степи морхаты построили храмы Мор-ар-Рога, и были там алтари, и были его личины, и приносились там жертвы скотом и рабами. И только те морхаты, которые раньше звались детьми Газели, сказали: не быть человеку богом, и Мор-ар-Рог со своими воинами жестоко покарал их. И те, кто видел его тогда, говорили, что мог он делать чудеса: ходить через огонь и по воздуху, обращаться в ящера и в быка. Что до воинского искусства, то и раньше не было равному ему в бою, не нашлось и тогда. И более никто не смел роптать, только между детей Орла ходили слова, что только Степь и ее боги есть, а другим не бывать, но открыто они не смели в том признаться.
И тогда Мор-ар-Рог повелел точить мечи и шить новые доспехи, потому что суждено морхатам править на всей земле. И велел он тако же строить корабли, чтобы владычествовать и на море. И морхаты слушали его и кричали: веди нас! веди нас!»
Аламат прервал чтение и снова протер воспаленные глаза. Тянуло проверить: не подделка ли у него в руках? Не стал. Сердце подсказывало: не подделка, - разум не спешил спорить. История на глазах у Аламата замыкалась в кольцо, сотни лет пронеслись над степью, а потомки морхатов кричали: веди нас! – и обещал им владычество вернувшийся из небытия бог… Достижения, развитие, договоренности с соседями? Какие там договоренности, когда толпа кричит: веди нас! Кто знает, может, стоял за плечом у великого вождя бледный советник и рвал на себе светлые волосы – только-только ему удалось договориться по-хорошему с южными пиратами…
Дальше свиток был чем-то залит, и большой кусок текста превратился в одно темное пятно. Читаемые строчки нашлись уже ближе к концу.
«…разбили и потопили корабли, а Мор-ар-Рог был ранен в шею и в грудь возле сердца. Вместе с детьми Быка смог он уплыть на первом своем корабле, и дети Быка снесли его на землю, но с тех пор не было у морхатов веры в удачу своего вождя. Тогда велел он везти себя в свой храм на севере, потому что надеялся там вернуть себе силы. И восемь его сыновей, которые остались живы, отвезли его в храм, но и там не смог он исцелиться и чудес более творить не мог. И там великий вождь Мор-ар-Рог умер, и его похоронили под каменной плитой, которая была его алтарем, когда его славили как бога.
После смерти его начались распри между морхатами…»
Следующего куска снова не было. Удалось разобрать только постскриптум.
«…я, Аровах, летописец из потомков Орла, писал эти строки, чтобы передать потомкам нашим память о днях, когда владычествовал в Степи Мор-ар-Рог. Чтобы читали они не для развлечения, но в предостережение, потому что силу и славу Мор-ар-Рог подарил своему народу, но и принес ему много горя, и много плакали над могилами жены и матери, а множество морхатов обрели погребение в морских водах. Пусть же тот, кто прочтет эти строки, знает: нет добра в том, когда человек становится богом при жизни, даже если обретает великую силу. И должен бежать искушения сравняться с богами человек, потому что ничего, кроме горя, не принесет он на свою землю. И если появится человек, который объявит себя богом, должно гнать его и не верить ему, а если будет он упорствовать – убить и разделить его тело на четыре части. И не верить чудесам, которые он показывает, ибо то мара и наваждение. Пусть глупцы кричат: знак, знак, это бог! – гоните самозванца и не давайте дурманить себя, чтобы беда не пала на ваши головы…»
- Гоните самозванца, - пробормотал Аламат. – Прогонишь его, как же…
- Скажите что-нибудь, - потребовала Лита. – Что вы нашли?
- Вы были правы, - жестко сказал Аламат. – Прототип существовал. Реальный, как мы с вами.
- А еще?
- А еще я был прав. И остаюсь. Морог не становится менее реальным от того, что когда-то он был человеком…
- Очень хорошо, что вы это признаете, советник, - раздался негромкий голос. – Хотя бы это.
Аламат замер на вдохе и стал незаметен для человеческого глаза. Рядом, невидимая, застыла Лита. Свиток из руки Аламата аккуратно свернулся и опустился в ворох бумаг на столешнице.
Из-за полок вышел брат Халлат, огляделся и покачал головой.
- Не нужно прятаться, советник, - мягко сказал он. – Я знаю, что вы здесь вместе со своей женщиной. За столом, верно? Вы же видите – я мог позвать сюда всех, но не зову. Вы не можете причинить мне вред, а я не хочу. Давайте же поговорим.
Аламат смотрел на него и думал: если вогнать звездную «спицу» чуть ниже уха, жрец умрет быстро и тихо. Останавливали несколько соображений. Во-первых, Аламат все еще предпочел бы не колдовать в этих стенах без крайней необходимости. Во-вторых… с некоторым смущением Аламат вдруг понял, что так и не научился убивать своими руками. Он знал самых разных убийц, от тупых головорезов из подворотен до мастеров своего дела. Он пользовался их услугами при необходимости. На его совести были дела, от которых эти люди отказались бы как один, потому что убийство убийством, а на всякие ужасы они не подряжаются. Но отнять самому жизнь у другого человека… нет, у Аламата не было должной сноровки. Да и вообще, выбирать драку, когда можно было поговорить, пристало скорее Байхрату. Вот он и ввязался в драку… выпутался бы теперь.
Но Аламат бы не отказался от нового опыта, если бы был полностью уверен, что его магия подействует на жреца. После увиденного в главном зале эта уверенность, ранее твердая, изрядно поколебалась.
Очень медленно Аламат снял капюшон.
Халлат кивнул ему, как старому знакомому.
- Я предчувствовал, что нам еще суждено будет встретиться. Мы не договорили в прошлый раз…
- Вы читали о Мор-ар-Роге, - это не было вопросом.
- Читал, - подтвердил Халлат. – Верховный жрец указал мне, куда смотреть. Он указывает путь всем нам. Это тяжкая ноша.
- И вы готовы воспевать нового бога Соймаха? – поднял брови Аламат. – Значит, вы мало поняли из того, что прочли.
- Бога Соймаха? – изумился Халлат, кадык на его черепашьей шее дернулся. – О чем вы? В степи один бог - Морог.
- Спуститесь вниз и посмотрите, - скривил губы Аламат. – Соймах в шаге от того, чтобы объявить себя новым богом харратов. Он уже собирает новых верующих, чтобы явить им чудеса. Признаться, я думал увидеть вас в первых рядах поющих.
На самом деле Аламат вообще не думал о старом жреце, но он не солгал: проще всего было вообразить Халлата среди мороговых братьев, славящих победу Соймаха. Красные одежды легли красивыми складками, глаза горят, на лице – восторг неофита, только что узревшего чудо и топчущего ногами осколки старой веры во имя веры новой.
- Я сяду, с вашего позволения, советник, - сказал неудавшийся неофит и придвинул себе стул. – Я старый человек, мне трудно стоять. Вам не понять, вы всегда были молоды… Телом, не умом. Морог дал вам вечную молодость, взамен потребовав службы…
- Не мне судить о намерениях верховного жреца, - сказал Халлат после паузы, потому что Аламат молчал. – Он поставлен богом над всеми нами, и не мне судить его. Но вы напрасно оскорбляете меня, советник, когда говорите, что я готов отречься от бога.
- Вы ведь читали записи, - прищурился Аламат. – Вы знаете, что на самом деле Морог – не бог. Вы разумный человек, вы должны были внять предупреждению Ароваха…
- Аровах был глупцом! – прервал его Халлат. – А Морог был и остается истинным богом! От человека, пусть даже великого вождя, он смог подняться на недосягаемую высоту! Он совершил недоступное смертным, обрел силу и вернулся после смерти в родные земли, чтобы опекать харратов! С его благословения Харрадон процветает…
- С его благословения все мы идем по замкнутому кругу, - у Аламата снова горели ладони, зуд становился почти невыносимым. Всего одно короткое заклинание, одна звездная стрела, и ему бы стало легче… - Возвышение и падение, разорительная война, попытка подмять под себя соседей, а потом поражение, внутренние распри и уничтожение трудов последних лет. Мы вышли к старым граблям, и скоро никакой шлем не спасет, когда они ударят нас по лбу.
Халлат по-стариковски пожевал губами, смахнул с мантии невидимую пылинку и снова поднял глаза на Аламата.
- Раньше я не понимал, почему верховный жрец не спешит объявить текст о Мор-ар-Роге священным и открыть правду всей братии, - сказал он. – Теперь я вижу. Вы прочли, но не поняли. Морог явился, чтобы завершить начатое, но теперь он не человек – бог. Разве не он дал армию? Разве не он благословил наших «одаренных»? Разве не ваша сила получена от него? Сыны степи пройдут от моря и до моря, так сказал Морог и будет так. То, чему суждено свершиться, свершится.
- Мы уже идем по колено в крови, - синие глаза Аламата горели, как две холодные звезды, - чужой и своей. По прихоти мертвого несколько сотен лет безумца.
- Не богохульствуйте! – Халлат вскочил на ноги, вихрь его алых одежд показался пожаром. – Человеку не дано полностью познать божественное провидение! Если умрут сотни, тысячи – значит, так тому и быть! Оставшиеся будут жить в благословенном веке. Харраты живут и умирают по слову Морога, потому что они – сыновья степи! Война у них в крови, и Морог – их бог! Вы тоже должны были быть там, на войне, но вы слишком много впитали от Деокадии. Вы…
Тяжелый фолиант на полке вдруг дрогнул и полетел, окованным в бронзу углом целясь жрецу в висок. Он почти достиг цели. Но то ли колебание воздуха, то ли быстрый косой взгляд Аламата предупредили Халлата, и в последний миг тот отпрянул назад. А потом с неожиданной для старика силой и ловкостью ударил рукой влево. Раздался стон – жрец не промахнулся.
Аламат поднялся на ноги. Его плащ распахнулся, более не скрывая владельца, худое лицо исказила брезгливая гримаса.
- С дороги, - приказал он сквозь зубы. – С дороги – и останешься живым.
- Что мне твои угрозы, - отозвался Халлат. Его глаза и в самом деле горели – темный морогов огонь пылал в них, грозил сжечь все вокруг. – Я уступил бы королевскому советнику и слуге Морога, но не подлому вероотступнику. Я был глуп, когда решил, что записи Ароваха образумят тебя. Но отсюда ты не выйдешь, Аламат! Я, служитель истинного бога, не дам тебе сеять смуту. Попробуй выйти – и ты на себе узнаешь, что значит искусство жрецов Храма!
- Искусство палачей, - усмехнулся Аламат и шагнул к Халлату. В правой его руке разгоралась синяя звезда.
- Я думал, вы умнее, - жрец в мгновение ока оказался рядом, сухие пальцы его левой руки оплели запястье Аламата.
- Я тоже так думал, - выплюнул Аламат и поймал Халлата за свободную руку, похожую на кость, завернутую в старый пергамент, стиснул со всех сил.
Звездное мерцание заполнило библиотеку, воздух вспыхнул белым и голубым. Сила Аламата текла между пальцами. Это не было заклинанием – это был ничем не сдерживаемый более поток, способный снести любые преграды на своем пути. Попытка Халлата вытянуть что-то из Аламата захлебнулась – Аламат сам щедро отдавал все, что ему было даровано, выплескивал на жреца всю мощь, опустошал самые глубокие тайники, выворачивал карманы души, чтобы не оставалось ни капли, ни крошки, ни лучика. Кожа зудела, воздух мелко звенел серебром, и в голубом свете искаженное лицо Аламата казалось ликом мертвеца.
- Вы правы, - говорил он, задыхаясь и все сильнее сжимая пальцы на запястье соперника, - я многое взял у Деокадии, я не воин и ненавижу войну, всегда ненавидел. Меня тошнит от нее, я не могу больше видеть, как она пожирает все, что я создавал и укреплял. Если Морог и в самом деле – Мор-ар-Рог, которому нужны воины, то он ошибся, дав мне силу. Берите же ее! Целиком! Без остатка! Наслаждайтесь, если можете!
Халлат ничего не отвечал. Он не мог говорить, его лицо, только что пылавшее гневом, исказилось от ужаса и позеленело. Халлат хватал ртом воздух, как утопающий – он в самом деле тонул в потоке, который обрушился на него. Рука, которой он держал Аламата, ослабла и упала бы, если бы Аламат сам не перехватил ее, не давая жрецу отстраниться. Звон становился все громче – то ли сила, не в состоянии вырваться на свободу сразу, превращалась в звук, то ли у Аламата звенела кровь в ушах.
Все закончилось одновременно. Поток иссяк. Звон оборвался. Аламат разжал побелевшие на костяшках пальцы и ухватился за спинку стула, чтобы не упасть. Его била дрожь – хотелось завернуться в одеяло, в два, три, потребовать горячего отвара, только бы прогнать сковавший все тело холод.
Глаза Халлата закатились. Он сделал несколько нетвердых шагов назад, схватился за сердце, осел на пол и больше не шевелился. Звездное мерцание угасало, оседало инеем по углам.
Аламат, наконец, догадался развернуть стул сидением к себе и сел, вернее, рухнул на него. Что-то негромко стучало в тишине – Аламат досадливо тряхнул головой и понял, что это стучали его собственные зубы.
Стол позади оказался достаточно надежным, чтобы опустить на него затылок. Аламат закрыл глаза и прислушался к себе. Тишина. Сломался звездный лук, в небытие канули стрелы. Отступил чернильный мрак, выплеснулся наружу и протек сквозь щели в полу.
- Вы в порядке? – спросил кто-то рядом. – Вы живы?!
Аламат открыл глаза и увидел прямо над собой лицо молоденькой женщины – почему-то только лицо. Ему хотелось назвать ее Варрой, но он помнил, что это будет неправильно, а настоящего имени не мог вспомнить.
Оказалось, у него еще и треснула губа и пошла кровь носом – Аламат облизнулся и почувствовал соленый вкус. Кровь, но только его кровь, отныне и навсегда. Он тихонько засмеялся.
- Вы меня слышите?! – женщина не унималась.
Лита, - вспомнил он, наконец.
- Слышу.
- Что с вами?
- Я свободный человек, - с удовольствием сказал Аламат и поморщился – кольнуло под ребром. Вместе с обычными ощущениями возвращалась и память о том, где он и что происходит вокруг. Он поднял голову и оперся локтями на стол. – Свободный… но слабый. Лучше нам уходить. Сейчас я не рискну выходить на бой даже с мухой. Драконья спина должна выдержать троих…
Cкачать The Good, The Bad And The Ugly ) бесплатно на pleer.com
Столица вскипелаСтолица вскипела.
По улице, чеканя шаг, построившись в колонну по четыре, в сторону храма маршировала гвардия. Закатное солнце сверкало на оковке рогов, отражалось в гладкой чешуе и превращало в рубин узоры на теле «саламандр». Залихватская песня «Страус – птица гордая, страус – птица быстрая» раскатывалась по улице и забивалась в переулки.
Во главе строя шел сам генерал Байхрат. К его поясу не были пристегнуты обычные ножны с мечом, зато на плече лежал огромный двуручник без всяких ножен. В красноватых сумерках он казался окровавленным, словно видение из ближайшего будущего.
Тут и там раздавался деревянный стук – это захлопывались двери и ставни. Но при этом люди высыпали на улицы, и сквозь песню про страуса пробивались другие слова.
- …ра гвардии!..
- …чему нас забыл, генерал?
- …святых людей! Конец времен…
- …ой, что будет…
- …кошелек! Кошелек срезали, люди!
- …бей краснорясых!..
- …кара небесная…
Какие-то неприметные люди в сером и черном с большой ловкостью взламывали задние двери домов, чьи жители вышли на улицу через парадные. В переулках нашли несколько красных мантий, чьи обладатели предпочли их сбросить и слиться с толпой. Уже пролилась первая кровь – торговец сладостями разбил нос соседу после короткого спора, кто сильнее, «берсерки» или «единороги».
Взволнованное людское море рассекала ровная линия гвардии. И, как за кормой судна вскипает морская пена, так за спиной последнего солдата, бледного молодого «единорожка», отчаянно дующего в полковую свистульку, скапливалась и тянулась следом пена людская. Обиженные, оскорбленные, решительные, взволнованные и любопытные – в первую очередь любопытные – горожане шли к храму.
- …безумие!
- …так их! А то как лучшее мясо хватать, так жрецы первые…
- …чтоб солдаты хватали?..
- …хоть деньги есть…
- …когда у них жалованье было…
- …и солдат ограбили?!
- …все, все уроды, как один!
- …а в рыло?!
- …Морог не допустит…
- …плевал на нас…
- …сеструху уволокли. Гады, гады…
- …за дело…
Гвардия вышла на площадь перед храмом, и Байхрат вскинул руку, приказывая остановиться. Солдаты оцепили площадь. Если бы кто-то посмотрел на нее сверху, он увидел бы тонкую черно-фиолетовую линию, поблескивающую металлом оружия и доспехов, а за ней – пеструю толпу. Вторая линия королевских цветов, перемежающихся серым, рыжим и коричневым, протянулась по крышам соседних зданий – там занял места летучий отряд с луками наизготовку. Толпа колыхалась, но вид вытянувшихся рослых гвардейцев, вооруженных до зубов, отбивал у зевак лишнее любопытство.
На ступенях храма возле распахнутых дверей стоял верховный жрец. Один.
- Ты все-таки дерзнул, Байхрат, - вроде бы Соймах вовсе не напрягался, но его голос прокатился по площади и достиг ушей каждого из собравшихся. – До последнего я не хотел верить, что ты решишься на такое кощунство и святотатство! Одумайся, пока не поздно. Покайся и будешь прощен.
Верховный жрец был один, безверных ему мороговых братьев рядом, но на лице Соймаха не было заметно признаков страха или гнева. Он стоял перед солдатами и толпой открыто, не пытался укрыться за колонной, хотя десятки стрел могли в любой миг поразить его грузную фигуру. Словно желая облегчить задачу стрелкам, он развел руки в стороны в жесте отеческого прощения и примирения, кольца радугой играли на пальцах. По толпе поползли шепотки, набирая силу: «Святой, святой… божий слуга…»
- Резво ты меня взялся прощать, Соймах! - крикнул в ответ Байхрат. – А сам не хочешь повиниться ни в чем? По чьему приказу хватали ни в чем не виновных людей? Сколько их сейчас гниет в твоих подвалах?!
- Я следовал воле Морога и Ее величества! – возразил Соймах. – Никогда я не нарушал их воли, в отличие от тебя, генерал! Ради юбки рыжей колдуньи ты готов поднять бунт против королевы, которой клялся в верности. В последний раз увещеваю: остановись! Отступи, пока из-за твоего помешательства харраты не стали убивать друг друга!
- Щедр ты сегодня на прощение, - оскалился Байхрат. – Если бы меня привязали к щиту на площади, и твои жрецы собрались тянуть из меня силу, ты бы не разбрасывался милостями!
- Разве сейчас ты стоишь один перед толпой, которая готова растерзать тебя? – спросил Соймах. – Это ты привык мерить всех своей мерой, ты привел сюда солдат, чтобы испугать меня и заставить отречься от бога, нарушить его волю! Только я не боюсь тебя, генерал! Морог защищает тех, кто верен ему, и солдаты не дерзнут поднять оружие на слугу бога! Ты тоже его слуга и считаешь себя сильным – что же, поднимись ко мне! Готов ли ты помериться силами со скромным жрецом в храме или будешь прятаться за спинами гвардии?
Шум на площади стал громче, все больше людей убеждали слова Соймаха, а главное, его уверенный вид перед гвардией и самим генералом. Даже среди солдат были те, кто начал сомневаться и колебаться. Столичное море готово было разделиться, и Байхрату вовсе не хотелось смотреть, как эти волны захлестнут друг друга.
- Я иду, - просто сказал он и велел гвардейцам: - Держать строй! Никого не пускать.
Сотни взглядов сверлили его спину, пока он поднимался по широким ступеням к ждущему его Соймаху. Огни в храме были погашены, и из высокого дверного проема на генерала смотрела тьма.
- Дерзнешь? – выдохнул Соймах. – В самом деле отважишься? Против Храма?
- Напугал, - усмехнулся Байхрат. Но все же при виде темноты впереди его сердце дрогнуло. Не ждал ли его там Морог, на самом деле готовый растереть непокорного в пыль? Уж слишком уверенно вел себя Соймах, на него это не было похоже…
А еще где-то там, среди мрака его ждала Зиэ, наверняка напуганная, приговоренная, может, избитая.
- Иди вперед, верховный, - велел Байхрат.
- Боишься, - растянул губы в улыбке Соймах. – И это правильно. Но мне нет нужды бить тебя в спину. Ты встретишься с бессилием лицом к лицу.
Однако глаза у него забегали – жрец тоже не хотел идти первым. Решил, что Байхрат доведен до крайности и не побрезгует подлым ударом сзади?
А может, и не побрезговал бы. Если бы после этого все наладилось – ударил бы, не задумываясь, и пусть потом рафинированные красавчики в гостиных морщили бы носы и рассуждали о бесчестии. Он пережил эти разговоры почти три века назад, когда в столице шептались, что генерал должен был склониться перед новым королем, а не устраивать переворот. Те сплетники давным-давно легли в могилу, а Байхрат стал живой легендой. Ему нужно было выжить и пойти дальше и в этот раз.
В итоге они с Соймахом переступили порог одновременно. Байхрат кожей, всем своим чутьем военного ощущал исходящую от жреца опасность, но не мог разгадать, что собирался предпринять Соймах. Массивные двери медленно затворялись за их спинами, и Байхрат поспешно призвал несколько огоньков, тут же взлетевших к потолку и осветивших храм.
Мороговы братья были здесь. Тройным полукольцом они выстроились напротив входа, оставив площадку посреди зала. В свете огней Байхрат видел, как поблескивают глаза под надвинутыми красными капюшонами. За спиной жрецов возвышалась статуя Морога, которая равнодушно смотрела на собравшихся. Бог не спешил вмешиваться в людские дела.
- Зря ты собрал их, Соймах, - Байхрат медленно обвел взглядом ряды мороговых братьев. – Или думаешь взять количеством? Самому не смешно? Не тебе говорить о невинной крови, не тебе.
- Все еще думаешь, что я не решусь сразиться с тобой один на один? Они, - Соймах указал на жрецов, - не будут вмешиваться. Они будут первыми свидетелями подлинного возвышения Храма. Ты и я – слуги Морога, мы сойдемся и выясним, кто же сильнее и милее богу – солдаты или жрецы!
- Наконец-то я слышу харрата, - сощурился Байхрат. – Хоть сейчас ты перестал ныть о благочестии. Вот, значит, в чем дело? Тесно стало, верховный? Ближе к богу захотелось? Может, ты и сам в боги метишь?
Последние слова он бросил в насмешку и поразился тому, как вдруг исказилось лицо Соймаха. Жрец побагровел, на лбу его вздулись вены, обширный живот заходил ходуном.
- Нет бога, кроме Морога! – взвизгнул он. – Искушению да не поддамся! Дерись, презренный!
Снаружи вдруг раздался шум, такой сильный, что он смог просочиться даже сквозь закрытые двери, которые отсекали гул взволнованной толпы. Загрохотало на площади, и в следующую секунду к грохоту добавились вопли. Наверху, над крышей храма что-то загудело и залязгало, закачались пустые светильники. Ряды жрецов дрогнули, мороговы братья задирали головы и с опаской глядели на потолок.
- Твои штучки? – рявкнул Соймах. – Решил уклониться от битвы?
Байхрат, готовый задать тот же вопрос, не удостоил жреца ответом.
- Что бы там ни было, - выдохнул верховный, - все равно! Дерись, солдат!
Генерал не желал больше тратить на него слова. Как давно этого не было: противник, подлинный враг на расстоянии досягаемости, и не нужно было больше лгать – только делать обманные удары, никаких больше интриг – только хитросплетения боя. Байхрат почувствовал, как колотится кровь в висках, и заставил себя успокоиться. Пусть Соймах никогда не был бойцом, круглым дураком он тоже не был и не вышел бы против первого воина Харрадона без пары сюрпризов в кармане. Байхрат прищурился и опустил на пол свой меч, взмахнул рукой, и его и жреца опоясало кольцо высокого пламени, отделило от всех остальных. Несмотря на все заявления Соймаха, Байхрат вовсе не собирался ждать, пока кто-то из мороговых братьев решит оглушить его, подобравшись со спины.
Соймах спокойно смотрел на эти приготовления. Он стоял, не шевелясь, посреди площадки, очерченной огненным кольцом, высоко подняв круглую голову и скрестив руки на груди. «Чего он медлит? – подумал генерал. – Не решил же он, в самом деле, что я не стану бить безоружного после всего, что он устроил?!»
Соймах ждал.
- Что же ты, - в голосе жреца прорезалась насмешка. – Неужели передумал?
Байхрат ударил.
В последний момент он сдержал себя и не стал бить слишком сильно – Соймаху и так бы хватило. Огненная волна с треском и гулом прокатилась от него к жрецу, еще немного – и она должна была превратить Соймаха в гигантский костер.
Соймах вцепился в пламя руками.
Не веря своим глазам, Байхрат смотрел, как огонь проникает под кожу жреца, как тот впитывает пламя, словно губка – воду, как крошечные сияющие язычки пляшут у него между пальцами и втягиваются под ногти. Ни одной нитки в богатом одеянии верховного не загорелось. На лице Соймаха читалось удовольствие, как будто он смаковал дорогое редкое вино.
- О да, - негромко сказал он, - это настоящий дар Морога, а не все прежние подделки… Какой он…
И тут же позвал громко и насмешливо:
- И это все, что ты можешь? Такое ничтожество считали первым воином Морога?
Байхрат вознес руки над головой…
***
- Восславим! – грянули жрецы по знаку брата Халлата. Верховный жрец поглотил вторую атаку генерала, который только сейчас понял, с чем столкнулся. И сам Халлат присоединил свой голос к ликующему хору. Наступало время ликовать – Храм, столько времени простоявший в тени за армией и за подручными советника Аламата, теперь готов был, наконец, занять заслуженное место впереди. Велика королева, первая жрица Харрадона, велик Храм, служащий опорой ей. Воины – руки бога, но служители – его глаза и уши… а вскоре жрецы смогут и немного потеснить солдат с их мест. Будь Халлат сейчас на месте Соймаха, он пощадил бы генерала и предложил бы ему разделить с собой бремя власти, тем самым связав гордеца милостью победителя. И они бы пошли далее как равные… Но верховный жрец живет несколько сотен лет, он получил свою силу от самого бога, и не скромному служителю сомневаться в его решениях. Возможно, Халлат предугадал поступок Соймаха. Как хорошо бы это было… Правой рукой Морог поражает врагов за пределами королевства, левой – карает злоумышленников среди харратов… И так в Харрадоне будет поддерживаться порядок! Железный, стальной, нерушимый порядок!..
Что-то сбило Халлата с мысли, холодок вдруг пробежал по спине. Дурное предчувствие? Жрец обернулся. Нет, всего лишь приоткрылась дверь в задние комнаты храма, и сквозняк заставил Халлата поежиться. Ничего особенного.
Вот только тяжелые двери в храме не имели привычки открываться сами по себе и не шатались на петлях.
***
Лита подумала, что до смерти не забудет события этого дня.
За последние месяцы ей слишком часто приходила эта мысль. Она думала так, когда оказалась в защитном отряде; когда выпустила голема и повстречала Аррина; когда они плыли в Альв; когда она сбежала на «Разящий»; когда помогала оживлять дракона; когда смотрела на казнь… Но теперь ей казалось, что все эти испытания были разминкой перед вылазкой в харратский храм в компании третьего человека в королевстве.
Плащ – «хамелеонка», как назвал его Аламат, - пришелся ей впору, в отличие от плаща Аррина, который приходилось подбирать. Да и скрывала обновка намного лучше – замерев, Лита, даже присмотревшись, не могла различить собственное тело. Ощущения были странными и не слишком приятными – приходили глупые сомнения, на самом деле Лита стоит здесь или ее разум отделился от тела и отправился путешествовать. Чтобы избавиться от этого чувства, она помахала рукой – и с трудом заметила ее полупрозрачный контур. Это больше походило на случайное колебание воздуха, чем на движение человеческой руки.
- Если станет опасно, замрите и задержите дыхание, - сказал Аламат. Он сам стоял еще в расстегнутом плаще, поэтому казалось, что от него аккуратно отрезали по куску с боков, причем не укрытые перчатками кисти рук висели в воздухе. – Вас тогда найдут разве что «берсерки», они чувствуют чужое тепло… но не думаю, что нам встретится кто-то из них.
- А как мы сами будем различать друг друга? – спохватилась Лита. – Или… вы хотите пробраться в храм порознь?
«Боюсь, тогда вы меня не дождетесь».
- Разумеется, нет.
- Тогда заклинание? «Маячок»?
Аламат вздохнул – видимая часть его груди странно выгнулась – и вытащил из кармана моток тонкой нити (это выглядело так, словно он сотворил нить прямо из воздуха).
- Плывущая по воздуху веревка вызвала бы подозрения, а нить вряд ли кто-то заметит. Она достаточно прочна, чтобы выдержать. Надеюсь, вы не станете упираться и пытаться перерезать мне запястье. Дайте руку.
Лита нащупала правой рукой левую и стянула перчатку. Аламат принялся завязывать петлю вокруг ее запястья.
- В старые времена, - заметил он, затягивая узел, - невесте и жениху связывали руки уздой и трижды обводили вокруг алтаря. Если учесть, что сейчас мы идем в храм, в этом есть определенная ирония.
«Только этого мне не хватало, - подумала Лита. – Едва сбежала от одного жениха, как нарвалась на другого. Очень смешно. У них в Харрадоне все помешаны на браке? Хорошо, что это просто шутка».
Аламат отпустил ее руку и стал накручивать свободный конец нити себе на запястье. Ничего в выражении его худого лица не говорило о том, что он упомянул о старом обычае не просто потому, что к слову пришлось. Пошутил, - мысленно вздохнула с облегчением Лита.
- Идем, - сказал Аламат, застегнул плащ, накинул капюшон и скрылся из виду. Почти сразу Лита почувствовала, как нитка сжимает ей запястье, и пошла, куда вел ее советник. «Пошла на поводу», - усмехнулась она.
Сначала им никак не удавалось приноровиться друг к другу, то Аламат тянул слишком сильно, то Лита запаздывала и слышала тихое шипение – должно быть, нитка болезненно врезалась ее провожатому в кожу. Особое неудобство доставила им лестница, и Лита едва не вывихнула себе лодыжку, когда поневоле бежала через две ступеньки. Но вскоре они приноровились к шагам друг друга, и уже во дворе Лита перестала ощущать постоянные рывки на запястье. Нитка и правда была еле заметна даже на солнечном свете, но когда пришла пора пройти через черный ход мимо привратника, Аламат нитку осторожно подтянул и взял Литу за руку.
- Пожалуй, так будет удобнее, - шепотом сказал он, и Лита вздрогнула, ощутив его присутствие совсем близко. – Нитка останется на случай, если мне понадобятся обе руки.
Лита кивнула, забыв, что спутник не может ее видеть, но ее подтверждения и не требовалось. Аламат потянул ее к выходу. Взявшись за руки и затаив дыхание, как дети, которые пробираются к буфету со сладким мимо строгой няни, они проскользнули за ограду. Никто ничего не заметил, и Аламат повел Литу вдоль ограды – им предстояло обогнуть его особняк и пройти к храму, не выходя на главную улицу.
- Не хочу вдруг оказаться под ногами у нашей доблестной гвардии, - сказал Аламат, когда объяснял Лите маршрут. – Конечно, мы должны успеть раньше… но наш славный подвигами генерал бывает на диво расторопен, когда ему под хвост попадает вожжа. А сейчас это была даже не вожжа, а хороший пинок кованым сапогом…
Сначала все было тихо – насколько вообще может быть тихим центр столицы, и Лита даже стала получать удовольствие от происходящего. Оказалось, что очень забавно видеть людей, когда они об этом не подозревают. Лита и Аламат ловко пробирались по улицам, среди прохожих, и маленькие тайны белварцев открывались им, как на ладони – тайны влюбленных; мелких воришек; нерях, прикидывающихся чистюлями и незаметно поправляющими оборки, чтобы скрыть пятно на платье; нищих, прячущих под тряпьем увесистые кошельки; и морогова брата в красной рясе, в переулке подкармливающего птичку. Если бы у Литы было больше времени, она могла бы дольше наблюдать за причудами человеческой натуры, но Аламат торопился и неумолимо тянул ее вперед.
Вскоре Лита уловила какой-то гул, который шел с запада и постепенно нарастал. Ей почудилось в нем что-то зловещее, и она невольно схватилась крепче за руку Аламата.
- Началось, - раздался свистящий шепот над ее ухом.
Лита не стала уточнять, что именно началось. Она уже поняла: это приближались войска под предводительством Байхрата. Восстание разгоралось. С некоторых пор Лита предпочитала не приближаться ни к какой армии на расстояние полета стрелы. Она ускорила шаг и поспешила вперед по улице едва не быстрее своего спутника.
Идти тем временем становилось труднее. Не они одни услышали гул восстания. Со всех сторон на главную улицу потянулись любопытные люди, иногда приходилось очень точно угадывать момент, чтобы не столкнуться с кем-нибудь. Пару раз они все-таки налетели на прохожих, но обошлось – те попросту решили, что их толкнул кто-то из идущих рядом белварцев. Не раз и не два Лита и Аламат вынуждены были уворачиваться от внезапно распахивающихся дверей, а однажды какой-то сорванец, тайком от семьи сбежавший поглядеть, что происходит, приземлился из окна чуть ли не им на головы.
- Было бы печально сломать себе шею под ногами непослушного мальчишки, - шепнул еле слышно Аламат. – Потом, когда все остынут и поймут, что ничего не понимают, станут спрашивать: где первый мозг королевства? А вон, на мостовой…
Лита подавила смешок.
Несколько раз увернуться от потока людей было невозможно, и тогда Аламат прижимал Литу к стене и закрывал собой. Должно быть, он маскировал их под выступ стены или водосточную трубу. Иначе кто-нибудь непременно удивился бы, что не может пройти по «пустому месту». Но никто не удивлялся, все огибали их и стремились дальше – на шум, на звон!
Так, то быстро, то медленно, с остановками, они добрались до площади как раз тогда, когда с главной улицы показались солдаты. Лита узнала генерала и поразилась – его лицо, красивое, но грубое, превратилось в демонический лик, глаза сверкали.
- Бежим! – шепнул Аламат, и вместе с опомнившейся Литой они пересекли площадь, прежде чем ее оцепила гвардия. После этой перебежки Лита оперлась спиной на стену храма и глубоко задышала ртом. Ее уже стали подводить ноги, начали гудеть мышцы, а ведь они даже еще не проникли внутрь.
Нитка снова впилась в ее запястье.
- Быстрее! – прошипел Аламат, и в его голосе послышалось недовольство. – Пока они не почувствовали!
Нитка дернулась второй раз, Лита поморщилась, отлепилась от стены и пошла, куда тянули. Она не стала спрашивать, кто именно мог почувствовать их: генерал, гвардия или жрецы. Ропот и гул за спиной пугали ее, заставляли представить худшую из развязок, в которой легче легкого было умереть под ногами у обезумевшей толпы. Поэтому с каждым шагом, отделявшим их от площади, ей становилось легче.
Они обошли храм – это заняло больше времени, чем представлялось Лите, потому что здание оказалось на самом деле громадным – и оказались у неприметной двери. Дверь шевельнулась в проеме, но не открылась – Лита поняла, что это ее спутник потянул за ручку.
- Ага, черный ход они закрыли, - вполголоса сказал советник. – Боюсь, я несколько не в форме, чтобы отдирать печати Соймаха незаметно от него. Конечно, для него сейчас вряд ли кто-то существует, кроме генерала, но нечего дразнить ящеров. Поступим проще.
В нескольких шагах от двери обнаружилось окошко, такое узкое, что еще немного – и его пришлось бы отнести в разряд бойниц. Стекло с жалобным звяканьем вывалилось внутрь. Аламат со свистом втянул воздух сквозь зубы.
- Что такое? – встревожилась Лита.
- Поранил палец.
- Вы что, ломали стекло голыми руками?!
- Если бы я стал делать это заклинанием, то немедленно объявил бы Байхрату с Соймахом, что я здесь, Варра.
- Так сказали бы мне. Меня они вряд ли заметили бы.
Повисла пауза, потом Аламат ровно произнес:
- Прошу прощения. Я порой забываю, в чем состоят ваши способности.
«Какие все забывчивые, сил нет», - подумала Лита, приподнялась на цыпочки и попыталась заглянуть в окно, но для этого ей нужно было подпрыгнуть и подтянуться.
- Поторопимся, - шепнул Аламат. – Я иду первым, вы за мной.
Однако тут в их планы вмешалась третья сила. Гул и крики на площади у парадных дверей храма, которые с каждой минутой становились все громче и тревожнее, вдруг перекрыл новый звук – металлический звон, похожий на гром или грохот града по крыше. Лите приходилось слышать похожий звук совсем недавно. И тогда, и сейчас он шел с неба, как настоящий гром. Лита задрала голову, едва не потеряв при этом капюшон, и обомлела.
Над городом летел дракон. В лучах закатного солнца он казался охваченным огнем, медная чешуя и широкие крылья сверкали так, что на них невозможно было смотреть без слез. Лита прикрыла глаза ладонью, спохватилась, быстро сдернула перчатку и разглядела на спине дракона фигурку человека в белой рубашке. С такого расстояния нельзя было рассмотреть его лицо, но почему-то у нее ни на миг не возникло сомнений, кем был всадник. Испуг, злость, гордость и радость одновременно настигли ее, и Лита прижала ладонь к заколотившемуся громче сердцу. Рядом Аламат выругался на деокадийском.
Дракон снижался. Он уже почти цеплялся брюхом за печные трубы, взмахи крыльев гнали с крыш тучи пыли. Звон и гул нарастали. Оказавшись над храмом, дракон изогнул изящную шею и выпустил огненную струю прямо между высоких башен, после чего пошел на разворот. Пожара не случилось, камень и металл храма могли только раскалиться, но не заняться огнем, зато на площади орали уже в голос.
- Знамение! Знамение!
- Долой жрецов!
- Генерал прогневил бога!
- До-лой!
Аламат сказал длинную фразу на родном наречии. Почти всю ее Лита не поняла, но отдельные слова ей были знакомы со времен путешествия на борту «Разящего», так что общий смысл она могла представить.
- Поторопимся, - сказала она и стала натягивать перчатку снова, что требовало определенной ловкости – было очень неудобно делать это с одной невидимой рукой. – Здесь становится жарко.
- И лучше бы добыть все возможные сведения до того, как ваш… хм… избранник решит оставить вместо храма гору углей, - подхватил Аламат. – Я позову вас, когда можно будет лезть.
Аламат отвязал нитку со своего запястья, ухватился руками в перчатках за выступ под окном, попытался подтянуться, но сорвался и сполз вниз. Неловким движением он попытался отряхнуться. Он не видел Литу – только прищурившись, он мог заметить еле различимые колебания воздуха, там, где она стояла. Она тоже могла разглядеть только призрачный силуэт, тем более что зрение у нее было уже подпорчено постоянным чтением. Но избавиться от глупого чувства, что она все прекрасно видела, не получалось.
И уж точно она слышала, как скрипели подошвы его сапог о стену, когда Аламат пытался удержаться наверху. Странно, как он не прочертил две раскаленные борозды в камне. Как назло и гром стих – почему-то Аррин оставил попытки атаковать храм, дракон удалялся. Удалялся непредсказуемо – и это нервировало даже больше, чем его внезапное появление.
Вторая попытка оказалась удачнее. В отчаянии, упершись носками сапог, он сумел ухватиться за нижний край окна и чуть не вскрикнул, когда осколок разрезал на его ладони перчатку вместе с кожей.
- Вы в порядке? – зашептала рядом Лита, которая что-то все-таки заметила.
- В полном, - ответил Аламат сквозь зубы и полез снова.
Наконец, ему удалось просунуться по пояс в окно и возблагодарить судьбу, которая сделала его худым и узкоплечим – генерал или хотя бы бывший офицер Аррин в эту щель не протиснулись бы. Аламат сделал передышку на середине пути и едва не рассмеялся – стоило обрести могущество, чтобы незадолго до двухсотлетия повиснуть в окне кверху задом, как неудачливый воришка! Хорошо еще, что никто не может увидеть этой сцены. «Вот затем и нужно могущество – избавляться от неловких моментов», - усмехнулся Аламат и ввалился внутрь целиком.
Когда его глаза привыкли к полумраку, он подумал даже, что помешался и вместо храма вломился в казармы байхратовых солдат. Неизвестно, для чего предназначалась эта маленькая комната, когда строился храм, но теперь в ней стояли две грубо сколоченные кровати, застеленные шерстяными одеялами, причем из-под одной из них выглядывало горлышко бутылки. Кроме этих кроватей, сундука в углу и крошечного столика с кувшином и маленькой лампой на нем, в комнате не было никакой мебели. Над одной из кроватей кто-то нарисовал, а потом торопливо размазал изображение голой женщины, которую все равно можно было разглядеть, несмотря на чью-то попытку уничтожить содеянное.
- Божьи воины, - скривился Аламат, увидев рисунок.
Лита ждала его снаружи, и Аламат снова перегнулся через подоконник, согнулся в нелепой позе, только в этот раз задом наперед.
- Лита, - шепнул он, - протяните руки, только снимите перчатки. Я помогу вам забраться.
- Вас немножко видно, - прошептала она в ответ. – Там, где пыль от стены на плаще.
Да, ободрался он в самом деле о стены заметно. Еще и перчатку порезал, теперь ее можно было только выбросить – эту ткань не зашить и заплату на нее не положить. Но в полумраке храма вряд ли кто-то стал бы присматриваться. Их только что чуть дракон не спалил дотла… его, Аламата, дракон, между прочим, но кто теперь в это поверил бы. А сейчас наступало время великой битвы. Верховный жрец Соймах против прославленного генерала Байхрата. Перед статуей Морога, наверное, при свидетелях, благородно и по правилам… Генерал так точно по правилам, а Соймах, может, и научился чему-то.
Дурачье.
Лита стянула перчатки, на свет показались руки с худыми пальцами в пятнах от чернил, с обломанными ногтями. Были бы смуглее – были бы руки Варры. Аламат иногда все еще забывался, путал их. Нетрудно было спутать, когда женщины рядом не видно под плащом. Оказалось, что и когда видно частично, тоже можно… И ведь он все прекрасно понимал, и различия характеров его помощниц были видны, как на ладони, а все равно – с языка срывалось привычное имя.
Аламат обхватил пальцами запястья Литы и велел:
- Обопритесь ногой… там есть такая удобная щербина.
К счастью, Лита была достаточно худой, чтобы Аламат мог затянуть ее внутрь без ущерба для своей мужской гордости. Плащ у нее тоже помялся и запылился, так что теперь заговорщики напоминали пару пыльных призраков.
- Это не стирается, - проворчала Лита, пытаясь стряхнуть пыль с коленей, но только размазывая грязное пятно. – Аррин однажды минут двадцать свой плащ в ручье полоскал. Нет, так еще хуже.
- Не растирайте, лучше не становится, - ответил Аламат, внезапно приходя в раздражение. – Наденьте перчатки и дайте мне нить.
- Она отвязалась.
- Тогда руку.
Лита натянула перчатки. Неловкая пауза, во время которой взломщикам пришлось искать невидимые руки друг друга – и Аламат приоткрыл дверь в коридор, к счастью, пустой. Откуда-то издали доносился торжественный гимн. Нашли время служить службы!.. Понимание окатило холодной водой: это не служба. Это битва. Под песнопения, которые раньше предназначались только богу. Аламата передернуло, и сила собственной неприязни удивила его. Казалось бы: хочется Соймаху обставить свою попытку дорваться до власти красиво – вольному воля. Да и самому советнику вместе с Литой легче – пока поют, по коридорам шляться не будут. И все же что-то настолько неправильное в происходящем чувствовал Аламат, что у него начинал дергаться глаз и чесалась шея. Он раздраженно передернул плечами и пошел вперед по коридору, держа Литу за руку.
Вскоре он убедился, что в здание они проникли на редкость неудачно. У Аламата был план внутренних помещений храма, и он не преминул его изучить, но он не рассчитывал, что придется лезть через окно. Как раз «караулку», как он назвал комнату, куда они забрались, и коридор за дверью черного хода, ведущий на кухню, откуда можно было без помех пройти в комнаты жрецов и в библиотеку, разделяла прочная стена. Когда Аламат понял, что к своей цели они могут пройти только кружным путем через главный зал, ему очень захотелось побиться о выросшую на его пути стену лбом. Но деваться было некуда, а его голова с ее содержимым была слишком ценна, чтобы обращаться с ней так грубо.
Когда они приблизились вплотную к главному залу – осталось открыть дверь, через которую храмовый мальчик подносил жрецу, ведущему службу, чашу, нож или поднос, Лита сильнее сжала руку Аламата, и ее пальцы дрожали. Аламат прислушался к пению – жрецы выводили благодарственный гимн. Впервые за весь день его сердце кольнуло страхом – не перед провалом, не за будущее Харрадона, не перед сошедшим с ума Морогом наконец – перед людьми. Страх быть пойманным и разорванным в клочья преданной Соймаху толпой. Ладони увлажнились, и Аламат порадовался, что Лита этого не могла почувствовать через два слоя ткани. Медленно, очень медленно он приоткрыл дверь и выглянул в щель.
Огонь, бесновавшийся в центре зала, едва не ослепил его после полумрака коридоров, Аламат зажмурился и тряхнул головой. На короткий безумный миг ему показалось – дракон все-таки добрался внутрь! Но второй взгляд все прояснил. Никакого дракона. Кольцо огня – божественного. Прямо под статуей. Божественной. Божественные братья полукругом. А в кольце – двое соперников, жрец и воин. Божественные, разумеется. Храм все-таки…
Лицо Байхрата было неподвижно, но глаза пылали такой яростью, что казалось – это не языки пламени бросают отблески на стены, это ярость отражается от полированного камня. Между пальцами генерала плясала огненная плеть, свиваясь кольцами и распрямляясь, хвостом щекоча плиты пола. Жар разливался вокруг. Еще немного – расплавятся светильники, жирными каплями потечет по стенам позолота, сам камень стен обуглится и осыплется крошкой… Байхрат сделал незаметное движение рукой – плеть полетела вперед, огненный язык готов был обвиться вокруг шеи жреца…
Соймах поймал плеть голой рукой. Небрежно оторвал кусок, словно в руках у него была гнилая веревка, остальное с усмешкой кинул обратно Байхрату. Пламя у него в руках шипело и гасло. Лицо верховного сковало гримасой плотоядного удовольствия, он даже причмокивал губами, как будто смаковал изысканное блюдо. Хор за его спиной грянул с новой силой.
У Аламата по спине побежали мурашки. Он не думал, что все зайдет так далеко. Смешно было обнаружить в себе полудетскую веру в непобедимость генерала. Сам Аламат начинал свою карьеру, когда Байхрат уже был опытным воином, удачливым предводителем, пусть не легендой, но знаменитостью… В глубине души советник был уверен, что при столкновении верховного с генералом от Соймаха останется кучка пепла. Глупо, глупо… Достойно шутовской шапки с козлиными рогами.
«А если напасть сейчас, внезапно, сзади, - мелькнула безумная мысль. – Подло, в разрез со всеми геройскими правилами, а значит, действенно. Всадить стрелу вон туда, в ямку у основания черепа…»
Эта мысль была достойна даже не дурацкого колпака, а аккуратного надгробия на ближайшем кладбище. Аламат оставался невидимкой только потому, что у него хватало силы воли не колдовать. Хотя сейчас ладони так и чесались – призвать, сложить из голубого света рога лука и тонкую тетиву, слепить звездную стрелу, выпустить… Встать благородным героем рядом с генералом. «Я подвел тебя, друг, но я же ошибку исправлю! Ступай к своей возлюбленной и не держи на меня зла!»
Аламат посмотрел на генерала, который с черным лицом комкал в ладонях новый сгусток пламени – глупец, глупец, он же своими глазами видел, что делает Соймах! – и неслышно вздохнул. Простите, генерал Байхрат. Видит Степь, я не хотел этого.
Ладони зудели, как будто их вдоль и поперек искусала болотная мошкара, но Аламат теперь смотрел только на дверь впереди. Сердце его билось спокойно и размеренно. Жрецы, увлеченные битвой и песнопениями, не могли его заметить. Очень тихо, очень медленно, контролируя каждый шаг, чтобы не сорваться ни на бег, ни на драку, Аламат крался вперед, и за его руку держалась Лита, которая вцепилась в его запястье, как утопающий – в брошенную веревку. Трещало пламя, гимн взлетал к потолку, визгливо посмеивался Соймах – Аламат шел к своей цели.
Когда он уже взялся за ручку неприметной двери, ведущей к жилым помещениям, то обернулся в последний раз, и ему показалось, что статуя Морога смотрит прямо на него каменными глазами, в которых играли отблески огня. «М-мастерская работа, провалиться бы ей», - усмехнулся Аламат и очень медленно приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы можно было протиснуться в щель. Следом скользнула Лита, дверь аккуратно, без скрипа встала на место. Навалившаяся тишина после шума главного зала оглушала. Аламат вдруг понял, что не в силах больше сделать ни шагу. Он привалился к стене, чувствуя, как мелко и противно дрожат колени. Оказалось, что лицо у него мокрое от пота, капля повисла на кончике носа, и Аламат машинально слизнул ее, чтобы не отпускать руку Литы. Второй рукой он держался за стену. Стена была шершавая, и Аламат стал тереть об нее ладонь, чтобы хоть немного унять терзавший его зуд. Помогало плохо.
- Ну что? – шепотом спросила Лита. – Почему мы встали?
Оказалось, его новая помощница и вправду привыкла к безумным вылазкам и опасным авантюрам. Страха в ее голосе Аламат не расслышал, зато возбуждения и предвкушения там хватало. Он готов был поручиться, что в этот миг у Литы горели глаза так, что даже «хамелеонка» не могла скрыть до конца этот блеск. Аламат скривил губы при мысли о том, что судьба постоянно подбрасывает ему в соратники бешеных энтузиастов. Ему даже не пришло в голову, что подобное притягивается к подобному.
Аламат с силой оттолкнулся рукой от стены – искушение сделать передышку оставило его. Куда идти дальше, он помнил так четко, словно карта храма была у него перед глазами. Он мысленно вел по ней пальцем, когда шел с Литой дальше, мимо жилых комнат, по лестнице на второй этаж, по темным коридорам. Никого не попалось им навстречу – простые жрецы, не удостоившиеся чести стать мороговыми братьями, и слуги не то сбежали, не то спрятались где-то в безопасном месте.
Дверь в библиотеку, темную, так плотно прилегающую к косяку, что ее приходилось тянуть изо всех сил, Аламат помнил прекрасно. Несколько раз он был здесь, когда разрабатывал оружие против Альдалира, но тогда его неизменно сопровождали два жреца. Иногда приходил и сам верховный, сидел напротив, сладостно вздыхал. Знай Аламат тогда, до чего он довздыхается…
Он дернул за ручку, дверь со скрипом подалась. Аламат почувствовал, как Лита за его спиной вздрогнула и замерла. Он и сам встревожился, как бы на звук не явился какой-нибудь высунувший нос из укрытия служка, но никто не показывался. Аламат раскрыл дверь шире и шагнул внутрь.
Лита негромко охнула. Аламат понимал ее чувства – храмовая библиотека поражала воображение любого, кто хоть немного ценил книги и сохраняемые в них знания. От пола до потолка здесь выстраивались полки темного дерева, которые тянулись от стены до стены, разделяемые только узким проходом. И все они были заставлены и завалены книгами, свитками, письмами – подлинными, иногда такими уже ветхими, что грозились рассыпаться в руках, и их бережно снятыми копиями. Здесь были карты владений, которых более не существовало, жизнеописания людей, канувших в прошлое, так что память о них сохранилась только тут. Здесь можно было встретить письменность всех народов, которые только умели писать – от некоторых из них и остались лишь странных очертаний буквы на бумаге, ткани, коже и даже древесной коре. В левой части зала оставалось немного пространства, не занятого полками – там стояли столы переписчиков, и там в свое время Аламат садился просматривать отобранные записи.
- Как же мы найдем то, что нужно? – Лита прошептала это совсем тихо, но в этой библиотеке каждый звук казался громким, как будто любое дуновение воздуха могло потревожить записи и поднять в воздух фонтанчики пыли.
- Нам нужны записи, которые были сделаны в Харрадоне, причем не менее четырехсот лет назад, а лучше – больше, - сказал Аламат. – Таких древних документов здесь не так уж и много, большинство появилось позже. Жаль, что вы не можете читать на степном наречии, тогда мы бы разделились…
- Тогда я могу хотя бы приносить вам все самое древнее, что найду, - предложила Лита. – Меня учили определять возраст записей.
- Действуйте, - велел Аламат. – Самые старые записи – в северной части. Прямо и налево.
Упоминать о правилах обращения со старыми документами он не стал – если уж Литу учили определять возраст записей, то должны были и учить бережно с ними обходиться. Сам Аламат набрал ворох свитков, и сердце его упало – чтобы просмотреть все сокровища библиотеки, нужно было сидеть в храме не час и даже не день. На что он рассчитывал, когда надеялся быстро найти ответы? Должно быть, в последнее время его разум настолько утомился, что перестал справедливо оценивать возможности…
Аламат сел на колченогий стул в углу, поправил перчатки и взял верхний свиток.
«Подателю сего отдать из стада моего птицу любую, какую выберет, а сверх того шлем кожи ящериной…»
Не то.
«…в озере том видели мы великую рыбу, что у дна ходит и ребенка утащить может…»
Дальше.
«Леса три подводы привезти незамедлительно…», «крепость ту отныне именовать Хорог…», «а музыканта того, что вождю люб, ночью, когда на стражу Орлиные Дети встанут, в мешок зашить…»
Не то, не то, не то…
Чернила и краски выцвели от времени, очертания букв расплывались. Аламат потер слезящиеся глаза. Мучительно хотелось выпить из темного флакона, вот только Аламат не догадался захватить его с собой. Под веки насыпали песка, резь становилась невыносимой. Хотелось упасть лицом в воду. Можно в озеро, где «видели великую рыбу». Или в подушку на худой конец.
Скрипнул пол – Лита принесла груду листов.
- Странно, что эти записи дожили до наших дней, - желчно сказала она, сгружая свою ношу на стол. – Вот этот свиток свалился мне на макушку. Кто-то не потрудился уложить его на полку, как положено. Да и о перчатках, когда читал, явно не заботился.
Аламат взял помятый и обтрепанный по краям лист, развернул и невольно сжал пальцы сильнее, едва его взгляд выловил фразу из середины. «И тогда великий вождь Мор-ар-Рог повелел…»
- Кто-то шел нашим же путем, - пробормотал он.
- Что там? – насторожилась Лита, но Аламат уже читал про себя, наспех восстанавливая текст, где слова стерлись от времени. Запись была сделана на рыжеватой коже, бурые буквы иногда почти сливались с фоном, и приходилось подносить текст совсем близко к больным глазам, но Аламат шел по следу, как ищейка. Никакая сила в мире сейчас не заставила бы его выпустить свиток из рук.
«И тогда великий вождь Мор-ар-Рог решил объединить народы Степи, чтобы был у них единый дом и единый народ. И тогда он и дети Быка пошли к детям Ящера, и сказал Мор-ар-Рог: будем братьями, будем делить костер и пищу, пока не упала с неба луна и не погасли звезды. Но вождь детей Ящера Гвадихарр не захотел признать Мор-ар-Рога, и Мор-ар-Рог дрался с Гвадихарром с восхода и до заката. И Мор-ар-Рог победил Гвадихарра и бросил его голову в болото, и дети Ящера признали Мор-ар-Рога и стали едины с детьми Быка».
Далее текст был сильно поврежден, но Аламат смог разобрать слова о детях Орла и детях Газели – вождь Мор-ар-Рог времени зря не терял. Аламат нахмурился. Он не хуже Литы умел определять возраст попавших к нему документов – так вот этот чудом уцелевший свиток был написан задолго до того, как Вахаргат Великий, прапрадед королевы Фаризе объединил разобщенные народы, рассеянные по всей Степи, и основал Харрадон. Так что же случилось с трудами Мор-ар-Рога… так, вот…
«И под водительством Мор-ар-Рога собрались они, и стали называться морхатами, и был народ морхатов велик и богат, и стада их паслись по всей Степи от северных копей до южных болот. И приходили к ним с дарами дружбы жители лесов, и смуглые люди с юга боялись грабить на своих кораблях, и морхаты славили своего вождя, потому что тот принес им покой».
Аламат покачал головой. Недурно… Если этот самый Мор-ар-Рог сумел приструнить даже деокадийских пиратов, которые своими набегами досаждали харратам даже еще в молодости Аламата, то это дорогого стоило. Откуда вообще взялся этот вождь, и почему о нем теперь никто не помнил? Нужно признать, что на роль прототипа для Морога он годился великолепно. Но каким образом прославленный вождь очнулся полтора века назад и взял в привычку вселяться в харрадонскую королеву?
«Мор-ар-Рог жил в богатстве и почете, обильны были его стада, и в шатре его шли пиры с утра до вечера, а потом с вечера до утра. У него было пятнадцать сыновей от семи жен, все славные воины, и четыре дочери, которые поражали красотой.
Однако в год Зеленой Луны Мор-ар-Рог сказал: довольно морхаты жили в спокойствии и тиши, - и снял с подставки свой меч».
«Я бы тоже снял с подставки меч, будь у меня семья в двадцать шесть человек», - нервно усмехнулся Аламат. Какая-то частица его души не хотела знать, что произошло дальше, но глаза уже нашли нужную строчку.
«И тогда великий вождь Мор-ар-Рог повелел морхатам готовиться к великому походу, а себя объявил богом».
Под руками Аламата хрустнул край свитка. Дальше он заставил себя читать очень медленно, и каждое слово отпечатывалось в его памяти, как оттиск в податливом воске. Он приближался к разгадке, и разум его был холоден и спокоен, в то время как сердце прыгало и билось где-то в горле, кадык на худой шее дергался, но руки не дрожали.
«По всей Степи морхаты построили храмы Мор-ар-Рога, и были там алтари, и были его личины, и приносились там жертвы скотом и рабами. И только те морхаты, которые раньше звались детьми Газели, сказали: не быть человеку богом, и Мор-ар-Рог со своими воинами жестоко покарал их. И те, кто видел его тогда, говорили, что мог он делать чудеса: ходить через огонь и по воздуху, обращаться в ящера и в быка. Что до воинского искусства, то и раньше не было равному ему в бою, не нашлось и тогда. И более никто не смел роптать, только между детей Орла ходили слова, что только Степь и ее боги есть, а другим не бывать, но открыто они не смели в том признаться.
И тогда Мор-ар-Рог повелел точить мечи и шить новые доспехи, потому что суждено морхатам править на всей земле. И велел он тако же строить корабли, чтобы владычествовать и на море. И морхаты слушали его и кричали: веди нас! веди нас!»
Аламат прервал чтение и снова протер воспаленные глаза. Тянуло проверить: не подделка ли у него в руках? Не стал. Сердце подсказывало: не подделка, - разум не спешил спорить. История на глазах у Аламата замыкалась в кольцо, сотни лет пронеслись над степью, а потомки морхатов кричали: веди нас! – и обещал им владычество вернувшийся из небытия бог… Достижения, развитие, договоренности с соседями? Какие там договоренности, когда толпа кричит: веди нас! Кто знает, может, стоял за плечом у великого вождя бледный советник и рвал на себе светлые волосы – только-только ему удалось договориться по-хорошему с южными пиратами…
Дальше свиток был чем-то залит, и большой кусок текста превратился в одно темное пятно. Читаемые строчки нашлись уже ближе к концу.
«…разбили и потопили корабли, а Мор-ар-Рог был ранен в шею и в грудь возле сердца. Вместе с детьми Быка смог он уплыть на первом своем корабле, и дети Быка снесли его на землю, но с тех пор не было у морхатов веры в удачу своего вождя. Тогда велел он везти себя в свой храм на севере, потому что надеялся там вернуть себе силы. И восемь его сыновей, которые остались живы, отвезли его в храм, но и там не смог он исцелиться и чудес более творить не мог. И там великий вождь Мор-ар-Рог умер, и его похоронили под каменной плитой, которая была его алтарем, когда его славили как бога.
После смерти его начались распри между морхатами…»
Следующего куска снова не было. Удалось разобрать только постскриптум.
«…я, Аровах, летописец из потомков Орла, писал эти строки, чтобы передать потомкам нашим память о днях, когда владычествовал в Степи Мор-ар-Рог. Чтобы читали они не для развлечения, но в предостережение, потому что силу и славу Мор-ар-Рог подарил своему народу, но и принес ему много горя, и много плакали над могилами жены и матери, а множество морхатов обрели погребение в морских водах. Пусть же тот, кто прочтет эти строки, знает: нет добра в том, когда человек становится богом при жизни, даже если обретает великую силу. И должен бежать искушения сравняться с богами человек, потому что ничего, кроме горя, не принесет он на свою землю. И если появится человек, который объявит себя богом, должно гнать его и не верить ему, а если будет он упорствовать – убить и разделить его тело на четыре части. И не верить чудесам, которые он показывает, ибо то мара и наваждение. Пусть глупцы кричат: знак, знак, это бог! – гоните самозванца и не давайте дурманить себя, чтобы беда не пала на ваши головы…»
- Гоните самозванца, - пробормотал Аламат. – Прогонишь его, как же…
- Скажите что-нибудь, - потребовала Лита. – Что вы нашли?
- Вы были правы, - жестко сказал Аламат. – Прототип существовал. Реальный, как мы с вами.
- А еще?
- А еще я был прав. И остаюсь. Морог не становится менее реальным от того, что когда-то он был человеком…
- Очень хорошо, что вы это признаете, советник, - раздался негромкий голос. – Хотя бы это.
Аламат замер на вдохе и стал незаметен для человеческого глаза. Рядом, невидимая, застыла Лита. Свиток из руки Аламата аккуратно свернулся и опустился в ворох бумаг на столешнице.
Из-за полок вышел брат Халлат, огляделся и покачал головой.
- Не нужно прятаться, советник, - мягко сказал он. – Я знаю, что вы здесь вместе со своей женщиной. За столом, верно? Вы же видите – я мог позвать сюда всех, но не зову. Вы не можете причинить мне вред, а я не хочу. Давайте же поговорим.
Аламат смотрел на него и думал: если вогнать звездную «спицу» чуть ниже уха, жрец умрет быстро и тихо. Останавливали несколько соображений. Во-первых, Аламат все еще предпочел бы не колдовать в этих стенах без крайней необходимости. Во-вторых… с некоторым смущением Аламат вдруг понял, что так и не научился убивать своими руками. Он знал самых разных убийц, от тупых головорезов из подворотен до мастеров своего дела. Он пользовался их услугами при необходимости. На его совести были дела, от которых эти люди отказались бы как один, потому что убийство убийством, а на всякие ужасы они не подряжаются. Но отнять самому жизнь у другого человека… нет, у Аламата не было должной сноровки. Да и вообще, выбирать драку, когда можно было поговорить, пристало скорее Байхрату. Вот он и ввязался в драку… выпутался бы теперь.
Но Аламат бы не отказался от нового опыта, если бы был полностью уверен, что его магия подействует на жреца. После увиденного в главном зале эта уверенность, ранее твердая, изрядно поколебалась.
Очень медленно Аламат снял капюшон.
Халлат кивнул ему, как старому знакомому.
- Я предчувствовал, что нам еще суждено будет встретиться. Мы не договорили в прошлый раз…
- Вы читали о Мор-ар-Роге, - это не было вопросом.
- Читал, - подтвердил Халлат. – Верховный жрец указал мне, куда смотреть. Он указывает путь всем нам. Это тяжкая ноша.
- И вы готовы воспевать нового бога Соймаха? – поднял брови Аламат. – Значит, вы мало поняли из того, что прочли.
- Бога Соймаха? – изумился Халлат, кадык на его черепашьей шее дернулся. – О чем вы? В степи один бог - Морог.
- Спуститесь вниз и посмотрите, - скривил губы Аламат. – Соймах в шаге от того, чтобы объявить себя новым богом харратов. Он уже собирает новых верующих, чтобы явить им чудеса. Признаться, я думал увидеть вас в первых рядах поющих.
На самом деле Аламат вообще не думал о старом жреце, но он не солгал: проще всего было вообразить Халлата среди мороговых братьев, славящих победу Соймаха. Красные одежды легли красивыми складками, глаза горят, на лице – восторг неофита, только что узревшего чудо и топчущего ногами осколки старой веры во имя веры новой.
- Я сяду, с вашего позволения, советник, - сказал неудавшийся неофит и придвинул себе стул. – Я старый человек, мне трудно стоять. Вам не понять, вы всегда были молоды… Телом, не умом. Морог дал вам вечную молодость, взамен потребовав службы…
- Не мне судить о намерениях верховного жреца, - сказал Халлат после паузы, потому что Аламат молчал. – Он поставлен богом над всеми нами, и не мне судить его. Но вы напрасно оскорбляете меня, советник, когда говорите, что я готов отречься от бога.
- Вы ведь читали записи, - прищурился Аламат. – Вы знаете, что на самом деле Морог – не бог. Вы разумный человек, вы должны были внять предупреждению Ароваха…
- Аровах был глупцом! – прервал его Халлат. – А Морог был и остается истинным богом! От человека, пусть даже великого вождя, он смог подняться на недосягаемую высоту! Он совершил недоступное смертным, обрел силу и вернулся после смерти в родные земли, чтобы опекать харратов! С его благословения Харрадон процветает…
- С его благословения все мы идем по замкнутому кругу, - у Аламата снова горели ладони, зуд становился почти невыносимым. Всего одно короткое заклинание, одна звездная стрела, и ему бы стало легче… - Возвышение и падение, разорительная война, попытка подмять под себя соседей, а потом поражение, внутренние распри и уничтожение трудов последних лет. Мы вышли к старым граблям, и скоро никакой шлем не спасет, когда они ударят нас по лбу.
Халлат по-стариковски пожевал губами, смахнул с мантии невидимую пылинку и снова поднял глаза на Аламата.
- Раньше я не понимал, почему верховный жрец не спешит объявить текст о Мор-ар-Роге священным и открыть правду всей братии, - сказал он. – Теперь я вижу. Вы прочли, но не поняли. Морог явился, чтобы завершить начатое, но теперь он не человек – бог. Разве не он дал армию? Разве не он благословил наших «одаренных»? Разве не ваша сила получена от него? Сыны степи пройдут от моря и до моря, так сказал Морог и будет так. То, чему суждено свершиться, свершится.
- Мы уже идем по колено в крови, - синие глаза Аламата горели, как две холодные звезды, - чужой и своей. По прихоти мертвого несколько сотен лет безумца.
- Не богохульствуйте! – Халлат вскочил на ноги, вихрь его алых одежд показался пожаром. – Человеку не дано полностью познать божественное провидение! Если умрут сотни, тысячи – значит, так тому и быть! Оставшиеся будут жить в благословенном веке. Харраты живут и умирают по слову Морога, потому что они – сыновья степи! Война у них в крови, и Морог – их бог! Вы тоже должны были быть там, на войне, но вы слишком много впитали от Деокадии. Вы…
Тяжелый фолиант на полке вдруг дрогнул и полетел, окованным в бронзу углом целясь жрецу в висок. Он почти достиг цели. Но то ли колебание воздуха, то ли быстрый косой взгляд Аламата предупредили Халлата, и в последний миг тот отпрянул назад. А потом с неожиданной для старика силой и ловкостью ударил рукой влево. Раздался стон – жрец не промахнулся.
Аламат поднялся на ноги. Его плащ распахнулся, более не скрывая владельца, худое лицо исказила брезгливая гримаса.
- С дороги, - приказал он сквозь зубы. – С дороги – и останешься живым.
- Что мне твои угрозы, - отозвался Халлат. Его глаза и в самом деле горели – темный морогов огонь пылал в них, грозил сжечь все вокруг. – Я уступил бы королевскому советнику и слуге Морога, но не подлому вероотступнику. Я был глуп, когда решил, что записи Ароваха образумят тебя. Но отсюда ты не выйдешь, Аламат! Я, служитель истинного бога, не дам тебе сеять смуту. Попробуй выйти – и ты на себе узнаешь, что значит искусство жрецов Храма!
- Искусство палачей, - усмехнулся Аламат и шагнул к Халлату. В правой его руке разгоралась синяя звезда.
- Я думал, вы умнее, - жрец в мгновение ока оказался рядом, сухие пальцы его левой руки оплели запястье Аламата.
- Я тоже так думал, - выплюнул Аламат и поймал Халлата за свободную руку, похожую на кость, завернутую в старый пергамент, стиснул со всех сил.
Звездное мерцание заполнило библиотеку, воздух вспыхнул белым и голубым. Сила Аламата текла между пальцами. Это не было заклинанием – это был ничем не сдерживаемый более поток, способный снести любые преграды на своем пути. Попытка Халлата вытянуть что-то из Аламата захлебнулась – Аламат сам щедро отдавал все, что ему было даровано, выплескивал на жреца всю мощь, опустошал самые глубокие тайники, выворачивал карманы души, чтобы не оставалось ни капли, ни крошки, ни лучика. Кожа зудела, воздух мелко звенел серебром, и в голубом свете искаженное лицо Аламата казалось ликом мертвеца.
- Вы правы, - говорил он, задыхаясь и все сильнее сжимая пальцы на запястье соперника, - я многое взял у Деокадии, я не воин и ненавижу войну, всегда ненавидел. Меня тошнит от нее, я не могу больше видеть, как она пожирает все, что я создавал и укреплял. Если Морог и в самом деле – Мор-ар-Рог, которому нужны воины, то он ошибся, дав мне силу. Берите же ее! Целиком! Без остатка! Наслаждайтесь, если можете!
Халлат ничего не отвечал. Он не мог говорить, его лицо, только что пылавшее гневом, исказилось от ужаса и позеленело. Халлат хватал ртом воздух, как утопающий – он в самом деле тонул в потоке, который обрушился на него. Рука, которой он держал Аламата, ослабла и упала бы, если бы Аламат сам не перехватил ее, не давая жрецу отстраниться. Звон становился все громче – то ли сила, не в состоянии вырваться на свободу сразу, превращалась в звук, то ли у Аламата звенела кровь в ушах.
Все закончилось одновременно. Поток иссяк. Звон оборвался. Аламат разжал побелевшие на костяшках пальцы и ухватился за спинку стула, чтобы не упасть. Его била дрожь – хотелось завернуться в одеяло, в два, три, потребовать горячего отвара, только бы прогнать сковавший все тело холод.
Глаза Халлата закатились. Он сделал несколько нетвердых шагов назад, схватился за сердце, осел на пол и больше не шевелился. Звездное мерцание угасало, оседало инеем по углам.
Аламат, наконец, догадался развернуть стул сидением к себе и сел, вернее, рухнул на него. Что-то негромко стучало в тишине – Аламат досадливо тряхнул головой и понял, что это стучали его собственные зубы.
Стол позади оказался достаточно надежным, чтобы опустить на него затылок. Аламат закрыл глаза и прислушался к себе. Тишина. Сломался звездный лук, в небытие канули стрелы. Отступил чернильный мрак, выплеснулся наружу и протек сквозь щели в полу.
- Вы в порядке? – спросил кто-то рядом. – Вы живы?!
Аламат открыл глаза и увидел прямо над собой лицо молоденькой женщины – почему-то только лицо. Ему хотелось назвать ее Варрой, но он помнил, что это будет неправильно, а настоящего имени не мог вспомнить.
Оказалось, у него еще и треснула губа и пошла кровь носом – Аламат облизнулся и почувствовал соленый вкус. Кровь, но только его кровь, отныне и навсегда. Он тихонько засмеялся.
- Вы меня слышите?! – женщина не унималась.
Лита, - вспомнил он, наконец.
- Слышу.
- Что с вами?
- Я свободный человек, - с удовольствием сказал Аламат и поморщился – кольнуло под ребром. Вместе с обычными ощущениями возвращалась и память о том, где он и что происходит вокруг. Он поднял голову и оперся локтями на стол. – Свободный… но слабый. Лучше нам уходить. Сейчас я не рискну выходить на бой даже с мухой. Драконья спина должна выдержать троих…
@темы: Убей в себе бога
-
-
22.03.2015 в 10:45-
-
22.03.2015 в 10:46-
-
22.03.2015 в 10:48-
-
22.03.2015 в 10:48-
-
29.02.2024 в 06:35Посетите также мою страничку
hatsat.bget.ru/user/EzekielFerguson/ открытие счета в зарубежном банке юридическим лицом
33490-+