"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
Вместо эпиграфа:
Прослушать или скачать Hans Zimmer The End? бесплатно на Простоплеер
В груди у Эйлейва поселились жучки-резчики, и они своими мощными челюстями упорно точили ходы в его костях...В груди у Эйлейва поселились жучки-резчики, и они своими мощными челюстями упорно точили ходы в его костях. Странно, правда, что они смогли добраться до костей, не сгорев в пламени, которое полыхало на его коже, и не оказавшись придавленными бревном, которое кто-то опустил на его грудь. Может, он тушил лесной пожар, и на него упало дерево?..
Эйлейв поморщился и открыл глаза. Мягкий свет показался ему ослепительным, поэтому Эйлейв сощурился и немного подождал, прежде чем привык и смог осмотреться.
Он был один в маленькой комнате с единственным узким окном, в которое лежащему Эйлейву был виден только кусок серого неба. Это показалось ему странным – неужели в храме его отнесли так высоко, что в окно не видно ни одной ветки дерева? Эйлейв попытался подняться – но ребра отозвались болью, и, со свистом втянув воздух сквозь зубы, он повалился обратно на спину. Покосившись вниз, он увидел тугую повязку, перетянувшую грудь. Если Эйлейв мог верить своим ощущениям, на его теле больше не было ни нитки. Значит, целители не наспех перетянули его раны, а успели хорошо с ним поработать. Но кто и когда принес его в храм?
Комнатка, впрочем, на храмовую походила мало. Не было здесь ни одного, даже самого маленького и грубого, изображения Анну, ни курильниц с благовонными смолами, которые целители использовали, чтобы вернуть больным спокойствие или бодрость духа. Асфрид всегда говорил, что слова словами, помыслы помыслами, а на человека проще всего повлиять через пять его чувств, кои есть зрение, слух, вкус, обоняние и осязание. Служители Анну не забывали действовать через все пять. Здесь не было даже глубокой чаши с водой и кувшина, которые стояли везде в храмах, чтобы больные могли утолить жажду и умыться, и Эйлейв уже успел пожалеть об их отсутствии - пить захотелось, как только он открыл глаза.
Может, все комнаты и залы заняты, и его отнесли туда, где еще оставалось место?.. Но какое бедствие могло случиться, чтобы больные и раненые переполнили храм?!
Эйлейв напряг память, но поплатился за это усилие накатившей болью в затылке. Голова тупо ныла, как будто его огрели дубиной. Но никаких драк с лихими людьми он припомнить не мог. Вспоминался свист в ушах, бьющий в лицо ветер… и неумолимо приближающаяся земля, которая до этого лежала где-то далеко внизу. Вслед за этими воспоминаниями пришли другие, о хлопающих громадных крыльях, голубом пламени и мудром и оценивающем взгляде золотых глаз…
Тихо вздохнув, Эйлейв снова закрыл глаза. От мысленного напряжения пробудилась новая боль, и теперь затылок скребли маленькие когти, но зато Эйлейв вспомнил все. Он атаковал Хорог с воздуха, и харраты сумели подбить его дракона.
Эйлейв не сдержал короткой скупой улыбки. Они так и не смогли убить дракона. Ранить, разъярить, заставить скинуть наездника, но не убить. Прежде чем перевернуться в воздухе и принять удар о землю, который лишил его сознания, Эйлейв успел заметить мелькнувший перед глазами мощный хвост и чешуйчатое тело, которое все еще удерживали в воздухе сильные крылья. Возможно, будь больше времени на подготовку, Эйлейв и сумел бы удержаться в седле…
Шрам и так отнесся снисходительно к человеку, который по сравнению с ним был слаб и глуп. Эйлейв называл его Шрамом про себя – драконы не отзывались на клички, данные им людьми. Но настоящих имен тоже никто не знал, а потому Эйлейв дал своему имя за черную полосу под правым глазом, похожую на отметину от старой резаной раны. Хотя назвать дракона «своим» не мог никто из наездников. Драконы снисходили до людей, позволяли им забираться на свои широкие спины, даже прилаживать туда седла, но никто не смог бы принудить драконов делать что-то против их воли. Но почему-то эти умные сильные создания благоволили к альдалирцам. Асфрид называл это чудом Анну, а Эйлейв только пожимал плечами – ему было достаточно того, что Шрам подпускал его к себе и вдвоем они становились грозной боевой силой. И никому Эйлейв не рассказывал о том детском восторге, когда Шрам впервые разрешил человеку прикоснуться к его чешуе. И о том, что когда они впервые поднялись в небо вдвоем, мысли Эйлейва были не только о благе родных лесов… Но все же у них было слишком мало времени, чтобы по-настоящему привыкнуть друг к другу. И вот, в первом же бою они оказались порознь, и хорошо, если Шрам сумел добраться до леса. Харраты. Эти были способны уничтожить любое живое существо, словно они в самом деле были демонами, не знающими страха и сожаления. Хотя в битве Эйлейв убедился, что умирают они так же, как и обычные люди.
Эйлейв нахмурился. Он ничего не знал о ходе боя после своего падения. Кто подобрал его и залечил его раны? Комната не походила на храмовую, так, может, его унесли в Хорог? Но харраты славились своей жестокостью, зачем им было брать пленного? Сам по себе он не был ценной добычей. А может, его сородичи все-таки смогли взять замок?..
Дверь скрипнула, отворяясь, и Эйлейв открыл глаза, цепким взглядом окидывая вошедшего.
- Ты очнулся, - сказал незнакомец, и Эйлейв на миг обрадовался, потому что это было сказано на его родном языке. Но стоило присмотреться, как надежда очутиться у друзей улетучилась. Лицом вошедший не слишком походил на харратов с их высокими скулами и раскосыми глазами, но и альдалирцем не выглядел, а одет был по харратскому обычаю. На родине Эйлейва целители предпочитали свободные, не мешающие движениям белые накидки, а харратские лекари носили серую одежду, плотнее прилегающую к телу и больше похожую на мундиры офицеров. Но Эйлейв засомневался, целителя ли видит перед собой – на поясе у вошедшего в ножнах покачивался узкий меч с черным камнем в оголовье. Однако незнакомец развеял его сомнения.
- Мое имя Эррин, - сказал он, - и я первый из лекарей в замке Хорог.
В выговоре Эррина человек с тонким слухом мог заметить не свойственные лесному народу металлические нотки, да и слова в предложения он собирал необычно, но все равно говорил по-альдарски очень чисто. Эйлейв не ответил. Он находился в руках людей, у которых жестокость была в крови. Зачем-то им понадобился живой пленник, но Эйлейв счел себя все равно что мертвым, потому что ни на какие посулы он не собирался откликаться, а, убедившись, что толку от него нет, его должны были убить и хорошо, если быстро и без мучений.
- Я радостный, потому что ты очнулся, - продолжал Эррин, не смущаясь ни молчания раненого, ни его холодного взгляда. – Это не было легко – вытащить тебя с той стороны. Как ты?
Эйлейв не хотел разговаривать с этим странным целителем, который носил меч и одежду, которая больше подошла бы солдату. Само это зрелище казалось Эйлейву противоестественным и нелепым. Если даже тот, кто должен был залечивать раны, таскал с собой клинок, то какими должны были быть воины?
- Как твое имя? – не успокаивался Эррин. Эйлейв молчал, и целитель свел к переносице темные брови. – Ты меня понимаешь? Ты меня слышишь?
Эйлейв не отвечал и смотрел в окно. Теперь в него была видна черная быстро движущаяся точка. Сердце Эйлейва дрогнуло, но то была всего лишь одинокая птица, спешащая в свое гнездо. Никто не спешил на помощь пленнику.
Эррин пожал плечами.
- Ну и ладно, - сказал он по-харратски, - не желает говорить – и плевать. Лучше займусь драконом, он и то приветливее хозяина.
Это не могло быть правдой, Эйлейв точно помнил, как Шрам улетал прочь. Но кто знает, вдруг после того, как он потерял сознание, дракона сумели ранить, зачаровать, захватить?! Эйлейв бросил на целителя короткий взгляд и увидел, что тот смеется.
- Попался! А я уже боялся, что ты и в самом деле оглох.
Эйлейв упрямо сжал губы, в мыслях ругая себя последними словами. Как он мог так глупо попасться? Его не извиняло то, что он только очнулся после ранения – здесь, у врага он обязан был следить за собой втрое строже обычного. Вместо этого он только что выдал свое знание харратского языка вражескому целителю. Этот Эррин был опасен, даром что смеялся, казалось, беззлобно. Лицо Эйлейва окаменело. Но теперь уже не было смысла притворяться глухим. Судьба Шрама волновала его больше.
- Что с моим драконом? – спросил он по-альдарски.
- Не знаю, - ответил Эррин на том же наречии. – Он улетел, но куда – никто не знает.
Эйлейв сжал губы. Конечно, все сказанное было уловкой, заставившей его выдать себя. Он был рад за Шрама, но куда более сердит на свою неосторожность. Ни одному слову, сказанному в этих стенах, нельзя было верить, и Эйлейв снова укорил себя: зачем было задавать вопрос, ответ на который нельзя проверить? Ему только что соврали в лицо, кто поручится, что и последние слова не были ложью? Эррин же по-прежнему улыбался. «Опасный человек» - снова подумал Эйлейв и решил больше не поддаваться на его хитрости и добродушный вид.
Эррин тем временем шагнул к его постели, растирая руки, и Эйлейв понял, что харрат собирается осмотреть его. Тут же тело раненого напряглось, Эйлейв сжал руки в кулаки и невольно попытался отодвинуться на другой край постели, и даже боль от этого движения не остановила его. Лекарь остановился и поднял вверх бледные руки. Этот жест, говорящий о мирных намерениях, внезапно так разозлил Эйлейва, что даже где-то в груди у него начало жечь, как будто ненависть была кипятком, растекшимся под кожей. Под его взглядом Эррин отступил на шаг.
- Я уже осматривал тебя, пока ты не очнулся, - осторожно сказал он. Эйлейв молчал, и ненависть наполняла комнату, выплескиваясь наружу вместе с дыханием. – Если бы я хотел повредить тебе, я бы уже сделал это. Я лекарь, а не убийца.
Эйлейв остановил взгляд на ножнах на поясе харрата, и тот понял его.
- Да, я ношу оружие. Потому что я из Харрадона. Но мой меч не знает крови.
Эйлейву хотелось замкнуться в себе, дать волю своей злости, быть может, вызвав этим гнев харратов и приблизив смерть. Но его разум, уже переборовший первый приступ ненависти, подсказывал: глупо умирать ни за что, если есть надежда выжить. Он все равно не смог бы сопротивляться в одиночку целому замку, если лекарю вздумалось бы позвать на помощь. И он был еще слишком слаб, чтобы пытаться выбраться. Если Эйлейв еще хотел увидеть родные леса и сразиться за них, ему нужно было быть умнее. Пусть этот Эррин решит, что он смирился со своим положением. Если он и в самом деле собрался лечить Эйлейва, это было хорошо, если же нет – сейчас Эйлейв не мог ему помешать. Лучше уж было притвориться покорным, все равно воинственные харраты считали лесной народ мягким и неспособным вести войну. Эйлейв не видел себя со стороны и не подумал, что вид его суровых черт говорил случайному зрителю о чем угодно, кроме покорности и смирения. Он вздохнул и разжал кулаки, опустив раскрытые ладони на смятую простыню. Эррин немедля приблизился к нему и склонился над постелью, чтобы осмотреть раны. Эйлейв стиснул зубы и заставил себя терпеть. Он был бы готов стерпеть и боль, которую мог причинить ему харрат, но пальцы лекаря двигались быстро и ловко, и Эйлейв вынужден был признать, что для захватчика и угнетателя Эррин действовал очень осторожно. Походило, что его и в самом деле лечили, но для чего? Харраты редко брали пленных, а у альдарцев не было в плену никого, кого бы Харрадон захотел обменять.
Увиденное, похоже, радовало Эррина, он даже начал что-то напевать без слов, пока его руки накладывали на грудь раненого свежие повязки. Эйлейву хотелось бы, чтобы это звучало отвратительно, но врать себе он не стал. Вдруг внезапная мысль поразила его: а что, если это одно из заклинаний харратов, которым они учились у своего бога? Эррин был старшим лекарем, он носил меч, как воин, он мог владеть этим волшебством. Эйлейв готов был принять лечение, но соприкасаться с Морогом и его силой ему не хотелось – что-то нечистое мерещилось ему в искусстве харратов, несовместимое с детьми Анну.
- Зачем ты поешь? – резко спросил Эйлейв. Эррин вздрогнул и поднял глаза от повязок на груди к лицу раненого, потом снова улыбнулся.
- Привычка. Если не нравится…
- Не нравится, - отрезал Эйлейв и сжал губы. Эррин пожал плечами и снова склонился над его ранами, но уже молча. Больше он не произносил ни звука, пока не выпрямился.
- Оггот – мастер. Ты поправишься.
Эйлейв не стал спрашивать, кто такой Оггот. Ему нужно было остаться в одиночестве и хорошо подумать, а уже потом решить, о чем с харратами говорить безопасно. А до этого лучше было не произносить без надобности ни слова, если он не хотел навредить себе и Альдалиру.
Но ему не дали остаться в одиночестве тут же. Дверь распахнулась, и в комнату зашел высокий человек в черном мундире. Вот в нем любой сразу признал бы харрата – он словно сошел с гравюры из какого-нибудь толстого труда по истории соседних с Альдалиром стран. Рассмотрев его мундир, меч у пояса, гордое смуглое лицо в обрамлении вьющихся темных волос, а главное, встретившись с его взглядом черных блестящих глаз, Эйлейв решил, что этот человек нравится ему еще меньше лекаря.
- А, - сказал вошедший по-харратски, - ты здесь, Эри. Хорошо.
И добавил что-то непонятное. Эйлейв говорил на степном языке сносно, но быструю речь понимал с трудом, да и сложных слов знал немного. «Черный мундир» тем временем потеснил Эррина плечом и подошел к кровати, так что Эйлейву приходилось смотреть на него снизу вверх. Эйлейв почти неосознанно попытался приподняться, несмотря на то, что Эррин при первом же его движении замахал руками, запрещая ему двигаться.
- Меня зовут Ойнерат, - на харратском произнес человек в мундире. – Я командую этой крепостью, и я остановил твою атаку на Хорог.
Теперь Эйлейв вспомнил, где видел этого человека, только тогда он смотрел не снизу вверх, а сверху вниз, а это гордое лицо было искажено и перепачкано копотью и кровью. Тот, кто смог повернуть драконий огонь против самого дракона, один из самых сильных солдат степного бога… Эйлейв бросил взгляд на его руки, но те были обтянуты перчатками, и неясно было, оставил ли огонь Шрама хотя бы слабый след на этих крупных кистях.
- Я хочу поговорить с тобой, - продолжал Ойнерат, - а офицер Эррин будет переводить, потому что хорошо знает ваше наречие. Эри, переведи ему все, что я сказал.
- Я хочу поговорить с тобой, - говорил Ойнерат, а Эррин переводил за ним быстро и правильно. – Но сначала я хочу знать, с кем говорю. Как твое имя? Кто ты?
Эйлейв промолчал, и, не дождавшись ответа, Ойнерат обернулся к лекарю.
- Эри, - произнес он с раздражением в голосе, - у него отшибло разум от удара о землю? Мог бы и предупредить.
- Ничего подобного, - отозвался Эррин быстро.
- Значит, ты что-то неправильно переводишь, - нахмурился Ойнерат. – Я не думаю, что драконий наездник в плену настолько теряется, что не может назвать свое имя. Он, конечно, из леса, но…
- Онно!.. – воскликнул Эррин, прерывая Ойнерата на середине фразы. – Он может понимать по-нашему.
Ойнерат ответил ему тяжелым взглядом, не предвещающим собеседнику ничего хорошего. Эйлейв тоже посмотрел на Эррина и удивился, увидев на лице у того смущение. Эррин отвел глаза, но Эйлейв заметил, что щеки и уши у него порозовели. Ойнерат тоже заметил это, и у него дернулась щека.
- Мое имя Эйлейв, - сказал раненый, тщательно выговаривая харратские слова. Он немного растягивал гласные, как все альдарцы, - я один из лесных охотников.
Если Ойнерат и смутился, убедившись, что альдарец может говорить на языке степи, он ничем не показал этого, загорелое лицо осталось безмятежным, а на губах заиграла легкая улыбка. Слишком любезная, чтобы предназначать ее для того, кого считаешь недалеко ушедшим от неразумных зверей.
- Здесь, в Хороге, ты мой пленник, Эйлейв, - сказал он медленно и раздельно, - но не стоит думать, что у нас, харратов, пленники жестоко страдают. Эррин будет при тебе и будет следить за тем, чтобы к тебе вернулось здоровье. Если тебе нужно будет отправить весточку о себе родным – думаю, что могу это устроить…
- А что взамен? – спокойно спросил Эйлейв. Теперь, когда черномундирный убедился, что пленник понимает его, и стал осторожнее подбирать слова, он стал нравиться альдарцу еще меньше. За каждым словом Ойнерата, за его гордым «мы, харраты», чувствовалось, как он упивался своим положением победителя, который держал в руках жизнь побежденного. Эйлейв подумал, что и предложение сообщить родным о том, где он, проистекало не из доброты Ойнерата, а от его упоения собственным великодушием к слабому.
К слабому. Да, Эйлейв был сейчас слаб, но он не всегда собирался быть таким.
- Взамен? – удивился Ойнерат не слишком естественно. На его губах все еще была улыбка, которая не отражалась во взгляде. – Что ты можешь предложить мне взамен? Я не настолько глуп, чтобы предлагать тебе переходить на нашу сторону, сторону бога, если ты сам вдруг не поймешь, что это верная сторона. Я только воин, который проявляет заботу о таком же воине, которому меньше повезло в бою.
«Да, - подумал Эйлейв, - и только потому ты пришел сюда, как только тебе доложили о том, что я очнулся. И кто сказал, кстати, если в этой комнате не было никого, кроме Эррина, а он не отлучался? Снова волшебство харратов или кто-то просто караулил под дверью? Что тебе нужно, Ойнерат?»
Недоверие, должно быть, было видно по его глазам, потому что Ойнерат счел нужным добавить:
- Если ты не против, мы вернемся к этому разговору, когда ты будешь чувствовать себя лучше. Мне было бы интересно поговорить с тобой.
«Ближе, - подумал Эйлейв, - уже ближе. Может, ты и думаешь, воин Морога, что действуешь тонко. Но на самом деле ты идешь напролом, как человек, который впервые попал в лес и думает, что может спрятаться от опытного охотника. Ты даже не слишком скрываешься, Ойнерат, но я не хочу сейчас с тобой говорить».
Эйлейв прикрыл глаза, словно этот разговор утомил его, и почти не удивился, услышав голос Эррина.
- Довольно, офицер Ойнерат. Эйлейв еще слишком слаб, чтобы вести долгие беседы.
Смех у Ойнерата оказался неожиданно приятным, громким и веселым, так не подходящим к его притворной холодной улыбке.
- А ты, Эри, как добрый лекарь, грудью встаешь на защиту больного и готов оборонять его даже от меня! Ухожу, ухожу, я не люблю запах твоих мазей.
По каменному полу простучали тяжелые сапоги, скрипнула дверь и в комнату залетело эхо – Ойнерат удалялся прочь по коридору.
- Лучше и в самом деле отдохнуть, - снова заговорил Эррин, на сей раз по-харратски. – Позже вам принесут обед.
Эйлейв едва не спросил, почему Эррин говорит про нескольких людей, неужели в плен попал кто-то еще из его товарищей, но вовремя вспомнил, что в степном языке для уважения к одному человеку обращались, как ко многим. Эррин не уходил, и Э йлейв решил, что не самым плохим будет сейчас показать свои добрые намерения и зачатки смирения. Лучше было не ссориться с этим лекарем, чтобы однажды было проще от него сбежать. Он открыл глаза.
- Я понял, - сказал он и добавил, как будто после колебаний. – Спасибо.
Эррин улыбнулся, и его улыбка не казалась натянутой и ледяной. Он ничего не сказал, только кивнул и вышел, притворив за собой дверь, и из коридора донеслись его легкие шаги.
Беседа и в самом деле утомила Эйлейва, к его неудовольствию. Он снова осознал, насколько слаб и беспомощен оказался в руках врагов. Но, прежде чем забыться, чувствуя расцветающую в груди боль, он думал, снова и снова воскрешая в памяти последний разговор.
Двое харратов, занимающих высокое положение по меркам степи, вроде бы дружных, но при этом таких разных… Ойнерат казался Эйлейву простым и понятным. Он так заметно ставил пленного ниже себя, так мало заботился о том, что альдарец о нем подумает, что это было подозрительным – дуракам на таком посту делать нечего. Опасно считать врага глупее себя, можно сказать лишнего и даже не заметить этого. Эйлейв поклялся себе быть осторожнее с Ойнератом.
Эррин же казался таким искренним и уважительным, что просто не мог быть таким на самом деле. Если бы они встретились в Альдалире, Эйлейв, быть может, и поверил бы в его бескорыстное желание облегчить страдания раненого – дядя не раз говорил, что у целителя в жизни два дела: лечить больных и все остальное. Но здесь был не храм Анну, здесь был Харрадон: чужие стены, чужие лица, дикая степная кровь. Здесь лекарь мог врать и убивать так же, как любой из харратских воинов. Кто знает, может, Ойнерат нарочно был так груб и небрежен с пленным, чтобы Эйлейв невольно потянулся к Эррину, вежливому, ласковому, говорящему на лесном языке?
«Никому нет веры, - подумал Эйлейв, прежде чем заснуть. – Никому».
Продолжение в комментариях
Прослушать или скачать Hans Zimmer The End? бесплатно на Простоплеер
В груди у Эйлейва поселились жучки-резчики, и они своими мощными челюстями упорно точили ходы в его костях...В груди у Эйлейва поселились жучки-резчики, и они своими мощными челюстями упорно точили ходы в его костях. Странно, правда, что они смогли добраться до костей, не сгорев в пламени, которое полыхало на его коже, и не оказавшись придавленными бревном, которое кто-то опустил на его грудь. Может, он тушил лесной пожар, и на него упало дерево?..
Эйлейв поморщился и открыл глаза. Мягкий свет показался ему ослепительным, поэтому Эйлейв сощурился и немного подождал, прежде чем привык и смог осмотреться.
Он был один в маленькой комнате с единственным узким окном, в которое лежащему Эйлейву был виден только кусок серого неба. Это показалось ему странным – неужели в храме его отнесли так высоко, что в окно не видно ни одной ветки дерева? Эйлейв попытался подняться – но ребра отозвались болью, и, со свистом втянув воздух сквозь зубы, он повалился обратно на спину. Покосившись вниз, он увидел тугую повязку, перетянувшую грудь. Если Эйлейв мог верить своим ощущениям, на его теле больше не было ни нитки. Значит, целители не наспех перетянули его раны, а успели хорошо с ним поработать. Но кто и когда принес его в храм?
Комнатка, впрочем, на храмовую походила мало. Не было здесь ни одного, даже самого маленького и грубого, изображения Анну, ни курильниц с благовонными смолами, которые целители использовали, чтобы вернуть больным спокойствие или бодрость духа. Асфрид всегда говорил, что слова словами, помыслы помыслами, а на человека проще всего повлиять через пять его чувств, кои есть зрение, слух, вкус, обоняние и осязание. Служители Анну не забывали действовать через все пять. Здесь не было даже глубокой чаши с водой и кувшина, которые стояли везде в храмах, чтобы больные могли утолить жажду и умыться, и Эйлейв уже успел пожалеть об их отсутствии - пить захотелось, как только он открыл глаза.
Может, все комнаты и залы заняты, и его отнесли туда, где еще оставалось место?.. Но какое бедствие могло случиться, чтобы больные и раненые переполнили храм?!
Эйлейв напряг память, но поплатился за это усилие накатившей болью в затылке. Голова тупо ныла, как будто его огрели дубиной. Но никаких драк с лихими людьми он припомнить не мог. Вспоминался свист в ушах, бьющий в лицо ветер… и неумолимо приближающаяся земля, которая до этого лежала где-то далеко внизу. Вслед за этими воспоминаниями пришли другие, о хлопающих громадных крыльях, голубом пламени и мудром и оценивающем взгляде золотых глаз…
Тихо вздохнув, Эйлейв снова закрыл глаза. От мысленного напряжения пробудилась новая боль, и теперь затылок скребли маленькие когти, но зато Эйлейв вспомнил все. Он атаковал Хорог с воздуха, и харраты сумели подбить его дракона.
Эйлейв не сдержал короткой скупой улыбки. Они так и не смогли убить дракона. Ранить, разъярить, заставить скинуть наездника, но не убить. Прежде чем перевернуться в воздухе и принять удар о землю, который лишил его сознания, Эйлейв успел заметить мелькнувший перед глазами мощный хвост и чешуйчатое тело, которое все еще удерживали в воздухе сильные крылья. Возможно, будь больше времени на подготовку, Эйлейв и сумел бы удержаться в седле…
Шрам и так отнесся снисходительно к человеку, который по сравнению с ним был слаб и глуп. Эйлейв называл его Шрамом про себя – драконы не отзывались на клички, данные им людьми. Но настоящих имен тоже никто не знал, а потому Эйлейв дал своему имя за черную полосу под правым глазом, похожую на отметину от старой резаной раны. Хотя назвать дракона «своим» не мог никто из наездников. Драконы снисходили до людей, позволяли им забираться на свои широкие спины, даже прилаживать туда седла, но никто не смог бы принудить драконов делать что-то против их воли. Но почему-то эти умные сильные создания благоволили к альдалирцам. Асфрид называл это чудом Анну, а Эйлейв только пожимал плечами – ему было достаточно того, что Шрам подпускал его к себе и вдвоем они становились грозной боевой силой. И никому Эйлейв не рассказывал о том детском восторге, когда Шрам впервые разрешил человеку прикоснуться к его чешуе. И о том, что когда они впервые поднялись в небо вдвоем, мысли Эйлейва были не только о благе родных лесов… Но все же у них было слишком мало времени, чтобы по-настоящему привыкнуть друг к другу. И вот, в первом же бою они оказались порознь, и хорошо, если Шрам сумел добраться до леса. Харраты. Эти были способны уничтожить любое живое существо, словно они в самом деле были демонами, не знающими страха и сожаления. Хотя в битве Эйлейв убедился, что умирают они так же, как и обычные люди.
Эйлейв нахмурился. Он ничего не знал о ходе боя после своего падения. Кто подобрал его и залечил его раны? Комната не походила на храмовую, так, может, его унесли в Хорог? Но харраты славились своей жестокостью, зачем им было брать пленного? Сам по себе он не был ценной добычей. А может, его сородичи все-таки смогли взять замок?..
Дверь скрипнула, отворяясь, и Эйлейв открыл глаза, цепким взглядом окидывая вошедшего.
- Ты очнулся, - сказал незнакомец, и Эйлейв на миг обрадовался, потому что это было сказано на его родном языке. Но стоило присмотреться, как надежда очутиться у друзей улетучилась. Лицом вошедший не слишком походил на харратов с их высокими скулами и раскосыми глазами, но и альдалирцем не выглядел, а одет был по харратскому обычаю. На родине Эйлейва целители предпочитали свободные, не мешающие движениям белые накидки, а харратские лекари носили серую одежду, плотнее прилегающую к телу и больше похожую на мундиры офицеров. Но Эйлейв засомневался, целителя ли видит перед собой – на поясе у вошедшего в ножнах покачивался узкий меч с черным камнем в оголовье. Однако незнакомец развеял его сомнения.
- Мое имя Эррин, - сказал он, - и я первый из лекарей в замке Хорог.
В выговоре Эррина человек с тонким слухом мог заметить не свойственные лесному народу металлические нотки, да и слова в предложения он собирал необычно, но все равно говорил по-альдарски очень чисто. Эйлейв не ответил. Он находился в руках людей, у которых жестокость была в крови. Зачем-то им понадобился живой пленник, но Эйлейв счел себя все равно что мертвым, потому что ни на какие посулы он не собирался откликаться, а, убедившись, что толку от него нет, его должны были убить и хорошо, если быстро и без мучений.
- Я радостный, потому что ты очнулся, - продолжал Эррин, не смущаясь ни молчания раненого, ни его холодного взгляда. – Это не было легко – вытащить тебя с той стороны. Как ты?
Эйлейв не хотел разговаривать с этим странным целителем, который носил меч и одежду, которая больше подошла бы солдату. Само это зрелище казалось Эйлейву противоестественным и нелепым. Если даже тот, кто должен был залечивать раны, таскал с собой клинок, то какими должны были быть воины?
- Как твое имя? – не успокаивался Эррин. Эйлейв молчал, и целитель свел к переносице темные брови. – Ты меня понимаешь? Ты меня слышишь?
Эйлейв не отвечал и смотрел в окно. Теперь в него была видна черная быстро движущаяся точка. Сердце Эйлейва дрогнуло, но то была всего лишь одинокая птица, спешащая в свое гнездо. Никто не спешил на помощь пленнику.
Эррин пожал плечами.
- Ну и ладно, - сказал он по-харратски, - не желает говорить – и плевать. Лучше займусь драконом, он и то приветливее хозяина.
Это не могло быть правдой, Эйлейв точно помнил, как Шрам улетал прочь. Но кто знает, вдруг после того, как он потерял сознание, дракона сумели ранить, зачаровать, захватить?! Эйлейв бросил на целителя короткий взгляд и увидел, что тот смеется.
- Попался! А я уже боялся, что ты и в самом деле оглох.
Эйлейв упрямо сжал губы, в мыслях ругая себя последними словами. Как он мог так глупо попасться? Его не извиняло то, что он только очнулся после ранения – здесь, у врага он обязан был следить за собой втрое строже обычного. Вместо этого он только что выдал свое знание харратского языка вражескому целителю. Этот Эррин был опасен, даром что смеялся, казалось, беззлобно. Лицо Эйлейва окаменело. Но теперь уже не было смысла притворяться глухим. Судьба Шрама волновала его больше.
- Что с моим драконом? – спросил он по-альдарски.
- Не знаю, - ответил Эррин на том же наречии. – Он улетел, но куда – никто не знает.
Эйлейв сжал губы. Конечно, все сказанное было уловкой, заставившей его выдать себя. Он был рад за Шрама, но куда более сердит на свою неосторожность. Ни одному слову, сказанному в этих стенах, нельзя было верить, и Эйлейв снова укорил себя: зачем было задавать вопрос, ответ на который нельзя проверить? Ему только что соврали в лицо, кто поручится, что и последние слова не были ложью? Эррин же по-прежнему улыбался. «Опасный человек» - снова подумал Эйлейв и решил больше не поддаваться на его хитрости и добродушный вид.
Эррин тем временем шагнул к его постели, растирая руки, и Эйлейв понял, что харрат собирается осмотреть его. Тут же тело раненого напряглось, Эйлейв сжал руки в кулаки и невольно попытался отодвинуться на другой край постели, и даже боль от этого движения не остановила его. Лекарь остановился и поднял вверх бледные руки. Этот жест, говорящий о мирных намерениях, внезапно так разозлил Эйлейва, что даже где-то в груди у него начало жечь, как будто ненависть была кипятком, растекшимся под кожей. Под его взглядом Эррин отступил на шаг.
- Я уже осматривал тебя, пока ты не очнулся, - осторожно сказал он. Эйлейв молчал, и ненависть наполняла комнату, выплескиваясь наружу вместе с дыханием. – Если бы я хотел повредить тебе, я бы уже сделал это. Я лекарь, а не убийца.
Эйлейв остановил взгляд на ножнах на поясе харрата, и тот понял его.
- Да, я ношу оружие. Потому что я из Харрадона. Но мой меч не знает крови.
Эйлейву хотелось замкнуться в себе, дать волю своей злости, быть может, вызвав этим гнев харратов и приблизив смерть. Но его разум, уже переборовший первый приступ ненависти, подсказывал: глупо умирать ни за что, если есть надежда выжить. Он все равно не смог бы сопротивляться в одиночку целому замку, если лекарю вздумалось бы позвать на помощь. И он был еще слишком слаб, чтобы пытаться выбраться. Если Эйлейв еще хотел увидеть родные леса и сразиться за них, ему нужно было быть умнее. Пусть этот Эррин решит, что он смирился со своим положением. Если он и в самом деле собрался лечить Эйлейва, это было хорошо, если же нет – сейчас Эйлейв не мог ему помешать. Лучше уж было притвориться покорным, все равно воинственные харраты считали лесной народ мягким и неспособным вести войну. Эйлейв не видел себя со стороны и не подумал, что вид его суровых черт говорил случайному зрителю о чем угодно, кроме покорности и смирения. Он вздохнул и разжал кулаки, опустив раскрытые ладони на смятую простыню. Эррин немедля приблизился к нему и склонился над постелью, чтобы осмотреть раны. Эйлейв стиснул зубы и заставил себя терпеть. Он был бы готов стерпеть и боль, которую мог причинить ему харрат, но пальцы лекаря двигались быстро и ловко, и Эйлейв вынужден был признать, что для захватчика и угнетателя Эррин действовал очень осторожно. Походило, что его и в самом деле лечили, но для чего? Харраты редко брали пленных, а у альдарцев не было в плену никого, кого бы Харрадон захотел обменять.
Увиденное, похоже, радовало Эррина, он даже начал что-то напевать без слов, пока его руки накладывали на грудь раненого свежие повязки. Эйлейву хотелось бы, чтобы это звучало отвратительно, но врать себе он не стал. Вдруг внезапная мысль поразила его: а что, если это одно из заклинаний харратов, которым они учились у своего бога? Эррин был старшим лекарем, он носил меч, как воин, он мог владеть этим волшебством. Эйлейв готов был принять лечение, но соприкасаться с Морогом и его силой ему не хотелось – что-то нечистое мерещилось ему в искусстве харратов, несовместимое с детьми Анну.
- Зачем ты поешь? – резко спросил Эйлейв. Эррин вздрогнул и поднял глаза от повязок на груди к лицу раненого, потом снова улыбнулся.
- Привычка. Если не нравится…
- Не нравится, - отрезал Эйлейв и сжал губы. Эррин пожал плечами и снова склонился над его ранами, но уже молча. Больше он не произносил ни звука, пока не выпрямился.
- Оггот – мастер. Ты поправишься.
Эйлейв не стал спрашивать, кто такой Оггот. Ему нужно было остаться в одиночестве и хорошо подумать, а уже потом решить, о чем с харратами говорить безопасно. А до этого лучше было не произносить без надобности ни слова, если он не хотел навредить себе и Альдалиру.
Но ему не дали остаться в одиночестве тут же. Дверь распахнулась, и в комнату зашел высокий человек в черном мундире. Вот в нем любой сразу признал бы харрата – он словно сошел с гравюры из какого-нибудь толстого труда по истории соседних с Альдалиром стран. Рассмотрев его мундир, меч у пояса, гордое смуглое лицо в обрамлении вьющихся темных волос, а главное, встретившись с его взглядом черных блестящих глаз, Эйлейв решил, что этот человек нравится ему еще меньше лекаря.
- А, - сказал вошедший по-харратски, - ты здесь, Эри. Хорошо.
И добавил что-то непонятное. Эйлейв говорил на степном языке сносно, но быструю речь понимал с трудом, да и сложных слов знал немного. «Черный мундир» тем временем потеснил Эррина плечом и подошел к кровати, так что Эйлейву приходилось смотреть на него снизу вверх. Эйлейв почти неосознанно попытался приподняться, несмотря на то, что Эррин при первом же его движении замахал руками, запрещая ему двигаться.
- Меня зовут Ойнерат, - на харратском произнес человек в мундире. – Я командую этой крепостью, и я остановил твою атаку на Хорог.
Теперь Эйлейв вспомнил, где видел этого человека, только тогда он смотрел не снизу вверх, а сверху вниз, а это гордое лицо было искажено и перепачкано копотью и кровью. Тот, кто смог повернуть драконий огонь против самого дракона, один из самых сильных солдат степного бога… Эйлейв бросил взгляд на его руки, но те были обтянуты перчатками, и неясно было, оставил ли огонь Шрама хотя бы слабый след на этих крупных кистях.
- Я хочу поговорить с тобой, - продолжал Ойнерат, - а офицер Эррин будет переводить, потому что хорошо знает ваше наречие. Эри, переведи ему все, что я сказал.
- Я хочу поговорить с тобой, - говорил Ойнерат, а Эррин переводил за ним быстро и правильно. – Но сначала я хочу знать, с кем говорю. Как твое имя? Кто ты?
Эйлейв промолчал, и, не дождавшись ответа, Ойнерат обернулся к лекарю.
- Эри, - произнес он с раздражением в голосе, - у него отшибло разум от удара о землю? Мог бы и предупредить.
- Ничего подобного, - отозвался Эррин быстро.
- Значит, ты что-то неправильно переводишь, - нахмурился Ойнерат. – Я не думаю, что драконий наездник в плену настолько теряется, что не может назвать свое имя. Он, конечно, из леса, но…
- Онно!.. – воскликнул Эррин, прерывая Ойнерата на середине фразы. – Он может понимать по-нашему.
Ойнерат ответил ему тяжелым взглядом, не предвещающим собеседнику ничего хорошего. Эйлейв тоже посмотрел на Эррина и удивился, увидев на лице у того смущение. Эррин отвел глаза, но Эйлейв заметил, что щеки и уши у него порозовели. Ойнерат тоже заметил это, и у него дернулась щека.
- Мое имя Эйлейв, - сказал раненый, тщательно выговаривая харратские слова. Он немного растягивал гласные, как все альдарцы, - я один из лесных охотников.
Если Ойнерат и смутился, убедившись, что альдарец может говорить на языке степи, он ничем не показал этого, загорелое лицо осталось безмятежным, а на губах заиграла легкая улыбка. Слишком любезная, чтобы предназначать ее для того, кого считаешь недалеко ушедшим от неразумных зверей.
- Здесь, в Хороге, ты мой пленник, Эйлейв, - сказал он медленно и раздельно, - но не стоит думать, что у нас, харратов, пленники жестоко страдают. Эррин будет при тебе и будет следить за тем, чтобы к тебе вернулось здоровье. Если тебе нужно будет отправить весточку о себе родным – думаю, что могу это устроить…
- А что взамен? – спокойно спросил Эйлейв. Теперь, когда черномундирный убедился, что пленник понимает его, и стал осторожнее подбирать слова, он стал нравиться альдарцу еще меньше. За каждым словом Ойнерата, за его гордым «мы, харраты», чувствовалось, как он упивался своим положением победителя, который держал в руках жизнь побежденного. Эйлейв подумал, что и предложение сообщить родным о том, где он, проистекало не из доброты Ойнерата, а от его упоения собственным великодушием к слабому.
К слабому. Да, Эйлейв был сейчас слаб, но он не всегда собирался быть таким.
- Взамен? – удивился Ойнерат не слишком естественно. На его губах все еще была улыбка, которая не отражалась во взгляде. – Что ты можешь предложить мне взамен? Я не настолько глуп, чтобы предлагать тебе переходить на нашу сторону, сторону бога, если ты сам вдруг не поймешь, что это верная сторона. Я только воин, который проявляет заботу о таком же воине, которому меньше повезло в бою.
«Да, - подумал Эйлейв, - и только потому ты пришел сюда, как только тебе доложили о том, что я очнулся. И кто сказал, кстати, если в этой комнате не было никого, кроме Эррина, а он не отлучался? Снова волшебство харратов или кто-то просто караулил под дверью? Что тебе нужно, Ойнерат?»
Недоверие, должно быть, было видно по его глазам, потому что Ойнерат счел нужным добавить:
- Если ты не против, мы вернемся к этому разговору, когда ты будешь чувствовать себя лучше. Мне было бы интересно поговорить с тобой.
«Ближе, - подумал Эйлейв, - уже ближе. Может, ты и думаешь, воин Морога, что действуешь тонко. Но на самом деле ты идешь напролом, как человек, который впервые попал в лес и думает, что может спрятаться от опытного охотника. Ты даже не слишком скрываешься, Ойнерат, но я не хочу сейчас с тобой говорить».
Эйлейв прикрыл глаза, словно этот разговор утомил его, и почти не удивился, услышав голос Эррина.
- Довольно, офицер Ойнерат. Эйлейв еще слишком слаб, чтобы вести долгие беседы.
Смех у Ойнерата оказался неожиданно приятным, громким и веселым, так не подходящим к его притворной холодной улыбке.
- А ты, Эри, как добрый лекарь, грудью встаешь на защиту больного и готов оборонять его даже от меня! Ухожу, ухожу, я не люблю запах твоих мазей.
По каменному полу простучали тяжелые сапоги, скрипнула дверь и в комнату залетело эхо – Ойнерат удалялся прочь по коридору.
- Лучше и в самом деле отдохнуть, - снова заговорил Эррин, на сей раз по-харратски. – Позже вам принесут обед.
Эйлейв едва не спросил, почему Эррин говорит про нескольких людей, неужели в плен попал кто-то еще из его товарищей, но вовремя вспомнил, что в степном языке для уважения к одному человеку обращались, как ко многим. Эррин не уходил, и Э йлейв решил, что не самым плохим будет сейчас показать свои добрые намерения и зачатки смирения. Лучше было не ссориться с этим лекарем, чтобы однажды было проще от него сбежать. Он открыл глаза.
- Я понял, - сказал он и добавил, как будто после колебаний. – Спасибо.
Эррин улыбнулся, и его улыбка не казалась натянутой и ледяной. Он ничего не сказал, только кивнул и вышел, притворив за собой дверь, и из коридора донеслись его легкие шаги.
Беседа и в самом деле утомила Эйлейва, к его неудовольствию. Он снова осознал, насколько слаб и беспомощен оказался в руках врагов. Но, прежде чем забыться, чувствуя расцветающую в груди боль, он думал, снова и снова воскрешая в памяти последний разговор.
Двое харратов, занимающих высокое положение по меркам степи, вроде бы дружных, но при этом таких разных… Ойнерат казался Эйлейву простым и понятным. Он так заметно ставил пленного ниже себя, так мало заботился о том, что альдарец о нем подумает, что это было подозрительным – дуракам на таком посту делать нечего. Опасно считать врага глупее себя, можно сказать лишнего и даже не заметить этого. Эйлейв поклялся себе быть осторожнее с Ойнератом.
Эррин же казался таким искренним и уважительным, что просто не мог быть таким на самом деле. Если бы они встретились в Альдалире, Эйлейв, быть может, и поверил бы в его бескорыстное желание облегчить страдания раненого – дядя не раз говорил, что у целителя в жизни два дела: лечить больных и все остальное. Но здесь был не храм Анну, здесь был Харрадон: чужие стены, чужие лица, дикая степная кровь. Здесь лекарь мог врать и убивать так же, как любой из харратских воинов. Кто знает, может, Ойнерат нарочно был так груб и небрежен с пленным, чтобы Эйлейв невольно потянулся к Эррину, вежливому, ласковому, говорящему на лесном языке?
«Никому нет веры, - подумал Эйлейв, прежде чем заснуть. – Никому».
Продолжение в комментариях
@темы: Убей в себе бога
-
-
01.06.2014 в 07:01-
-
01.06.2014 в 07:02-
-
01.06.2014 в 07:03-
-
01.06.2014 в 07:07-
-
01.06.2014 в 07:08