Глава 3. Советник

[Советник Аламат]

Вместо эпиграфа:

Прослушать или скачать Apocalyptica Fight Fire With Fire бесплатно на Простоплеер

Серое небо висело над Хорогом, грозя напороться облачным брюхом на верхушки башен

Серое небо висело над Хорогом, грозя напороться облачным брюхом на верхушки башен. С озера тянуло сыростью, воздух был напоен влагой, но дождь так и не просыпался из туч. Ветер вяло атаковал крепость, бился о стены, хлопал полотнищем флага – и отступал. Пробовал он поднять вверх и отсыревший плащ Эррина, стоявшего на стене, но сил не хватало, и он сдавался.

Эррин окинул взглядом открывшийся ему вид на озеро, над которым поднимались белесые ростки тумана, и проступавший из-за туманной полосы лес. Казалось, что он вырос совсем близко к стенам крепости, но Эррин знал, что впечатление обманчиво – просто леса Альдалира вырастали такими высокими, что привычные харратам деревья казались рядом с ними карликами. Где-то там между мощными стволами и густыми кронами скрывались сейчас меткие лучники, готовые убить любого харрата, приблизившегося к границе. И – быть может – родственники самого Эррина…

Лекарь вздохнул. Он понимал, что его назначение на северный фронт, в Хорог, было более чем разумно – Эррин знал альдарский язык не хуже степного наречия, а его выучка и дарованная Морогом сила позволяли встать во главе госпиталя в небольшой крепости. И все же порой Эррину казалось, что его таким образом проверяли – не даст ли слабину, не дрогнет ли, когда харратские воины начнут выжигать леса и убивать детей народа, к которому принадлежала и его мать…

Мать Эррин помнил хорошо – ее не стало, когда ему было уже почти семь лет. Он помнил и ее мягкие руки, и нежный голос, и привычку напевать за работой. От нее Эррину досталась любовь к музыке и хороший слух, да и взгляд, внимательный, теплый, слегка печальный, он тоже унаследовал от нее, как говорили соседи. Отец всегда смотрел орлом, и Аррин пошел в него, обещая с годами сделаться отцовским подобием. Эррин всегда знал, что с отцом ему не сравниться, а потом, когда младший брат, сын Горвина от новой жены, подрос, Эррин понял, что даже с младшего ему скоро будет не догнать ни по храбрости, ни по ловкости, ни по умению обращаться с оружием. Поэтому для него не стало неожиданностью то, что в четырнадцать лет он не обнаружил способностей маринера – и все же в день испытаний почувствовал, что у него внутри что-то оборвалось и засаднило. Когда он остался один, то расплакался, ненавидя себя за эту слабость, – Аррин бы ни за что не стал плакать, он бы горы свернул, но своего добился. В поселке шептались, что все из-за того, что старший сын Горвина – полукровка, рожденный от леснячки, которая до шестнадцати лет и моря-то не видела… Эррин слышал эти разговоры, и в день испытаний он впервые со злобой подумал о своей смешанной крови – и тут же устыдился, поняв, что тем самым предал память о матери. Зато, когда всего через два месяца оказалось, что Эррин наделен божественной силой и может стать лекарем, он почувствовал себя счастливым. Правда, к счастью примешивалась нотка грусти – доживи мать до этого времени, быть может, он сумел бы ее спасти… Сольгерд истаяла в одночасье от дурной лихорадки, но подросший Эррин иногда думал, что она не вынесла тоски по дому.

Сольгерд часто рассказывала сыну о доме. Иногда напевала песни родных краев, иногда вспоминала сказки своего детства, но чаще просто рассказывала о густых лесах, о родниках, бьющих из-под корней, о светлых полянах и мягких мхах. Говорила об охотниках, красящих лица зеленой и коричневой краской, бьющих из лука без промаха, и о жрецах Анну, которые умели уходить в деревья и исцелять больных. Когда оказалось, что Эррин способен лечить, он вспомнил рассказы матери и подумал, что она была бы довольна. И вот, теперь он стоял на стене, смотрел на ее родные леса и готовился исцелять солдат, которые должны были уничтожить ее народ без всякой пощады.

Однако до сих пор никакого уничтожения не происходило. Войска Харрадона разместились в Хороге и двух других крепостях к югу и изнывали от безделья. Леса оказались огорожены магическим барьером, за которым воины Морога были бессильны. Ойнерат бесился. Он уже трижды отправлял отряды к «зеленой траве», дважды разведчики приносили ее образцы, однако эта трава ничем не отличалась от обычной, кроме того, что выросла слишком рано. Ойнерат плюнул и отправил «этот веник» в столицу, чтобы его разбирали на стебельки люди Аламата.

«Быки», «крылатые» и «единороги» шатались по Хорогу, играли в карты и ножики, курили, пуская кольца в низкое небо, и маялись от скуки. Чтобы занять людей хоть чем-то, Ойнерат начал проводить смотры и учения, гонял солдат в хвост и в гриву и горячей любви не заработал. Из столицы приходил один приказ, прежний: держать Хорог. Это не составляло особого труда, потому что Альдалир молчал. Король Эойльв направил королеве Фаризе гневное послание, в котором обвинял Харрадон во вторжении, надругательстве над святилищем богини Анну и убийстве мирных людей. И с тех пор из Альдалира не приходило больше ни одного слова. Попыток занять крепости харратов тоже не было, но любой, подошедший слишком близко к границе, рисковал получить стрелу между глаз. Леса молчали, и в этом молчании чудилось что-то зловещее.

О новостях из столицы Эррин узнавал от Ойнерата, с которым коротал вечера за стаканом вина и игрой в шашки. Ойнерат, сперва оглушенный внезапным назначением, вскоре свыкся с положением командующего крепости и даже счел все произошедшее естественным развитием хода дел. Он по-прежнему не сомневался в скорой победе Харрадона в войне.

- Вот увидишь, дружище, - заявлял он, пока Эррин рассматривал доску и обдумывал следующий ход, - вскоре мы найдем способ пройти за этот таинственный барьер. И тогда нас уже ничего не сможет остановить.

- Ты думаешь? – вежливо спрашивал Эррин.

- Конечно. Почему, ты думаешь, лесняки молчат и ничего не предпринимают? Да просто им нечего нам противопоставить. Представь, что альдарцы напали на одну из наших пограничных крепостей. Да мы бы в порошок их стерли! А они? Послали ноту и молчат. Хоть кто-то попытался подойти к нашим стенам? Нет! В жилах их мужчин не кровь, а вода.

Эррин пожимал плечами и сдвигал с места очередную шашку.

Слова Ойнерата казались правдивыми, но все же, глядя на громады деревьев вдали, Эррин испытывал беспричинную тревогу.
«Должно быть, Онно прав, и у меня тоже не кровь, а вода в жилах, хотя я только наполовину альдарец», - усмехнулся он и достал из кармана письмо. «Привет, братишка»,- было выведено сверху кривыми буквами. Аррин никогда не был силен в каллиграфии.

«Нам запрещено писать, где точно мы находимся, но не открою никакого секрета, если скажу: мы в болоте. Никогда не думал, что главными моими противниками станут не деокадийские маги, а комары и сырость. Первые явно сидели тут на скудном пайке, а теперь распробовали вкус хорошей морской крови. Что до второго, то мне порой снится сухая постель. Пустая – оцени, каким непритязательным я здесь становлюсь».

Когда Аррину пришло его назначение, он сначала не поверил. Но даже самые завзятые шутники не смогли бы подделать подпись и печать на назначении. Ни слова о море и кораблях, ни намека на прибрежную зону. Аррина ждал южный фронт с его болотами, туманами и лихорадкой. Да еще и отдельно от Эррина, которого ждал Хорог.

- Маринеров что, вообще ни во что не ставят?! – возмущался Аррин, размахивая назначением. – Зачем я родился в семье своего отца и учился морскому делу? Чтобы грязь в болоте месить?!

Он предпринял попытку исправить это «недоразумение», получил строгую отповедь от командования, и теперь Аррину не оставалось ничего, кроме как изливать свое недовольство в кругу друзей.

- Да ладно, - посмеивался Ойнерат, - может, одолеешь какое местное чудище и станешь первым парнем на болоте!

Они чуть не подрались тогда.

Эррин, сперва огорчившийся из-за предстоящей разлуки с братом, пожив в Хороге, склонен был думать, что даже назначение на южный фронт с его болотами было для Аррина лучше ожидания на границе. Пылкая натура Аррина не признавала долгого бездействия, он либо начал бы изнывать от скуки, либо без разрешения командования попытался бы предпринять какую-нибудь безумную вылазку. Да и нахождение в подчинении у Ойнерата сказалось бы на Аррине не лучшим образом…

На юге же, среди болот, Аррин был хотя бы занят. Он не писал подробно о делах, которые вершились на южном фронте, но, насколько мог понять Эррин из разбросанных по письму намеков и новостей из столицы, передаваемых Ойнератом, войска Харрадона продвигались вглубь Деокадии во славу Морога, может, не так быстро, как хотело бы командование и королева, но неудержимо.
Эррин вздохнул и вернулся к письму.

«Но все равно мы продвигаемся вперед во славу Харрадона, а недавно случилось событие, которое разогнало это болотное уныние. Дагат из крылатых предложил Лайле стать его женой. Как ни странно, она согласилась, уж не знаю, что она нашла в этом рябом птенце. Их отговаривали подождать до конца войны, но эти двое уперлись… хотел написать «рогом», но вот как раз рогов ни у кого из них и нет. Они заявили, что не хотят ждать конца боев, потому что не могут точно знать, доживут ли до него оба.
Смешно. Как будто, идя на войну, они не знали, что здесь могут убить. Хотя, Эри, признаться честно, у меня у самого в душе что-то дернулось, когда мы хоронили бойцов после первой стычки, вернее, то, что после них осталось. Маги тут дерутся, как демоны, приходится признать, хотя мы и сильнее. Но все равно я бы не стал жениться где-то в болоте под комариный звон только потому, что завтра меня могут убить.

Так или иначе, они поженились. Признаюсь честно, для этой глуши церемония вышла отличная. Ты знаешь, что на фронте благословенные Морогом офицеры имеют право заключать браки между бойцами. Даже я мог бы это сделать – ха, представь меня в черной накидке, рассказывающим с серьезным лицом влюбленной парочке про верность и семейный очаг! Это могло бы быть забавно. Но вышло так, что меня избавили от этой участи.

Дело в том, что нам прислали самого настоящего жреца из столицы. Не ради дагатовой свадьбы, конечно. Просто королева издала указ о том, чтобы за каждой войсковой частью теперь таскался жрец и поднимал боевой дух солдат. Не знаю, Эри, что из этого выйдет - по мне, так лучше бы вся эта братия сидела в столице и там просила Морога благословлять его воинов на битву. Здесь же вытянутое лицо жреца убивает боевой дух любого, кто его видит.

Но Дагату приезд почтенного брата был, конечно, на руку. И церемонию жрец провел, как положено, хотя как по мне, это было слишком нудно и торжественно, но такие вещи редко бывают другими. Впрочем, мы, боевые товарищи новобрачных, постарались развеять скуку и устроили им настоящий свадебный пир, уж из чего смогли. Дагата забросали советами, как вести себя в брачную ночь – глядя на него, сразу понимаешь, что совет лишним не будет. Не удивлюсь, если они с Лайлой до свадьбы только за руки держались. Уж не знаю, послушал ли он наши дружеские слова, но наутро сиял и пузырился от гордости. Хотя вряд ли ему удалось толком рассмотреть жену – в этих местах нельзя раздеться, чтобы тебя не съели заживо.

Как видишь, мы еще не одичали в этой глуши, но теперь нас подгоняет вперед не только жажда подвигов, но и простое желание ступить на сухую землю. А как у тебя, братишка? Мы ничего толком не знаем о том, что творится у вас. Я только слышал, что вы застряли на границе с Альдалиром. Онно, наверное, рвет и мечет!

Буду ждать письма от тебя. Нам их приносят с опозданием, но лучше поздно, чем никогда, так что черкни пару строк, когда будет время.

Твой брат,
Аррин».

Эррин спрятал письмо обратно в карман и нахмурился, постукивая указательным пальцем по губам и глядя на громады деревьев впереди. Пока они кисли в Хороге, и бойцы изнывали от безделья, где-то в Деокадии уже шли бои. Его младший брат, закончивший Школу в самом начале весны, без опыта, уже был оторван от любимого им моря и брошен в сражения среди болот с их нездоровым воздухом, топями и гнусом. Он мог быть убит в любой момент – может, он уже был убит. Конечно, Аррин был полон сил и никогда не пренебрегал занятиями по боевой магии, но его горячий нрав и жажда подвигов могли сыграть с ним дурную шутку, хотя, судя по письму, из стычек он до сих пор выходил невредимым. А пока он дрался, в Хороге играли в ножики и ждали указаний! Эррин всего-то беспокоился из-за мрачных предчувствий, когда видел лес, а его брат в это время сражался с врагами из плоти и крови, и врагами сильными, потому что маги Деокадии до недавнего времени были лучшими.

Эррин глубоко вдохнул через нос и выдохнул через рот, как его учили мастера по концентрации. Солдаты в Хороге не были виноваты в том, что завеса над Альдалиром не позволяла им пройти в лес. Еще менее в этом был виноват Ойнерат, который, как угадал Аррин, бесился, как раненый ящер. Что до самого Эррина, то он был в первую очередь лекарем, а значит, не ему было жаловаться на то, что меньше людей убивает друг друга.

А потом он шагнул ближе к краю стены и раскинул руки.

Усилившийся ветер ударил его в грудь, хлестнул по щекам, попытался растрепать длинные волосы, туго собранные в хвост. Сердце Эррина радостно екнуло, он жадно вдохнул холодный воздух, и почувствовал, как на кончиках пальцах рождаются маленькие вихри, чтобы сразу исчезнуть, превратившись в его собственную чистую силу. Плащ хлопал, как парус, рукава рубашки надувались пузырями, глаза слезились, но Эррин не опускал век, и ветер осушал на его ресницах проступающие слезы. Война, мир, прошлое, разговоры с Ойнератом остались позади, и Эррин оказался один на один со стихией. Совсем рядом с ним воздух был спокоен и чист, ни пылинки не срывалось с каменных зубцов. Где-то внизу лениво перекликались бойцы, слева слышались шаги часового в галерее, ничто не нарушало вялого течения дня, и только рядом с Эррином воздух кипел, оставаясь таким холодным, что ломило зубы на вдохе, бил и хлестал. Ветер как будто решил скинуть со стены крошечную человеческую фигурку, но она вросла в камень замка, и так и стояла, несгибаемая. Ветер ударил еще сильнее, но, вместо того, чтобы скинуть свою игрушку на землю, где она непременно сломалась бы, вдруг оказался внутри ее. Эррин почувствовал, как стал пустым и легким, из груди по его телу растекался холод, но это было приятно. Еще немного – и его разум стал единым целым с ветром, и поднялся с ним над Хорогом, пока его маленькое и смешное тело так и стояло на стене. Эррин увидел необыкновенно четко и темную крышу, и озеро, с тростником на берегу которого было так хорошо играть, и дорогу на Белвар. Над дорогой виднелось облако пыли – какой-то всадник спешил в Хорог. «Может, он везет почту», - подумал Эррин, и простая человеческая мысль отделила его от ветра и бросила обратно в тело.

Как всегда после слияния с ветром, тело было немного непослушным, как будто закоченевшим. Он несколько раз взмахнул руками, потянулся, чтобы вернуть телу подвижность, и снова поглядел на дорогу. Всадник был уже совсем близко, видно было, как развевается его плащ, и жилистые ноги бегового страуса выбивают пыль из сухой земли. Если это и в самом деле был гонец с почтой, то Эррину нечего было ждать от него – письмо от брата пришло недавно, а лучший друг находился в этой же крепости. Отец вряд ли стал бы ему писать, а больше Эррин вестей не ждал ни от кого. Однако гонец мог привезти королевский указ или хотя бы новости, и Эррин, еще раз потянувшись, поспешил к воротам, куда уже стягивались заметившие всадника обитатели Хорога.

Ворота со скрипом отворились, и всадник заехал на мощеный двор, где остановил птицу. Страус дергал головой и косил круглым бессмысленным глазом на людей вокруг. Его перья примялись и были в пыли – походило, что гонец проделал долгий путь без остановок. Наездник соскочил на землю, откинул капюшон теплого синего плаща, и Эррин понял, что на этот раз не имеет смысла ждать письма не только ему, но и всем в Хороге, потому что первый советник королевы вряд ли взял на себя труд доставить по пути почту. Эррин видел Аламата всего несколько раз и издалека, но тот, кто видел Аламата единожды, надолго запоминал это худое кривое лицо и пронзительный взгляд синих глаз, который сейчас скользил по собравшейся толпе.

- Вольно, - негромко скомандовал советник, и Эррин только тут понял, что задерживал дыхание с того момента, как Аламат открыл лицо. Из ноздрей стоящего рядом «единорога» вырвалось облачко пара – не только Эррин замер рядом с одним из сильнейших слуг Морога. Аламат бросил поводья стоявшему ближе всех «берсерку» и пошел к входу в замок. Воины расступались перед ним. «Как будто он чумной, и они боятся заразиться», - вдруг подумал Эррин. Мысль была неприятной и опасной, и Эррин поморщился и даже головой тряхнул, как будто мысль могла рассыпаться от резкого движения и больше не беспокоить. Когда он снова поднял глаза, то обнаружил себя под прицелом холодных глаз. Аламат смотрел прямо на него, выгнув бровь, и Эррин почувствовал, как кровь приливает к щекам. «Даже самые близкие к Морогу люди не могут читать мысли», - лихорадочно думал он, но под синим взглядом уверенность в том, что способности советника не безграничны, таяла, как весенний снег. Аламат усмехнулся, приподняв угол рта, из-за чего его кривое лицо перекосило еще больше, отвернулся и пошел дальше, а ему навстречу уже спешил Ойнерат, пытаясь совместить расторопность и чувство собственного достоинства.

- Добро пожаловать в крепость Хорог, советник Аламат! – провозгласил он, прищелкнув каблуками на брусчатке.

- Вольно, офицер, - махнул рукой Аламат. – Проводите меня внутрь. Нам необходимо поговорить.

Ойнерат коротко кивнул и пошел первым, показывая дорогу важному гостю. Эррин заметил, как по губам друга скользнула торжествующая улыбка – Онно все еще получал удовольствие от любого признания того, что именно он – держатель Хорога. Близость Аламата нисколько его не пугала, напротив, разговор с одним из сильнейших поднимал Ойнерата в его собственных глазах.

Продолжение в комментариях.


 

@темы: Убей в себе бога

Comments

[Советник Аламат]

Аламат шагнул вслед за своим провожатым в проем, ведущий в личные комнаты Ойнерата, бегло осмотрел их, задержался на самых интересных деталях. Парадные ножны на стене (меч в ножнах будничных покачивался у бедра своего владельца), отполированный кристалл для срочной связи, кувшин и стакан, стоящий на винной кляксе на столешнице, книга «Тактика боя при обороне крепостей», перо, на котором засохли чернила, парадный мундир на спинке кресла… Увидев на столике маленький кованый треножник, в котором плясал язычок огня, Аламат поневоле улыбнулся. Его забавляло трепетное, почти благоговейное отношение молодых магов к стихийным источникам своих сил. Ему самому доводилось общаться со звездами и ветром и в дороге, за короткое время остановки, после которой надо было пересаживаться на другую птицу и мчаться дальше, и в рабочей одежде, перепачканной взрывчатыми веществами, и с ожогами на пальцах, и даже – Аламат до сих пор мысленно морщился, вспоминая, – с похмелья. После того случая он никогда не позволял себе больше двух бокалов вина.

- Прошу в мое скромное жилище, советник, - объявил Ойнерат. – Не хотите смыть вкус дорожной пыли глотком вина?

При этом хозяин старался незаметно для гостя прикрыть салфеткой винную кляксу.

- Не нужно, офицер, - отозвался Аламат одновременно на эти попытки и на любезное предложение. – Мне будет достаточно стакана воды.

Он опустился на жесткий стул и вытянул худые ноги, глубже вздохнув от удовольствия. Погода стояла сухая, дороги не размыло, но все же путь оказался долгим и не всегда приятным. «Можно сказать, что такие поездки не для моих древних костей», - Аламат растянул губы в улыбке. Благодаря Морогу его тело не старилось последние сто пятьдесят лет.

Если офицер Ойнерат и не одобрял отказа от крепких напитков, то он ничем это не показал. Рывком поднявшись из кресла у огня, который этой холодной весной поддерживали в каминах и печах круглые сутки, Ойнерат распахнул дверь в коридор и позвал:

- Далия!

На зов явилась крепко сбитая девушка, чьи мощные формы и уверенная поступь входили в странное противоречие с нежным рассеянным взглядом больших прозрачных глаз. На ее голове по сторонам от прямого пробора в гладко зачесанных назад волосах виднелись маленькие плохо развитые рожки – слишком маленькие, чтобы принадлежать воительнице из «быков», но заметные. Как будто Морог хотел отметить ее в утробе матери, но на что-то отвлекся, и получилась недоделка. Такие «недоделки» редко, но встречались в Харрадоне. Не имея достаточно способностей, чтобы стать воинами, они все равно инстинктивно старались держаться поближе к армии, становясь полковыми писарями, маркитантами, поставщиками провизии и формы. Или, как эта «коровушка», поступали проще. Аламат заметил кокетливый бантик сзади на платье Далии, крупные серьги, слишком вычурные для служанки, и короткий довольный взгляд Ойнерата, и подумал, что в местной глуши офицер быстро стал неразборчив в развлечениях.

- Принеси чистой воды гостю и травяной отвар из тех, что бодрят, - велел Ойнерат. – Да поживее.

Далия неуклюже присела и отправилась выполнять поручение. Поглядев ей вслед, Аламат подумал, что даже с крошечными рогами и без подготовки она выглядела бы лучше в строю на плацу, а не в платье, превращавшем ее сильное тело в подобие обтянутого тканью шкафчика. Ойнерат проводил Далию взглядом, даже рука у него дернулась, чтобы наградить служанку шлепком, но он спохватился, обернувшись к советнику, который со стула наблюдал за происходящим, как за спектаклем.

- Даже в Хороге не становишься равнодушным к удовольствиям, - сказал Ойнерат не без вызова. – Хорошие травы, вино… и прочее.

- Я не из тех, кто отказывает людям в праве на удовольствия, - мягко ответил Аламат, - любого порядка.

Ойнерат не удержался, полоснул его косым недоверчивым взглядом. Аламата это уже даже не смешило. Он прекрасно знал, какая репутация сложилась у него при дворе и какие слухи ползали по столице. Говорили, что он спит с королевой, и та не позволяет ему видеться с кем-то еще, говорили, что он принуждает своих подчиненных спать с ним и вынуждает молчать, что он пережил любовную драму еще давно и теперь не желает ни на кого смотреть. Говорили даже, что у него есть жена и двое детей, которых советник старательно скрывает от королевского гнева. Больше всего в этом Аламата удивляла точность: почему именно двое?

Сплетники никогда бы не поверили в скучную правду: Аламату не была интересна эта часть жизни. В молодости он получил опыт сношений как с женщинами, так и с мужчинами, с присущей ему педантичностью решив, что ограничиться одной стороной дела и одной любовницей или любовником было бы недостойно ученого. После чего сделал вывод, что разделить общего интереса ко всему, что касалось соития, не может, а значит, и не стоит тратить на это драгоценное время. Впоследствии времени у него появилось более чем достаточно, но желания соприкасаться с этой темой так и не появилось.

Ойнерат шагнул к камину и протянул руки к огню, который протянул язычки пламени к его пальцам, как ручное животное тянется за лаской.

- Проклятая погода, - заметил офицер, - холода затянулись, и весь замок так и не может оттаять. В этой сырости люди подхватывают простуду быстрее, чем проходят от караулки до сторожевого поста. Скоро нам перестанет хватать дров, а если ничего не изменится, добыть их поблизости будет трудно.

- Как раз об этом я хотел с вами поговорить, - заметил Аламат. – Не о дровах, а о сложившейся картине. Не вам одному хотелось бы ее изменить.

Ойнерат резко повернулся, и одновременно пламя в камине загудело и вспыхнуло, ярко осветив статную фигуру офицера в полумраке комнаты.

- Вы хотите сказать, что нашли средство справиться с альдарским барьером?

[Советник Аламат]

Аламат не ответил, потому что в комнату вошла Далия с подносом, на котором стоял чайник с травяным отваром и два стакана, один с подогретым вином для хозяина, и второй с водой – для его гостя. Ойнерат нетерпеливо велел поставить вино на стол и ждал, вытянувшись, как струна, пока Аламат наслаждался свежей водой только из колодца, от нее ломило зубы и холодная волна прокатывалась по горлу. Поверх стакана советник наблюдал за Ойнератом – любитель плотских радостей исчез, его сменил стосковавшийся по боям офицер. Незаметно улыбнувшись, Аламат отставил стакан на стол.

- Пока нет. Поэтому я и сказал «хотелось бы изменить». Однако я прибыл сюда именно для этого и рассчитываю на ваше содействие.

- Разумеется, - Ойнерат прошелся по комнате туда и обратно, спохватился и сел в кресло. – Я сделаю все, что смогу.

- Для начала расскажите мне о том, что вы уже успели сделать своими силами.

Лицо Ойнерата омрачилось, и даже огонь в камине слегка померк.

- Я отправлял разведотряды на границу с лесом, - ответил Ойнерат, - и один из них сумел принести немного травы, за которой у наших людей начинаются боли и безумие. И ничего. Трава и трава. Я и Эри с этой травой что только ни делали – и осматривали, и проверяли на все стихии, и ощупывали, разве что не курили и не жевали!

- Эри? – переспросил Аламат.

- Прошу прощения. Офицер четвертой ступени Эррин, старший лекарь нашего госпиталя. Благословлен Морогом, стихия – воздух.
Аламат вспомнил молодого человека в серо-зеленом, на вид немного младше Ойнерата и без видимой печати Морога. Они столкнулись во дворе, и Эррин, если это на самом деле был он, был одним из немногих, кто отвлекался в присутствии советника на посторонние мысли так открыто. Это было любопытно.

- Продолжайте, офицер. Кто-то из ваших людей заходил за барьер?

- Нет. Я не отдавал такого приказа. Кроме того, сейчас затруднительно не только зайти за барьер, но и даже дойти до него. Лесняки охраняют свою границу, а стрелять они умеют, не отнимешь, - при упоминании альдалирцев Ойнерат по привычке презрительно вздернул верхнюю губу, обнажив крупные белые зубы.

- Однако одному из отрядов все же удалось пройти к самому барьеру?

- Да, советник. Это были недавно прибывшие в Хорог «хамелеоны». Вы, должно быть, знаете, что после той ночи, в которую возник барьер, в Хороге не оставалось ни одного «хамелеона»…

- Разумеется.

- И лишь недавно к нам прислали свежий отряд. Эти бойцы еще молоды, но дело свое знают. Им удалось подойти вплотную к барьеру и принести пучок травы. Вот только пользы от этого оказалось немного, - Ойнерат пожал плечами и отхлебнул вина, подсластив себе горькую мысль о бесславном результате такой удачной на первый взгляд вылазки.

- И где же сейчас остатки этого пучка? – поинтересовался Аламат, представив, как офицер второй ступени в припадке раздражения топчет ногами несчастную траву за то, что она не оправдала его ожиданий.

- Часть я отправил в столицу. Вам. И чуть-чуть осталось у офицера четвертой ступени Эррина, - ответил Ойнерат, - если это необходимо, я могу позвать его. Но должен предупредить, что трава уже засохла, поэтому, если вам требуется свежий образец…

- Не требуется, - прервал Аламат и взял чашку с дымящимся отваром. Потянул носом, различил в ароматном паре ноты бодрянки, белокрыльника и «заячьей лапы». Отхлебнул, поморщился – в Хороге для важного гостя не пожалели трав, но заваривать их так и не научились. – Я отправлюсь к барьеру сам и хочу, чтобы меня сопровождали «хамелеоны», которые смогли подойти к нему в прошлый раз.

Ойнерат свел к переносице черные, словно нарисованные углем брови.

- Советник Аламат, - сказал он после непродолжительного молчания, - при всем моем уважении, пока вы в Хороге, я отвечаю за вашу безопасность. Вы не солдат и подобная вылазка…

Ойнерат осекся под холодным взглядом своего гостя, но лишь упрямо задрал подбородок и сжал челюсти.

- Вы не совсем поняли меня, офицер, - спокойно сказал Аламат. – Я отправлюсь к лесу в любом случае, потому что таков приказ королевы и мое личное желание. От вас зависит лишь то, будете ли вы содействовать мне в моих намерениях или препятствовать. Я бы не советовал выбирать второе.

От ворота рубашки Ойнерата по его шее потекла наверх краснота, заливая скулы, щеки и даже лоб, так что это становилось заметным в неверном свете камина.

- Разумеется. Я мог бы направить с вами больший отряд, - ответил он, стискивая и вертя в пальцах кубок, - но единственное спасение на границе сейчас – незаметность. Поэтому я и выразил сомнения в удачном исходе подобной вылазки, ведь вы, ваша милость, не «хамелеон».

- А это уже мое дело, - скривил губы Аламат. – Я отправлюсь сегодня на закате, оповестите людей.

- Как скажете, советник, - Ойнерат все еще сохранял багровый цвет лица. Аламату почти стало его жаль: ни новостей из столицы, ни разговора о высоком за стаканом вина, ни внимания к его советам – или что там еще успел вообразить офицер второй ступени. Может, Аламат и в самом деле оказался слишком суров к этому мальчику, в руки которого волей судьбы свалилось командование крепостью.
«Это Байхрат солдатам отец родной», - с неудовольствием подумал советник, - «а я чувства трепетных офицеров охранять не нанимался».

- А теперь я бы отправился, с вашего позволения, отдохнуть перед вылазкой, - заявил Аламат в раздражении больше на себя за неподобающие мысли, чем на собеседника. Он поднялся со стула. Во рту все еще горчило от крепкого отвара, спина и ноги требовали отдыха.

- Далия проводит вас, советник, - коротко отозвался Ойнерат и встал, чтобы проводить гостя – а точнее, побыстрее выставить его. Аламат шагнул к двери, подавив желание взяться за разламывающуюся поясницу.

- Ах да, - вспомнил он в дверях, когда поспешившая на зов Далия уже ждала его. – В моей седельной сумке лежит несколько писем, которые я согласился передать, раз уж все равно собрался сюда. Будьте добры проследить, чтобы их передали по назначению.

- Разумеется, - с ноткой удивления в голосе отозвался Ойнерат, а Аламат уже шел по коридору за служанкой, из-за блеклого платья похожей на печальный призрак в полутьме коридора.

Аламат проснулся на закате в куда лучшем настроении, чем утром. Горячая вода и постель со свежими простынями привели его в благостное расположение духа. Прежде чем послать Далию за водой для умывания, Аламат подошел к окну. К вечеру разъяснилось, в розово-фиолетовом небе отсвечивали золотом редкие уцелевшие облака, и воды озера походили на расписной шелковый платок. Потянувшись до хруста в спине, королевский советник уперся руками в оконный проем и целую минуту позволил себе ни о чем не думать, глядя на игру света на глади озера. После чего, встряхнулся, позвал Далию и потребовал воду, полотенце и ужин.

Ойнерат ждал во дворе, выстроив у стены семерку «хамелеонов». Их предводитель показался Аламату слишком молодым, несуразно молодым для этого места и их задачи. Низкорослый, худой, он поводил плечами на вечернем холодке и улыбался глазами, потому что рядом с Ойнератом, который держал лицо перед солдатами и лелеял уязвленную накануне гордость, улыбаться, как все люди, было невозможно. Его товарищи потягивались, сгибали руки и ноги, растирали ладони и уши – маскироваться было проще с хорошо разогретым телом. Рядом с закованным в мундир офицером второй ступени они выглядели как стайка подростков, собравшихся в набег на соседний огород, а не как боевой отряд.

- Разведотряд готов к выходу, - сухо сказал Ойнерат после короткого приветствия.

Он ничего не добавил больше, подчеркнуто не интересуясь, как советник, который, хоть и третий человек в Харрадоне, но все равно тыловая крыса, собирается скрываться от стрел альдалирцев.

- Спасибо, офицер, - отозвался Аламат и достал из сумки нечто, заставившее Ойнерата забыть обиды и жадно наблюдать.

[Советник Аламат]

Вопреки распространенному среди солдат мнению о том, что королевский советник все свое время проводит за книгами, изредка отвлекаясь на проблемы вроде торговли, налогов и цензуры, Аламат и его люди немало времени отдавали нуждам армии. В удобстве использования кристаллов связи Ойнерат уже убедился лично. А теперь Аламат держал в руках одну из последних своих разработок, получивших среди его людей имя «хамелеонка». Выглядела она, как обычный длинный плащ. Гладкая ткань вспыхивала радугой в свете заходящего солнца. Первая партия таких плащей была отправлена в Деокадию и уже хорошо себя зарекомендовала. Вот только, сообщала Варра с точно выверенным соотношением возмущения и веселья, некоторые бойцы неохотно надевали чудесные плащи, потому что решили, что их делали из содранной кожи «хамелеонов», сгинувших в потайных подвалах Аламата. Если бы у Аламата «в потайных подвалах» на самом деле гибло столько человек, сколько твердила молва, через год он бы опустошил Белвар. Но советник не спешил развеивать людские заблуждения, в первую очередь потому, что это было все равно невозможно, во вторую – потому что они были выгодны для него, а в третью – потому что в слухи иногда закрадывалась доля правды.

Аламат набросил «хамелеонку» на плечи, продел руки в длинные узкие рукава, заканчивающиеся перчатками, и набросил на голову глубокий капюшон. Сперва ничего не происходило, радужные вспышки в складках слепили глаза. Но, по мере того, как плащ нагревался от человеческого тепла, проявлялось сходство с «хамелеоньей» кожей, и тело стоявшего неподвижно Аламата пропадало из виду на глазах маленького отряда. Аламат знал, что если он начнет шевелиться, опытный глаз различит контуры его тела, но, двигаясь медленно и осторожно, он мог обмануть лесных стражей.

- Достаточно, чтобы подойти к барьеру, не привлекая внимания? – спросил он, когда плащ окончательно скрыл его от взглядов.
Предводитель «хамелеонов» смотрел туда, где был Аламат, и его веселость куда-то пропала. Более того, на его лице появилась смесь недоверия и какой-то гадливости. Широкую нижнюю губу он втянул между зубами, отчего его смешливый рот перекосило, темные брови были нахмурены. Однако на вопрос он ответил немедленно и с надлежащим почтением.

- Этого должно хватить, ваша милость. Вот только я не знаю, как провести вас к барьеру и по дороге не потерять, уж простите. Мы-то между собой умеем переговариваться незаметно, но этому не в один день учатся. Разве что веревку какую найти потоньше и связаться…

- Не нужно, - прервал его Аламат. – Я вставлю вам в ухо связную серьгу. По ней я смогу определить ваше положение и держаться за вами.

По лицу разведчика было ясно, что он не претендовал на такую честь и предпочел бы от нее отказаться, но его мнение никого не интересовало. Из кошеля на поясе Аламат достал длинную серьгу с кроваво-красной подвеской. При этом движении его тело стало заметным, и полыхающее в закатных лучах украшение держали две призрачные руки. Когда Аламат вставлял серьгу в ухо «хамелеона», он почувствовал короткую вспышку дрожи – то ли простой страх перед непонятным, то ли первый проблеск связи между двумя одаренными Морогом людьми.

- Как ваше имя? – спросил Аламат.

- Хальвих, - отозвался «хамелеон», не добавив положенного «ваша милость».

- Мы можем выходить, Хальвих.

Закатный огонь еще догорал, но его уже сменяла глубокая темная синева с иглами звезд. На небе проявилась луна, пока еще бледная и почти круглая – до полнолуния было еще несколько дней. Может, для скрытности лунный свет был и лишним, но Аламату, который собирался изучить все, что только сможет, на границе, чистое небо было только на руку.

Вышедшие за ворота «хамелеоны» сделали шаг вперед и пропали из виду. Аламату всегда нравилась их способность исчезать на глазах, как будто растворяться в воздухе. Если бы он был художником, то попытался бы передать на картине тот момент, когда «хамелеон» становится невидимым – неясный контур человеческого тела, видение, призрак. Аламат ни с кем не обсуждал свое восхищение – да и с кем бы он мог это сделать? Не с Байхратом же, который, мало того что не любил советника и старался без нужды с ним не разговаривать, так и в воинах готов был оценить только то, насколько хороши они в бою.

Аламат для порядка еще раз поправил плащ и шагнул следом за Хальвихом. Теперь он не потерял бы предводителя отряда, несмотря ни на какую маскировку – сигнал от серьги вел его так же верно, как хищника ведет запах добычи. Но пока можно было не полагаться только на зов, а просто идти вперед, туда, где на фоне угасающего неба чернела стена леса. До самого озера самый зоркий глаз не заметил бы их приближения. Поэтому Аламат шагал вперед, только изредка концентрируясь на серьге, чтобы убедиться, что Хальвих и его люди не слишком сильно отклонились от прямой, и свернуть при необходимости за ними. Все это не требовало больших усилий, так что вскоре Аламат погрузился в свои размышления.

Королева вызывала его десять дней назад, взбешенная, как самка ящера в течке. Аламат подозревал, что ее довело до кипящей злости очередное явление Морога, который жаждал видеть победоносное шествие по соседним землям, а вместо этого наблюдал затяжные бои на юге и намертво застрявшие в крепостях войска на севере. Аламат не знал, какая отповедь досталась генералу – и предпочитал этого и не представлять – но самому ему было приказано немедленно разобраться с загадочной защитой альдарских лесов.

- Почему до сих пор никто не может мне сказать, чем отгородились эти проклятые альдалирцы? – королева принимала советника наедине и могла себе позволить не сдерживать раздражение лишний раз. Она поднялась с кресла и ходила по залу, на разворотах почти задевая Аламата по лицу длинными волосами. – Почему мы должны ждать, пока твои люди сумеют найти хоть что-то?! Даже деокадийские маги не обладают такими силами, чтобы не дать нашим воинам переходить границу, а какие-то лесные жители смеются над нами!

После этого разговора, участие советника в котором сводилось в основном к репликам «да, Ваше Величество» и «слушаю, моя королева», Аламат собрался и отправился на границу лично, хотя Варра и намекала на то, что готова поехать. Во-первых, лучше Аламата не разобрался бы никто. Во-вторых, ему стало интересно, а прожив полтора века, он понял, что вещами, способными вызвать интерес, разбрасываться нельзя.

Защита альдалирцев возникла ниоткуда, таинственная, совершенно неизвестной природы, и тем более странная, что от лесов никто не ожидал ничего подобного. Когда Харрадон начал готовиться к войне, Аламат большинство усилий направил на способы противостояния деокадийским магам, которые сохраняли и преумножали опыт своих предков. Без лишней скромности Аламат мог сказать, что в этом немало преуспел. Однако опасность пришла со стороны лесов, а оттуда ее никто не ждал. Но Аламат не признался бы никому, что его гонит на границу не только королевский приказ, а закравшееся в душу любопытство, не имеющее отношения к победам и поражениям Харрадона. Аламату хотелось знать, как альдалирцы сумели создать новую неизвестную защиту. Именно поэтому он сам, натянув «хамелеонку», шел теперь за разведчиками.

[Советник Аламат]

Идти, между тем, становилось труднее. Как и многие до этого, Аламат был обманут размерами альдарских деревьев, из-за которых лес казался ближе, чем он был на самом деле. Придворный, который пешком обычно ходил от дома до лабораторий и обратно, с неудовольствием отметил, что его ноги начали уставать. Привыкший к мощеным улицам столицы, он порой проваливался в незаметные в траве ямы и едва не угодил ногой в кротовую нору, выругавшись про себя. «Хамелеонов» было не видно и не слышно, и Аламат понятия не имел, как они сообщались между собой. Если бы не сигнальная серьга, он мог бы подумать, что остался совершенно один.

Тем временем зов серьги, к которому Аламату с некоторых пор приходилось внимательно прислушиваться, потому что отряд перемещался куда быстрее его самого, снова стал хорошо различим – «хамелеоны» остановились. Не зная о причинах задержки, Аламат после недолгого колебания шагнул вперед и, почувствовав, что Хальвих должен быть совсем близко, шепнул:

- В чем дело?

Собственные слова показались ему оглушительно громкими. Ответный шепот из ночной темноты был куда тише, но Аламат четко слышал каждое слово.

- Дальше опасно идти. Лесняки не спят, а луна яркая. Лучше ползти.

- Вы уверены, что это необходимо? - спросил Аламат, представив передвижение ползком в своем длинном плаще по кротовым норам, ухабам и рытвинам. – Я вас совершенно не вижу.

- Это потому, что мы стоим на месте, ваша милость. Стоит пойти, как нас могут заметить. Да и вас, когда вы подходили, я видел. На деревьях тоже не дураки сидят. Они наши штуки теперь знают. И ждут.

Аламат признал разумность этих слов и опустился сначала на колени, а потом растянулся на земле, почувствовав запах молодой травы и сырости. По груди и животу протянуло холодком. Аламат одернул плащ и пополз вперед, стараясь делать это как можно тише и радуясь тому, что «хамелеонка» скрыла его манеру ползать не только от альдалирцев, но и от своих же бойцов. Аламат никогда не отличался физической силой и ловкостью. Это даже стало для него предметом гордости – в отличие от генерала и его людей, советник добился своего высокого положения исключительно благодаря уму. Однако теперь, извиваясь на земле, Аламат не отказался бы хотя бы немного приблизиться к Байхрату в части низменного умения быстро и бесшумно передвигаться. Зов серьги мгновенно ослаб – «хамелеоны» ползать умели, и Хальвих не ждал медлительного спутника. Аламат стиснул зубы и двинулся дальше, стараясь не растопыривать локти и колени. Капюшон укрывал его голову, но не мешал траве лезть в рот и в нос. Не меньше десяти раз он натыкался коленом на что-то твердое – Аламат и не подозревал раньше, что в степи и в лесу так много камней.

«Я первый королевский советник, - думал он, закусив губу, - и не обязан уметь ползать, как ящерица. За мои полтора века это потребовалось в первый раз. Это дело таких, как наш доблестный генерал, или этот милый мальчик, комендант крепости… ай», - очередной камень встретился с затянутым в «хамелеонку» локтем.

Однако дело дальше пошло проще, и через какое-то время Аламат мог уже думать не только о своих многострадальных руках и ногах, ямах, рытвинах и камнях. Зов серьги почти утих, но был еще слышен, как тонкий комариный писк. Над степью и впереди, за барьером, стояла тишина, которую не нарушали ни голоса ночных зверей и птиц, ни шум ветра. С озера тянуло прохладой, остужавшей разгоряченное лицо Аламата. Лес понемногу приближался, темный, огромный, и в какой-то миг Аламату показалось, что навстречу ему движется древнее живое существо, покоренное чьей-то волей. Еще лет пятьдесят назад он самоуверенно отмахнулся бы, списав свои ощущения на игру воображения и близость опасности, но годы научили Аламата не только доверять проверенным знаниям, но и прислушиваться к внутреннему голосу. И чем ближе к лесу находился Аламат, тем больше лес казался ему не просто местом, которое выбрали когда-то для жилья предки нынешних альдалирцев. Подобное чувство возникало у него порой перед явлением Морога – ощущение многовековой мощи, перед которой самый одаренный человек – только песчинка на морском берегу. Соймах сказал бы, что Аламат кощунствует, сравнивая несравнимое, но раз возникшая мысль о сходстве не желала покидать одаренного Морогом.

Нарастающий трепет нельзя было объяснить только испугом – Аламат не испытывал панического страха перед смертью, хотя умереть в расцвете сил, оставив неразгаданными столько тайн, было бы обидно. Но он готов был поспорить, что лес скрывал в себе неизвестную ему до сих пор силу. И к ней он упорно приближался, оббивая локти и колени и скребя животом по сырой земле.

Зов серьги теперь слышался ближе и правее – «хамелеоны» сделали крюк. Аламат, для которого камни и кочки ничем не отличались друг от друга, даже не пытался понять, как Хальвих и остальные находили верную дорогу. Он послушно свернул в нужном направлении и полз к отряду, когда, наконец, увидел.

Конечно, барьер для Аламата не был просто полоской травы, как для большинства, потому что он умел проникать в суть вещей. И там, где «хамелеоны» могли увидеть только вытянувшиеся к небу темные деревья, подмечая при этом множество деталей, незаметных для непрошедших обучение, Аламату открывалась совсем другая картина. Больше всего загадочный альдарский барьер напоминал грубую ткань или сеть, сплетенную из зеленоватых толстых нитей. В отличие от настоящей ткани, она не шевелилась, но по ней пробегали отсветы, которые нельзя было объяснить игрой лунного света и теней. Она поднималась вверх, теряясь где-то в кронах деревьев, и расходилась в стороны, в темноту между стволами. Ее краев Аламат разглядеть не смог – походило на то, что непонятная сеть опутала весь лес и пройти сквозь нее, не задев, было невозможно. А еще было совершенно не ясно, что с ней можно было сделать. Королевский советник за свою жизнь видел не одну магическую защиту, но ничего подобного ему до сих пор не попадалось. Опасения и трепет перед неясной силой отступили под давлением любопытства. Очень медленно, чтобы не производить ни звука, Аламат снова пополз вперед.

Чем дальше он продвигался, тем тяжелее ему становилось. Звон в висках, который, судя по докладам в столицу, должен был начаться при пересечении барьера, нарастал, стоило Аламату приблизиться хотя бы на локоть к зеленой сети. Руки и ноги стали тяжелыми, словно каменные, а главное, Аламат чувствовал, как поднимает голову паника, приказывающая ему бежать со всех ног, спешить, спешить! Какой-то частью разума, оставшейся неизменной, Аламат понимал, что его собственные желания здесь ни при чем, что на его чувства воздействует лесная защита, но не мог заставить себя двигаться дальше. «Что, во имя Морога, я должен тут сделать?!» - воскликнул он мысленно и удивился, вдруг ощутив, что приступ ужаса отступил и звон утих. Он снова был собой – ученым магом, королевским советником, наделенным божественной силой. Когда его кровь перестала стучать в висках так бешено, Аламат опять двинулся к цели.

Защита изменилась. Теперь сеть ярко пульсировала в ночной темноте, хотя ее сияние мог заметить только один человек из присутствующих харратов – а может, и альдалирцев, которых разведчики не видели, но это ничего не значило. По сети пробегали огоньки и гасли, достигая переплетений нитей. Все это было очень красиво, но непонятно, а потому внушало опасения.
Аламат прополз еще немного.

Ночную тишину разрезал свист летящей стрелы. Аламат обернулся и увидел, как на траву падает тело одного из «хамелеонов» со стрелой в горле. Все это произошло так быстро, как будто разведчик вывалился ниоткуда и тут же был убит. Но не это заставило Аламата похолодеть – все остальные «хамелеоны» тоже проявлялись в лунном свете, пока еще не полностью видимые, но уже заметные и различимые. Вторая стрела пригвоздила второго из них к земле, как бабочку к стволу дерева. Аламат со страхом посмотрел на свои руки – нет, для него ничего не изменилось. Он все еще оставался невидим, когда его «хамелеоны» в двух шагах от него теряли свои способности и умирали.

Третья и четвертая стрелы тоже поразили цели. «Хамелеоны» пытались спастись, но на ровной степи, негде было укрыться, все рытвины, так раздражавшие Аламата, ничем не могли тут помочь.

Пятая стрела убила тоненькую девушку, которая пыталась спрятаться за камнем, но этой ненадежной защиты не хватило.

[Советник Аламат]

Аламату казалось, что время побежало вдвое быстрее, рядом с ним падали и умирали люди, а он, по непонятной прихоти судьбы оставшийся невидимым, застыл, как будто никогда не видел раньше ни драк, ни смерти. Как сопливый юнец.

Хальвих и его последний оставшийся в живых товарищ пытались сбежать, петляя и мечась из стороны в сторону, чтобы сбить стрелков. Но им не повезло наткнуться на мастера стрельбы, и Аламат, для которого капризное время вдруг, наоборот, замедлилось, видел, как летит стрела, готовая поразить командира отряда…

Он поднялся во весь рост, выбросив руки вперед, и увидел, как вопреки всем правилам, подчиняясь его воле, стрела поменяла свое направление. Несложное заклинание, если уметь им пользоваться. Аламат – умел. Наконечник отразил лунный свет, оперенное древко качнулось, и стрела полетела обратно – искать лучника, выпустившего ее. Аламат уже видел внутренним зрением, как она впивается в глаз или сердце высокого альдалирца с раскрашенным лицом, как он успевает вскрикнуть перед смертью – а «хамелеоны» умирали без стонов…

Возле барьера стрела замедлила свой полет. Аламат видел, как она зависла в воздухе, а потом ощутил, как его заклинанию противостоит та сила, которую он успел почувствовать у сети. Воздух перед открытыми ладонями вдруг стал очень горячим и давил на руки. Аламат повторил свой мысленный приказ, проталкивая стрелу дальше, но это походило на попытки сдвинуть голыми руками стену. Аламата затопила обжигающая не хуже воздуха злость. Он, великий маг, не мог заставить обычную стрелу двигаться в нужном ему направлении. Сверхчеловеческим усилием он толкнул плотный загустевший воздух перед собой, сосредоточив всю свою силу в этом ударе, и стрела дернулась, полетела, почти вошла в одну из дыр в сети… и рассыпалась на куски, не выдержав этого противостояния волей.

И почти сразу же вторая стрела вонзилась в грудь Хальвиха. Другого «хамелеона» убили, пока Аламат боролся с защитным барьером, и теперь убитый лежал, раскинув руки, и в его открытых глазах отражалась луна.

Аламат ждал следующей стрелы в свою грудь или шею, но лес снова замер, ни звука, ни движения. Если бы не распластанные по земле тела, картина ночной степи и озера была бы прекрасна. По черной воде пролегла светлая дорожка, в повисшей тишине ветер доносил до границы тихий плеск волн. Никому не было дела до Аламата, застывшего по весь рост в своем плаще. Судьба в очередной раз смахнула в пасть смерти молодых и полных сил людей, а его, старого ящера, почему-то обошла стороной.

Хальвих пошевелился и застонал. Аламат, бросив последний взгляд на темные провалы между стволами, опустился на колени рядом с ним. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять – здесь был бы бессилен даже одаренный Морогом лекарь, а если Аламат попытается дотащить Хальвиха до крепости, тот не проживет и десятой части пути.

- Кто здесь? – Хальвих распахнул глаза, всматриваясь в пустоту. Из его рта побежала тонкой струйкой кровь.

- Советник, - отозвался Аламат шепотом.

Хальвих закашлялся, и кровь плеснула ему на подбородок.

- Конечно… вас не могли, - каждое слово ему приходилось выдавливать из себя. Как будто слова выходили вместе с кровью. – А меня вот достали.

Аламат не стал его обнадеживать и утешать. Он все-таки был не Соймах с его обещаниями достойного посмертия. И не Байхрат, который должен был знать какие-то подходящие слова для таких ситуаций. Аламат мог проводить сложнейшие переговоры с послами, обходить острые углы с королевой, раскланиваться со жрецами и находить общий язык с торговцами, но перед лицом смерти неизменно отступал. Втайне он не верил в небеса для достойных воинов и слуг Морога. Тела после смерти гнили, распадались и превращались в горстку праха. И сколько бы наблюдений ни делал Аламат, ему не удалось найти то, что жрецы называли душой. Только магия и тонкие тела, которые со смертью тоже пропадали в неизвестности. Но Аламат не собирался делиться результатами своих опытов с умирающим.

- Если хотите, я могу что-то передать вашим близким, - предложил он после недолгого молчания.

- Остальные?.. – Хальвих уже не мог задать развернутый вопрос, но Аламат его понял.

- Все мертвы.

«Хамелеон» прикрыл глаза. В преддверии смерти по его лицу пробегали сполохи, которые должны были быть радужными, но в серебряном свете казались оттенками серого, черного и голубого.

- Тогда и говорить ничего не надо, - сказал он четко, и вдруг в одно мгновение игра красок на его коже прекратилась, и лицо стало бледным и спокойным. Оно походило бы на лицо обычного спящего человека, если бы не кровь, запачкавшая губы и подбородок.

Аламат встал с колен и выпрямился. Зеленая сеть между деревьями ждала.

[Советник Аламат]

Скучающие у ворот Хорога охранники издалека заметили высокую худую фигуру – и едва не расстреляли, не сразу распознав в светловолосом усталом человеке третье лицо в королевстве. Тем более что упомянутое третье лицо должно было вернуться в сопровождении отряда, а пришло в одиночестве, прихрамывая и перекинув через локоть свой чудесный плащ.

У Аламата давно не выдавалось такой ночи, и он предпочел бы не повторять этот опыт в ближайшие сто лет. После гибели «хамелеонов» он не сразу отправился обратно в крепость, попытавшись собрать как можно больше сведений о лесном барьере, но успеха не достиг. Ближе к утру Аламат твердо знал, чем защита альдалирцев не является, но не разгадал ее природу. Последний час он не уходил на чистом упорстве – казалось, что он уже близко к разгадке, что-то знакомое мерещилось ему в зеленых сплетениях сети. Знакомое – и вместе с этим совершенно чужое. Наконец, когда поблекшая луна скатилась ниже к горизонту и небо стало светлеть, Аламат отправился обратно. Тела «хамелеонов» он оставил там, где они и были, только закрыл распахнутые в небо глаза. Он мог бы заклинанием поднять их и перенести, но альдалирцы, почему-то не заметившие его, не могли пропустить передвижение трупов. Поэтому Аламат возвращался один. По пути он все-таки попал ногой в кротовину, едва не вывихнув щиколотку, и дальше шел, подволакивая ногу, потому что даже самый искусный лекарь не мог вылечить себя, а Аламат лекарем себя никогда не считал, да и изучал больше мертвых, чем живых.

Ойнерату о возвращении советника сообщили быстро – он вышел навстречу, пока Аламат только пересекал двор. На лице офицера второй ступени читалось облегчение – столичный гость вернулся целым и практически невредимым.

- Приветствую вас, советник, - в голосе Ойнерата прибавилось веселья с их последнего разговора, - с возвращением. Надеюсь, вылазка оправдала ваши ожидания.

«Ему не успели доложить, что я вернулся один», - понял Аламат.

- Когда не строишь заранее никаких предположений, офицер, - медленно ответил он, - трудно разочароваться.

- Мои бойцы тоже не разочаровали вас?

- Нет, - сказал Аламат, посмотрев в глаза жизнерадостного собеседника, - они хорошо выполнили свой долг. И погибли, когда исполняли его.

Лицо Ойнерата мгновенно окаменело и как-то потемнело, проступили желваки на скулах, сжались полные губы. Весь его облик вдруг стал таким знакомым, что Аламат едва не поверил во мгновенное переселение душ.

«Байхрат, - подумал он, - снова Байхрат. И они ведь даже не подражают ему специально, эти мальчики, это проступает наружу их воинская сущность, офицерская сущность… Так можно поверить, что Морог, выбирая «благословенных», пытался сделать слепки с генерала, чтобы во всех крепостях, повсеместно воинов вели в атаку свои байхраты…»

- Вы можете рассказать мне о том, как это произошло? – спросил Ойнерат, и наваждение пропало. Генерал не стал бы спрашивать позволения, он потребовал бы у Аламата доклада. Возможно, он его бы и не получил, но потребовал бы обязательно. Для Ойнерата же советник был недосягаем, его нельзя было заставить отчитаться, только смиренно просить. Даже если ты комендант в крепости Хорог и речь идет о смерти семерых твоих бойцов.

- Да, офицер, - ответил Аламат, - но сначала я попросил бы вас прислать ко мне врача.

- Что-то серьезное?

- О, нет. Попал ногой в кротовину.

Ойнерат бросил быстрый взгляд на Аламата в попытке понять, как же человек, который не способен пройти по степи, не провалившись в нору, остался цел там, где погибли семь обученных «хамелеонов». Но тут же отвернулся. Конечно, куда всем бойцам Хорога до королевского советника, который мановением руки мог измельчить офицера второй ступени в пыль…

- Я пришлю к вам Эррина. Вы подниметесь к себе?

Аламат представил себе холодные коридоры крепости. Он мог бы удалиться с высокомерным лицом, прохромать до первой лестницы, в то время как нога, которой дали короткую передышку, болела все сильнее, подняться на пятнадцать ступенек, потом проковылять по длинному коридору, где шаги отдавались гулким эхом, чтобы в итоге прийти еще к одной лестнице, из десяти ступенек… И все ради поддержания уважения перед своим несгибаемым духом и неуязвимостью. Байхрат наверняка бы так и сделал.

- Пусть офицер Эррин придет сюда, - сказал Аламат. – Я подожду его.

Пока искали Эррина, Аламат прошел, стараясь наступать на больную ногу как можно слабее, на площадку, где обычно тренировались солдаты, но сейчас она пустовала, только ближе к стене какой-то «берсерк» метал ножи в рассохшуюся колоду. Аламат сел на иссеченный чурбак и вытянул ноги, запоздало удивившись тому, как он сумел пройти весь путь от проклятой кротовины до Хорога. Сейчас он не рискнул бы без особой нужды даже вставать.

Здесь его и нашел Эррин – серьезный, закутанный в серый плащ и энергично встряхивающий и растирающий кисти рук. Должно быть, Ойнерат сообщил ему о неприятностях высокого гостя, потому что лекарь без лишних слов опустился на колени рядом, чтобы осмотреть его ногу.

Штанину удалось закатать, а вот сапог Эррин попросту разрезал, чтобы добраться до поврежденной лодыжки. Аламат поморщился – сапоги были почти новые, по последней моде, и на редкость удобные. Потом он поморщился по другой причине: обнажившаяся нога опухла и своим синеватым оттенком наводила на мысли об ощипанных птичьих тушках на леднике. Эррин осторожно водил по ней кончиками пальцев, иногда еле заметно нажимая на припухшие места. Со стороны это больше напоминало массаж, но Аламат знал, что в это время лекарь составлял для себя полную картину повреждений. Лекарей в Школе Морога учили долго, но результат того стоил.
Наконец, Эррин отстранился и всплеснул руками, стряхивая с кончиков пальцев что-то, невидимое окружающим.

- Обычный ушиб и растяжение, - сказал он вопросительно посмотревшему на него Аламату. – Но вы еще много прошли пешком, как я понял, и этим ухудшили свое положение. Если вы не возражаете, советник, я начну исцеление прямо здесь. Никаких подручных средств мне не нужно, а ходьба сейчас только доставит вам лишние страдания.

- Поступайте, как считаете нужным, офицер, - согласился Аламат, с легким интересом наблюдая за Эррином. Теперь, выполняя свой долг врача, он разговаривал с Аламатом, как с простым смертным, и в его взгляде больше не было той паники, которую Аламат разглядел, когда они столкнулись впервые после его приезда. Занятно.

Эррин кивнул, еще раз быстро растер ладони, растопырив бледные пальцы в разные стороны, а потом одним быстрым движением опустил руки на больную ногу, вцепившись в нее, как коршун в добычу. Аламат непроизвольно напрягся, ожидая приступа резкой боли, но сначала ничего не ощутил, а потом почувствовал, как в его лодыжку от рук лекаря течет приятное тепло, которое проникало в его плоть и растворяло в себе всю усталость, которую Аламат накопил за путешествие из столицы и ночную вылазку. Тепло растекалось по всему телу, и вскоре показалось, что его несет в своих водах золотая река, покачивая и убаюкивая. Глаза слипались, и Аламат на миг смежил ресницы, поддавшись искушению отдаться этому потоку.

Когда он открыл глаза, на площадке уже не было «берсерка» со своими ножами, а солнце поднялось выше. Эррин отряхивал штаны от прилипшего песка. Левая нога Аламата, только что бывшая синей и распухшей, теперь ничем не отличалась от здоровой правой. Аламат осторожно наступил на песок, потом нажал сильнее, потом поднялся – ничто не напоминало о том, как он провалился в злополучную нору. Больше того, он чувствовал себя так, будто долго и крепко спал, и теперь усталость покинула его.

- Благодарю, мастер Эррин. Вы и в самом деле мастер своего дела, - сказал он.

- У меня были хорошие учителя, - ответил Эррин. Аламату показалось, что под глазами у него залегли легкие тени – полное исцеление больного потребовало у главного лекаря Хорога усилий.

- Даже лучшие учителя не спасут бездарность, - заметил Аламат и с тоской поглядел на разрезанный сапог. Стоило послать кого-то принести ему другую обувь. Модники Белвара многое бы отдали, чтобы поглядеть на щеголеватого советника Ее Величества в солдатских сапогах. Он уже хотел попросить Эррина прислать к нему кого-нибудь, способного найти для него пару обуви, когда со стены раздался громкий крик:

- Альдалир идет!

[Советник Аламат]

Аламат и Эррин переглянулись, а потом молча поспешили на стену. До этого лесные жители не делали никаких попыток атаковать Хорог.

Когда они поднялись наверх, Ойнерат уже был там. Его красивое лицо исказило нетерпение, ноздри хищно раздувались, как у почуявшего кровь хищника. Завидев Аламата, он быстро кивнул ему.

- Похоже, советник, вы прибыли в Хорог на самое интересное. Однако вскоре здесь начнется драка, и тут будет не самая лучшая площадка для наблюдения. Или вы собираетесь вступить в бой?

- Я не солдат, офицер, - ответил Аламат. – Я предпочту быть наблюдателем.

- Что ж, вам будет, на что посмотреть.

- Вы так спокойны, офицер, - не удержался Аламат, однако стрела не попала в цель, и Ойнерат ответил совершенно хладнокровно.

- Альдалирцам не взять Хорог, советник, теми силами, которыми они послали. Наши стены укреплены, и наши бойцы готовы встретить атаку. В Хороге нет слабых мест, куда враг может нанести чувствительный удар. Лесняки не смогут даже подняться на стены. Я бы смог держать крепость с меньшим количеством бойцов. А один благословенный Морогом воин стоит в бою пяти альдарских охотников и землепашцев.

Аламат огляделся и не мог не признать правоту Ойнерата. Альдалирцы приближались к Хорогу со стороны леса, не построившись четкими рядами, как это было принято у харратов, и из-за этого их силы казались рассредоточенными и неподготовленными. Они останавливались перед крепостью на расстоянии, превышавшем полет стрелы, и выстраивались длинной цепью, растянутой вдоль стены. Даже издали Аламат видел раскраску на их лицах, бесполезную на открытом пространстве. Тут и там были видны длинные лестницы для штурма стен, но не походило, что лесные жители собирались тут же атаковать Хорог.

Аламат нахмурился. Со стороны Альдалира это походило на жест отчаяния. Они были под надежной защитой своего барьера, и не было никакой нужды в этой самоубийственной вылазке. Ойнерат был прав – с таким количеством людей, которое выстроилось у Хорога, альдалирцы не могли ни на что рассчитывать, кроме быстрой смерти. Они были бессильны против подготовленной армии Харрадона.

Нужно было отдать Ойнерату должное – он мгновенно построил своих солдат в боевом порядке на стенах. Оглядевшись, Аламат видел ящероподобных «берсерков», сжимающих в руках секиры и мечи или поигрывающие боевыми ножами на перевязях, крест-накрест пересекающих мощные тела. Он видел «крылатых», построившихся в линии с луками в руках – они часто нападали с воздуха, расстреливая противника с недоступной ему вышины. Остатки «хамелеонов», которые пропадали и появлялись на поле битвы, как смертоносные призраки. «Быков» и «единорогов», которые даже голыми руками могли бы выбить дух из простого человека, а с оружием в руках казались олицетворением смерти. И самого Ойнерата, вокруг которого Аламат видел разгорающийся красноватый ореол. Чтобы победить благословленного Морогом «второй волны» мало было доблести и отваги.

- Харр!.. – выкрикнул Ойнерат, топнув по камням стены.

- Р-ра! – тут же отозвались «берсерки», мощные хвосты которых подергивались из стороны в сторону. И вот, над крепостью полетел ритмичный громогласный вопль, подхваченный всеми:

- Хар-ра-дон! Хар-ра-дон!

Глядя на хладнокровных, опытных бойцов, каждый из которых был готов драться и умереть за страну и Морога, даже Аламат, который всегда считал себя равнодушным к дракам, почувствовал прилив гордости. Харрадон был силен. И не альдарским охотникам было тягаться с ним.

Но альдарские охотники и не спешили бросаться в атаку. Растянувшись в цепь и построившись в несколько рядов, они стояли, глядя на представших перед ними врагов. В отличие от харратов, они молчали, неподвижно застыв и устремив на крепость взгляды подведенных черным и зеленым глаз. Они сняли с плеч луки, обнажили мечи, но для выстрелов было слишком далеко, а пытаться приблизиться к Хорогу с мечами было бы самоубийством.

- Хар-ра-дон! – неслось над полем.

- Чего они ждут,- пробормотал Ойнерат, и в поднявшемся шуме Аламат едва расслышал его. – Чего они хотят добиться…

Словно в ответ на его слова, над стеной леса поднялись три изящные тени. Клич харратов захлебнулся, и на смену ему пришел крик, полный изумления:

- Драконы!

- Невозможно, - выдохнул Аламат, не веря своим глазам, когда крылатые силуэты стали увеличиваться. Драконы были легендой. Их никто не видел уже несколько сотен лет, а свидетельства об их существовании считали выдумкой. Их не могло быть здесь, на границе между Харрадоном и Альдалиром, во времена королевы Фаризе.

Но они были. И они приближались, обещая смерть защитникам крепости.

[Советник Аламат]

- Но как?

У Ойнерата не было времени на подобные вопросы. И никакой учебник по тактике не мог помочь ему, потому что ни один автор учебников по тактике никогда не видел в бою живого дракона. Но у Ойнерата хватало воображения, чтобы понять, что случится, если ожившая легенда окатит пламенной струей сплоченные ряды его бойцов.

Конечно, все это могло оказаться только приемом для отвлечения внимания, гигантской иллюзией. Но у офицера второй ступени не было никакого желания проверять, так ли это на самом деле.

- Рой-ден-наль и «крылатые» - в воздух! Рассредоточиться, приготовиться! Лойрох, Дагмаг, Виннат – к колодцам! Остальные – рассредоточиться! Держать строй!

Захлопали тяжелые крылья – «крылатые» поднимались в небо, чтобы встретить невероятного врага там. Они тут же разлетались в стороны, не хуже командира представляя, какая судьба ждет отряд, сбившийся в кучу.

Тем временем альдалирцы без боевых кличей, в молчании двинулись с места и пошли в атаку на стены.

- Смолу готовь! – рявкнул Ойнерат.

Он побледнел, на висках выступили капли пота, но огненный ореол вокруг его головы и рук стал заметнее. Ойнерат призывал пламя – близкую ему стихию и понимал, что сейчас он далеко не первый, кто умеет обращаться с огненными потоками.

Драконы летели невероятно быстро, при этом двигаясь с такой грацией и изяществом, что казалось, что при желании они могли бы достичь Хорога вдвое быстрее. Когда они приблизились, стало заметно, что на спинах у них были укреплены седла, в каждом из которых сидели всадники. Никто никогда не рассказывал о том, что драконами можно было управлять. Но альдалирцы управляли.

Первый из драконьих всадников направил громадного ящера на «крылатых», которые тут же осыпали его стрелами из луков. Большинство стрел отскочило от твердой серо-зеленой чешуи, не причинив никакого вреда, еще несколько оказались сметены сильными крыльями. Две или три стрелы попали дракону в голову, заставив его недовольно фыркнуть, а потом он открыл пасть и выпустил длинную струю сине-зеленого пламени, тряхнув головой, так что огонь распространился сразу в нескольких направлениях. В небе раздались жуткие вопли – несколько «крылатых» не успели отлететь и оказались объяты пламенем, которое невероятно быстро распространилось по их телам и особенно по крыльям. Как громадные факелы, они полетели вниз, корчась от боли, и упали под ноги наступающим альдалирцам.

Рой-ден-наль, предводитель «крылатых», видел жуткую гибель своих людей. И видел, что остальные бойцы, никогда не сталкивающиеся в небе с серьезным противником, всерьез напуганы и еще немного – и полетят, не разбирая дороги, прочь от Хорога.

- Не спать, вороньи дети! – его голос больше походил на орлиный клекот. – Приготовиться! По команде – залп!

Второй дракон, пролетая над стенами небрежно плюнул огнем в сторону защитников и попал в один из котлов со смолой, мгновенно вспыхнувший. Раздались крики боли обожженных людей, «берсерки» и «быки» катались, пытались сбить с себя пламя, но с драконьим пламенем было не так просто справиться, как с обычным огнем.

Третий драконий наездник выбрал своей целью саму крепость – и за спиной защитников запылал пожар. Замок было не так просто поджечь – не зря Байхрат велел в свое время укреплять стены всеми возможными способами, в том числе и магическими. Но оставались еще пристройки, обозные телеги, оставленные вещи… В загонах, почувствовав пламя, завопили страусы и заметались ящеры, лапами и тяжелыми хвостами пытаясь разнести стены. Десятки, подчиняющиеся отправленным к колодцам командирам, принялись тушить пожар, но пламя быстро расползалось по крепости, а дракон уже развернулся и возвращался обратно…

Еще недавно над крепостью раздавался только боевой клич харратов, а теперь воздух был наполнен криками боли, треском пламени и тошнотворным запахом горящей плоти. То и дело со стен срывались вниз объятые огнем люди.

- Держать строй! – орал Ойнерат.

Несмотря на ужас, охвативший людей при появлении драконов, харраты были слишком хорошими воинами, чтобы сдаться. Штурмовавших стены альдалирцев отбрасывали вниз, заливали смолой, отталкивали от стен лестницы. Одну из этих лестниц Ойнерат поджег лично, но огонь на ней казался таким маленьким, таким жалким по сравнению с синими вспышками, которых было все больше и больше. Харраты дрогнули. Все больше людей погибало кошмарной смертью, многие предпочитали спрыгнуть со стены самим, как только на них попадало хоть немного драконьего огня.

Лицо Ойнерата исказилось. Он помнил приказ: держать Хорог любой ценой, но никто не мог предположить, что цена окажется такой высокой. Его бойцы, самые храбрые, самые лучшие, погибали, а оставшиеся уже готовы были бежать и сдать ворота.

- В замок! – заорал он со всей силы, едва не задохнувшись от попавшего в рот едкого черного дыма. – Отступаем! В замок! В замок!

Остатков выучки харратов хватило на то, чтобы отступать организованно, под защиту стен. Пикировали вниз «крылатые», опускаясь в специально для них созданные люки на крышах. Грузно бежали внутрь «быки», пригибаясь и выставив вперед бесполезные сейчас рога, мели хвостами «берсерки». Вспышка – и несколько из них упали, покатились по земле, пытаясь сбить со спины синее пламя. Ойнерат, находящийся неподалеку, стряхнул привычным движением с рукава мундира язычок огня и втянул воздух сквозь зубы, когда обжег руку.

«Это же огонь! Он не должен жечь меня!» - обида была совершенно детской, однако она заставила Ойнерата остановиться, в то время как остатки его людей укрывались в замке.

«Это огонь, и он не должен жечь меня».

Стиснув зубы, Ойнерат развернулся и выбежал на середину двора. Альдалирцы взбирались на стены, но еще не успели подняться для следующей атаки, да и горящая разлитая смола, ранее облегчавшая им задачу, теперь мешала идти дальше. Драконы парили в небе над крепостью, раскинув чудовищные крылья, и изредка выдувая струи пламени на Хорог. То ли один из них счел одинокого человечка хорошей добычей, то ли его наездник решил истребить вражеского офицера, но дракон, сверкая чешуей, тяжело захлопал крыльями и полетел прямо на Ойнерата. Ойнерат видел, как он приближается, видел как сокращаются мышцы на широкой груди, как медленно раскрывается усаженная зубами пасть, видел суровое скуластое лицо наездника, его холодные серые глаза. То ли от жара, то ли от страха по лицу Ойнерата струился пот и стекал под ворот щегольской рубашки, только этим утром отглаженной Далией.

«Это огонь. Я могу управлять им. Морог дал мне силы справиться с этим».

И когда из раскрытой над Ойнератом ужасной пасти вырвалось синее пламя, он потянулся вверх и обеими руками ухватил живой драконий огонь.

Терпеть эту боль молча было невыносимо, и Ойнерат закричал, заглушая треск пожара и стоны раненых. Его ладони и пальцы раздирал дикий зверь, ему под кожу вливали раскаленный металл, кости кто-то распиливал тупой пилой. Но его плоть не пылала, как у солдат, и он держал в руках ком чужого синего пламени. Держал. Он видел теперь только свои руки, объятые этим огнем, и все еще распахнутую зубастую пасть с жаркой глоткой и синеватым с багровыми прожилками языком. И в эту пасть он послал обратно все содержимое своих рук. Это не походило на красивый бросок огненного шара, которым Ойнерат в бесконечно далекие теперь времена своего обучения любил похвастаться перед друзьями или соперниками. Теперь он скомкал свою дикую боль и желание отомстить обидчику, и неловко швырнул этот пылающий сгусток во врага, ни о чем уже не думая.

Дикий визг раздался над Хорогом. Дракон, намертво сомкнувший челюсти, хлопал крыльями и метался, как пытающаяся взлететь курица, мотая головой и не решаясь открыть впервые в жизни обожженную пасть. Из его ноздрей вырывались клубы голубого дыма.
От боли он позабыл о своем всаднике и тот, пытавшийся удержаться в седле, после очередного рывка не смог сохранить равновесие и полетел вниз. Дракон, почему-то припадая на одно крыло, взлетая то выше, то ниже, удалялся в сторону леса.

- Брать живым! – Ойнерат услышал чью-то команду, и только потом понял, что ее произнес его собственный голос. Его солдаты спешили из замка обратно, кто-то легко подхватил его на руки и куда-то понес. И прежде чем провалиться в боль, которая снова росла и заполняла его тело, начиная с рук, Ойнерат еще подумал: ведь остались еще два дракона, и альдалирцы наступают, его люди не выдержат…

Ойнерат не знал, кто к тому времени дракон остался только один.

[Советник Аламат]

Когда раздался приказ Ойнерата отступать в замок, Аламата на стене уже не было. Вырвавшись из клубов дыма и языков пламени невредимым, он, отступив под прикрытие замковых стен мимо матерящихся «единорогов» в копоти и поту, пытающихся залить пожары. Один из них едва не сбил его с ног, Аламату бросилась в глаза его светлая грива, жесткой щеткой спускающаяся по позвоночнику, опаленная и пропитавшаяся потом, и красные пятна ожогов на светлой коже плеч. Устроившись у стены одной из замковых башен, кое-как прикрывавшей от огненной атаки, Аламат смотрел на бушующую в небе ожившую легенду. Для стороннего наблюдателя драконы должны были быть красивы. Очень красивы. Их чешуйчатые тела изящно изгибались, маленькие головы с небольшими острыми гребнями гордо сидели на длинных гибких шеях, перепончатые крылья раскрывались веерами, переливающимися оттенками от серо-зеленого до золотого. Да, они были красивы, эти непостижимым образом натасканные альдалирцами для убийства создания.

Ойнерат отдал приказ отступать, и харраты хлынули в замок. Аламат, не двинувшийся с места, понял, что это конец. Укрывшись в замке, защитники Хорога только оттягивали неизбежное. Даже укрепленные стены должны были рано или поздно пасть под драконьим натиском. Что же до мира Аламата, то он уже сотрясался у основания и грозил обрушиться и погрести советника под обломками.

За прожитые годы Аламат успел составить представление о возможном и невозможном. Будучи человеком, который пытался постичь природу магии старательнее всех в своей стране, он успел многое узнать и допускал мысль о существовании таких вещей, о которых большинство харратов даже не задумывались. Он добывал редкие деокадийские книги с описаниями магических опытов и деяний величайших волшебников прошлого. Некоторые из них, если бы дожили, были бы ровесниками Аламата, а значит, он изучал и прошлое, и настоящее, понятие которого для прожившего полтора века тоже было куда более растяжимым, чем для большинства. Он сам проводил опыты, о которых во дворце было принято упоминать, благоговейно понизив голос. Аламату нравилось раз за разом раздвигать рамки возможного, добиваясь этого не грубой силой, но блестящим умом и упорством. Но даже в этих новых, расширенных рамках не было места сказочным ящерам, которые летали сейчас над его головой. Их не могло существовать нигде, кроме как в легендах, но сейчас эти легенды были способны раздавить неверующего в них и даже этого не заметить.

Один из драконов пролетел совсем близко, дохнув огнем на одну из замковых башен, так что камни на ней оплавились. Аламату снизу было видно переливающееся золотистое брюхо ящера, выглядящее обманчиво беззащитным, хотя ни одна харратская стрела не смогла пробить чешую на нем, когтистые лапы, короткие для такого тела, но все же не выглядящие ни смешными, ни слабыми, острый шип на конце длинного хвоста, громадные крылья, которые подсвечивались солнцем и из-за этого выглядели втрое красивее. Это была ожившая мечта, совершенная смертоносная красота, которой не было места в этом мире.

Рядом с головой Аламата ударилась в стену стрела. Засмотревшись на драконов, он совсем перестал следить за тем, что происходило в Хороге. Харраты отступали, слышался звон оружия и крики, в воздух поднимался черный дым, тут и там полыхали пожары. Аламат так и не понял, выстрелил ли кто-то именно в него, или это была случайная стрела, но так или иначе неведомый лучник вывел его из оцепенения, вызванного видом драконов. Пора было прекращать наблюдения и действовать. Аламат протянул руку и почувствовал под пальцами невидимый лук.

По только ему известной причине Морог наделил Аламата меньшим количеством силы, чем досталось Байхрату или даже Соймаху. И поэтому, когда советник задумался о магических поединках, от которых, живя в Харрадоне, не стоило зарекаться никогда, он выбрал для воплощения своей способности убивать лук. Аламат счел его идеальным оружием для себя – способным разить издалека и собирать всю силу в одной точке на кончике стрелы.

Бледные пальцы окрасились голубым, когда между ними проявились очертания длинных рогов. Аламат не спеша поднял руку - и лук послушно поднялся следом. Не было нужды сжимать пальцы, ведь оружие являлось частью его собственной силы, а не переносилось откуда-то извне. Но подражание настоящим лучникам помогало сконцентрироваться, и Аламат поднял вторую руку, зацепив пальцами тетиву. Мысленное усилие – и из точки между пальцами вытянулась ослепительная голубая стрела. Аламат сосредоточил на ней все свое внимание. Шум битвы не исчез, но отдалился, как будто лучника накрыл стеклянный колпак, а сверкающий наконечник, древко, оперение увеличивались, начинали жечь руку – сила готовилась отделиться от своего хозяина, но лишь затем, чтобы поразить указанную им цель. Но Аламат не спешил стрелять. Он вкладывал в этот выстрел все свои возможности, прекрасно понимая, что не имеет права на промах, потому что был, несмотря на все байки, не всемогущ и вынужден был после выстрела остаться на какое-то время беспомощным. Но он и не думал о том, чтобы попытаться поразить дракона ударом вполсилы. Аламат должен был проверить предел своих возможностей перед лицом невиданной до того опасности. Либо он победил бы, и тогда можно было бы задуматься, какую часть себя нужно отдать в поединке с драконом, либо проиграл, а это означало бы, что всего два человека в Харрадоне могут справиться с драконом в честном поединке. А может быть, даже и они не смогли бы.

Левая ладонь Аламата, в которой лежало тело лука, холодела, в то время как пальцы правой нагревались – магия стекалась в одну точку, стрела уже не увеличивалась зримо, но дрожала и накалялась. Дракон кружил над Хорогом, раскинув крылья, как степной орел, только изредка ими взмахивая. Аламат прицелился, подождал, когда боль в пальцах станет невыносимой – и еще немного, и потом разжал пальцы.

Быть может, стреляя из настоящего лука, он не поразил бы ни одной мишени, хотя иногда и задумывался взять несколько уроков у мастера. Но для него точность обычного прицела была неважна. Голубая стрела взмыла вверх почти отвесно и вошла в тело дракона как раз под нижней челюстью, но не прошила его шею насквозь, а осталась внутри – заклинание Аламата разрывало плоть живой легенды.

Долгое мгновение Аламату казалось, что все его усилия напрасны, и выстрел не причинил дракону никакого вреда. Но тут громадное тело дрогнуло, крылья обвисли тряпками, и дракон некрасивой тушей, в которой не осталось ничего от прежнего изящества, полетел вниз. Его голова болталась, как тряпочная, из ноздрей вылетали струйки дыма. Земля дрогнула, когда тело дракона грохнулось во двор Хорога, придавив своим гигантским весом группу альдалирцев и небольшой отряд «быков».

Аламат медленно выдохнул, вытер мокрый лоб и понял, что у него дрожат пальцы. Он шагнул вперед и скривился от внезапной боли в ноге. «Должно быть, старания лекаря пошли насмарку», - подумал Аламат, посмотрел вниз и внезапно фыркнул. Он просто забыл обуться и наступил босой ногой на обломок стрелы.

[Советник Аламат]

Увидев бегство одного сородича и смерть другого, третий дракон пришел в ярость, с удвоенным усилием поливая огнем крыши Хорога и людей внизу. Этим он уже не столько помогал, сколько вредил альдалирцам внизу, чья одежда и волосы легко вспыхивали от драконьего пламени. А в воздух с крыши уже поднимались «крылатые» во главе с Рой-ден-налем. Старый воин не стерпел позора, который испытал при отступлении, когда он вместе со своими людьми в панике прятался под крышу, а над их головами гудело пламя. Рядом с Рой-ден-налем летел его родной племянник, сын сестры, которая просила позаботиться о ее мальчике. Вряд ли она была бы довольна, узнав, что ее брат влепил пощечину ее сыну, чтобы привести его в чувство и заставить снова выйти из-под защиты надежных стен. Сейчас юноша был бледен, из-за чего на его скуле четко выделялось красное пятно, но держался неплохо.

- Луки наизготовку! – проклекотал Рой-ден-наль. – По глазам по команде – залп!

Дракона осыпали стрелами, но те несколько, которые летели прямо в морду ящера, не достигли своей цели – дракон моргнул, и тяжелые веки защитили желтые глаза с вертикальными зрачками от повреждений. Одна из стрел ударила так сильно, что застряла в коже века. Когда ящер открыл глаза, древко обломилось, а наконечник так и остался в кожистых складках, как заноза. Он не причинил серьезного вреда, но, должно быть, раздражал, потому что дракон разъярился еще сильнее и тряхнул головой, выплюнув длинную огненную струю. «Крылатые» бросились врассыпную, уходя от огня, а Рой-ден-наль, держащийся в воздухе слегка поодаль, понял, что нужно сделать.

Перед тем, как выдохнуть огонь, дракон держал открытой пасть. Рой-ден-наль увидел ее нежное нутро, скользкий язык, жаркую глотку. Всего несколько мгновений она оставалась распахнутой, а потом оттуда вырвался клуб огня. Всего несколько мгновений…

- Собраться! – рявкнул он своим людям, которым посчастливилось уцелеть после атаки. – По команде – залп!

Его племянник, со следами копоти на лице, но невредимый, бросил на дядю отчаянный взгляд, но выучка и верность присяге победили. Дракон разворачивался в воздухе, плюнув огнем вниз, куда-то в сторону развязавшегося у стен сражения, не щадя ни чужих, ни своих. Его наездник пытался отвести его в сторону, но он оказался бессилен, очутившись на спине разозленного чудища.

«Крылатые» дали новый залп, который и на этот раз не причинил вреда, но отвлек дракона от событий внизу. Ящер развернулся в сторону назойливых людей, которые осмеливались его дразнить, и тут Рой-ден-наль, так и не выпустивший свою стрелу, ринулся вперед.

Громадная пасть открылась, и на «крылатого» дохнуло жаром. Рой-ден-наль теперь видел в подробностях огромные желтоватые клыки, разводы вязкой слюны на лиловом языке, темное нёбо. Хладнокровно, как на учениях, он выстрелил, и стрела глубоко ушла в стенку чудовищной глотки.

Дракон завизжал, дернулся, загребая воздух короткими передними лапами. От острой боли он замотал головой, жмурясь и клацая зубами, но перед этим он все-таки успел сделать то, что собирался.

Рой-ден-наль увидел, как навстречу ему вырвалось клубящееся пламя, и понял, что уже не успеет увернуться. Откуда-то справа раздался крик: «Дядя!» - а потом тело «крылатого» охватила невероятная боль. А затем на смену ей пришло спокойствие и тишина.
Дракон, выгибая шею и повизгивая, удалялся в сторону леса.

***

Ойнерату было больно. Вокруг клубился черный дым, сквозь который не пробивался снаружи ни один луч света, и единственным, что не позволяло миру погрузиться во тьму, был раскаленный добела меч, который Ойнерат крепко держал в руках. Из-за этого кожа на его ладонях пылала и обугливалась, но он терпел, стиснув зубы, твердо зная, что не должен выпустить оружие из рук, иначе он останется один во мраке.

- Онно, отпусти, - услышал он голос откуда-то из клубов дыма, но не подчинился. Голос был смутно знаком ему, но боль не позволяла думать ни о чем, кроме бедных горящих рук.

Сквозь дым проявилась фигура человека в длинном широком плаще. Человек подошел и посмотрел в лицо Ойнерата теплыми карими глазами. Его ничуть не смущало, что между ним и раскаленным мечом было меньше ладони.

- Отдай, Онно, - сказал он мягко, но непреклонно и протянул руку. – Мне отдай.

Ойнерат не помнил его имени, но откуда-то знал, что человек в плаще давно с ним знаком, и даже может называть его коротким именем. А еще Ойнерату казалось, что незнакомый знакомый должен быть уступчив, но сейчас он говорил так, будто имел право командовать. Ладони пронзила новая вспышка боли.

- Отдай. Сейчас же, - велел человек в плаще, и Ойнерат не выдержал. Он отбросил меч, и человек поймал его, но не завопил от боли, как можно было ожидать, а только поморщился. Ойнерат же чуть не заплакал от облегчения – ему казалось, что на его ладони льется холодный бальзам, облегчающий муки. В чужих руках клинок быстро остывал и гас, но не успел Ойнерат испугаться, что они останутся в темноте, как дым начал рассеиваться, и вокруг становилось все светлее и ярче, да так, что у Ойнерата заслезились глаза и он зажмурился.

Когда он снова разлепил веки, вокруг не было ни черного дыма, ни слепящего света, а над ним склонялся Эррин с морщинкой между бровей и плотно сжатыми губами. Но как только его друг очнулся, с лица Эррина сбежало хмурое выражение, и он улыбнулся.

- Добро пожаловать назад.

Ойнерат лениво улыбнулся в ответ. Он лежал на собственной постели и созерцал знакомый балдахин. Его руки были плотно перебинтованы, он, даже не видя их, чувствовал повязки, пропитанные прохладной мазью. Это было необычно – Эррин всегда умел залечивать раны до конца. Может, здесь ему пришлось прибегнуть к дополнительным ухищрениям, потому что руки Ойнерата побывали в пламени…

Дракона.

Офицер резко сел на постели, тут же вспомнив всю цепочку событий, которая закончилась его обмороком. На его поясе не было меча, и Ойнерат стал озираться в его поисках.

- Что там?

- Куда ты вскочил?! – Эррин уперся ладонями в плечи друга, безуспешно пытаясь снова уложить его. – Тебе пока рано вставать!
Снаружи все заканчивается. Один дракон убит, два улетели. Наши люди добивают альдалирцев, которые не успели отступить.

Ойнерату стало спокойнее, когда он услышал о том, что драконы отступили, но лечь отказался.

- Прекрати, Эри, ты не хуже меня понимаешь, что мой долг – быть сейчас там. Сколько у нас убитых и раненых?

- Пока не знаю. Когда я шел к тебе, раненых еще относили в Синий зал – и это еще только наших…

- Сомневаюсь, что кто-то из наших людей сегодня захочет брать пленных, - заметил Ойнерат, натягивая мундир, и вдруг вскинулся. – Что с драконьим наездником?!

- Ты велел взять его живым, и его унесли с поля битвы. Я торопился к тебе, поэтому могу сказать только то, что он был очень плох.

- Эри! – Ойнерат развернулся к другу и схватил его за плечи, пачкая серую ткань жирной мазью. – Лети туда и делай все возможное и невозможное! Он нужен мне живым. Это же ключ, ключ к драконам, неужели ты не понимаешь?

- Понимаю, - кивнул Эррин.

- Тогда какого ты еще здесь?!

- Если ты меня отпустишь, я сделаю все, что смогу.

Ойнерат развернул лекаря лицом к двери и подтолкнул вперед, стукнув между лопаток. Ладонь отозвалась легким покалыванием, но и только – Эррин знал свое дело.

- Быстрее, офицер Эррин, королевству нужно ваше искусство прямо сейчас.

[Советник Аламат]

Эррин поспешил по холодному коридору в сторону западной стены замка. С этой стороны находился Синий зал, куда сейчас относили с поля боя обожженных, получивших раны от альдарского оружия, придавленных драконьей тушей. Из зала доносились крики и стоны, туда-сюда сновала команда «быков», отправленных в помощь лекарям. Завидев Эррина, его люди оживились и сразу трое дернулись ему навстречу.

- Офицер Эррин, офицер Эррин!..

- Позже, - ответил старший лекарь, отстраняясь. Эррин ощутил укол недовольства – теперь все его подчиненные видели, как он, вместо того, чтобы оказывать помощь харратам, ушел лечить пленного. Но в разъяснении приказов не было смысла, да и времени на это тоже не было – судя по тому, что успел заметить Эррин, увидев альдалирца впервые, дорого было каждое мгновение.

Последний приказ Ойнерата, который тот отдал, прежде чем потерять сознание, был услышан и выполнен. Иначе драконьего наездника в пылу ярости просто разорвали бы. А так его перенесли в отдельную комнатку и даже отправили к нему одну из помощниц Эррина, Тьюзе, одаренную Морогом.

Сейчас Тьюзе хлопотала над раненым, а завидев Эррина, метнулась к нему с беспокойством на хорошеньком личике.

- Офицер Эррин!

- Как состояние раненого? – спросил Эррин, подходя к столу, и уже видя, что Тьюзе его не порадует.

- Крайне тяжелое, - отозвалась та. – У него сломаны ребра так, что задето легкое, и глубокая рана в бедре. Кроме того, он ударился головой, но череп цел, и вывихнул кисть. У меня не получается залечить его раны обычным способом, путем призвания силы! Даже наоборот.

- Что значит «наоборот»? – удивился Эррин, склонившись над альдалирцем. Состояние, во всяком случае, Тьюзе описывала точно. Он увидел также, что она перетянула бедро, чтобы приостановить кровотечение. Все это было совершенно верно для обычного лекаря – и пустой тратой времени для одаренного Морогом.

- Я не понимаю, - от волнения Тьюзе говорила втрое быстрее обычного, из-под плотного чепца, который она надевала на операции, свесилась мокрая прядь волос. – Я пыталась… но ничего не выходит! Раненому стало только хуже, кровотечение усилилось. Я прекратила призывать силу, потому что боялась его убить.

- Тьюзе, соберитесь, - отрезал Эррин, растирая руки. – Вы на войне, и так расклеиваться недопустимо! Или вы думали, что всю жизнь будете лечить легкие вывихи? Живя в Харрадоне?! Придите в себя и приготовьтесь помочь мне.

Он еще раз встряхнул руками, чувствуя, как их наполняет знакомое тепло. Призыв сил часто доставлял лекарю почти что чувственное удовольствие – и поэтому требовал серьезного самоконтроля. Сосредоточившись, Эррин опустил одну руку на лоб альдалирца, а вторую – на живот, который, к счастью, не пострадал, если не считать пары легких царапин. Эррин уже в подробностях представлял, как по телу раненого растечется живое тепло, как срастутся сломанные кости, сейчас уродливо торчащие из грудной клетки, как сойдутся края ран… Сейчас Эррин не задумывался о том, что перед ним лежит не харрат – главное, что это был человек, нуждающийся в его искусстве.

- Уберите жгут, - велел он. Тьюзе повиновалась.

Эррин послал волну силы в истерзанное тело – и ужаснулся, когда вместо привычного отклика, легкого холодка, знака того, что исцеление началось, на него хлынули боль и дурнота. Кровотечение и не думало останавливаться, сила проходила сквозь тело больного, как сквозь решето, рассеиваясь впустую. Эррин попытался сосредоточиться сильнее, но ему показалось, что под его пальцами плоть превращается в какую-то кровавую кашу, в грязное месиво, не имеющее уже никакого сходства с человеческим телом. Он отшатнулся, разрывая не успевшую толком установиться связь.

- Не понимаю!

К чести Тьюзе, ничто в ее облике не говорило о злорадстве, которое могло пробудиться в ней при этих словах. Когда она подала голос, в нем не слышалось ничего, кроме волнения.

- Со мной было то же самое, мастер.

- Наложите снова жгут, - велел Эррин, промокнув пот со лба. – Не будем больше рисковать.

Тьюзе все проделала быстро и ловко, но ее ловкость давала лекарям слишком короткую отсрочку. Эррин лихорадочно думал, как поступить. Если бы пленный умер, Ойнерат спросил бы за это с него, но очевидно было, что одаренные Морогом не могли помочь сыну другого народа. Нужно было лечить его дедовскими способами, вооружившись иглой, нитками и прочими приспособлениями, но, глядя на обломки ребер и разошедшуюся на бедре плоть, Эррин понял, что не справится сам. Его готовили как лекаря Морога, и, погрузившись в тайны целебной магии, Эррин не слишком много времени уделял приемам обычных лекарей, относясь к ним, как к делу необходимому для других, но не обязательному для него самого.

- Позовите Старика, - велел он, и один из присутствующих в комнате помощников выскочил за дверь.

Со Стариком отношения у Эррина не заладились с самого прибытия. Оггот Острый Нож был старшим лекарем в Хороге, был втрое старше Эррина, и ему вовсе не улыбалось оказаться в подчинении у юнца, не так давно закончившего школу войны. Однако с назначением Эррина он ничего поделать не мог, и лично показывал ему госпиталь, где в то время находилась всего пара больных. Один из них, страдающий от пятнистой лихоманки, корчился на койке, закатывая глаза с пожелтевшими белками, и скреб пальцами по постели, когтями полосуя белье.

- Шансов нет, - сказал тихо Старик, чтобы больной не услышал его. – Перепробовали все. Теперь только ждать, когда отмучается.

Эррин тогда вскинул брови, сел на койку, поймал иссохшую лапу и три часа просидел неподвижно, возвращая силы в ослабленное лихоманкой тело. После этого больной уверенно пошел на поправку и вскоре уже скучал на воротах, перебрасываясь шутками с напарником и почесывая зад.

Эррин помнил, какой взгляд бросил на него после этих трех часов лечения Оггот. Он еще подумал тогда, что Острым Ножом старого лекаря могли прозвать вовсе не из-за ремесла. Странный это был взгляд. Однако, помимо ожидаемой ревности, Эррину в нем тогда внезапно почудилась жалость.

Старик явился быстро, шаркая ногами в стоптанных башмаках по каменному полу. Его накидка была в пятнах крови и какой-то зеленой мази – посланец нашел его в синем зале, где он с другими лекарями спасал пострадавших от драконьих атак.

- Звали, офицер? – Старик никогда не звал Эррина по имени или мастером, просто бросал безликое «офицер»

- Да, - кивнул Эррин и шагнул в сторону, давая Старику осмотреть больного, который еще дышал на столе с хрипом и свистом. – Нужна ваша помощь.

Оггот быстрым взглядом окинул и сломанные ребра альдалирца, уродливо торчащие наружу, и располосованное до кости бедро. Потом стариковские бледные с бурыми крапинками глаза остановились на Эррине.

- Чем же я, простой лекарь, могу помочь вам, наделенному высшей силой? – в голосе Старика не было слышно издевки, но Эррин все равно почувствовал, как начинает краснеть, целиком, до кончиков ушей, даже шеей и лбом.

- Наши силы не действуют на этого человека, - с трудом признался он под буравящим его взглядом Старика.

Он так и не смог признаться вслух, что бессилен без помощи Морога вылечить раненого, но Старику оказалось довольно и того, что он успел заметить. В голубых глазах мелькнула искорка веселья.

- Юнцы, - фыркнул он и отстранил Эррина, склоняясь над раненым. – Горячей воды сюда, побольше. Инструменты кто-то догадался захватить или все тут без ума? Ты, - сухой палец уткнулся в Эррина, - будешь помогать. Должен справиться. И побыстрее, пока ему все легкие кровью не залило.

Эррин молча проглотил эти слова. И следующие часы провел бок о бок со Стариком, подавая инструменты, промокая кровь, меняя тазы и смешивая лекарства, как будто он снова был учеником в Школе, еще не допущенным до серьезной самостоятельной работы. С другой стороны суетилась Тьюзе. И, в тишине, прерываемой только указаниями и хриплым дыханием, они смотрели, как Оггот вскрыл грудную клетку, как вставил в легкое чистую трубку, по которой кровь стекала вниз, как накладывал швы и повязку на ребра, как зашивал бедро. Эррин старался запомнить все, что видит, и от стыда у него жгло глаза, потому что он сам должен был уметь проделать все это, потому что его назначение старшим лекарем, которым он втайне гордился, внезапно обернулось ужасным позором, насмешкой над настоящими его способностями.

Был наложен последний шов, а раненый жил. Кровь стекала по трубке, которая так и осталась в его проколотом легком. Старик мыл руки, которые были по локоть в крови.

- Он выживет? – вырвался у Эррина вопрос, недостойный первого лица в госпитале. Но он уже сам считал себя недостойным быть этим первым лицом.

Старик посмотрел на него с непонятной усмешкой.

- Посмотрим. Если какая зараза его не погубит. Будем проверять. Если все пойдет неплохо, завтра уберем трубку.

Эррин кивнул, не зная, как выразить все то, что сейчас происходило в его душе.

- Я свободен, офицер? – спросил Оггот, вытерев руки свежим полотенцем. – Тогда я отправлюсь к другим больным.

Он развернулся к двери, и к Эррину вернулся дар речи.

- Постойте, мастер!..

Старик повернул голову, глядя на молодого лекаря через плечо.

- Позвольте сопровождать вас на обходах больных и при лечении, - твердо сказал Эррин. Хотел было добавить что-то о необходимости передачи опыта, об уважении, о том, что его положение ничего не значит, но запнулся, подбирая слова. Острый Нож рассматривал его в упор, и снова в стариковских глазах плясали искорки.

-Завтра приступим. Пока и без того есть, чем заняться. Да и раненых полон госпиталь, сейчас тебе не учиться нужно, а бегать и их лечить, уж как умеешь. Ты вроде не совсем без рук.

Эррин снова покраснел, и тут вперед вырвалась опомнившаяся Тьюзе.

- А я могу тоже у вас учиться?

Старик хмыкнул, на сухих губах появилась усмешка.

- Юнцы… Куда от вас деться. Не было печали…

За их спинами упрямо дышал раненый альдалирец.

[Советник Аламат]

Свет проходил сквозь высокие стрельчатые окна малого дворцового зала для приемов и ложился желтыми полосами на начищенные до блеска полы. От одной полосы к другой полз один из первых весенних жуков в крепком красном панцире и с длинными усами. Байхрат следил, как жук пересекает зал и ползет к королевскому креслу, словно униженный, но настырный проситель. Сосредоточившись на подобных мелочах, было проще перенести присутствие бога.

Морог был в гневе, и этот гнев обрушивался на генерала, так что у того холодело в животе и по спине как будто проводили куском льда. Он стоял, вытянувшись и покорно опустив голову. Напротив в той же позе застыл Соймах, которого неизвестно зачем вызвали из храма. Советника не было – Аламат все еще не вернулся из Хорога, ограничившись докладом королеве по кристаллу связи, немало внимания уделив своей победе над драконом. Но этой победы не хватило, чтобы умилостивить Морога. Все три крепости на северо-востоке были атакованы драконьими наездниками при поддержке альдалирских лучников, и то, что они выстояли, было чудом. Байхрат это чудо объяснял для себя выучкой и храбростью своих людей, Соймах – благословением божьим. Но все три крепости серьезно пострадали, убить удалось только одного дракона, да и то силами Аламата, который был одним из сильнейших магов королевства. А это означало, что повторная атака не за горами, а надежных средств защиты от драконьего пламени на границе не было.

И все же, пока тяжелое положение обсуждалось с королевой, все было не так уж плохо, но потом явился Морог, и тут оставалось только терпеть. Байхрат и терпел, как будто на его плечи опустили каменную плиту.

- Как вышло, что воины мои до сих пор не предали огню ничтожные леса? – требовал ответа Морог. – Почему я не слышу плача лесных женщин над телами их мужей? Почему не растут земли под рукой королевы харратов? Разве трусость и праздность настигли степных людей?! Разве не дал я им силы?! Разве гаснет огонь в моем алтаре?!

Байхрат осторожно поднял взгляд на королеву-жрицу. Фаризе вытянулась в струну, казалось, что еще немного – и она воспарит под потолком, потеряв весь немалый вес. Полные руки что-то слепо хватали в воздухе, глаза потемнели, черные волосы из сложной прически разметались по плечам. Ей самой Байхрат объяснил бы, что, даже имея самых храбрых и обученных людей трудно сходу справиться с драконами, о которых не знала до этого дня ни одна живая душа. Это казалось невозможным, но так было – никто никогда даже не упоминал о прирученных драконах, само предположение о такой войне было нелепостью, ни один шпион не доносил в Белвар новости о громадных ящерах, а между тем альдалирцы каким-то чудом сумели вырастить у себя грозное живое оружие. С ним можно было справиться, но это требовало новых средств, новых учений, новой тактики… Все это можно было объяснить королеве, но не божеству. Божество желало видеть свои алтари на обломках домов Альдалира, а не слушать рассуждения старого солдата. Да и в целом посещение Морога в гневе можно было только перетерпеть, чтобы потом отправиться дальше вершить подвиги во славу его.

Поэтому Байхрат удивился, когда в перерыве в речах бога послышался тихий вкрадчивый голос Соймаха.

- Я, ничтожный, припадаю к стопам Морога и его жрицы, и прошу позволения говорить.

Позволение было дано, и жрец продолжил, все так же глядя в пол и выговаривая слова нараспев, будто службу в храме отчитывал.

- Горько видеть мне гнев моего всесильного бога, и горько слышать, что воины его не оправдывают доверия того, кто наделил их силой для сокрушения вражеских мужей… Но такова природа простого человека, что, будучи отделенным от алтаря бога, не может он почувствовать присутствия бога в жизни его, поскольку сам он туп и слеп. И даже силу свою, дарованную при рождении, считает он не божественным подарком, а вещью привычной и незначительной. А потому не проникается он перед битвой должным трепетом и не готов сражаться во славу бога с тем пылом, с которым пристало…

Байхрат почувствовал, как внутри медленно закипает гнев. Он никогда не любил Соймаха, но до сих пор им не о чем было спорить. Однако генерал подозревал, что сам верховный, окажись он на поле битвы, проникся бы трепетом недолжным. Проще говоря, струсил бы и помчался бы прочь, показывая врагу жирную спину. А Соймах все говорил, и его гладкие речи были угодны Морогу – во всяком случае, их не прерывали.

- А потому, дабы поддерживать в солдатах божественный огонь, я, недостойный, предлагаю направить в каждую крепость, к каждому отряду своих жрецов, дабы вседневно и всенощно напоминали они воинам о том, кому они обязаны силой своей, и вдохновляли их на битву, и показывали им, как правильно славить Морога. И тогда войска степи будут сражаться с подлинным пламенем в душе, и это пламя сожжет Альдалир!

- Да будет так, - произнесли королевские губы, и свист холодного ветра чудился Байхрату в этих словах.

[Tonio]

А мы продолжаем. Наконец-то я села и прочитала. Так что отзыв сразу за две главы, прастити. ^^"
Если в общем: почему-то по впечатлению моему мир все сужается и сужается, как будто дело мы имеем с двумя небольшими поселениями. Может быть, от быстрой смены дислокаций и оттого, как молниеносно передвигаются по ним и сами герои. Ощущение эдакого экспериментального аквариума, где копошатся подопытные. Но не скажу, что это плохо. Пока ощущается интересно.
С другой стороны - людей становится все больше и больше. Каждый персонаж, даже эпизодический и второстепенный, рассказывает у тебя свою историю. Об этом пока тоже не знаю, что сказать, по сути это тяжелая задача - в итоге собрать это все воедино, а не оставить рваными ниточками, да и вообще с главной конвы не сбиться. Но и, опять же, такой прием помогает показать происходящее с разных точек зрения, во всем, так сказать, многообразии, неоднозначности. В общем, будем посмотреть. *))
Чем дальше, тем больше подозрений у меня вызывают божественные сущности. Причем все, а не только Морог. Даже Анну уже совсем не кажется мне такой уж величественной и непогрешимой. Не покидает ощущение, что где-то там что-то они все не поделили, а теперь меряются кхм и дергают за ниточки подопечных. А может, развлекаются так, шут их знает, играют в шахматы, проводят конкурсы на управление марионетками. Морог причем что-то пока ума не демонстрирует, судя во всему, не в том его сила. А вообще интересно, в чем же весь замес.
В этом плане вспоминается концепт олимпийских богов, которые в общем и целом не были так уж далеки от людей и по сути ходили среди смертных. Но это лишь один вариант развития событий.
Но вообще, это все только мои смутные догадки, конечно. Как всегда продолжаю особо не цепляться за свои скудные выводы, а слежу за развитием событий.
Ну, это было типа объективное. А теперь конечно АНЯНЯНЯ ОУУУУУУУ ЭРРИН МОЙ СЛАДКИЙ ПИРОЖОЧЕК ИДИ СЮДА Я БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ ВЕЧНОООООО УРУРУРУРУРУРУРУ ААААААААААААААААААААААААА! Ну правда, он прекрасен. Я уже говорила, что мне довольно нечасто нравятся такие персонажи (хотя, судя по всему, теперь чаще... я сломан, весь... ... ... ...), но тут зацепил. У него есть свой внутренний конфликт, свои слабости, своя сила, своя теплота в душе. Какой же он ыыыы!
Очень порадовал Ойнерат, кстати, как хорошо, что его бахвальство - не пустой звук. Так что за его смелость и силу многое можно простить. Хотя и жаль, конечно, что он такая же пешка Морога, как и все... но тут уж что попишешь, в конце концов, у пешки тоже есть выбор. Пока все-таки не буду пускаться в рассуждения о божественно-людских отношениях.
Все остальные персонажи все еще замечательно живые, дышащие и с внутренней логикой.
Продолжаааааааай. *))