"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
читать дальше. ГайяВечер ушел на то, чтобы разобраться в контракте. Синди терпеть не мог деловых документов и ничего в них не понимал, а Квентин, даром что был человеком искусства, прислал ему нечто, написанное зубодробительным языком. Кроме того, мысли танцора все время сбивались, он думал о будущем, о занятиях, которые неожиданно должен был посещать, о разговоре с маэстро и о своих будущих учениках. Кое-как он все же разобрался со своими обязанностями, поставил подпись и отправил контракт обратно Квентину, так и не поняв, сколько он все-таки будет зарабатывать – к постоянной помесячной плате, по меркам Парнаса скромной, должен был добавиться процент от оплаты занятий учениками, но Синди еще не знал расценок школы. В любом случае, других работодателей у него все равно не было, а значит, сомневаться в выборе не приходилось. Да и занятия у самого Вульфа можно было рассматривать как дополнение к заработку.
Возня с контрактом утомила его, от юридических тонкостей заболела голова, и Синди вышел проветриться на балкон. Из окон его номера открывался вид на пруд, но теперь, в темноте, разрезаемой лучами фонарей, это вид больше не навевал меланхолию – или просто у Синди изменилось настроение. Он посмотрел немного на черную воду и поднял глаза к небесам, рассматривая незнакомые созвездия. Темнело на Гайе быстро – еще недавно на небе стали проявляться первые звезды, а теперь над головой переливался целый океан из них.
- Я на Гайе, - вслух сказал он, словно хотел этими словами утвердить свое положение здесь. – Бля, я в культурной столице галактики. Охуеть.
На этой высокодуховной ноте он закончил наблюдения и вернулся в номер, где послал сообщение Фредди, наскоро стянул с себя одежду и повалился в постель, где немедленно отключился. Впервые за последние несколько недель он засыпал без мыслей о Саймоне Блике.
На следующий день выяснилось, что Квентин не шутил и обещаний своих не забывал. Синди просмотрел присланный список литературы и едва не впал в уныние – перечень книг был просто неприличных размеров, и Синди заподозрил, что маэстро не волнуют условности вроде необходимости есть и спать. Отвращение к печатному слову пробуждалось с появлением каждого нового пункта в списке, и Синди предпочел выполнить второе поручение своего уже начальника – записаться в Академию. Даже лекции не пугали его так, как гора литературы.
В Академию он собрался лично, предпочтя переговорам по комму визит не столько из желания убедиться, что все идет, как должно, сколько из любопытства. Он еще не видел центра Парнаса, и теперь, когда первые впечатления от Гайи схлынули, Синди нуждался в новых.
Центр полностью оправдал его ожидания. Никогда прежде Синди не видел настолько разномастной, и при этом настолько цельной толпы. Сам не понимая, как это получается, он быстро научился отличать туристов от местных жителей, даже если последние просто шли по своим делам. «Здесь все так или иначе повернуты на искусстве», -- вспомнил он слова Квентина. И в самом деле, обыденность Парнаса отличалась от обыденности любого другого города из всех, в которых Синди довелось побывать. Местные привыкли вращаться в этом мире, полном музыки, красок, пестроты афиш и вычурных нарядов, яркости фотовспышек, легкого безумия тех, кто несет в себе то, что принято называть признаками творческой натуры. Синди готов был поклясться, что чувствует запах новых идей от прохожих. В кои-то веки ему захотелось стать своим не в узкой компании, а в толпе, населившей целый город. И что с того, если для этого требуется учеба.
В Академии клерк в строгом костюме, занимающийся вопросами приема на обучение, смерил Синди равнодушным взглядом, лишь на секунду остановившись на короткой юбке и ярких туфлях. В другое время Синди мог почувствовать себя уязвленным, но к этому моменту он уже видел достаточно, чтобы понимать: одежда другого пола – это слишком мало, чтобы эпатировать местную публику. Здесь, в городе, где процветала свобода самовыражения, пестрые тряпки танцора значили не больше, чем костюм клерка – и у последнего даже было больше шансов привлечь внимание в яркой толпе. Здесь не придавали такого значения одежде, как в Анатаре, – она была всего лишь частью образа, причем не самой значимой, и для успеха нужно было продемонстрировать нечто большее, чем готовность вырядиться во что-то, не вписывающееся в гардероб обывателя. Это одновременно огорчало и восхищало Синди, которому в Анатаре достаточно было только ярко одеться, чтобы привлечь к себе внимание.
Он получил список лекций, которые не были привязаны к определенным дисциплинам и специальностям и были доступны для свободного посещения, на месяц вперед, с предупреждением, что список может меняться и желательно следить за его обновлениями на сайте. Судя по названиям, в Академии можно было узнать о любых направлениях искусства в любой период и в любой изученной местности. Ни в одном вопросе изперечисленных Синди не разбирался досконально и ни к чему не чувствовал особой тяги, поэтому он просто оплатил первые три лекции из списка и получил доступ к той части Академии, которая была открыта только для студентов.
Не успел Синди выйти из Академии, как ему прислал вызов Квентин. Ему хватило одного взгляда на фон, чтобы понять, что часть его поручений уже выполнена.
- Пока ты можешь не приходить на работу, - заявил он.
- Потому что необразованный? – не вытерпел Синди, который и без того сдерживал свой язык весь день накануне.
- Потому что новой группы пока нет, - как ни в чем не бывало пояснил маэстро. Он шел по школьному коридору, и к нему то и дело подходили люди, здоровались, пытались что-то спросить, Квентин улыбался, кивал и ссылался на деловой разговор. – Сработавшиеся группы занимаются у своих учителей и вряд ли обрадуются замене.
Синди представил себе, как может встретить его группа, которая «не рада замене», и закивал.
- Так что, пока не наберется достаточно новичков, ты свободен, - продолжал Квентин. – На твоем месте я бы познакомился лучше с Парнасом и разобрался с повседневными заботами – не собираешься же ты постоянно жить в гостинице. Кроме того, надеюсь, что ты не забудешь о нашем разговоре.
- Боюсь, это мне не суждено, - признался Синди. – Ваш список меня пугает.
- Ничего, пока у тебя достаточно времени. Все, до связи. Я вызову тебя, когда придет время приступить к работе… о, добрый день, Валери, рад вас видеть.
Квентин отключился, и Синди счел за лучшее воспользоваться его советом и отправился знакомиться с городом.
Он вернулся в гостиницу уже затемно, иногда пританцовывая на гудящих от усталости ногах. Парнас казался сказкой, видением, выдернутым из чьих-то фантазий и размещенным на Гайе. Музыка здесь неслась из каждого открытого окна, а если заглянуть внутрь, можно было обнаружить все, что угодно – от фотосъемок до инсталляций. Больше того, сами улицы здесь полнились актерами, музыкантами и танцорами. Синди показалось, что он открыл еще один секрет красоты движений Квентина – сцена в Парнасе не ограничивалась площадками внутри зданий, центр города был сценой сам по себе. Пробираясь мимо уличных певцов, живых статуй, торговцев цветами, скрипачей и жонглеров, Синди грыз леденец и не знал, куда смотреть – хотелось видеть и слышать все сразу. Леденец ему сунула торговка сладостями, делающая рекламу своему товару, а выполнен он был в виде гитары. Удивительно, но у Синди не возникло никаких мрачных ассоциаций. Здесь, в настоящем, было слишком много всего, чтобы еще и вспоминать прошлое, и оно постепенно отступало, подергивалось дымкой и боль, еще недавно казавшаяся непрерывной, уходила.
«Кажется, я влюбился, - подумал он, падая на кровать в номере, - все это слишком хорошо, чтобы быть правдой».
Впрочем, пока никакого подвоха ему не удалось обнаружить. Но Синди понимал, что большинство артистов выступали на улице не от хорошей жизни. Такой жесткой конкуренции между представителями творческих профессий, как на Парнасе, стоило еще поискать. И каждый из тех, кто выходил к прохожим и выносил на их суд свой талант, надеялся не столько на скромное поощрение, сколько на то, что их заметит кто-то из воротил шоу-бизнеса и – чем черт не шутит, - предложит контракт. Наверняка уже не одна карьера началась подобным образом, но на десяток талантливых счастливчиков приходилась тысяча тех, кому так не повезло. А значит, те, кто выступал перед прохожими, вынуждены были искать работу продавцов, промоутеров, уборщиков и охранников. «Все здесь немного повернуты на искусстве», - о да, Синди имел возможность в этом убедиться.
Сам Синди был застрахован от подобной судьбы. Контракт с Квентином позволял не остаться без куска хлеба, а кроме того, по словам маэстро, защищал от конкуренции. Если Синди и не верил в преподавательский коллектив как в одну дружную семью, он мог хотя бы надеяться, что его несуществующая еще группа будет предоставлена ему одному.
Впрочем, несмотря на все гарантии, танцор находился не в том положении, чтобы сорить деньгами. Поэтому он пролистал объявления о сдаче в аренду квартир и только вздохнул, увидев расценки. Получалось, что если Квентин не наберет новую группу за месяц, Синди останется сесть на диету из воздуха и лепестков цветов, которые росли здесь в каждой подворотне. Но в тот момент Синди не верилось в то, что может стать плохо. Ему казалось, что все свои беды он уже перенес, то и дело окунаясь в них с пятнадцати лет, и теперь судьба смилостивилась над ним и послала на Гайю, в мир цветущих деревьев, светлых домов, уличных песен и танцев и прозрачных леденцов. Личный рай для того, кто о нем мечтал.
Он так и не заставил себя взяться за книги, предложенные Квентином. Вместо этого он позвонил Фредди, но не учел разницу во времени и увидел подругу отчаянно зевающей и в пижаме. Впрочем, попытка извиниться и быстро завершить разговор провалилась.
- Ты уже разбудил меня, придурок, так что не порти мне ночь и выкладывай, как ты устроился.
Синди не нужно было просить дважды. Накопленные за день впечатления требовали рассказа. Он засыпал Фредди описаниями Парнаса, часто ему не хватало слов, и тогда он жестикулировал и бегал кругами по комнате от переизбытка эмоций. Фредди, сонная, растрепанная, слушала его, подперев щеку рукой и мягко улыбаясь. В итоге он выскочил на балкон. За его спиной небо раскрашивалось в разные цвета – где-то шло лазерное шоу.
- Ну что же, - подвела итог Фредди, когда Синди выдохся и припал к стакану с водой, - я рада за тебя. Признаться, теперь я куда спокойнее за тебя, чем еще неделю назад, хотя сейчас ты за тысячи километров. Я вижу, что ты на своем месте.
- Жаль, что ты не можешь увидеть всего.
- Зато я увидела, как ты рассказываешь. Хоть билет на концерт как-нибудь пришли, засранец!
- Фредди… я же учитель танцев теперь. Я не выступаю.
- Ну да, да. Но если что, билет пришли!
- Упрямая коза.
- А как же с тобой иначе. Передай своему Квентину, что я благословляю его периодически тебя пороть.
- Он не «мой».
- Так и знала, что по сути возражений не будет! – расхохоталась Фредди и отключилась.
На следующий день Синди выбрал квартиру. Он с первого взгляда влюбился в ее окна – высокие, наполняющие светом комнаты на рассвете, в небольшой сквер около дома, где бил небольшой фонтан, разливался пруд, в котором разевали рты неповоротливые золотистые рыбы, и выгибал спину ажурный металлический мост. Единственным недостатком квартиры была удаленность от центра, но Синди сомневался, что сможет снять в центре хотя бы комнату. Кроме того, его все больше радовало равнодушие окружающих к его внешнему виду. Хозяйка, показывающая ему квартиру, только раз скользнула взглядом по его голым ногами и ничего не сказала. Синди был уверен, что него у нее останавливались самые разные жильцы и, судя по мягкости обращения, он тоже ей казался далеко не худшим вариантом квартиранта.
Пока он улаживал формальности и вносил предоплату, день перевалил за середину, и Синди спохватился, что должен быть на первой из лекций. В Академию он успел как раз вовремя и смешался с толпой таких же слушателей, щеголявших ирокезами и пирсингом, одеждой всех цветов радуги, фантастическими аксессуарами и причудливыми татуировками. Среди них несколько молодых людей в деловых костюмах казались случайными гостями, но вот, один из них достал из нагрудного кармана платок, и тот оказался исписан цитатами из песен популярных групп, а на манжетах второго сверкнули запонки в форме черепов. Синди был счастлив.
Однако счастье его поубавилось с началом занятия. Лектор, высокая статная дама, прекрасно поставленным голосом рассказывала о росписи тканей в разные эпохи. Синди с твердым намерением отнестись к учебе серьезно старался слушать каждое слово, но вскоре к своему неудовольствию понял, что то и дело теряет нить повествования. Он уже открыл было рот, чтобы попросить пояснять непонятные слова, но обратил внимание на поведение остальных слушателей. Все они внимательно смотрели на лектора, многие делали пометки на планшетах. Никому не мешали непонятные термины и странные имена, потому что для всех, кроме Синди, они были понятны и привычны!
Сосед слева, тот самый, с запонками-черепами, с удивлением смотрел, как белокожий Синди медленно заливается густой краской, от щек ко лбу, ушам и шее. Синди казалось, что у него горит даже кончик носа. Никогда раньше он не чувствовал так остро недостаток эрудиции. Подмывало вскочить, выбежать из Академии и признаться, что некоторые вещи не для него, а Квентин ошибся. Как можно черпать вдохновение их источника, к которому не подступиться?!
Но подобный поступок стал бы позорной капитуляций и росписью в собственном бессилии. Синди Блэк, сбежавший из дома в пятнадцать, отвоевавший себе право одеваться, как хочется, и выступать, как чувствуется, не мог себе этого позволить. Он стиснул зубы и пообещал себе этим же вечером взяться за первую книгу из списка Квентина. А пока он заставлял себя вслушиваться в речь лектора, даже тогда, когда понимал с пятого на десятое, и вертел в пальцах один из браслетов. Браслет героически продержался всю лекцию и сломался как раз на финальной фразе.
- Эй, ты в порядке? – окликнул его сосед, когда поток слушателей потянулся из аудитории. – Ты так покраснел…
- Жарко тут, - вежливо улыбнулся Синди. – Не могу привыкнуть к климату.
Вечером, перебравшись в новую квартиру, распахнув окно, в которое ветер заносил свежий запах каких-то очередных цветов, Синди взгромоздился с коммом на подоконник и с мрачной решимостью открыл первую из книг, посвященную искусству древних времен.
Он, велевший себе не заснуть хотя бы на первых десяти страницах, с удивлением обнаружил, что на улице начало темнеть, а он оставил позади не десять и не двадцать страниц, хотя читал он всегда медленно. Книга оказалась на удивление увлекательной, хотя и относилась скорее к учебной, чем к развлекательной литературе. Но, написанная легким живым языком, она заинтересовала Синди. Тем приятнее было находить в ней знакомые факты – что-то он знал от Майка, что-то Фредди и ее друзей, что-то не выветрилось из его головы со времен школьных занятий. Теперь все эти обрывки знаний постепенно стали складываться в общую картину. Синди даже спросил себя, почему он раньше не посвящал время книгам – и не нашел ответа. Ему не пришло в голову, что никто и никогда не пытался привить ему любовь к чтению. Даже Майку было интереснее блеснуть интеллектом, чем реально научить чему-то Синди, а остальным и вовсе было плевать.
Потекли спокойные дни на Гайе. Синди просыпался, когда комнату заливали солнечные лучи, разминался, завтракал и танцевал или шел гулять. Он гулял до боли в мышцах и с восхищением понимал, что на изучение всех красот Парнаса у него могут уходить недели, а улица, которую он вроде бы осмотрел, на следующий день может выглядеть совершенно иначе.
Пару раз он даже выступал наравне со всеми теми, кто выходил на улицу в поисках заработка и удачи. После этих выступлений его счет хоть немного, но пополнился, что было очень кстати – лекции и книги требовали денег, а Квентин все еще не звал его на работу. Зато маэстро звонил. Сначала, чтобы узнать, как он устроился, а потом для разговоров словно бы не о чем. Синди понимал, что Квентин экзаменует его, но не видел смысла протестовать.
Иногда ему становилось одиноко. Кроме Квентина, у него не было знакомых на Гайе – слушатели на лекциях постоянно менялись, на работе он еще никого не знал, и порой на него наваливалась неясная тоска. Особенно по вечерам, когда на улице становилось тихо, только доносился из центра веселый гул – там жизнь по ночам не затихала. Ветер шевелил листву в сквере, светился оранжевым одинокий фонарь на мосту, и Синди казалось, что он чувствует каждый километр, разделяющий его и Анатар. В такие вечера он чаще звонил друзьям, подробно расспрашивал про домашние дела, рассказывал о себе. Фредди и остальные искренне желали ему удачи, и Синди приободрялся, убеждаясь снова, что даже на таком расстоянии у него есть близкие люди, которым он небезразличен.
Пробовал он звонить и Мелкому, но после пары раз отказался от этой затеи. Их разговоры превращались для них обоих в пытку неловкостью. Мелкий слишком любил Саймона, чтобы с легкостью сохранять дружеские отношения с Синди, а Синди было слишком трудно постоянно держать себя в руках, чтобы не спросить: ну как? Как там он? Есть ли в нем хоть немножко, хоть на грамм той тоски, от которой Синди до отлета лез на стену, или он уже давно нашел себе кого-то, чье тело согревает его во сне? Синди перестал звонить. Мелкий не перезванивал.
Иногда, в припадке грусти, Синди ехал в какой-нибудь клуб и проводил ночь там за выпивкой и танцами. Он не искал знакомств. Ему достаточно было ощутить себя частью веселой толпы, дышать в унисон с остальными, двигаться в одном ритме с ними, чувствовать запахи пота, алкоголя и возбуждения. Такое мнимое единение отгоняло от него одиночество.
Время шло, таяли деньги на счете. Синди с восторгом неофита проваливался в миры, которые открывали перед ним книги и лекции, и мерил шагами улицы Парнаса. Он смотрел, слушал, запоминал, кормил птиц в парках и рыб в прудах, поднимался на смотровые площадки, наблюдал за искусством уличных артистов, принимал участие в играх, которые проводились в центре то одним, то другим творческим объединением. Синди загорел, немного похудел и в глазах у него появился нервический блеск от избытка новых впечатлений.
В списке книг, которые предложил ему Квентин, были не только энциклопедии, но и художественная литература. После одного рассказа о ныряльщике, который доставал со дна падающие звезды, Синди долго не мог успокоиться. Он и сам не знал, что так зацепило его в этой сказке, написанной простым и приятным языком, но он долго не мог найти себе места, то и дело возвращаясь к сюжету, к описанию ночного моря, серебристых следов на его поверхности, маленькой лодки, качающейся на волнах в ожидании падения очередной звезды. И наконец, Синди не выдержал, вышел в центр комнаты и начал танцевать. Он танцевал – и чувствовал запах океана, его ладони наполняло серебро, его волосы колыхались в соленой воде. Он стал тем, о ком читал, он беззастенчиво воспользовался образом из книги, и при этом самый строгий судья не обвинил бы его в воровстве.
Закончив и отдышавшись, Синди бросил взгляд на часы и набрал номер Квентина.
- Да?
- Вы были правы, - твердо сказал танцор. – Это и в самом деле бездонный колодец.
- Я рад за тебя, - улыбка маэстро была доброй и самую малость снисходительной. – Кстати, со следующей недели приступает к занятиям новая группа. Пора тебе заняться делом.
Возня с контрактом утомила его, от юридических тонкостей заболела голова, и Синди вышел проветриться на балкон. Из окон его номера открывался вид на пруд, но теперь, в темноте, разрезаемой лучами фонарей, это вид больше не навевал меланхолию – или просто у Синди изменилось настроение. Он посмотрел немного на черную воду и поднял глаза к небесам, рассматривая незнакомые созвездия. Темнело на Гайе быстро – еще недавно на небе стали проявляться первые звезды, а теперь над головой переливался целый океан из них.
- Я на Гайе, - вслух сказал он, словно хотел этими словами утвердить свое положение здесь. – Бля, я в культурной столице галактики. Охуеть.
На этой высокодуховной ноте он закончил наблюдения и вернулся в номер, где послал сообщение Фредди, наскоро стянул с себя одежду и повалился в постель, где немедленно отключился. Впервые за последние несколько недель он засыпал без мыслей о Саймоне Блике.
На следующий день выяснилось, что Квентин не шутил и обещаний своих не забывал. Синди просмотрел присланный список литературы и едва не впал в уныние – перечень книг был просто неприличных размеров, и Синди заподозрил, что маэстро не волнуют условности вроде необходимости есть и спать. Отвращение к печатному слову пробуждалось с появлением каждого нового пункта в списке, и Синди предпочел выполнить второе поручение своего уже начальника – записаться в Академию. Даже лекции не пугали его так, как гора литературы.
В Академию он собрался лично, предпочтя переговорам по комму визит не столько из желания убедиться, что все идет, как должно, сколько из любопытства. Он еще не видел центра Парнаса, и теперь, когда первые впечатления от Гайи схлынули, Синди нуждался в новых.
Центр полностью оправдал его ожидания. Никогда прежде Синди не видел настолько разномастной, и при этом настолько цельной толпы. Сам не понимая, как это получается, он быстро научился отличать туристов от местных жителей, даже если последние просто шли по своим делам. «Здесь все так или иначе повернуты на искусстве», -- вспомнил он слова Квентина. И в самом деле, обыденность Парнаса отличалась от обыденности любого другого города из всех, в которых Синди довелось побывать. Местные привыкли вращаться в этом мире, полном музыки, красок, пестроты афиш и вычурных нарядов, яркости фотовспышек, легкого безумия тех, кто несет в себе то, что принято называть признаками творческой натуры. Синди готов был поклясться, что чувствует запах новых идей от прохожих. В кои-то веки ему захотелось стать своим не в узкой компании, а в толпе, населившей целый город. И что с того, если для этого требуется учеба.
В Академии клерк в строгом костюме, занимающийся вопросами приема на обучение, смерил Синди равнодушным взглядом, лишь на секунду остановившись на короткой юбке и ярких туфлях. В другое время Синди мог почувствовать себя уязвленным, но к этому моменту он уже видел достаточно, чтобы понимать: одежда другого пола – это слишком мало, чтобы эпатировать местную публику. Здесь, в городе, где процветала свобода самовыражения, пестрые тряпки танцора значили не больше, чем костюм клерка – и у последнего даже было больше шансов привлечь внимание в яркой толпе. Здесь не придавали такого значения одежде, как в Анатаре, – она была всего лишь частью образа, причем не самой значимой, и для успеха нужно было продемонстрировать нечто большее, чем готовность вырядиться во что-то, не вписывающееся в гардероб обывателя. Это одновременно огорчало и восхищало Синди, которому в Анатаре достаточно было только ярко одеться, чтобы привлечь к себе внимание.
Он получил список лекций, которые не были привязаны к определенным дисциплинам и специальностям и были доступны для свободного посещения, на месяц вперед, с предупреждением, что список может меняться и желательно следить за его обновлениями на сайте. Судя по названиям, в Академии можно было узнать о любых направлениях искусства в любой период и в любой изученной местности. Ни в одном вопросе изперечисленных Синди не разбирался досконально и ни к чему не чувствовал особой тяги, поэтому он просто оплатил первые три лекции из списка и получил доступ к той части Академии, которая была открыта только для студентов.
Не успел Синди выйти из Академии, как ему прислал вызов Квентин. Ему хватило одного взгляда на фон, чтобы понять, что часть его поручений уже выполнена.
- Пока ты можешь не приходить на работу, - заявил он.
- Потому что необразованный? – не вытерпел Синди, который и без того сдерживал свой язык весь день накануне.
- Потому что новой группы пока нет, - как ни в чем не бывало пояснил маэстро. Он шел по школьному коридору, и к нему то и дело подходили люди, здоровались, пытались что-то спросить, Квентин улыбался, кивал и ссылался на деловой разговор. – Сработавшиеся группы занимаются у своих учителей и вряд ли обрадуются замене.
Синди представил себе, как может встретить его группа, которая «не рада замене», и закивал.
- Так что, пока не наберется достаточно новичков, ты свободен, - продолжал Квентин. – На твоем месте я бы познакомился лучше с Парнасом и разобрался с повседневными заботами – не собираешься же ты постоянно жить в гостинице. Кроме того, надеюсь, что ты не забудешь о нашем разговоре.
- Боюсь, это мне не суждено, - признался Синди. – Ваш список меня пугает.
- Ничего, пока у тебя достаточно времени. Все, до связи. Я вызову тебя, когда придет время приступить к работе… о, добрый день, Валери, рад вас видеть.
Квентин отключился, и Синди счел за лучшее воспользоваться его советом и отправился знакомиться с городом.
Он вернулся в гостиницу уже затемно, иногда пританцовывая на гудящих от усталости ногах. Парнас казался сказкой, видением, выдернутым из чьих-то фантазий и размещенным на Гайе. Музыка здесь неслась из каждого открытого окна, а если заглянуть внутрь, можно было обнаружить все, что угодно – от фотосъемок до инсталляций. Больше того, сами улицы здесь полнились актерами, музыкантами и танцорами. Синди показалось, что он открыл еще один секрет красоты движений Квентина – сцена в Парнасе не ограничивалась площадками внутри зданий, центр города был сценой сам по себе. Пробираясь мимо уличных певцов, живых статуй, торговцев цветами, скрипачей и жонглеров, Синди грыз леденец и не знал, куда смотреть – хотелось видеть и слышать все сразу. Леденец ему сунула торговка сладостями, делающая рекламу своему товару, а выполнен он был в виде гитары. Удивительно, но у Синди не возникло никаких мрачных ассоциаций. Здесь, в настоящем, было слишком много всего, чтобы еще и вспоминать прошлое, и оно постепенно отступало, подергивалось дымкой и боль, еще недавно казавшаяся непрерывной, уходила.
«Кажется, я влюбился, - подумал он, падая на кровать в номере, - все это слишком хорошо, чтобы быть правдой».
Впрочем, пока никакого подвоха ему не удалось обнаружить. Но Синди понимал, что большинство артистов выступали на улице не от хорошей жизни. Такой жесткой конкуренции между представителями творческих профессий, как на Парнасе, стоило еще поискать. И каждый из тех, кто выходил к прохожим и выносил на их суд свой талант, надеялся не столько на скромное поощрение, сколько на то, что их заметит кто-то из воротил шоу-бизнеса и – чем черт не шутит, - предложит контракт. Наверняка уже не одна карьера началась подобным образом, но на десяток талантливых счастливчиков приходилась тысяча тех, кому так не повезло. А значит, те, кто выступал перед прохожими, вынуждены были искать работу продавцов, промоутеров, уборщиков и охранников. «Все здесь немного повернуты на искусстве», - о да, Синди имел возможность в этом убедиться.
Сам Синди был застрахован от подобной судьбы. Контракт с Квентином позволял не остаться без куска хлеба, а кроме того, по словам маэстро, защищал от конкуренции. Если Синди и не верил в преподавательский коллектив как в одну дружную семью, он мог хотя бы надеяться, что его несуществующая еще группа будет предоставлена ему одному.
Впрочем, несмотря на все гарантии, танцор находился не в том положении, чтобы сорить деньгами. Поэтому он пролистал объявления о сдаче в аренду квартир и только вздохнул, увидев расценки. Получалось, что если Квентин не наберет новую группу за месяц, Синди останется сесть на диету из воздуха и лепестков цветов, которые росли здесь в каждой подворотне. Но в тот момент Синди не верилось в то, что может стать плохо. Ему казалось, что все свои беды он уже перенес, то и дело окунаясь в них с пятнадцати лет, и теперь судьба смилостивилась над ним и послала на Гайю, в мир цветущих деревьев, светлых домов, уличных песен и танцев и прозрачных леденцов. Личный рай для того, кто о нем мечтал.
Он так и не заставил себя взяться за книги, предложенные Квентином. Вместо этого он позвонил Фредди, но не учел разницу во времени и увидел подругу отчаянно зевающей и в пижаме. Впрочем, попытка извиниться и быстро завершить разговор провалилась.
- Ты уже разбудил меня, придурок, так что не порти мне ночь и выкладывай, как ты устроился.
Синди не нужно было просить дважды. Накопленные за день впечатления требовали рассказа. Он засыпал Фредди описаниями Парнаса, часто ему не хватало слов, и тогда он жестикулировал и бегал кругами по комнате от переизбытка эмоций. Фредди, сонная, растрепанная, слушала его, подперев щеку рукой и мягко улыбаясь. В итоге он выскочил на балкон. За его спиной небо раскрашивалось в разные цвета – где-то шло лазерное шоу.
- Ну что же, - подвела итог Фредди, когда Синди выдохся и припал к стакану с водой, - я рада за тебя. Признаться, теперь я куда спокойнее за тебя, чем еще неделю назад, хотя сейчас ты за тысячи километров. Я вижу, что ты на своем месте.
- Жаль, что ты не можешь увидеть всего.
- Зато я увидела, как ты рассказываешь. Хоть билет на концерт как-нибудь пришли, засранец!
- Фредди… я же учитель танцев теперь. Я не выступаю.
- Ну да, да. Но если что, билет пришли!
- Упрямая коза.
- А как же с тобой иначе. Передай своему Квентину, что я благословляю его периодически тебя пороть.
- Он не «мой».
- Так и знала, что по сути возражений не будет! – расхохоталась Фредди и отключилась.
На следующий день Синди выбрал квартиру. Он с первого взгляда влюбился в ее окна – высокие, наполняющие светом комнаты на рассвете, в небольшой сквер около дома, где бил небольшой фонтан, разливался пруд, в котором разевали рты неповоротливые золотистые рыбы, и выгибал спину ажурный металлический мост. Единственным недостатком квартиры была удаленность от центра, но Синди сомневался, что сможет снять в центре хотя бы комнату. Кроме того, его все больше радовало равнодушие окружающих к его внешнему виду. Хозяйка, показывающая ему квартиру, только раз скользнула взглядом по его голым ногами и ничего не сказала. Синди был уверен, что него у нее останавливались самые разные жильцы и, судя по мягкости обращения, он тоже ей казался далеко не худшим вариантом квартиранта.
Пока он улаживал формальности и вносил предоплату, день перевалил за середину, и Синди спохватился, что должен быть на первой из лекций. В Академию он успел как раз вовремя и смешался с толпой таких же слушателей, щеголявших ирокезами и пирсингом, одеждой всех цветов радуги, фантастическими аксессуарами и причудливыми татуировками. Среди них несколько молодых людей в деловых костюмах казались случайными гостями, но вот, один из них достал из нагрудного кармана платок, и тот оказался исписан цитатами из песен популярных групп, а на манжетах второго сверкнули запонки в форме черепов. Синди был счастлив.
Однако счастье его поубавилось с началом занятия. Лектор, высокая статная дама, прекрасно поставленным голосом рассказывала о росписи тканей в разные эпохи. Синди с твердым намерением отнестись к учебе серьезно старался слушать каждое слово, но вскоре к своему неудовольствию понял, что то и дело теряет нить повествования. Он уже открыл было рот, чтобы попросить пояснять непонятные слова, но обратил внимание на поведение остальных слушателей. Все они внимательно смотрели на лектора, многие делали пометки на планшетах. Никому не мешали непонятные термины и странные имена, потому что для всех, кроме Синди, они были понятны и привычны!
Сосед слева, тот самый, с запонками-черепами, с удивлением смотрел, как белокожий Синди медленно заливается густой краской, от щек ко лбу, ушам и шее. Синди казалось, что у него горит даже кончик носа. Никогда раньше он не чувствовал так остро недостаток эрудиции. Подмывало вскочить, выбежать из Академии и признаться, что некоторые вещи не для него, а Квентин ошибся. Как можно черпать вдохновение их источника, к которому не подступиться?!
Но подобный поступок стал бы позорной капитуляций и росписью в собственном бессилии. Синди Блэк, сбежавший из дома в пятнадцать, отвоевавший себе право одеваться, как хочется, и выступать, как чувствуется, не мог себе этого позволить. Он стиснул зубы и пообещал себе этим же вечером взяться за первую книгу из списка Квентина. А пока он заставлял себя вслушиваться в речь лектора, даже тогда, когда понимал с пятого на десятое, и вертел в пальцах один из браслетов. Браслет героически продержался всю лекцию и сломался как раз на финальной фразе.
- Эй, ты в порядке? – окликнул его сосед, когда поток слушателей потянулся из аудитории. – Ты так покраснел…
- Жарко тут, - вежливо улыбнулся Синди. – Не могу привыкнуть к климату.
Вечером, перебравшись в новую квартиру, распахнув окно, в которое ветер заносил свежий запах каких-то очередных цветов, Синди взгромоздился с коммом на подоконник и с мрачной решимостью открыл первую из книг, посвященную искусству древних времен.
Он, велевший себе не заснуть хотя бы на первых десяти страницах, с удивлением обнаружил, что на улице начало темнеть, а он оставил позади не десять и не двадцать страниц, хотя читал он всегда медленно. Книга оказалась на удивление увлекательной, хотя и относилась скорее к учебной, чем к развлекательной литературе. Но, написанная легким живым языком, она заинтересовала Синди. Тем приятнее было находить в ней знакомые факты – что-то он знал от Майка, что-то Фредди и ее друзей, что-то не выветрилось из его головы со времен школьных занятий. Теперь все эти обрывки знаний постепенно стали складываться в общую картину. Синди даже спросил себя, почему он раньше не посвящал время книгам – и не нашел ответа. Ему не пришло в голову, что никто и никогда не пытался привить ему любовь к чтению. Даже Майку было интереснее блеснуть интеллектом, чем реально научить чему-то Синди, а остальным и вовсе было плевать.
Потекли спокойные дни на Гайе. Синди просыпался, когда комнату заливали солнечные лучи, разминался, завтракал и танцевал или шел гулять. Он гулял до боли в мышцах и с восхищением понимал, что на изучение всех красот Парнаса у него могут уходить недели, а улица, которую он вроде бы осмотрел, на следующий день может выглядеть совершенно иначе.
Пару раз он даже выступал наравне со всеми теми, кто выходил на улицу в поисках заработка и удачи. После этих выступлений его счет хоть немного, но пополнился, что было очень кстати – лекции и книги требовали денег, а Квентин все еще не звал его на работу. Зато маэстро звонил. Сначала, чтобы узнать, как он устроился, а потом для разговоров словно бы не о чем. Синди понимал, что Квентин экзаменует его, но не видел смысла протестовать.
Иногда ему становилось одиноко. Кроме Квентина, у него не было знакомых на Гайе – слушатели на лекциях постоянно менялись, на работе он еще никого не знал, и порой на него наваливалась неясная тоска. Особенно по вечерам, когда на улице становилось тихо, только доносился из центра веселый гул – там жизнь по ночам не затихала. Ветер шевелил листву в сквере, светился оранжевым одинокий фонарь на мосту, и Синди казалось, что он чувствует каждый километр, разделяющий его и Анатар. В такие вечера он чаще звонил друзьям, подробно расспрашивал про домашние дела, рассказывал о себе. Фредди и остальные искренне желали ему удачи, и Синди приободрялся, убеждаясь снова, что даже на таком расстоянии у него есть близкие люди, которым он небезразличен.
Пробовал он звонить и Мелкому, но после пары раз отказался от этой затеи. Их разговоры превращались для них обоих в пытку неловкостью. Мелкий слишком любил Саймона, чтобы с легкостью сохранять дружеские отношения с Синди, а Синди было слишком трудно постоянно держать себя в руках, чтобы не спросить: ну как? Как там он? Есть ли в нем хоть немножко, хоть на грамм той тоски, от которой Синди до отлета лез на стену, или он уже давно нашел себе кого-то, чье тело согревает его во сне? Синди перестал звонить. Мелкий не перезванивал.
Иногда, в припадке грусти, Синди ехал в какой-нибудь клуб и проводил ночь там за выпивкой и танцами. Он не искал знакомств. Ему достаточно было ощутить себя частью веселой толпы, дышать в унисон с остальными, двигаться в одном ритме с ними, чувствовать запахи пота, алкоголя и возбуждения. Такое мнимое единение отгоняло от него одиночество.
Время шло, таяли деньги на счете. Синди с восторгом неофита проваливался в миры, которые открывали перед ним книги и лекции, и мерил шагами улицы Парнаса. Он смотрел, слушал, запоминал, кормил птиц в парках и рыб в прудах, поднимался на смотровые площадки, наблюдал за искусством уличных артистов, принимал участие в играх, которые проводились в центре то одним, то другим творческим объединением. Синди загорел, немного похудел и в глазах у него появился нервический блеск от избытка новых впечатлений.
В списке книг, которые предложил ему Квентин, были не только энциклопедии, но и художественная литература. После одного рассказа о ныряльщике, который доставал со дна падающие звезды, Синди долго не мог успокоиться. Он и сам не знал, что так зацепило его в этой сказке, написанной простым и приятным языком, но он долго не мог найти себе места, то и дело возвращаясь к сюжету, к описанию ночного моря, серебристых следов на его поверхности, маленькой лодки, качающейся на волнах в ожидании падения очередной звезды. И наконец, Синди не выдержал, вышел в центр комнаты и начал танцевать. Он танцевал – и чувствовал запах океана, его ладони наполняло серебро, его волосы колыхались в соленой воде. Он стал тем, о ком читал, он беззастенчиво воспользовался образом из книги, и при этом самый строгий судья не обвинил бы его в воровстве.
Закончив и отдышавшись, Синди бросил взгляд на часы и набрал номер Квентина.
- Да?
- Вы были правы, - твердо сказал танцор. – Это и в самом деле бездонный колодец.
- Я рад за тебя, - улыбка маэстро была доброй и самую малость снисходительной. – Кстати, со следующей недели приступает к занятиям новая группа. Пора тебе заняться делом.
@темы: Синди
-
-
24.06.2012 в 17:26- Он не «мой».
- Так и знала, что по сути возражений не будет!
Ужасно радуюсь за Синди. И так и вижу его - загорелого, проходящего под тем оранжевым фонарем и машинально плавно вскидывающего ладонь - еще не танец, но уже созвучие с музыкой города.
Последний танец прекрасен. Кажется, сейчас сама попробую, честное слово %)))
-
-
24.06.2012 в 20:34-
-
25.06.2012 в 13:52Kettilina, ы, Синди любят ) Хорошо )))
-
-
25.06.2012 в 18:15Его нельзя не любить))))