"Поскольку аз есмь церемониймейстер, мне этот утренник вести, молчи, не спрашивай - куда" (с)
эх, раз, еще разОни побеседовали еще немного. Благодаря манере Квентина держаться, Синди вскоре показалось, что они знакомы целую вечность. Он перестал одергивать себя и постоянно вспоминать, что Квентин – символ его стремлений, какими они были в его пятнадцать. Синди общался не с символом, а с человеком, и у этого человека было отличное чувство юмора, умение слушать, богатый жизненный опыт и несомненный талант.
Синди попытался объяснить, что он чувствует, когда слышит музыку.
- Она словно управляет мной, понимаете? Как будто мне вводят в вену ее дозу, и я вроде как и я, а вроде бы что-то во мне меняется.
- Понимаю, - кивнул Квентин. – Раньше я тоже ощущал что-то подобное.
- А потом? – похолодел Синди. Ему вдруг представилось: вот он, через двадцать лет, и у него в душе больше ничего не дрожит при звуках музыки, и сердце бьется спокойно, и только тело совершает привычные, отточенные, подходящие по темпу движения… Он вздрогнул и снова захотел ущипнуть себя, чтобы отогнать наваждение.
- А потом я понял, что музыка окружает нас всегда, просто благодаря инструментам ее лучше слышно. Ты никогда не танцевал в тишине?
- Почему, танцевал. Ну… отрабатывал то, что не получалось.
- Это другое. Попробуй услышать музыку в себе. Если сложно в тишине, попробуй сосредоточиться на бытовых звуках.
Синди попытался себе это представить. Музыка автомобильных сигналов, чайной ложечки, стучащей о край стакана, чьих-то шагов, воды, льющейся в ванну… Это звучало довольно нелепо, и только уважение к собеседнику не позволило Синди скептически фыркнуть.
- Не спеши отказываться от этой идеи, - заметил Квентин. – Если ты сумеешь услышать музыку в обыденности и начнешь знакомиться с ней чаще, то ее звуки тебя уже не оставят.
Это прозвучало совершенно бессмысленно, однако Синди подумал, что в этой «музыке быта» может крыться причина грациозности Квентина – он танцевал под мелодии, которые больше никто не слышал.
- Так было всегда – развивал тем временем свою мысль маэстро. – Поэты сначала воспевали богинь, художники рисовали героев и священные деревья, потом – простых людей и цветочные луга, а потом перешли к нищим и сорнякам. Так почему мы не можем вдохновляться звоном чашек или скрипом пола?
Синди стало скучно. Стихи он не любил и не понимал, в живописи разбирался плохо, со слов приятелей Фредди, и не видел связи между скрипом половиц и древними богинями. Богинь он тоже не знал. Он бросил взгляд на комм и обмер – куда девались два часа времени?! Может, сбились настройки?!
- Квентин, мне пора. Спасибо большое за семинар и за предложение. И за беседу…
- За все, в общем и целом, - улыбнулся Квентин. – Мое предложение пока остается в силе. Подумай. Понимаю, что сейчас тебе кажется, будто любовник и сцена – лучшее, что может у тебя быть. А я вижу, что ты можешь больше.
Синди вежливо улыбнулся, хотя слова маэстро царапнули его по живому. Он столько думал – или, вернее, пытался не думать – о карьерном тупике, в который угодил, что предложение Квентина было огромным искушением. Но он решил.
- Спасибо за то, что вы верите в меня. Я даже подумать об этом не мог.
Синди летел домой, уставившись в окно такси невидящими глазами. Его распирало от желания поделиться с Саймоном своими успехами. Чем он мог похвастаться до этого дня перед лидером группы? Первыми фотосессиями, интервью, отзывами на официальном сайте? Смешно. Тому, чей почтовый ящик был забит сообщениями от поклонниц и чье появление вызывало перешептывания в любом обществе, все это могло показаться забавным. Или даже хуже – если бы Саймон снисходительно одобрил все эти мелкие успехи, Синди почувствовал себя кем-то вроде щенка, который хорош тем, что хотя бы научился приносить тапочки. Но теперь… после предложения Квентина Синди почувствовал себя равным своему лидеру. У них были совершенно разные таланты, но в шоу-бизнесе Саймон всегда был впереди. Теперь Синди казалось, что он если не сравнял счет, то хотя бы сократил разрыв.
В квартире было темно и пахло сигаретами. Синди удивился – походило, что Саймон выкурил всю пачку, настолько острым был запах. Сам Саймон, слегка, растрепанный, в халате, появился в дверях гостиной и застыл, опираясь на косяк.
- Нагулялся?
В его голосе Синди почудилась непонятная угроза. В нем было что-то от шума воды возле каменистых порогов, о которые так легко разбиться. Но Синди не придал этому значения. Он был слишком счастлив, чтобы с порога разбираться в причинах саймонова дурного настроения, тем более, что причины эти могли быть совершенно любыми.
- Можно и так сказать, но вообще-то я с семинара, если ты не забыл.
- Я не забыл. А ты вроде как три часа назад должен был закончить.
- Задержался, - Синди слегка удивился, потому что в их мире пунктуальность не была в большой цене, а планы менялись и перекраивались вдоль и поперек постоянно.
- Я заметил, - Саймон скрылся в гостиной. Синди стянул сапоги и отправился умываться. Желание что-то рассказывать поутихло – когда Саймон был не в духе, разговаривать с ним становилось на порядок тяжелее обычного. Кроме того, он обладал даром заражать своим настроением окружающих, как хорошим, так и дурным. Если энергетические вампиры тянули из людей эмоции, то Саймон щедро делился с окружющими своими. Однако все же Синди прошел к нему в гостиную, почти уверенный, что обнаружит Саймона возле окна с очередной порцией виски.
Вместо этого на экране стационарного комма он увидел… себя. И Квентина. Камера слегка дрожала, наверное, ее владелец не был профессиональным оператором, но прилежно сняла и застывшую, слегка нервную улыбку Синди, и то, как он послушно откидывался и прогибался в руках партнера, и лицо Квентина, остававшееся спокойным, пока они скользили по натертым полам.
Этого стоило ожидать – подобные записи с семинаров не были редкостью, любой желающий мог найти в сети нужные материалы. Какое-то время борцы за авторские права пытались бороться с этим, но потом махнули рукой. Тот же Квентин заявлял, что человек, который сумеет, просмотрев одно видео плохого качества, научиться тому, что он дает, прекрасно мог бы сделать это и сам, а тогда и деньги платить не за что.
Синди смотрел и смотрел, не в силах оторваться от экрана, и с медленно подступающим восторгом понимал, что у них на самом деле получалось хорошо! Он был уверен в себе, выступающем соло, но не мог поверить до конца, что мог составить достойную пару Квентину Вульфу, чтобы маэстро вел его, а он откликался наравне! Ему все казалось, что Квентин, говоря о таланте, имел в виду его потенциал – не мог же он воспринимать его как равного! - а получалось, что именно с равным маэстро и разговаривал. Они вдвоем делали… нет, не шоу. Шоу было каким-то пустым, плоским, неподходящим словом. Слова «искусство» Синди после танцев в клубе и на фоне на концертах стеснялся.
Они делали красиво, вот как это можно было бы назвать. Да и вообще, стоило ли подыскивать названия произошедшему чуду?
Синди на экране цеплялся согнутой ногой за ногу Квентина, когда у Синди в квартире над ухом сказали:
- Все любуешься?
Засмотревшись, танцор не заметил, как к нему подошел Саймон. Синди поднял на него искрящиеся от счастья глаза.
- Он звал меня с собой, представляешь? На Гайю, там его школа.
- Вот как, - руки у Саймона подрагивали, как у алкоголика, хотя спиртным от него не пахло. – И вы, значит, два часа вдвоем твой переезд обсуждали?!
У него как-то странно перекосился угол рта, и глядя на эту недоусмешку, Синди удивленно округлил глаза. Что-то было не так в этой нервозности, в потемневшем взгляде, что-то, не похожее на обычное плохое настроение…
В другой ситуации Синди сообразил бы быстрее, но сейчас, после переполненного переживаниями дня, ему потребовалось время, чтобы понять. Все оказалось так просто, что Синди готов был расхохотаться, потому что Саймон, уверенный красавец, герой-любовник, избалованный вниманием поклонников, ревновал его и, даже если и пытался скрыть это, выходило плохо. Это было приятно, неожиданно и очень смешно, потому что Синди-то знал, что ничего, кроме танцев, у них с Квентином не было и быть не могло, и Саймон не имел к этому никакого отношения! Синди даже не успел ничего ответить – губы разъехались в торжествующей улыбке.
Он настолько не ожидал удара, что пощечина на миг оглушила его, а заодно и выбила из него все счастье. Синди отскочил, держась за щеку, больше страдая не от боли, а от гнева и обиды.
- Блик, ты охуел?!
Саймон оставил вопрос без внимания, шагнул следом и прижал Синди спиной к стене, так что было не дернуться. Синди впервые стало страшно, а потом на смену страху пришла злость, оживляющая и не позволяющая сжаться в комок или пытаться сбежать.
Никаких обязательств – разве это не было их взаимной негласной договоренностью? И уж никак не Синди первым подал пример неверности. То, что на самом деле ничего не было, уже не играло никакой роли.
- Может, ты еще решать будешь, с кем мне общаться и сколько? Не пошел бы ты!
- Буду, - неожиданно ответил Саймон и поцеловал его.
На такой поцелуй сложно было бы отвечать, даже если бы Синди захотел. Саймон нередко был резок, а иногда и груб – в меру, - но никогда он не целовался так напористо, не оставляя пути к отступлению. Это был поцелуй собственника, отчаянно подтверждающего свои права, жадный, невозможный, до распухших губ. Синди вцепился в плечи Саймона в попытке оттолкнуть – тщетно, он никогда не мог победить в подобных схватках. Его протестующее мычание и вовсе ничего не значило. И все же в душе у Синди медленно, но верно разгорался огонек самодовольства. До сих пор только он в их паре не мог держать себя в руках. И эта жгучая ревность Саймона была для Синди теперь подтверждением того, что он не безразличен.
- Ты рехнулся! – попытался он все-таки возразить, но Саймон снова заткнул ему рот.
- Ничего не было… - и снова поцелуй не дал ему возможности говорить. Казалось, что Саймон не может выразить словами все клокотавшие в нем эмоции, и выражал их так, не давая Синди возражать.
Синди помедлил и обнял Саймона за шею. Получалось, что судьба у него – постоянно сдаваться, отступать, подчиняться. Пожалуй, он мог бы еще сопротивляться просто из принципа, скандалить, бороться… Но зачем? Человек рядом с ним был так невыносимо близко, что Синди чувствовал его сбившееся дыхание и сердцебиение. Ему казалось, что он может почувствовать ярость Саймона всем телом, кожей; что Саймон способен размазать его по стене, как масло по хлебу. Синди был причиной этого гнева, этой вспышки… и этой неуверенности, спрятанной глубоко, но теперь, когда они были так близко, словно спаянные в одно существо, Синди откуда-то знал, что она существует.
Впрочем, понятно, откуда. Эта неуверенность была двойником его собственной. Так же как ярость – близнецом его ярости, заставившей его швырнуть однажды злополучный стакан.
Почему-то они никогда не могли дойти до спальни в такие моменты, и пришлось опять обходиться диваном. Синди ударился спиной и охнул, а Саймон уже сдирал с него одежду с неистовством человека, который защищает свое последнее; трещала ткань, отлетали замки. Синди схватил ртом воздух и увидел лицо любовника над собой.
- Ты мой, - смуглые пальцы сжали его запястья, не давая пошевелиться.
- Придурок бешеный, - прошипел Синди, дрыгнув ногами. Брюки, точнее то, что от них осталось, свалились на пол.
- Мой, - Саймон был непреклонен, и ноги Синди тоже оказались обездвижены.
- Твой, - Синди не стал отрицать очевидного.
Куда деваться, если мысли всегда приводят к одному и тому же? Если можно отказаться от карьерного взлета, чтобы в итоге оказаться прижатым к дивану и не способным сопротивляться? Если запоминаешь все до мелочей – голос, запах, прикосновения, и вздрагиваешь от одного воспоминания, настолько все впечатывается в твою память? Зачем врать, если сейчас любая ложь между ними будет заметна, нелепа и постыдна?
- Да, - Синди закрыл глаза, чтобы не видеть во взгляде Саймона торжествующего огонька. Он все равно мог бы видеть его лицо даже с закрытыми глазами. Всегда.
Синди попытался объяснить, что он чувствует, когда слышит музыку.
- Она словно управляет мной, понимаете? Как будто мне вводят в вену ее дозу, и я вроде как и я, а вроде бы что-то во мне меняется.
- Понимаю, - кивнул Квентин. – Раньше я тоже ощущал что-то подобное.
- А потом? – похолодел Синди. Ему вдруг представилось: вот он, через двадцать лет, и у него в душе больше ничего не дрожит при звуках музыки, и сердце бьется спокойно, и только тело совершает привычные, отточенные, подходящие по темпу движения… Он вздрогнул и снова захотел ущипнуть себя, чтобы отогнать наваждение.
- А потом я понял, что музыка окружает нас всегда, просто благодаря инструментам ее лучше слышно. Ты никогда не танцевал в тишине?
- Почему, танцевал. Ну… отрабатывал то, что не получалось.
- Это другое. Попробуй услышать музыку в себе. Если сложно в тишине, попробуй сосредоточиться на бытовых звуках.
Синди попытался себе это представить. Музыка автомобильных сигналов, чайной ложечки, стучащей о край стакана, чьих-то шагов, воды, льющейся в ванну… Это звучало довольно нелепо, и только уважение к собеседнику не позволило Синди скептически фыркнуть.
- Не спеши отказываться от этой идеи, - заметил Квентин. – Если ты сумеешь услышать музыку в обыденности и начнешь знакомиться с ней чаще, то ее звуки тебя уже не оставят.
Это прозвучало совершенно бессмысленно, однако Синди подумал, что в этой «музыке быта» может крыться причина грациозности Квентина – он танцевал под мелодии, которые больше никто не слышал.
- Так было всегда – развивал тем временем свою мысль маэстро. – Поэты сначала воспевали богинь, художники рисовали героев и священные деревья, потом – простых людей и цветочные луга, а потом перешли к нищим и сорнякам. Так почему мы не можем вдохновляться звоном чашек или скрипом пола?
Синди стало скучно. Стихи он не любил и не понимал, в живописи разбирался плохо, со слов приятелей Фредди, и не видел связи между скрипом половиц и древними богинями. Богинь он тоже не знал. Он бросил взгляд на комм и обмер – куда девались два часа времени?! Может, сбились настройки?!
- Квентин, мне пора. Спасибо большое за семинар и за предложение. И за беседу…
- За все, в общем и целом, - улыбнулся Квентин. – Мое предложение пока остается в силе. Подумай. Понимаю, что сейчас тебе кажется, будто любовник и сцена – лучшее, что может у тебя быть. А я вижу, что ты можешь больше.
Синди вежливо улыбнулся, хотя слова маэстро царапнули его по живому. Он столько думал – или, вернее, пытался не думать – о карьерном тупике, в который угодил, что предложение Квентина было огромным искушением. Но он решил.
- Спасибо за то, что вы верите в меня. Я даже подумать об этом не мог.
Синди летел домой, уставившись в окно такси невидящими глазами. Его распирало от желания поделиться с Саймоном своими успехами. Чем он мог похвастаться до этого дня перед лидером группы? Первыми фотосессиями, интервью, отзывами на официальном сайте? Смешно. Тому, чей почтовый ящик был забит сообщениями от поклонниц и чье появление вызывало перешептывания в любом обществе, все это могло показаться забавным. Или даже хуже – если бы Саймон снисходительно одобрил все эти мелкие успехи, Синди почувствовал себя кем-то вроде щенка, который хорош тем, что хотя бы научился приносить тапочки. Но теперь… после предложения Квентина Синди почувствовал себя равным своему лидеру. У них были совершенно разные таланты, но в шоу-бизнесе Саймон всегда был впереди. Теперь Синди казалось, что он если не сравнял счет, то хотя бы сократил разрыв.
В квартире было темно и пахло сигаретами. Синди удивился – походило, что Саймон выкурил всю пачку, настолько острым был запах. Сам Саймон, слегка, растрепанный, в халате, появился в дверях гостиной и застыл, опираясь на косяк.
- Нагулялся?
В его голосе Синди почудилась непонятная угроза. В нем было что-то от шума воды возле каменистых порогов, о которые так легко разбиться. Но Синди не придал этому значения. Он был слишком счастлив, чтобы с порога разбираться в причинах саймонова дурного настроения, тем более, что причины эти могли быть совершенно любыми.
- Можно и так сказать, но вообще-то я с семинара, если ты не забыл.
- Я не забыл. А ты вроде как три часа назад должен был закончить.
- Задержался, - Синди слегка удивился, потому что в их мире пунктуальность не была в большой цене, а планы менялись и перекраивались вдоль и поперек постоянно.
- Я заметил, - Саймон скрылся в гостиной. Синди стянул сапоги и отправился умываться. Желание что-то рассказывать поутихло – когда Саймон был не в духе, разговаривать с ним становилось на порядок тяжелее обычного. Кроме того, он обладал даром заражать своим настроением окружающих, как хорошим, так и дурным. Если энергетические вампиры тянули из людей эмоции, то Саймон щедро делился с окружющими своими. Однако все же Синди прошел к нему в гостиную, почти уверенный, что обнаружит Саймона возле окна с очередной порцией виски.
Вместо этого на экране стационарного комма он увидел… себя. И Квентина. Камера слегка дрожала, наверное, ее владелец не был профессиональным оператором, но прилежно сняла и застывшую, слегка нервную улыбку Синди, и то, как он послушно откидывался и прогибался в руках партнера, и лицо Квентина, остававшееся спокойным, пока они скользили по натертым полам.
Этого стоило ожидать – подобные записи с семинаров не были редкостью, любой желающий мог найти в сети нужные материалы. Какое-то время борцы за авторские права пытались бороться с этим, но потом махнули рукой. Тот же Квентин заявлял, что человек, который сумеет, просмотрев одно видео плохого качества, научиться тому, что он дает, прекрасно мог бы сделать это и сам, а тогда и деньги платить не за что.
Синди смотрел и смотрел, не в силах оторваться от экрана, и с медленно подступающим восторгом понимал, что у них на самом деле получалось хорошо! Он был уверен в себе, выступающем соло, но не мог поверить до конца, что мог составить достойную пару Квентину Вульфу, чтобы маэстро вел его, а он откликался наравне! Ему все казалось, что Квентин, говоря о таланте, имел в виду его потенциал – не мог же он воспринимать его как равного! - а получалось, что именно с равным маэстро и разговаривал. Они вдвоем делали… нет, не шоу. Шоу было каким-то пустым, плоским, неподходящим словом. Слова «искусство» Синди после танцев в клубе и на фоне на концертах стеснялся.
Они делали красиво, вот как это можно было бы назвать. Да и вообще, стоило ли подыскивать названия произошедшему чуду?
Синди на экране цеплялся согнутой ногой за ногу Квентина, когда у Синди в квартире над ухом сказали:
- Все любуешься?
Засмотревшись, танцор не заметил, как к нему подошел Саймон. Синди поднял на него искрящиеся от счастья глаза.
- Он звал меня с собой, представляешь? На Гайю, там его школа.
- Вот как, - руки у Саймона подрагивали, как у алкоголика, хотя спиртным от него не пахло. – И вы, значит, два часа вдвоем твой переезд обсуждали?!
У него как-то странно перекосился угол рта, и глядя на эту недоусмешку, Синди удивленно округлил глаза. Что-то было не так в этой нервозности, в потемневшем взгляде, что-то, не похожее на обычное плохое настроение…
В другой ситуации Синди сообразил бы быстрее, но сейчас, после переполненного переживаниями дня, ему потребовалось время, чтобы понять. Все оказалось так просто, что Синди готов был расхохотаться, потому что Саймон, уверенный красавец, герой-любовник, избалованный вниманием поклонников, ревновал его и, даже если и пытался скрыть это, выходило плохо. Это было приятно, неожиданно и очень смешно, потому что Синди-то знал, что ничего, кроме танцев, у них с Квентином не было и быть не могло, и Саймон не имел к этому никакого отношения! Синди даже не успел ничего ответить – губы разъехались в торжествующей улыбке.
Он настолько не ожидал удара, что пощечина на миг оглушила его, а заодно и выбила из него все счастье. Синди отскочил, держась за щеку, больше страдая не от боли, а от гнева и обиды.
- Блик, ты охуел?!
Саймон оставил вопрос без внимания, шагнул следом и прижал Синди спиной к стене, так что было не дернуться. Синди впервые стало страшно, а потом на смену страху пришла злость, оживляющая и не позволяющая сжаться в комок или пытаться сбежать.
Никаких обязательств – разве это не было их взаимной негласной договоренностью? И уж никак не Синди первым подал пример неверности. То, что на самом деле ничего не было, уже не играло никакой роли.
- Может, ты еще решать будешь, с кем мне общаться и сколько? Не пошел бы ты!
- Буду, - неожиданно ответил Саймон и поцеловал его.
На такой поцелуй сложно было бы отвечать, даже если бы Синди захотел. Саймон нередко был резок, а иногда и груб – в меру, - но никогда он не целовался так напористо, не оставляя пути к отступлению. Это был поцелуй собственника, отчаянно подтверждающего свои права, жадный, невозможный, до распухших губ. Синди вцепился в плечи Саймона в попытке оттолкнуть – тщетно, он никогда не мог победить в подобных схватках. Его протестующее мычание и вовсе ничего не значило. И все же в душе у Синди медленно, но верно разгорался огонек самодовольства. До сих пор только он в их паре не мог держать себя в руках. И эта жгучая ревность Саймона была для Синди теперь подтверждением того, что он не безразличен.
- Ты рехнулся! – попытался он все-таки возразить, но Саймон снова заткнул ему рот.
- Ничего не было… - и снова поцелуй не дал ему возможности говорить. Казалось, что Саймон не может выразить словами все клокотавшие в нем эмоции, и выражал их так, не давая Синди возражать.
Синди помедлил и обнял Саймона за шею. Получалось, что судьба у него – постоянно сдаваться, отступать, подчиняться. Пожалуй, он мог бы еще сопротивляться просто из принципа, скандалить, бороться… Но зачем? Человек рядом с ним был так невыносимо близко, что Синди чувствовал его сбившееся дыхание и сердцебиение. Ему казалось, что он может почувствовать ярость Саймона всем телом, кожей; что Саймон способен размазать его по стене, как масло по хлебу. Синди был причиной этого гнева, этой вспышки… и этой неуверенности, спрятанной глубоко, но теперь, когда они были так близко, словно спаянные в одно существо, Синди откуда-то знал, что она существует.
Впрочем, понятно, откуда. Эта неуверенность была двойником его собственной. Так же как ярость – близнецом его ярости, заставившей его швырнуть однажды злополучный стакан.
Почему-то они никогда не могли дойти до спальни в такие моменты, и пришлось опять обходиться диваном. Синди ударился спиной и охнул, а Саймон уже сдирал с него одежду с неистовством человека, который защищает свое последнее; трещала ткань, отлетали замки. Синди схватил ртом воздух и увидел лицо любовника над собой.
- Ты мой, - смуглые пальцы сжали его запястья, не давая пошевелиться.
- Придурок бешеный, - прошипел Синди, дрыгнув ногами. Брюки, точнее то, что от них осталось, свалились на пол.
- Мой, - Саймон был непреклонен, и ноги Синди тоже оказались обездвижены.
- Твой, - Синди не стал отрицать очевидного.
Куда деваться, если мысли всегда приводят к одному и тому же? Если можно отказаться от карьерного взлета, чтобы в итоге оказаться прижатым к дивану и не способным сопротивляться? Если запоминаешь все до мелочей – голос, запах, прикосновения, и вздрагиваешь от одного воспоминания, настолько все впечатывается в твою память? Зачем врать, если сейчас любая ложь между ними будет заметна, нелепа и постыдна?
- Да, - Синди закрыл глаза, чтобы не видеть во взгляде Саймона торжествующего огонька. Он все равно мог бы видеть его лицо даже с закрытыми глазами. Всегда.
@темы: Синди
-
-
23.02.2012 в 18:41И понравилась мысль про музыку в окружающем мире еще.
-
-
23.02.2012 в 18:57-
-
23.02.2012 в 19:03-
-
23.02.2012 в 21:21хотя мне за карьеру Синди немного обидно.( буду надеяться, у него будет ещё возможность развиваться!