[Советник Аламат]

Собственно, я тут первую часть переписал. Почти ничего нового те, кто читал "Синди" раньше, не узнают - сюжет тот же, просто выброшено все лишнее, я старался выжать из текста воду. Надеюсь, что получилось не слишком сухо.
Написать бы теперь еще две части и отпустить, наконец, эту историю.
Часть в посте, часть в комментах.

Синди Блэк смотрел на море. Глядел, как оно накатывает на берег, облизывает гальку и с тихим шипением отходит назад, унося с собой крупицы песка и камня и клочья пены. Наблюдение помогало Синди думать.
Море было первой причиной, по которой он купил дом именно здесь. Только увидел сине-зеленые волны в пенных кружевах, светлую полосу берега, камни в оплетках водорослей и понял, что не представляет более подходящего для себя места. Если уехать, то на сердце появится царапина, начнет саднить и гноиться, и о покое в душе не будет и речи. За двадцать пять лет жизни Синди научился доверять своей интуиции и видеть прекрасное.
Агент расхваливал выгодное расположение участка, который должен был подскочить в цене через пару лет, закрытость от посторонних, в том числе и от вездесущих папарацци, целебный воздух и прелести рыбной ловли. Синди слушал краем уха. Он принял решение и не собирался его менять.
Он купил дом, не торгуясь и, скорее всего, переплатив, и теперь по утрам часто выходил на берег и смотрел часами на морской простор к неудовольствию Лиу.
Дом, слава, папарацци ходят по пятам, как голодные шакалы, выступления по галактике, счета в нескольких банках… Десять лет назад никто бы не поверил, что Синди сможет добиться этого. В первую очередь не поверил бы сам Синди. Когда привыкаешь не оправдывать ожиданий окружающих и получать за это пинки и тычки, поневоле уяснишь, что не имеешь права на… все. На любовь, на деньги и дом, да хотя бы на возможность быть самим собой.
Своих родителей Синди разочаровал уже при появлении на свет, родившись мальчиком, а не девочкой. Впрочем, несмотря на этот прискорбный факт, новорожденный получил женское имя, и так началось противостояние его с собственной семьей. Больше всего это напоминало игру, в которой на Синди сыпались подачи, а он не успевал их принимать. Отец, державший маленькую мастерскую по ремонту бытовой техники, ждал, что его сын проявит деловую хватку и собранность – Синди терялся, просто составляя распорядок дня. Мать, актриса без места на сцене, хотела видеть своего ребенка неземным созданием с ворохом способностей и талантов, и в будущем получить достойного сопровождающего для выхода в свет – ее муж для этой роли не подходил. Однако Синди читать не любил, локтями и коленями собрал все углы в доме, музыкальную школу, в которую проходил год, ненавидел, стихи наизусть не запоминал. Со временем ожидания родителей росли, но по-прежнему не оправдывались. Аут, аут, аут – игрок Синди покидает поле.
Вечно так продолжаться не могло – грянул бы взрыв или родителям надоела бы игра с таким слабым и жалким противником, по недоразумению оказавшемуся их ребенком. Однако произошло чудо – Синди открыл в себе способности к танцам.
Он не знал, была тут замешана наследственность или нет. Синди нравилось думать, что талант принадлежал только ему – его сокровище, дар, семечко, дремавшее до поры и проклюнувшееся как раз в тот момент, когда Синди почти поверил в свою ничтожность. Он, не терпевший музыку в школе, научился слушать и чувствовать ее с необычайной чуткостью. Музыка прорастала в нем, лилась по венам и артериям, заставляла двигаться так, как было нужно ей. Синди знал, что на сцене всегда действует нечто большее, чем обычный мальчик, а потом юноша с полным набором подростковых комплексов. В танце он терял обычную свою неуклюжесть и словно сливался с какой-то странной силой, ведущей его тело, превращающей его почти в сверхсущество. Священнодействие. Ритуал.
Синди так и не научился относиться к этому просто как к работе.
Талант стал хрупким, но все же держащимся мостиком между ним и родителями. Мать получила свою «звездочку» и успокоилась, отцу пришлось удовлетвориться победами сына на фестивалях округа. «Звездочка» блистала в маленьком городке и обещала вырасти в звезду местного масштаба.
Так продолжалось, пока Синди не исполнилось четырнадцать. Он успевал урывать моменты гармонии и покоя в семье, и этим был счастлив. Однако в какой-то момент юный танцор понял, что ему тесно и душно в жестких рамках строгого «академического» искусства, которым он занимался. Его кумиром стал Квентин Вульф, клипы которого облетели всю сеть и их транслировали все видеоканалы. Синди смотрел их раз за разом, и ему хотелось течь лавой, застывать камнем, переходить от резкости к мягкости, от плавных змеиных движений к быстрым и нервным, каждое из которых работало на общий замысел. Ему хотелось яркого, живого танца на грани непристойности, но об этом не могло быть и речи. Родителей полностью устраивали его достижения в академических танцах, а Синди слишком долго добивался их одобрения, чтобы поставить под удар хрупкое семейное равновесие.
На свой костюм для выступлений танцор смотрел в то время со смесью уважения и тоски. Идеально вычищенный и отглаженный костюм был одновременно символом его принятия родителями и рамок и ограничений, в которые Синди раз за разом приходилось втискиваться, и чем дальше, тем труднее это ему давалось. Талант требовал развития и отрицания привычных действий, окружение устраивал танцор, чинно кружащий по залу партнершу и раскланивающийся под сдержанные аплодисменты зала.
Разрываясь между желанием быть собой и необходимостью быть хорошим в глазах семьи, Синди принял соломоново решение: быть плохим, когда никто не видит. Оставаясь в одиночестве, он изобретал из подручных средств необыкновенные наряды, включал музыку и отдавался любимому делу целиком.
Нередко он добавлял в образ детали женских костюмов. Синди и сам не знал точно, что заставило его в первый раз украсть со столика матери помаду и натянуть туфли на каблуках. Однако, попробовав один раз, он не смог остановиться. Если бы его застали в таком виде, последствия были бы ужасны, но это придавало его тайне оттенок опасности, а танцору понравилось рисковать. Подкрашивая глаза или проводя карандашом по губам, Синди чувствовал себя невероятно порочным, но при этом его не покидало необъяснимое ощущение правильности происходящего. Он поступал так ради танца, значит, он был прав.
Он смог хранить свой сладкий и непристойный секрет целый год. А потом случилось непоправимое.
***
Синди замер, изогнувшись, посреди комнаты. Музыка отступила, оставив его наедине с собой. Подросток вздохнул, прощаясь с ощущением подъема и силы, которое всегда давал ему танец, и неловко переступил на высоких каблуках. Туфли матери плохо подходили для занятий, но ничего другого у Синди не было, и повезло хотя бы в том, что у Алисии были крупные ступни.
Восторг от пламенной, тягучей, пустынной “Desire” уходил, сменяясь удовлетворением от хорошо сделанного дела. Синди потянулся, поправил цветастый платок на бедрах, повязанный поверх штанов, и услышал позади судорожный вздох.
Подросток застыл от испуга. Ему очень не хотелось оборачиваться, как будто можно было избавиться от беды, если не встречаться с ней лицом к лицу. Страх мигом лишил Синди ловкости и плавности движений, и он повернулся, как деревянный, едва не упав со своих каблуков.
Его отец, Роберт Терренс, стоял в дверях, заслоняя широкой спиной весь проход, и лицом напоминал перезрелый помидор. В его глазах Синди увидел выражение, с каким люди обычно смотрят на мерзкое насекомое – смесь отвращения и любопытства. Увидев на губах сына помаду, Роберт скривил рот, словно ему пришлось проглотить кислую микстуру. Мать Синди, наоборот бледная, как луна, выглядывала из-за плеча мужа, прижав руку ко рту. Этот жест выглядел настолько театральным, что Синди не мог поверить в его искренность.
Самым страшным было, что с того момента родители прекратили обращать на Синди внимание, словно их сына не существовало. Он подвел их в очередной раз. Одобрив его занятия танцами, они выдали ему кредит доверия, а Синди не просто не оправдал ожиданий в очередной раз, но еще и оказался обманщиком.
- Полюбуйся, - сказал Терренс-старший жене. – Вот оно, твое воспитание. Нравится?
Алисии не нужно было много времени, чтобы приготовиться к скандалу.
- Не пытайся свалить это на меня, Роберт Терренс! У ребенка должен быть отец, а ты…
- Ну нет, меня ты к этому не притянешь. Моего тут ни капли. Говорил: надо отдать его в спортивную секцию или в робототехнику. Это твои ужимки и гримасы, твое желание, чтобы он кривлялся на сцене. Вот и вырастила пидора. Может, и помаду ты ему дала, а?
Синди почувствовал, что его начала бить дрожь от гнева и обиды. Его задевали не грубые слова и даже не то, что родители смотрели на него как на провалившийся проект, в который были вложены большие деньги. Подростка возмутило отношение отца к его занятиям. Танцы, его сокровище, любовь и талант, мимоходом приравняли к мусору. Все остальное можно было стерпеть, но только в танце Синди чувствовал себя на что-то годным и счастливым. Теперь же из повода для гордости его искусство превращалось в ничего не значащую мелочь, вроде сувенирного брелока, который отправляется на помойку сразу после дарения адресату.
- Папа, тебе же нравилось, что я побеждаю на всех конкурсах! – Синди сделал шаг вперед. Он стиснул кулаки от страха, потому что никогда не осмеливался так открыто выступать против отца. – Почему же теперь тебе не нравится, чем я занимаюсь? А ты… ты, мама, разве не хотела, чтобы у тебя была дочь вместо сына, что же ты не радуешься?!
Несколько мгновений родители смотрели на него с изумлением, как на внезапно заговоривший чайник или стол. Потом Роберт схватил сына за руку и потащил наверх. Синди отбивался, кричал и брыкался с яростью человека, которому нечего терять, но отец втолкнул подростка в его собственную спальню и захлопнул дверь. Пискнул замок – Синди был надежно заперт.
***
Синди подобрал с берега гладкий камешек, кинул в воду. Море приняло подношение с тихим плеском, пустило и тут же смазало пару кругов по волнам.
В памятный вечер он словно обезумел – орал, колотил в дверь кулаками, пинал ее, чуть не отбив себе ступни, но так и не добился даже пары слов, не говоря уже о свободе.
Синди сбежал через окно, спустившись до земли по укрывшему стену ковру вьюнка. Скользкие стебли опасно пружинили под ногами, и будь подросток немного толще, а вьюнок – немного тоньше, и история Синди закончилась бы куда быстрее и печальнее. Однако он смог беспрепятственно добраться до газона, а потом незамеченным выскользнуть за ворота.
Обычно люди, оглушенные горем или страхом, бегут, куда глаза глядят, однако Синди твердо знал, куда отправиться. Он шел к своему парню. Точнее, к тому, кого считал таковым.
Синди поморщился. До сих пор он кривился при воспоминании о своем наивном подростковом идиотизме и доверчивости, которые не сумел себе простить даже с высоты прожитых лет и, что важнее, полученного опыта. Его немного оправдывало в собственных глазах лишь то, что в пятнадцать лет поцелуй в пустом классе – это очень важно. Это значит любовь на вечные времена, прогулки рука об руку и смерть в один день в старости – то есть, лет в сорок. В пятнадцать лет поцелуй – одновременно клятва верности, признание собственной привлекательности и символ начала новой жизни. Особенно если ты только что осознал свою ориентацию, и любой парень, разделяющий твои наклонности, в маленьком городке кажется подарком судьбы и идеальным кандидатом для вселенской любви.
Поэтому Синди бежал по улицам в апельсиновых лепешках света от фонарей, повторяя одно и то же имя. Стив. Стив-Стив-Стииииви…
***
- И ты приперся с этим ко мне?!
В голосе было столько сдерживаемой паники, что Синди невольно отступил на шаг. Стив (широкие плечи, загорелая кожа, россыпь веснушек по крупному носу, влажные после душа соломенные волосы) смотрел на него со смесью тоски, испуга и злости. Это ему удивительно не шло. Так мог бы смотреть загнанный в угол хорек, но никак не парень, с которым Синди собрался делить горести и радости.
- Нет, Терренс, ты не пошутил?! Твои родители все узнали, и ты понесся ко мне? Может, ты еще и про меня им рассказал?!
Синди молча помотал головой, впервые подумав, что мог зря прийти. Стив вовсе не походил на человека, который мог протянуть ему, тонущему в своих проблемах и переживаниях, руку помощи. Скорее Стив оглушил бы веслом всякого, кто попытался бы влезть в его надежную шлюпку, не знающую житейских штормов.
Впрочем, узнав, что его имя до сих пор не было упомянуто, Стив повеселел.
- Ну ты даешь – свалить из дома! А от меня ты чего хочешь?
Синди недоверчиво посмотрел ему в лицо, подозревая, что Стив просто пошутил. Еще немного – и Синди поверил бы, что ничего не было: ни прикосновений крепких рук, не позволяющих ему вырваться; ни колена, раздвинувшего его бедра; ни запаха травы, пота и хвойного одеколона; ни самого главного – поцелуя, скользкого и не слишком умелого, но означавшего переворот в жизни.
Походило на то, что Стив никаких переворотов устраивать не собирался.
- Я думал, мы вместе, - только и сказал Синди.
- Вместе! – фыркнул Стив, но тут же перешел на проникновенный тон. – Послушай, Терренс… Синди. Ты классный парень, красивый и все такое, но мне такие проблемы нахер не нужны. Ты сам подумай. Ты танцор, типа артист, вам все можно, а меня «Звери» к себе почти взяли в команду нападающим, мне школу в этом году заканчивать… Тебе-то ничего, а меня сожрут, тут не Анатар!
Под взглядом голубых глаз Стив чувствовал себя неуютно. Угораздило же его связаться с этим психом, которому мозгов не хватило потерпеть и пересидеть дома! Не помер бы от скандала, тоже, нашелся нервный цветочек, богема! А теперь еще приперся сюда¸ и из-за него он, Стив, в собственных глазах выглядел не слишком хорошо. Он был красавцем, спортсменом, любимцем учителей и душой компании. Роль подлеца ему не нравилась и совсем не подходила, а рядом с Синди Стив ощущал себя именно подлецом, и это бесило.
- Ты еще долго? – позвал женский голос.
- Уже иду, мам! – отозвался Стив.
- Короче, - сказал он, так и не дождавшись ответа. – Шел бы ты домой. Ничего тебе твои не сделают. А если попробуют, пойдешь в комитет по делам несовершеннолетних – твои по струнке ходить начнут! Че ты распсиховался-то? Дело житейское.
«Да, и жить с ним не тебе», - подумал Синди. На его глазах красавец превращался в скользкую уродливую лягушку, которая пыталась выглядеть важной и храброй. Сказка получалась печальной. Подросток не понимал теперь, как мог пытаться найти в этом доме защиту или хотя бы поддержку.
- Ты прав, - сказал он и глубоко вдохнул воздух, пропитанный ароматами гайских кедров и «ведьминых юбок». – Это не твои проблемы, я разберусь сам. Пока. Не провожай.
Он развернулся и побрел к воротам, чувствуя, что в носки ботинок кто-то залил сталь, странно, что Синди смог так быстро бежать сюда. Он опустил глаза и удивился, обнаружив, что не проваливается с каждым шагом по щиколотку в песок.
Стив посмотрел ему вслед и сплюнул со злостью. Терренс вроде бы все понял, но какое-то мерзкое ощущение осталось. Стиву уже приходилось расходиться с девчонками, но тогда все получалось проще и как-то веселее, а тут угораздило зажать в угол этого педика, так он распустил сопли в три ручья. Решив, что теперь надо обходить Терренса десятой дорогой, Стив развернулся и отправился домой, где его ждал семейный ужин.
***
Синди поежился, вспомнив холод той ночи. Он бесцельно бродил тогда по улицам, вглядываясь в темноту опухшими глазами. Несколько часов назад у него был дом, семья и парень, а осталось только немного денег, полученных за победы в конкурсах, одежда и пачка сигарет, украденных у отца больше в знак протеста, чем из желания курить. Сумку он нечаянно утопил в реке, когда на мосту думал о самоубийстве. Потом в реку отправился наручный комм, уже специально, чтобы никто не смог найти владельца по сигналу.
Умереть он так и не решился, хотя причиной тому стали отнюдь не надежды на новую счастливую жизнь. Синди просто подумал, что может не скончаться мгновенно, и тогда река потащит его, с переломанными руками или проломленным черепом, дальше, и черная вода будет медленно заливаться в легкие… Убедившись, что он еще и трус, Синди сошел с моста и потащился дальше.
Ноги в конце концов привели его на аэровокзал, и там Синди вспомнил слова Стива: «Здесь не Анатар». Громадный мегаполис, растянувшийся вдоль побережья, стал для него символом свободы и неприкосновенности. Танцор поверил, что в Анатаре никто не посмеет запереть другого из-за яркой необычной одежды или бросить, потому что могут пойти слухи
Билет съел большинство его сбережений, но Синди уже нечего было терять. Он забился в дальний угол флаера, который, судя по его виду, грозил развалиться на ходу и совсем не походил на транспорт, уносящий людей в мечту. Однако, когда он тяжело, как перекормленная птица, оторвался от земли, подросток впервые почувствовал тень надежды. Он проспал почти трое суток полета, изредка прерываясь на еду, и проснулся, когда флаер прибывал в пункт назначения.
***
Синди разбудили разговоры в салоне. Пассажиры собирали свои вещи, со всех сторон слышались голоса и пищали включаемые коммы, кто-то сзади надрывно объяснял: «Синий сектор! Синий! Через сколько лет ты это запомнишь?!» На табло горела надпись: «Добро пожаловать в Анатар!» - красные буквы мерцали и подмигивали, словно техника флаера страдала нервным тиком.
У Синди не было вещей, которые стоило бы собирать, а дешевого кофе он уже выпил столько, что боялся пожелтеть. Поэтому он решил хотя бы не мешать остальным, подобрался на сиденье к окну и отдернул штору.
Увиденное поразило его. Флаер подлетал со стороны океана, и по правую руку расползлась непроницаемая чернота. В ту ночь в море не задержались ни пассажирские лайнеры, ни рыболовные или служебные судна, и ни единый луч не рассекал темноту. Если бы во флаере были открыты окна, пассажиры почувствовали бы запахи йода, рыбы и водорослей, но все было закрыто наглухо, и Синди казалось, что за береговой линией лежит край мира, а за ним – великое ничто, растворяющее любого смельчака, который посмел бы сунуться к нему. Впрочем, долго он не размышлял об этом, потому что увидел Анатар.
Мегаполис, разлегшийся у океана, был еще в получасе полета. Синди видел россыпь огней: мигали вывески, светились окна и витрины, мягко рассеивала темноту подсветка зданий, мерцали фонари и рекламные щиты, мелькали огни фар и прожекторов. Все это богатство сияло, переливалось, искрилось и притягивало взгляд, звало путешественников влиться в громадную систему из людей, растений, зданий и сооружений, которую представлял собой Анатар, стать ее частью и раствориться в ней навсегда.
Синди немигающим взглядом смотрел, как медленно приближается к нему город, пока у него не заслезились глаза и огни Анатара стали дробиться и размываться. Мегаполис выглядел овеществленной мечтой, и подросток впервые поверил, что где-то может быть место и для него.
***
С моря пахнуло холодом, Синди поежился и забил руки в карманы пальто, попутно улыбнувшись своей приобретенной любви к комфорту. Не так уж много времени прошло с тех пор, как ему приходилось и спать на полу, завернувшись в мешок и верхнюю одежду, потому что не было отопления, и мыться холодной водой, однако он принимал эти житейские неурядицы спокойно. А теперь вот стоит ветерку подуть…
Его любовь к Анатару, появившаяся с первого взгляда, оставалась с Синди всегда, но сначала ей пришлось вынести серьезное испытание. Никому в мегаполисе не нужен был подросток без документов. Он переночевал на скамье в парке, а потом весь день бродил по городу в бесплодных попытках найти работу, а попутно поражался безумным ценам. Синди пытался устроиться консультантом в магазине, продавцом, официантом, курьером или хотя бы раздатчиком рекламных листовок, но тщетно. Он заикнулся даже о работе танцора в клубе, но его со смехом отправили поискать что-нибудь попроще. Синди был бы рад последовать совету, но проще тоже не было ничего.
В конце дня Синди в отчаянии упал на скамейку. Деньги на счете исчезали, словно сами по себе, в режиме самой жесткой экономии их хватило бы дня на три. О том, чтобы снять комнату, и речи не шло, значит, Синди предстояло ночевать на улице, а потом питаться травой в парках или воровать, но такой вариант ему претил. Синди не выдержал и шмыгнул носом, потом еще. Анатар поманил его, как и многих других, а теперь готовился пережевать своими челюстями из бетона и пластика. Такова была судьба любого, попавшего в мегаполис – борись, как можешь. Если выйдет пробиться и добиться известности (как потом и произошло с Синди), город повернется к тебе другой стороной в золотой оправе роскоши, если не сумеешь выплыть – останешься на дне. Подросток был в отчаянии, но смерть на улице от голода не была его судьбой.
- Чего ты тут ревешь?
Голос был молодой, низкий, с еле заметной хрипотцой и вызывал ассоциации с рекламой шикарного женского белья. Однако, когда Синди скосил глаза, оказалось, что говорившей не меньше двадцати пяти и в ней нет ничего от страстных хищниц в пене кружев и водопадах шелка. На подростка с любопытством смотрела рыжая женщина в потертых штанах и куртке, сестер которых Алисия Терренс называла «обдергайки для оборванок».
- Ничего я не реву, - осторожно ответил Синди, не представляющий, зачем эта женщина подсела к нему. Он отвернулся, скрывая лицо, и теперь мог видеть только огненную лавину кудрей и загорелую руку в полосках браслетов и колец.
- Отлично. Тогда чего ты тут не ревешь?
Синди уверился, что над ним смеются, и сердито засопел. Один день в Анатаре отучил его безоговорочно доверять каждому встречному, а лукавые интонации незнакомки сердили.
- Ну, ясно, - так и не дождавшись ответа, подытожила рыжая. – Пошли.
- Куда? – удивился Синди, не ожидавший такого продолжения.
- В приют имени святой Фредерики. Это, кстати, я. Но ты можешь звать меня просто Фредди.
Все это напоминало жестокую шутку, однако измученному скитаниями по улицам и перспективой ночевки под открытым небом подростку слова Фредди показались обнадеживающими. Синди не представлял, куда он может еще пойти, а в то, что новая знакомая убьет или изнасилует его, верилось с трудом. Ограбления он не боялся – брать у него все равно было нечего.
- Ты идешь или нет?
Синди вздохнул и решительно поднялся со скамейки, решив отдаться на волю судьбы и этой странной женщины.
- Отлично! Кстати, может, скажешь, как тебя зовут или это государственная тайна?
- Синди… - начал подросток и осекся.
Синди Терренса больше не существовало. Он утонул в реке – то ли упал случайно, то ли утопился из-за несчастной любви. Тело не нашли, но он умер – и это было абсолютно точно известно.
В детстве у него был робот по имени мистер Блэк, у которого были проблемы с навигацией. Вместо того чтобы огибать препятствия, мистер Блэк упорно перебирался через них или попросту ломал. Синди подумал, что немного упрямства того робота ему не помешает.
- Синди Блэк.
***
Ему повезло тогда, как может повезти только доведенному до отчаяния человеку. Фредди на самом деле не оказалась ни преступницей, ни представительницей социальной службы, которая отправила бы его домой или в приют. Однако своей миссией она считала спасение всех обездоленных, которые встречались на ее пути, а Синди, как говорила Фредди, «выглядел совершенно потерянным для жизни человеком».
Его никто ни о чем не спрашивал, считая, что человеку не стоит лезть в душу без мыла, если тот не желает откровенничать. Первым делом, оказавшись дома, Фредди вручила своему новому подопечному полотенце и отправила в душ, а когда вымытый до скрипа подросток вывалился оттуда, его ждала кружка чая и бутерброд.
Так Синди влился в семейство, в котором по крови были связаны только Фредди и ее брат Тинто, флегматичное создание, которого никто и никогда не видел с прямой спиной и выбритым подбородком. Другие – веселый Тим и тихая медсестра Джу, были такими же, как Синди, подобранными на улице и обогретыми птенцами Фредди, за которых она стояла горой.
Время от времени в доме появлялись новые люди, приводимые неугомонной хозяйкой квартиры. Каждый приносил с собой грустную историю, и эти истории, тяжелые, сырые, висели под потолком и витали в воздухе, пока не прогревались и сохли от неуемной энергии и доброты Фредди, истончались и рассыпались в пыль, а их владельцы уходили восвояси, унося с собой благодарность и неизменный бутерброд.
Синди некуда было идти, и он остался. Правда, на второй день он попытался сказать, что не может злоупотреблять гостеприимством, но наткнулся на решительный отказ отпускать его.
- И не надейся, - заявила Фредди. – Куда ты пойдешь? Я не для того вытащила тебя с той скамейки, чтобы ты сбежал на другую. Хочешь отблагодарить – иди работать, а об уходе не заикайся!
Она достала документы на имя Синди Блэка, шестнадцати лет, по ним Синди был старше своего реального возраста на год и уже закончил школу.
- Думаю, этого образования тебе хватит. Или ты хочешь поступить в университет и стать ученым ослом?
По знакомству Фредди могла достать все, что угодно. Знакомства в ее мире были альфой и омегой, все держалось на друзьях, знакомых, родственниках друзей и любовниках знакомых. Синди поражался, сколько важных и нужных людей в свое время роняли слезы в кружку с чаем на маленькой кухне Фредди или хотя бы уводили с этой кухни своих близких, благодаря за помощь. Единственным, что Фредди никогда и ни за что не брала, были деньги, поэтому порой семейство затягивало пояса и напоминало стаю голодных уличных котов.
Синди с улыбкой вспоминал веселые времена, пережитые в доме Фредди. Правда, пятнадцатилетнему Блэку веселыми они не казались. Просыпаясь, никто не знал, удастся ли ему поесть в этот день или придется обойтись водой из-под крана. Иногда выбирали между обедом и горячим душем. И Фредди, и Тинто работали на дому – она делала украшения из кожи и дерева, он корректировал тексты, однако материалы были дороги, а в издательство Тинто не брали, как он говорил, «рожей не вышел». «Так что на двоих у нас ни рожи, ни кожи», - подытоживали оба, однако печалиться по этому поводу не спешили. У Тима работы мелькали, как в калейдоскопе, заработка Джу не хватало на всех. Синди тоже не сидел на шее - сначала он бегал в костюме плюшевого медведя, рекламируя магазин игрушек, потом был на побегушках в автосервисе, и наконец устроился официантом в баре «У Хью», где по вечерам небогатая молодежь собиралась пропустить пару стаканов дешевого пойла и подрыгаться на танцполе.
Жизнь Синди бешено завертелась. Теперь, когда выросший Блэк вспоминал те времена, его память листала одну картинку за другой: виды Анатара; зал, полный потных тел, которые освещал стробоскоп, так что люди казались осыпанными фольгой и конфетти; хаос вечеринки, какие часто гремели в доме Фредди. Никого не смущала ни бедность закуски, ни почти полное отсутствие мебели. Впрочем, Синди вскоре подумал, что если в квартире и стояла когда-то мебель, она была разбита гостями и хозяевами в припадке буйства, и было дешевле жить вообще без нее, чем к каждому приходу друзей покупать новую. Вещам, как и деньгам, в этом доме уделялось мало внимания, заработки быстро спускались. Пример подавала сама Фредди, способная выкинуть деньги, вырученные за заказ, над которым она трудилась, не разгибаясь, на статую идола с Лазурных островов, потому что у него был впечатляющий нос. Нос, кстати, отломал кто-то из гостей – налетел спиной, демонстрируя новую модель коньков, которые прозвал «сандалии Гермеса».
Синди быстро научился пить, не морщась, и курить, не кашляя, причем его опыт отнюдь не ограничился сигаретами. Но легкие наркотики не произвели на него особого впечатления, а тяжелых в доме Фредди не потерпела бы. Выросший Синди был благодарен ей за это – в первый год после побега он готов был пробовать все, чего не было в его прошлой жизни, не разбирая полезное и вредное, как ребенок, который готов пробовать на зуб все, что находится в пределах досягаемости.
После одной из таких вечеринок он лишился невинности, быстро и пошло – проснулся поутру в обнимку с незнакомым парнем. По иронии судьбы парня звали Стивеном, лицом он напоминал недокормленного хомяка, и Синди испытал немалое облегчение, когда оказалось, что его первый любовник не горит желанием продолжать отношения. Собственно секс в памяти у Синди не отложился, и он решил, что скорее было хорошо, чем плохо – какой-нибудь кошмар он бы запомнил.
Еду обычно приносили гости, они же служили главным развлечением вечера, потому что у Фредди собирались самые разные люди, спектр увлечений которых поражал воображение. Синди порой жалел, что не обладает ушами летучей мыши, и поэтому ему приходится выбирать между рассказом о древних захоронениях на Терре и оживленной беседой о хищных растениях на Гоморре. Здесь ничего не напоминало занудные лекции в школе, и из этих рассказов постепенно составлялась мозаика знаний Синди – пестрая, местами кривая и осыпавшаяся, но хранящая в себе ценные образцы. Когда речь заходила о современном искусстве, особенно о танцах, мало кто мог его перещеголять.
Впрочем, эти знания носили скорее теоретический характер. Синди не танцевал. Как будто, сбежав из дома, вместе со старой фамилией он похоронил и ту часть себя, которая отзывалась на звуки музыки всем своим существом. Иногда, разнося напитки в баре, его тянуло выскочить на сцену и показать всем собравшимся, что можно делать под эту музыку на самом деле. На вечеринках, когда старый комм начинал проигрывать мелодии, Синди в нетерпении притоптывал ногой… и оставался на месте.
Так не могло продолжаться долго. Потребность в танце для Синди могла сравниться с потребностью в отдыхе или общении. Он напоминал наркомана, который лишился вожделенной отравы, но только в случае Синди он сам был и наркоманом, и дилером. Музыка звала его, и не откликаться на этот зов было мучительно. Доведенный собственным упрямством до предела танцор в итоге пошел на безумие, на которое Синди Терренсу не хватило бы решительности. Когда выяснилось, что клубу, в котором он работал официантом, требуется девушка на сцену, чтобы заводить публику на дискотеках, Синди понял, что это его шанс. Но клубу, который посещали в основном парни самой что ни на есть традиционной ориентации, не нужен был парень-танцор, пусть и талантливый. Тогда Синди купил женскую одежду, парик, косметику и стал перевоплощаться.
Из его идеи ничего бы не вышло, не окажись дома Фредди, его доброго ангела, не задающего лишних вопросов. Убедившись только, что Синди не собирается идти на панель, Фредди умудрилась сделать из него миловидную девушку, которая и отправилась в клуб искать счастья.
***
Он поскользнулся на ровном месте. Скучно, глупо, обидно. Синди и раньше знал, что после работы на сцене он зачастую становится еще более неуклюж, чем обычно, и считал это нормальной платой за удачное выступление. Он удивился бы, если бы кто-то назвал его язычником, но именно им Синди и был – танцор, верующий в бога музыки и сцены, принимающего жертвы за свою помощь. Синди помнил о своей слабости, но надеялся, что в этот раз как-нибудь обойдется.
Не обошлось.
Он упал на редкость неудачно, ободрав оба колена. Но это было пустяком, гораздо хуже было то, что Синди не сумел промолчать, и голос выдал его, разрушил так тщательно поддерживаемый образ.
Он не узнал себя в зеркале, когда Фредди закончила колдовать над его лицом, и получил по рукам, когда попытался дотронуться до щеки, не веря своим глазам. Оно нравилось ему, это новое лицо, плод его фантазии, на который пришлось извести громадное количество косметики. У маскарада был знакомый привкус запрета, а кроме того – надежда на большее, чем беготня с подносами, и горячее желание творить снова. А теперь, когда его невинный обман раскрылся, ничего, кроме пинка, неудачника ожидать не могло.
Синди не решился сразу поднять голову, а когда все же посмотрел наверх, увидел непроницаемое лицо хозяина бара и удивленное – бармена Мэтта, который весь вечер пытался вспомнить, где мог видеть пришедшую на собеседование девушку, а теперь – узнал.
Танцор медленно поднялся с пола. Было очень обидно. Только что он парил на сцене, наслаждался музыкой, движением после стольких дней застоя и чувствовал себя если не полубогом, то неотразимым точно. Ему не было нужды глядеть в зал, чтобы знать, что Эндрю и Мэтт смотрят на него неотрывно. Синди почувствовал это кожей – и тут же забыл. Во время танца ему было плевать на восхищенные взгляды – а других он и не знал до тех пор, пока родители не застали его переодетым в женщину. Здесь не было его родителей, некому было разоблачить его, и танцор летал по сцене, забыв о своей цели, и его сердце гнало по венам и артериям ничем не замутненное счастье. А теперь он стоял перед работодателем, жалкий, с разбитыми коленями, из-под белокурого парика выбивалась черная прядь.
- Кажется, наша девочка вовсе и не девочка, - спокойно сказал Эндрю. Его взгляд напоминал почему-то о вечных льдах и глубоководных рыбах. – Что скажешь, Мэтт?
- Да это же Синди, - изумленно отозвался бармен. – Наш официант! Синди, ты сдурел, что ли?!
Синди знал, что уже лишился работы, скорее всего. Да и как бы он остался на месте, слушая подколки Мэтта, а потом и всех остальных коллег? Он не для того перевоплощался, чтобы другие официанты подталкивали его локтями в бок и заговорщицки спрашивали, не получил ли он вместе с женским именем что-нибудь еще от девчонки. Храбрость, такая же, как в день его побега из дома, нахлынула на Синди, залила с головой, и он с удивившим его самого пылом заговорил:
- Я всегда хотел эту работу. Как только пришел сюда, просто у меня не было шансов себя проявить. Хотя вы же видели, что я могу! Я побоялся, что парень вам не нужен, и переоделся поэтому. Вы не найдете лучше, даже если перепробуете сотни девиц. Я справлюсь, вот увидите. Я…
Синди выдохся. Собственные слова показались ему нелепыми и хвастливыми. Он не сомневался в своих способностях, но под равнодушным взглядом Эндрю понял, как жалко выглядит – танцор, не сумевший и трех шагов отойти от сцены, чтобы не упасть, парень с размалеванным лицом, в смешном парике. Он почувствовал, как от волнения намокает рубашка, и капля пота бежит вниз вдоль позвоночника. А Эндрю смотрел и смотрел, и под его взглядом хотелось сгорбиться, стать незаметным, сбежать, чтобы никто и никогда не мог найти неудачника по имени Синди Блэк, но приобретенная от отчаяния храбрость заставляла танцора только сильнее вытягиваться, дрожа.
Наконец, хозяин клуба отвернулся – словно на рентгеновский аппарат надели чехол, - и невыразительно сказал:
- Выходишь на работу с завтрашнего дня. Платить буду меньше, чем Ани – у нее было больше опыта, а там посмотрим.
Синди остолбенел. Разум подсказывал, что такого просто не может быть, потому что вокруг не сказочный мир, а он не герой фильма, однако внутренний голос радостно вопил: да! я это сделал!
- Так вы меня берете? – все же уточнил он, на миг испугавшись, что услышанное было жестокой шуткой или слуховой галлюцинацией.
- Беру. И вот еще, – Эндрю снова посмотрел на танцора, и под этим взглядом Синди нервно сглотнул. – Никто не должен знать, кто ты на самом деле. Мне не нужны разговоры о том, что на меня работает транс. Выступать будешь под именем… Хм. Пусть будет Мерилин. Проболтаешься – вылетишь на улицу и ни в одном клубе больше не появишься. Понял?
Синди кивнул, потом испугался, что слов недостаточно.
- Да, я… я не проболтаюсь!
Но Эндрю уже отвернулся от него. Собеседование было закончено. Ошеломленный успехом и осознанием того, что его безумная идея не провалилась, Синди побрел к выходу. Нужно было уйти до того, как в клубе начнет собираться публика, а еще лучше – добраться домой до темноты.
Мэтт смотрел ему вслед.
- Эндрю, ну зачем?! – бармен славился тем, что даже самые сильные эмоции он выражал, не прибегая к нецензурной лексике. А еще он работал в клубе с самого основания, считался особой, приближенной к хозяину, и поэтому мог задавать вопросы. – Что ты, девочку не мог найти?!
Эндрю улыбнулся коротко и сухо.
- Ты видел, как он танцевал? – ответил он вопросом на вопрос. – Я таких девочек тут пока не встречал. А теперь он боится потерять место и из кожи вылезет, чтобы этого не случилось. Даже рот о повышении зарплаты не откроет. Я бизнесмен, Мэтт, и не привык отказываться от выгодных вложений.
Мэтт помолчал немного.
- Ты же знал, что это парень, верно?
- Верно. Но вот ты не понял, хотя видел его куда чаще.
- А если в толпе найдется кто-то такой же глазастый?
- Щупать не дадим. А интрига и не подкрепленные фактами слухи всегда были отличной рекламой…
***
Мимо Синди прошлась, неуклюже подпрыгивая, местная чайка – коричневые перья, желтые лапы. Посмотрела на человека с подозрением – не запустит ли камнем от склочности характера? К людям птица успела привыкнуть, но все-таки опасалась.
Примерно так же смотрел на него Тим, когда Синди объявил домашним, что меняет работу. Приказ Эндрю молчать не распространялся на семейство – им танцор верил, как себе, и решил, что никакие рабочие вопросы не должны вставать между ним и друзьями. Поэтому, не переодевшись и не смыв макияж, он рассказал о прошедшем собеседовании.
Фредди к тому моменту уже была в курсе дел, поэтому глядела на своего протеже с гордостью за него и за себя одновременно. Она приложила руку к появлению Мерилин, и теперь в ее взгляде то и дело мелькало удовольствие от признания ее творчества, пусть и необычного.
Тинто мало что могло удивить, и явления Синди Блэка в чулках для этого было недостаточно. Синди иногда подозревал, что даже если рядом с Тинто появится говорящая собака или представитель иной расы с четырьмя руками и хвостом, его невозмутимый друг поскребет небритый подбородок и предложит незваному гостю покурить.
Джу хохотала. Синди ее смешил, и это было скорее неприятно, чем весело, потому что танцор считал себя симпатичной милашкой, но лекций не читала и отговорить не пыталась, чего Синди втайне опасался. Хотя Мерилин для него была не комическим персонажем, и смех подруги неприятно царапал, но он был лучше, чем нотации. Тогда Синди терпел. Теперь он сомневался, что стал бы проявлять подобную выдержку.
А вот Тим… Синди вздохнул. Даже через столько лет он испытывал неловкость, вспоминая, как на него смотрел тогда лучший друг. Танцору казалось тогда, что он видит, как пытаются выстроиться в систему мысли Тима. Синди был его другом, таскал бутерброды на вахту в бытность Тима охранником, чинил старую, но любимую куртку, слушал его байки, приносимые со всех работ, которых было немало. Они были «спевшиеся», как фыркала иногда Фредди. А теперь на глазах у Тима Синди превращался в яркое незнакомое существо неопределенного пола, как ему казалось, развратное и неприличное. Об ориентации друга Тим догадывался давно, но они никогда не обсуждали это, а теперь танцор смотрел Тиму в глаза и видел в них едва ли не страх быть изнасилованным другом. Страх и замешательство, потому что образы старого приятеля и развратной красотки Мерилин Тим не мог совместить в одном человеке. И Синди не знал, как объяснить, что Мерилин – это тоже часть его, раньше запертая в клетке неуверенности, отвержения, нежелания принять себя и боязни неприятия. Как раз последняя под взглядом Тима расцветала и предлагала своей жертве сдаться, смыть косметику и сказать, что пошутил. Вернуться к привычному укладу, поискать работу в другом клубе или баре, вести правильную жизнь, за которую никто бы не смог его упрекнуть. И не танцевать. Разве что иногда, на дискотеках. В толпе.
Синди тогда достал из общего бара бутылку и радостно предложил отметить его удачное собеседование. Сам опрокинул в себя стакан залпом – горькая настойка обожгла горло, заставляя дышать через раз и смывая обиду и разочарование. Синди уже приходилось выбирать между близкими и собой, и ничем хорошим это не закончилось. Теперь он выбирал себя, и пил не то за свой выбор, не то за похороны старой дружбы. Что-то подсказывало танцору, что врать себе он больше не способен. Сделал прививку и получил иммунитет.
Тим не пил.
Синди поздно лег и проснулся на следующий день, когда два небоскреба, видимые из окна, отражали закатные лучи и походили на два гигантских светильника. Следовало поторопиться, потому что Синди Блэку предстояло самому переодеться, наложить грим и перевоплотиться в красотку Мерилин. Он лепил себе другое лицо в ванной, накладывая и снова смывая макияж, пристально всматриваясь в отражение, пока не увидел в зеркале знакомые черты. Он ощущал странную раздвоенность, будучи одновременно простым парнем из бедного района, которого никто не воспринимал всерьез, и будущей звездой сцены. Сцена была маленькая и публика на нее смотрела невзыскательная, но все же метаморфоза тогда шокировала танцора. В тот момент он был готов понять Тима, не узнающего друга в развязной девице, но понимание ничего не меняло. Синди хотелось быть и таким – не ради денег или славы, но ради себя самого, а значит, приходилось чем-то жертвовать.
Он встретил Тима… в коридоре? Да, точно, в коридоре, когда уже уходил. Горечь кольнула сердце и отступила, сменившись волнением другого толка. На смену официанту Синди приходила красотка Мерилин, и ей предстоял первый выход на сцену.
***
За сценой пахло освежителем воздуха, яблоками и почему-то пылью, хотя полы здесь мыли регулярно. Синди потянул носом воздух, улавливая аромат зала – душная смесь из запахов алкоголя, духов и одеколонов, пота и возбуждения. Он обжигал ноздри и заставлял нервничать сильнее, хотя Мерилин и без того трудно дался путь от гримерки (в прошлом подсобки, на скорую руку перестроенной под танцовщицу) до входа в зал. И дело тут было отнюдь не в каблуках.
- Добрый вечер всем, надеюсь, вам уже весело! – голос диджея Марти разнесся по клубу. В ответ раздался нестройный гул толпы. Посетителям и правда было уже весело, однако от зрелищ никто из них не отказался бы. – Как вы, быть может, знаете, рыжая бестия Ани покинула нас, предпочтя жизнь в семейном гнездышке…
Продолжить Марти не позволили – отовсюду полетели негодующие возгласы и топот. Синди за кулисами это напоминало начинающееся землетрясение. Публике было плевать на семью Ани. Публике хотелось развлекаться, а как хозяева клуба должны были дать ей такую возможность, их не касалось.
- Но мы были бы не мы, если бы не нашли замену! Готовьтесь, парни, такого вы еще не видели! – Марти погасил поднявшийся шум.
«Это обо мне», - понял Синди. Ладони стали отвратительно влажными, пульс участился. В зале стало тише. Ничего не видевшему танцору толпа представлялась каким-то зверем, который в ожидании лакомства или игры напряг свои чуткие уши и принюхался. А диджей тем временем продолжал.
- Она заставит вас забыть обо всем и сведет с ума! Это яркая бабочка, залетевшая к нам на огонек, и она продемонстрирует вам свои крылышки! Только чур не трогать руками, а то помнется! Итак, встречайте, перед вами… красотка Мерилин!
Синди поднялся на сцену. Он почти не чувствовал ног и не представлял, как сможет танцевать перед незнакомыми людьми, которые сейчас оценивали его, сравнивали с Ани, возможно, в пользу последней… Кроме того, кто-нибудь мог догадаться об его секрете, и тогда о работе на сцене можно было бы только мечтать. От волнения шумело в ушах, и танцор вдруг испугался, что не расслышит музыку.
Из зала кто-то заорал пьяным голосом: «Сиськи покажи!» Кто-то засмеялся, хохот и улюлюканье прокатились по клубу волной и разбились о стены. Это была проверка на прочность, и Синди вдруг усмехнулся вызову. Из-за света в лицо он не видел, что творится в зале, но воображаемый зверь в его сознании разделился на десятки обычных, любопытных, разгоряченных алкоголем и близостью, желающих веселиться людей. Они хотели зрелищ, и Синди, то есть, Мерилин, в состоянии был дать им требуемое. Он кивнул Марти, и диджей включил музыку. И мир изменился.
…Синди вышел из клуба под утро, пьяный от успеха и коктейля, который Мэтт налил ему за счет заведения. Бармен был единственным, кто знал об истинном лице «красотки», и ему стоило немалых усилий сдерживать смех, когда уже после закрытия то один, то другой парень из работников клуба пытался познакомиться с Мерилин. Синди бы и сам немало повеселился, глядя, как распускает пышный хвост очередной менеджер, который никогда не замечал скромного официанта, но он так устал, что ходил, пошатываясь. Восторг и возбуждение, которые передались ему из зала, схлынули, и танцор остался наедине с болью в мышцах и необходимостью срочно принять душ.
Под фонарем стоял Тим и курил. У носов его облезлых ботинок уже лежало несколько окурков, значит, он простоял долго.
Синди замер, не зная, как поступить. У него совершенно не было сил на выяснение отношений и объяснение таких простых вещей вроде права работать так, как ему хочется. Эти элементарные истины набили ему оскомину еще в их прошлый разговор, а теперь танцор не имел желания их повторять. Да и опасно было, что Тим, вольно или невольно, выдаст тайну Мерилин, и карьера, так удачно начавшись, закончится быстро и позорно.
Синди уже подумывал улизнуть, когда Тим его заметил и в три шага оказался рядом. Судя по тому, как он теребил в пальцах окурок, ему тоже было неловко.
- Я тут подумал… - начал Тим и осекся, но быстро продолжил. – Короче, это твое дело, чем заниматься. Ты меня никогда жизни не учил, и я тебя не должен. Я тогда тупо себя повел, уж прости. А тут подумал, что раз ты такая звезда, то лучше тебя встретить, а то мало ли, кто на улице попадется…
Синди подошел к нему и взял под руку.
- Пошли домой…
***
Синди улыбнулся, вспоминая, как легко прилипла к нему тогда «звездная пыль». Он быстро отрастил тогда капризность и своеволие, которые до поры дремали, и привык к маленьким радостям: коктейлю в гримерку; электронным признаниям, которые отправлял в гостевую книгу клуба то один, то другой; к вынужденной любезности персонала. Но что-то мешало ему до конца поверить в свою значимость. Синди нравилось играть капризную звезду, однако он не мог представить, что способен быть таковой всерьез. Однако игра доставляла ему удовольствие, и вскоре официанты спадали с лица, заметив, как Мерилин презрительно кривит губы.
Иногда Синди казалось, что Мерилин стала отдельной личностью, живым существом, имеющим мало общего с ним самим. Он четко различал, где действует Синди Блэк, а где в дело вступает развязная девица. Спустя несколько лет танцор с удивлением осознал, что начал скучать по этой своей фантазии, которая больше года безраздельно царила на сцене маленького клуба. Он не хотел бы снова стать таким и соскучился по Мерилин, как по старой приятельнице, однажды исчезнувшей с горизонта.
«Она была неплохой девчонкой», - подумал Синди. – «Немного слишком развязной, но не злой».
Со временем два его образа перестали так кардинально различаться. Синди начал носить юбки и каблуки в повседневной жизни, не пытаясь при этом перевоплотиться в девушку. При одной мысли о том, что было бы, реши он так выйти на улицу родного города, по коже пробегал холодок. Здесь же друзья приняли его новые привычки спокойно, а от прохожих ничего страшнее глупых шуток и косых взглядов не стоило ожидать. Во всяком случае, перевоспитывать его никто не пробовал. Синди с наслаждением вдыхал воздух Анатара – мегаполис дал ему свободу в обмен на сытую жизнь, и танцор не жалел о сделанном выборе.
Впрочем, со сменой работы жизнь стала стабильнее. Заработки Мерилин не могли сравниться с гонорарами звезд большой сцены, но все же их хватало на то, чтобы не ложиться с пустым желудком и оплачивать счета за электричество. Но даже если бы ему платили крохи, Синди не отказался бы от этой работы. На сцене он был единовластным повелителем и приковывал к себе взгляды людей в зале. Он пил зрительские эмоции и внимание, как вампир, наслаждался ими и готов был загонять себя, лишь бы испытать это ощущение снова. Тогда он понял: разговоры о славе и известности – чушь и вздор. Есть зал, есть ты, готовый делиться со зрителями своим талантом, и они, готовые платить за это своей энергией. Все очень просто и очень красиво, а остальное: требования шикарных автомобилей и личных флаеров, вода только определенной марки, непременные букеты (только из натуральных цветов!) в гримерку – мишура, слой блесток, и если он нужен тебе больше, чем возможность выйти и выступить, значит, ты закончился как творец и начался как бизнесмен, только редкий бизнесмен требует стакан в алмазной крошке за сам факт своего появления среди простых смертных. Синди держал свои соображения при себе, потому что лишних денег у семейства по-прежнему не было, но Эндрю удивился бы, если бы узнал, за какие гроши готова выступать его танцовщица.
Эйфория его продержалась всю зиму. Он нырнул тогда с головой в работу, и лишь когда промозглая сырость на улицах сменилась на мягкое тепло, почувствовал, что ему не хватает чего-то. Привыкший к двойной жизни, к новому темпу жизни, к эпатажу Синди не сразу смог понять причину неудовлетворенности, а она оказалась очень простой и старой как мир. Танцору не хватало любви.
Синди усмехнулся. Ничего не меняется. Тогда его вторую ипостась желали бы затащить в постель не двое и не трое, но на отношения со зрителями было наложено табу. Да и вряд ли кто-то из пылких поклонников был бы рад, обнаружив под юбкой у завоеванной красотки лишнюю деталь. Оставалось утешаться осознанием собственной привлекательности на сцене, потому что в обычной жизни на Синди смотрели с любопытством, презрением, удивлением, но без желаемого интереса. Теперь же его знают тысячи людей, он мелькает в рекламе и в прессе, его заваливают цветами и шлют наивные письма: «Лучше меня ни найти, преезжай, я люблю тебя спервого взгляда», - а пустота в душе, воронка, высасывающая из него счастье, никуда не девается. Разница была лишь в том, что тогда Синди казалось, что для решения проблемы достаточно завести любовника. Он желал встретить хоть кого-нибудь. «Кого-нибудь» он и встретил.

@темы: Синди

Comments

[Советник Аламат]

Солнце заливало улицу, покрывало стены и тротуар полосами и пятнами, протягивало лучи между листьями деревьев, оставляя тут и там островки света. Свежий весенний воздух наполнял легкие, пахло водой, влажной землей и влюбленностью. Воркующие и целующиеся парочки встречались на каждом шагу, тепло выманило на улицы всех, от ошалевших от гормонального взрыва подростков до почтенных старичков, которые не успели убить в себе остатки чувственности.
Среди этой идиллии Синди Блэк выглядел как колючка среди нежных лилий. Он выбрался в парк, как и прочие, привлеченный хорошей погодой, и теперь шагал мрачный, встрепанный, как нахохлившаяся птица, и его настроение портилось с каждой секундой. Окружающее его чужое счастье раздражало тем больше, чем больше влюбленных попадалось на его пути. Синди ушел из дома отчасти и потому, что не хотел наблюдать чужие глупые улыбки и сверкающие глаза – Тим должен был привести девушку, да и Джу упоминала какого-то «хорошего человека»… Однако сбежать не выходило – куда ни падал его взгляд, всюду было одно и то же. «Всеобщее помешательство», - злобно подумал Синди. – «Между прочим, рабочий день, чего вы в парк выперлись? Работать надо!» Ему самому предстояла ночь на сцене, и сейчас эта мысль не вызывала у него ни капли энтузиазма. Оказалось, что невозможно все время пить из одного источника вдохновения – душа требовала разнообразия. Синди не мог врать себе: ему самому хотелось стать таким же «помешанным» и влиться в ряды армии влюбленных, осадившей Анатар.
Каблук туфли танцора попал между прутьями канализационной решетки, жалобно пискнул, но выдержал и не отвалился. Поэтому Синди по инерции пролетел вперед и оказался на траве наполовину босым. Стоило немалого труда не высказать громко и четко сразу все претензии миру, весне и устройству канализационных решеток, так что Синди медленно вдохнул, выдохнул, ограничился парой крепких слов сквозь зубы.
- Девушка, кажется, вы что-то забыли.
Синди обернулся. Оказалось, что его обувь успела стать чужим трофеем.
Туфлю вертел в руках мужчина лет тридцати. Увидев его, Синди невольно подумал о банках, теплых офисах и автомобилях, похожих на хищных зверей. Каждая деталь в облике незнакомца кричала о надежности и стабильности. У таких людей всегда находится заначка на черный день, пара банковских счетов в резерве или хотя бы запас продуктов, а кризисом они называют время, когда не могут позволить себе очередную модную деталь для комма. Такие не ложатся спать на пустой желудок, а если вдруг и придется пережить пару дней впроголодь, то это будет приключение и почти подвиг, а не диктующая свои правила обыденность, привычная и потому не страшная.
В мире Синди такие не водились. Его семейство жило от зарплаты до зарплаты, спуская остатки денег, куда придется, латая дыры в бюджете и выкручиваясь так ловко, что способность сделать что-то из ничего давно вошла в привычку. Если бы среди них появился кто-то, похожий на похитителя чужих туфель, это напоминало бы вторжение кита в стайку пестрых тропических рыбок.
Незнакомец тем временем окинул Синди взглядом и спокойно поправился.
- Кажется, я ошибся. Прошу прощения.
- Разочарован? Ну, прости, - Синди не хотелось любезничать. Он хотел только получить обратно свою обувь, желательно – не каблуком в лоб, добраться до дома и выспаться перед выступлением. Злость и раздражение понемногу испарялись, но, как это умеют подростки, Синди успел в один день всерьез и надолго разочароваться в жизни.
Мужчина отряхнул туфлю, подошел к ее владельцу и, опустившись на одно колено, поставил ее у ног Синди, который тут же растерял свой нагловатый напор и растерялся. От смущения он не сразу попал в собственную обувь, и от собственной неловкости смутился еще больше
- З-зачем?
- Так удобнее, - как ни в чем ни бывало отозвался незнакомец. – Не люблю наклоняться – это нелепо выглядит.
Он поднялся с травы и отряхнул руки. Синди смотрел на него во все глаза.
- Майк.
- Синди.
- Псевдоним?
- Нет.
Даже удивление у Майка было солидным – ни вытаращенных глаз, ни поднятых бровей, ни поспешности. Только стала вопросительной интонация и немного изменился взгляд. Высший класс, штучная работа, особа королевских кровей в новых реалиях.
- И часто ты бросаешься обувью, Синди?
Любой другой приложил бы к этому вопросу кривой смешок, ухмылку или хотя бы немного язвительности, но в низком голосе Майка не добавилось едких ноток. Как будто ему и правда было интересно, часто ли его новый знакомый разбрасывает туфли во все стороны.
Синди фыркнул, как лошадь.
- О да. Только я это обычно дома делаю, а тут вот на улице приспичило.
Майк улыбнулся сдержанно, уголками губ. Чем дальше, тем больше сходства с наследником какой-нибудь завядшей в древности династии в нем обнаруживались. Синди бы не удивился, если бы Майк внезапно достал из-за пазухи корону.
- Я могу подвезти тебя до дома, чтобы там ты отвел душу.
Когда ты живешь в большом городе, ты не садишься в машину к первому встречному – это аксиома, непременное правило любого, не принадлежащего к сильным мира сего. Синди знал это правило и прекрасно понимал, чем может обернуться увеселительная прогулка с незнакомцем. Варианты были разнообразны, и только некоторые из них Синди хотел бы воплотить в жизнь. Однако человек, который способен встать на одно колено, чтобы подать туфлю встрепанному трансвеститу, не должен был оказаться маньяком, иначе заново выстроенная картина мира Синди дала бы трещину. Майк смотрел на него вопросительно, легкий ветер шевелил песочные волосы и тонкий шарф.
- Поехали, - сказал Синди.
Он был так уверен, что Майку принадлежит тяжелый, шикарный автомобиль, похожий одновременно на космический корабль и касатку, что не сразу сообразил, что от него требуется, когда новый знакомый предложил ему сесть в куда более скромную машину, правда, отмытую до блеска и подставляющую солнцу серебристые поля батарей последней марки. Синди всегда казалось, что машины походили на владельцев. То ли Майк составлял исключение из правил, то ли кто-то из них – автомобиль или его хозяин – врал. Это невольно пробуждало любопытство.
Вскоре Синди покачивался на сидении, пропитанном любимым консерваторами запахом кожи, и исподтишка наблюдал за водителем. Майк вел машину сам, не пользуясь автопилотом, пальцы быстро скользили по приборной доске. Синди невольно залюбовался этими отточенными движениями, говорящими о большом опыте – его всегда привлекало чужое мастерство, особенно в тех делах, которые были для самого танцора черной дырой. Солнечный зайчик с браслета комма на очередном повороте заставил его зажмуриться.
- Нравлюсь? – спросил Майк тоном, каким люди обычно говорят о погоде. Синди, не ожидавший вопроса, поперхнулся. Ему казалось, что Майк пристально следит за дорогой, а вышло, что и за попутчиком тоже.
- Ничего так, - ответил он небрежно, однако эффект был подпорчен неловким кашлем и румянцем. Из-за светлой, почти белой «бумажной» кожи Синди легко краснел и ненавидел эту предательскую особенность, не раз подводившую его. Он понимал, что ведет себя как жеманная девица, но ничего не мог с собой поделать, как будто в него вселился зловредный дух. Дух этот назывался «волнение и неопытность», но самому парню очень хотелось выглядеть видавшим виды хищником большого города, пусть сам он тянул максимум на помойного кота.
Они не говорили ни о чем до конца поездки, разве что Синди иногда подсказывал направление. На Майка он, пойманный с поличным, старался не смотреть, и поэтому глядел в окно. Автомобиль шел низко, иногда почти касаясь днищем покрытия дороги, и поднялся выше только над водой, спасаясь от мелких брызг.
Когда они пролетали под Солнечным мостом, Синди чуть не свернул шею – ему хотелось поглядеть на это чудо архитектуры хотя бы снизу, но крыша машины прозрачной не делалась.
- На него лучше смотреть с берега. Или сверху и ночью, - заметил Майк.
- Это хорошо делать тому, у кого есть машина, - откликнулся Синди, проглотив остаток фразы: «Или с тем, у кого она есть».
Майк не поддержал разговора, и Синди стал подозревать, что его новому знакомому просто было нечего делать, и поэтому он и решил отвлечься и подбросить до дома забавного парня в туфлях без каких-то планов на продолжение. Он негромко вздохнул и решил, что все равно это хорошая поездка, пусть она и станет просто кратковременным эпизодом, ни во что не переросшим, а значит, от нее надо получить удовольствие. Поэтому Синди открыл окно, наслаждаясь солнцем, соленым ветром и мелкими брызгами, иногда долетающими до окна. Он даже прикрыл глаза, не замечая, что наступила очередь Майка наблюдать за ним и любой, кто поймал бы взгляд водителя, засомневался бы в невинности его намерений.
*********

[Советник Аламат]

Они встречались с соблюдением всех романтических канонов, исключая разве что непременные букеты цветов. Майк был консервативен до мозга костей, и Синди подозревал, что, выгляди он сам чуть менее эпатажно, и визита в оперу или хотя бы в драматический голо-театр было бы не избежать. Зато обязательные походы в кино, ресторан и выставку состоялись, правда, на последней Майк старательно отворачивал своего спутника от всех фотокамер, да и сам старался не попадать в объектив. Романтика у него раскладывалась на простые пункты, список которых был установлен давно и прочно. Нельзя сказать, что Синди не устраивала эта упорядоченность, тем более что он ничего не имел против прогулок в парках, поцелуев на обзорных площадках и провожаний до дома. Однако любое отступление от программы приходилось отстаивать с боем. Свидания Майк назначал с ловкостью тайм-менеджера, опозданий не выносил, планы менял редко и неохотно. Синди он напоминал иногда сотрудника спецслужб, тем более что при умении непринужденно вести беседу и мгновенно находить тему для разговора Майк почти не говорил о себе. Единственное, что Синди смог выпытать о нем – то, что Майк работает инженером в одной из крупных компаний. Вкупе с нежеланием делиться личной информацией эти сведения могли подойти как минимум разработчику последних моделей космических кораблей. Не понимая причин такой загадочности и приписывая ее секретности работы своего любовника, Синди вскоре прочно сидел на крючке любопытства.
Так же дело обстояло и со сведениями о родственниках и друзьях Майка. Только приперев его однажды к стенке, Синди смог выпытать у него, что он хотя бы не женат и не имеет трех обожающих папу детей. Все остальное не слишком волновало танцора, хотя подобное недоверие его задевало. Сам Синди открывался очень легко, не видя смысла скрывать ничего из своей бурной биографии, кроме, разве что, побега из дома. О своей работе и друзьях он мог болтать, сколько угодно, и поэтому невольно обижался, не видя взаимности. Он не посягал на секреты, но хотел бы хотя бы в общих чертах иметь представление о той жизни Майка, с которой ему не приходилось соприкасаться. Побывать у него дома, в конце концов. Однако они встречались только на нейтральной территории. И первый их раз, как и последующие, прошел в гостинице.
***
Синди потянулся и обнял подушку. Ему было тепло, тело совершенно расслабилось, казалось, еще чуть-чуть – и оно растечется по кровати. Майк ушел в душ, и теперь шум воды из-за стены убаюкивал. Синди почувствовал, что готов уснуть, и встряхнулся – ему не хотелось так бездарно провести остаток ночи.
Теперь казалось странным и даже смешным, как он трясся поначалу – а трясся он немало. Когда они пришли в этот номер, безликий, пропахший чем-то синтетическим и сладким, Синди захотелось сделать вид, что он не понял цели прихода сюда, и улизнуть. Поймав себя на этой мысли, он рассердился на собственную нерешительность и поцеловал Майка первым, отрезая себе пути к отступлению.
Однако смелость была напускной, и, когда Синди избавлялся от одежды, его волнение нельзя было не заметить. В его фантазиях одежда пропадала куда-то сама по себе, или ее хотя бы срывал любовник, и теперь, путаясь в рукавах, застежках и штанинах, Синди чувствовал себя куда более неуклюжим и неловким чем обычно. Поток воздуха от кондиционера неприятно холодил обнаженную кожу, и Синди предпочитал думать, что мурашки по телу бегут от холода, а не от волнения. Он сам не раз уже представлял, как у него и Майка случится первый секс и хотел воплотить фантазии в жизнь, вот только в мечтах он был куда опытнее и знал, что нужно делать, а в реальности опыт ограничивался одним разом спьяну, и сам Синди казался себе неловким и смешным. Он топтался на месте, теребя в руках охапку своих вещей, пока не догадался бросить их на кресло и улыбнулся дрожащей, но все же искренней улыбкой. Майк уже успел раздеться, у него было тело спортсмена – широкие плечи, проработанный пресс, ни капли лишнего. При взгляде на него Синди на секунду забыл о своих переживаниях и этого хватило.
Майк обнял его, защищая Синди от страхов и волнений, и те на самом деле куда-то пропали, осталось только возбуждение. Майк был опытен и терпелив, хотя из-за отсутствия опыта Синди не мог этого оценить. Он просто понял в какой-то момент, что теперь может позволить себе все, что захочется – трогать, целовать, гладить, - и пользовался этим новым правом в свое удовольствие. Синди чувствовал, что его горячность не оставляет Майка равнодушным. Он впервые в жизни чувствовал себя желанным, и осознание этого наполняло его не испытанной раньше радостью. Все это – чуткие прикосновения, поцелуи, прохлада простыней, на которые они вдвоем рухнули, обнявшись, - казалось тогда единственно возможным и правильным. И то, что потом боли почти не было, совсем не удивило Синди – он не поверил бы тогда, что может быть иначе. Как может быть иначе, когда они так нужны друг другу и так друг друга хотят, что нет никакой возможности сдерживаться? Какая разница, что было до этого, что будет после, когда рядом есть только этот человек, и Синди стремится видеть, слышать, осязать его – ему хотелось задействовать все органы чувств, чтобы почувствовать Майка как можно полнее, но он сомневался, что эту жажду можно утолить. И Майк откликался короткими резкими выдохами, от которых у Синди, казалось, вставали дыбом волоски на теле, взглядами, касаниями, и в какой-то момент Синди понял, что не в силах больше сдерживаться, и прекрасным было и то, что сдерживаться не стоило.
И вот, потом он лежал ленивый, как тюлень, на кровати и не желал двигаться, слушал, как шумит вода за стеной. За окном текла прозрачная весенняя ночь, и хотелось провести ее вдвоем с Майком, повторить все то, что они только что проделывали, вместе уснуть… Узнать, каково это: просыпаться в одной постели с любовником. Синди улыбнулся, облизнув губы. Любовник… слово-то какое. От него веяло чем-то старомодным, в духе классических романов, ни один из которых Синди так и не осилил до конца, и немного смешным.
Майк вышел из душа, накинув белый гостиничный халат, совершенно ему не идущий. Халат, как и номер, был совершенно лишен отличительных черт и напоминал Синди униформу: его мог надеть кто угодно и он ровно ничего не сказал бы о владельце. Синди хотелось сдернуть с Майка дурацкую тряпку, и он уже готов был это сделать и поделиться своими планами на ночь, когда Майк сказал:
- Ты собираешься мыться? Поторопись, пока я одеваюсь. Я отвезу тебя домой.
Синди так удивился, что беспрекословно отправился в душ. Получалось, что ночь, которую он так себе расписал, должна была остаться его фантазией, не более того. Глотая безвкусную, очищенную воду, лившуюся на лицо и волосы, Синди сказал себе, что, в общем-то, Майк прав. Они оба получили то, ради чего приехали, а все остальное – сон в одной постели, повторения, кофе с утра – романтические бредни, которые не должны волновать нормальных мужчин. Доводы получались неубедительными, а у воды вдруг появился кислый привкус.
Когда он вышел из душа, Майк был уже полностью одет. В своем строгом костюме он казался несколько монументальным, одежда подчеркивала его основательность и неторопливость. Майк набивал какое-то сообщение в комм, тонкий стилос выглядел нелепо в крупных пальцах, и мыслями Майк уже был так далеко, что Синди поразился: как он мог мечтать о какой-то романтике с человеком, который через двадцать минут после секса начинает что-то писать в комм?! Пока он, Синди, валялся на кровати и фантазировал, дрожа от нежности, Майк успел переключиться совсем на другую волну, словно он был роботом, не способным совмещать два дела. Синди Блэк ушел для него теперь на задний план с пометкой «Задача выполнена», а вперед выдвинулась работа, на которую эту пометку ставить было рано.
Майк убрал стилос, поднял глаза и наваждение пропало. Перед Синди снова был тот самый обаятельный и галантный мужчина, который поднял в парке его туфлю.
- Вообще-то я снял номер на всю ночь, - но не успел Синди обрадоваться этим словам, как за ними последовало разочаровывающее продолжение, - если хочешь, можешь остаться здесь.
«Остаться здесь» означало спать одному на еще теплой постели, вздыхать и думать, что вдвоем им могло быть хорошо даже тут, среди стандартной мебели, в номере, пропахшем цветочными отдушками. Синди скривился, поискал взглядом свою одежду и сказал:
- Отвези меня домой.
***

[Советник Аламат]

По старой привычке Синди запустил руку в волосы на затылке, взъерошил, потянул. Боль немного отрезвила его и заставила вернуться в настоящее, в котором он уже не был обиженным подростком.
Вспоминать Майка было не лучшей идеей, да Синди и старался не делать этого. Но теперь, когда накал эмоций утих за давностью лет, Синди сам удивился прорезавшемуся сквозь старые обиды чувству благодарности. Он был благодарен Майку за то, что он был в жизни Синди, за полученный опыт. В конце концов, Майк подарил ему полгода счастья, а это очень много, и только теперь Синди смог снова оценить этот подарок по достоинству.
Майк был надежным, спокойным и уверенным в себе, рядом с ним Синди чувствовал себя мальчишкой, а не загнанной лошадью или кормильцем семьи. С ним никогда не было скучно – Майк был прекрасно эрудирован, и порой Синди было неловко из-за того, что он не может похвастаться ни широким кругозором, ни начитанностью. Его собственные знания, полученные урывками от гостей Фредди и легшие на скудный, образовавшийся в школьные годы фундамент, проигрывали знаниям Майка так явно, что это обнаруживалось на пятую минуту разговора.
- Тебе не скучно со мной? – однажды не выдержал Синди.
- Нет, - не раздумывая ответил его любовник, а его слову можно было верить.
Вспомнив об этом, Синди задумался, что же все-таки он мог дать мужчине на десять лет старше себя, образованному, красивому, обеспеченному? Молодое привлекательное тело – несомненно, но вряд ли неопытный парнишка мог только этим увлечь Майка на полгода. Да и тому, что Синди научился понимать свое тело, желания свои и партнера, он тоже был обязан Майку. Тот оказался хорошим учителем, и если попытки подсунуть Синди пару классических романов провалились с треском, то постельную науку транс постигал с усердием. Но в начале их отношений Синди толком не умел ни доставлять, ни получать удовольствие, так что одним сексом их связь сложно было объяснить, если только Майк не вообразил себя Пигмалионом с несколько странными пристрастиями.
Кроме того Синди явно его бесил своей несобранностью, легкомысленностью да и работой тоже – танцор не скрывал, что работает в клубе, и каждый раз при упоминании этого Майк кривился, словно от неприятного запаха. Подобное выражение появлялось у него и при виде накрашенного Синди на каблуках, однако это не мешало Майку тем же вечером набрасываться на любовника яростнее обычного. Синди быстро сделал выводы, и его гардероб стал пополняться провокационными нарядами, которые только можно было позволить на клубную зарплату. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как Майк при встрече отводит глаза и раздраженно раздувает ноздри, как будто ему демонстрируют нечто откровенно непристойное. В такие дни они редко прогуливались в местах скопления людей и разговаривали на повышенных тонах чаще обычного, зато вечера искупали все.
Закатное солнце красит в оранжевый стены номера и простыню, которую Синди набросил на себя. Он лежит, лениво забросив руки за голову, и уже знает, что до подъема еще час, а потом Майк с безжалостностью садиста заставит его выбираться из постели и ехать домой. А пока еще можно наслаждаться этой ленивой истомой и близостью и смотреть, как играет солнечный свет.
Простыня улетает куда-то вбок, Синди вздрагивает и тянется за ней, но ему не позволяют.
- Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не прятался, - Майк легко прижимает его к постели, в его голосе появляются вкрадчивые нотки, и Синди замирает, когда уверенная рука обводит контуры его тела. – Ты же красивый.
Синди смотрит в карие глаза и верит.
Синди вздохнул. Да, ему несомненно было хорошо. Несмотря на их споры и ссоры, на слова Майка о том, что живет в бедности тот, кто не хочет работать, а главное, на то, что Майк так и не пускал его в свою жизнь, скрывая информацию о себе, своих друзьях и родных с упорством цербера. Синди изнывал от любопытства, но не мог найти ни единой бреши в воздвигнутой против чужих стене. Он пытался намекать – тщетно, потом начал говорить прямым текстом.
- А почему бы тебе не взять меня на встречу с друзьями? – Синди красит глаза у зеркала и Майк демонстративно на это не смотрит, однако при этих словах вскидывается, как будто Синди предложил ему заняться сексом на центральной площади.
- Взять с собой? – у него такой растерянный вид, что Синди смеется, хотя секунду назад подумывал обидеться.
- Ну да. Наверняка же вы встречаетесь с друзьями вечером или в выходные.
- С коллегами, - лицо Майка снова спокойно, то есть, ничего не выражает. – Тебе будет неинтересно. Разговоры о чертежах, испытаниях и расчетах… заскучаешь. Поехали, из-за твоей раскраски мы уже задерживаемся.
Эта упорная оборона раздражала Синди, а потом стала причинять боль. Связь с Майком проросла в него слишком глубоко, и Синди уже успел придумать не одну картину их совместной жизни. Какое-то время он даже делился этими планами с любовником, однако, получив пару раз в ответ скептическое хмыканье, начал держать подобные мысли при себе. Иногда Синди пугался, потому что не видел у их связи будущего, но тут наступал момент просветления, ссоры стихали, и все страхи казались необоснованными.
Трава колет и щекочет ступни – Синди идет босиком к берегу Ии, подвернув штанины, и чувствует, как Майк смотрит ему в спину – этот взгляд не спутать ни с чем, словно что-то горячее растекается между лопаток. Синди оборачивается и зовет Майка к себе, и тот подчиняется, оставив ботинки на краю прогулочной дорожки.
- А почему мы не едем на сам мост? – спрашивает Синди. На самом деле ему не так уж важно, ехать ли на мост или остаться на берегу, лишь бы вдвоем, но хочется что-нибудь сказать.
- Со стороны лучше видно и нет лишних людей.
- Видно что?
Майк оставляет вопрос без ответа, а когда они сворачивают за группу ив, полощущих длинные ветви в реке, Синди не может удержаться от восхищенного возгласа.
Перед ним течет Ия, похожая на жидкое золото, а над ней выгнулся Солнечный мост, растопырив шпили, как лучи. Солнце окутывает его закатным сиянием, и мост сверкает, как праздничная гирлянда, и Синди чувствует, что от этого зрелище у него перехватывает горло, и он не находит слов, которые не были бы глупыми перед лицом такой красоты. В порыве благодарности за то, что получилось увидеть такое зрелище, он поворачивается к Майку и целует, и Майк в кои-то веки не отстраняет его, потому что в общественных местах надо вести себя прилично, а напротив обнимает крепче. И так хорошо смотреть на пылающий на закате мост, целоваться у реки, свежий ветер с которой треплет волосы и пробирается под рубашку, слышать музыку, доносящуюся из парка, что Синди кажутся нелепыми все его недавние подозрения, и он хочет одного – выразить свою благодарность более осязаемо.После таких свиданий Синди чувствовал себя полным сил. Он танцевал так, что готова была загореться сцена, и администратор замечала, что Мерилин расцвела. Он смешил домашних и на вечеринках неизменно оказывался в центре внимания.
- Мне любопытно, кто же тот мужик, который сумел сотворить с тобой такое, - заметила Фредди.
- Да ладно! – отмахивался Синди, - Представь себе идеал, это и будет он!
Он не мог сказать подруге, что его любовник не только не знакомит его со своими друзьями, но и не стремится узнать друзей Синди, о которых слышал немало.
Он немало дал Синди, и спорить с этим было бы так же глупо, как с тем, что дважды два четыре, а в море соленая вода. Но самый ценный урок Синди получил в их последнюю встречу.
***

[Советник Аламат]

Синди тянул коктейль сквозь трубочку. На трубочке оставались алые следы – стойкость помады оставляла желать лучшего. И это, и то, что стул был слишком высоким, а солнце – слишком ярким и нагревало ухо и щеку, Синди раздражало.
Дело было, конечно, не в помаде и не в солнце, а в том, что Синди снова не был ни в чем уверен. Сколько их уже было – свиданий в кафе, гостиницах, парках, театрах, а ничего не менялось, причем Майка это полностью устраивало. Со стороны Синди же это выглядело так, словно между ними была натянута все укорачивающаяся нить, но Майк, вместо того чтобы подойти ближе, предпочитал оставаться на месте, и нить натягивалась все сильнее, грозя лопнуть.
Все это, хоть и в других выражениях, Синди выложил Майку минуту назад. Он собрал все свои страхи и непонимание и, торопясь и сбиваясь, вывалил их любовнику, потому что уже не в силах был справляться с ними самостоятельно. Ему хотелось близости, и теперь Синди ждал, сможет ли Майк дать ему желаемое или предпочтет еще больше отдалиться. То, что после этого разговора, что-то должно измениться, было очевидно.
Майк молча смотрел куда-то в пространство, и Синди опять ничего не мог прочитать по его лицу. Он неплохо умел угадывать настроение собеседника, но с Майком этот фокус почти никогда не проходил, как будто язык эмоций остальных людей отличался от его собственного.
- Я понял тебя, - наконец сказал Майк. – Знаешь, сейчас на работе мы закончим важный проект, и я смогу возьму взять отпуск. Что ты думаешь о Желтых Островах?
Облегчение было настолько осязаемым, что Синди, казалось, чувствовал, как оно медленно растекается по всему телу, от макушки до поджатых пальцев ног в узких туфлях. Он зажмурился от счастья и подставил лицо солнцу.
- Ты лучший из людей, - ответил он невпопад, но Майк понял и даже потянулся – Синди почувствовал – растрепать его волосы, но тут же отдернул руку, словно обжегся. Синди в недоумении открыл глаза и увидел, как к их столику приближается молодая пара – высокий подтянутый мужчина с улыбкой, достойной рекламы кабинета стоматологии, и хрупкая женщина в платье-футляре. В этом платье она напоминала какой-то экзотический цветок в вазе.
- Филдер! – воскликнул мужчина. Он лучился доброжелательностью, и тем страннее было видеть на лице Майка загнанное выражение, которое совершенно ему не шло. – Не думал, что ты здесь бываешь.
- Я тоже, - пробормотал Майк.
- Надо же, как мы не пересеклись до сих пор. Ты ведь уже знаком с Марией?
Мария вежливо кивнула в знак приветствия. У нее было лицо сказочной королевы – большие глаза, тонкий нос, совершенной формы губы, на которых играла мягкая приветливая улыбка. Однако что-то в выражении ее лица смущало Синди – ему показалось, что Мария бросила на него полный жадного любопытства взгляд.
- Рада встрече.
- Майк, может, представишь нам своего спутника?
Синди улыбнулся. Ему нравилась эта пара, кроме того это был первый случай, когда он сталкивался с кем-то из знакомых Майка. То, что это произошло как раз после предложения поехать на Острова, казалось Синди довольно символичным. Стена недосказанности между ними должна была понемногу разрушаться.
- Синди Блэк, - сказал Майк так, словно у него что-то застряло в горле и приходилось выдавливать из себя слова. – Он… дизайнер. Мне некогда продумывать свой ремонт самостоятельно, поэтому решил обратиться к профессионалу. Синди, это Ник Картмэн и его жена Мария.
Синди так опешил, что от изумления не смог ничего сказать, и только кивнул. Он не понимал, зачем Майку понадобилась эта глупая неловкая ложь, да еще и выглядящая как оправдание. Ник с женой отошли к своему столику, и только тогда у Синди прорезался голос.
- Дизайнер?.. Дизайнер?!
- А что я должен был сказать? – раздраженно поинтересовался Майк. – «Это Синди Блэк, мы встречаемся»?!
В его голосе звучала такая уверенность, что произнести подобное было бы дикостью и нелепицей, что Синди почувствовал себя оскорбленным.
- А мы не встречаемся и эти полгода мне померещились? Я столько не выкурю и у меня не такая богатая фантазия!
- Не кричи. Мы не одни.
- Что с того?
Майк не смотрел на него. Синди проследил направление его взгляда и увидел Марию Картмэн – красивую, элегантную, ухоженную. Изящно орудуя вилкой, она ела пирожное, так что ни одной крошки не попадало на стол или платье. Синди так не умел, он вечно умудрялся измазаться в креме или рассыпать что-нибудь…
Что-то в мыслях у него сдвинулось, и они полетели стремительно, так что Синди еле успевал за их ходом. Он смотрел на Марию и представлял со стороны себя – парня с бедной окраины, в дешевых шмотках, накрашенного, жалкую пародию на женщину. Догадка была такой простой и ясной, что Синди спросил себя: как же он не подумал раньше? Привыкнув к вечной терпимости Анатара, транс не утруждал себя мыслями о том, что терпеть и полностью принимать – разные вещи.
- Ты стыдишься меня, - потрясенно сказал он.
- Ты не понимаешь.
- Не понимаю. Объясни.
- Моя работа накладывает определенные обязательства. Не только на меня, но и на моего партнера, скажем так. Существует корпоративный кодекс…
- Ни за что не поверю, что в кодексе написано, с кем можно трахаться, а с кем нет!
- Помолчи!
- Не буду! Будешь потом объяснять знакомым, что поссорился с дизайнером из-за цвета сортира!
Подобная перспектива явно напугала Майка, и он бросил раздраженно, по-прежнему глядя в сторону.
- Представь, что я привел тебя на корпоративную вечеринку. И там нужно достойно выглядеть, уметь вести себя за столом, поддерживать беседу и соблюдать тонкости этикета. Ты к этому готов?
- Да! – сердито выдохнул Синди, но осекся. Он снова посмотрел на Марию Картмэн. Она смеялась над чем-то, и даже смех у нее выходил приличным, светским, изящным. Она, и ее муж, и Майк были одной породы – благородной, богатой, соблюдающей тысячу и одно правило поведения. Знающие столько, что Синди в окружении таких людей выглядел бы жалким недоучкой – да он и был таким по сути дела. Синди опустил голову, подавившись следующей репликой. Перед глазами оказались его руки – два ногтя сломались с утра при попытке открыть заклинившую дверь подъезда.
У Марии Картмэн наверняка не заклинивает дверь подъезда. А если такая неприятность и случается, ей на помощь готовы прийти все аварийные службы города.
- Ты стыдишься меня.
- Синди… я не могу открыто встречаться с парнем, который не умеет правильно держать вилку, не отличает импрессионистов от авангардистов, носит такие юбки и матерится.
Когда-то это уже было, - подумал Синди. Когда-то он так же пришел к человеку, которого хотел видеть рядом, и человек так же запинался, и с трудом подбирал слова, и злился, когда рассказывал, что все мешает ему быть с Синди – окружение, амбиции, карьерные планы, все остальное. И точно так же где-то в желудке у Синди появлялся ледяной ком, и от него по всему телу расходились волны холода. Он сбежал тогда в Анатар и думал, что все изменилось. Оказалось, что не изменилось ровным счетом ничего.
- Ты хотел бы меня переделать, да? Перекроить так, как удобно, чтобы все в твоей жизни было идеально, верно?
- Оставь свои поэтические сравнения, - Синди не знал, злится ли Майк на его речь или на то, в какую ситуацию он попал. – Ты ужасный эгоист.
- Я?!
- Именно ты. Ты говоришь о том, что хочешь серьезных отношений, но не готов поменяться ради них ничуть. Тебе плевать на мою репутацию, на слухи, на то, что у меня могут быть проблемы – ты только хочешь, чтобы все было по-твоему! Я всего лишь хочу, чтобы ты не был таким жутким неучем, а ты уже успел придумать себе невесть что!
Где-то в прошлом оставался Солнечный мост, парки и набережные, встречи в кино и ночи в гостиницах. В ушах непрерывно звенело – Синди понял, что это звенит, разлетаясь на куски, будущее, в котором Майк и Синди просыпались в одной постели на Островах.
Он поднял голову, и Майк, снова уверенный в себе, несокрушимый, вооруженный сотней логических аргументов, осекся под холодным голубым взглядом.
- Ты просто гребаный ханжа, Майк Филдер, - медленно и четко сказал Синди. – Ты пускаешь слюни на мои ноги, но осуждаешь манеру одеваться, потому что ты же приличный человек! Ты готов выбросить бешеные деньги на отели, но не приведешь меня домой никогда, потому что там нас могут застать! Ты готов уехать со мной в отпуск, но подальше, чтобы никто из коллег не узнал о том, что ты извращенец, у которого стоит на трансвестита! Только я устал, знаешь ли. Хотя тебе и твоим воспитанным знакомым это покажется странным, но я себя не на помойке нашел. Я не желаю тебя видеть, слышать и знать.
Синди вскочил и пошел с прямой спиной к выходу, стуча каблуками по натертому до блеска полу, подавляя желание одернуть ниже дешевую юбку. Он знал, что вслед ему смотрят, и запрещал себе показывать свою слабость, считая про себя: один шаг, другой, третий…
- Синди! – позвал вслед Майк.
Синди не обернулся.
***

[Советник Аламат]

Синди потер лицо холодной ладонью. Ветер бросил ему в лицо немного соленых брызг, и он пришел в себя.
Он не любил вспоминать этот эпизод, который так и остался одним из самых неприятных его воспоминаний. Долгое время стоило только Синди восстановить в памяти тот день, и ему потом приходилось потратить немало усилий, чтобы вспомнить и убедить себя в том, что он хорош и без переделки, без перекраивания по чужим лекалам. И то, измеренный чужой меркой, он долго казался себе нескладным, бесполезным созданием, и выковыривать эту занозу, засевшую глубоко, пришлось долго.
А ведь он чуть не вернул все обратно сам. Тогда, с трудом различая дорогу, он кое-как добрался до дома и рухнул в море своих невеселых мыслей. Чем дальше, тем больше он сомневался в своей правоте, как будто вместе с гневом исчезла и уверенность в себе. Позвони тогда Майк, сделай первый шаг – и Синди первым бы извинился и за сказанное, и за просто подуманное, а то и пообещал бы измениться по запросу любовника, какие бы условия тот ни поставил. Синди слишком привязан был к Майку, он любил, как только мог любить тогда, и это чувство сплеталось с паническим страхом остаться в одиночестве, рождая стремление удержать Майка любой ценой. Но Майк не звонил, и танцор вяло, как сомнамбула, поплелся на работу, растравленный горькими мыслями и совершенно убитый. Он с радостью остался бы дома, чтобы хоть немного ожить в кругу друзей, но слишком сильна была в его сознании установка «нет работы – нет еды». Он сам не помнил, как оттанцевал всю ночь, а потом рухнул в гримерке без сил и провалился в сон.
Возможно, он сломался бы в итоге и позвонил бы, каясь в грехах настоящих и вымышленных. Быть может, и Майк, успевший за полгода изучить его характер, ждал чего-то подобного. Как бы то ни было, судьба хранила Синди от этого решения, пусть и весьма своеобразным способом.
Когда Синди проснулся и сунул ноги в туфли, стоящие рядом с его диваном, он обнаружил в них две бритвы.
***
Крови было неожиданно много. Синди и не думал, что столько может натечь из двух порезов на ступнях. Он сидел, задрав ноги, потому что стоять было больно, и кровь текла по ногам, оставляла бурые дорожки, а потом капала вниз, разбивалась о пол. От этого звука и от осознания того, что где-то рядом, в клубе, нашелся кто-то переполненный ненавистью настолько, что смог хладнокровно вложить в его обувь эти проклятые лезвия, Синди подташнивало. Он хотел было позвать на помощь, но от одной мысли, что может отозваться этот, придумавший такую подлость, танцора передернуло.
У него была страховка, и Синди поспешно набрал номер скорой помощи… и тут же сбросил вызов, оглушенный внезапной мыслью. Страховка была на имя Синди Блэка, а здесь, с разрезанными ступнями сидела красотка Мерилин, которая не имела к бывшему официанту никакого отношения! Синди настолько боялся потерять работу, ради которой он пошел на хитрость, что готов был сидеть в луже крови, но не выдать себя.
А кровь продолжала течь, и танцор испугался – что если она не остановится? Мысль была довольно нелепой, но Синди, испуганному видом порезов, а главное, обескураженному из-за появления невидимого и неизвестного врага, она показалась страшной.
Он послал вызов, почти не задумываясь, автоматически, и когда на экране появилось изображение Майка, выдохнул с облегчением. Сейчас Синди уже не помнил о ссоре, она казалась ему далекой и нелепой. Только одно имело значение – Майк здесь. Майк поможет, надежный, хладнокровный, умеющий решать проблемы, как волшебник. И даже то, что Майк был, мягко говоря, недоволен, Синди не смущало.
- Я же говорил тебе никогда не звонить, пока я на работе!
- Майк, - произнес Синди, прикрыв глаза от облегчения. Сейчас ему доставляло удовольствие просто произносить это имя. – Майк, мне порезали ноги. Ты можешь вызвать какого-нибудь врача? Или хотя бы просто перешли мне денег, я вызову платную помощь…
- То есть как… порезали? Что порезали?
- Ноги. Ступни. Бритвой. Долго объяснять. Майк, перешли мне деньги, прошу тебя. Кровь не останавливается.
- Да не паникуй ты, - Синди с восторгом узнал эти раздраженные интонации, знакомые до последнего оттенка. – Сейчас я не могу приехать и перевести деньги. Я на конференции по поводу нашего проекта, через минуту у меня доклад, который нельзя отменить. Подожди немного. Перевяжи ноги чем-нибудь, есть же у тебя какой-нибудь платок?!
- Нет, - выдавил Синди, чувствуя, что ледяной ком из желудка никуда не делся. – Нет у меня платка.
- Тогда рубашку порви, еще что-нибудь, не голый же ты сидишь! Позови кого-то, что у тебя там, вымерли все? Потерпи, я приеду потом и…
- Я только об одном жалею, - перебил его Синди, чувствуя, что ярость уже затопила его и клокочет где-то в горле, - что не могу сейчас ходить, а поэтому не могу прийти на этот твой доклад и на весь зал заорать, что мы спали вместе!
Он отключил комм и отшвырнул в сторону, ни в чем не повинная техника упала за вешалкой. Синди пожалел о своем порыве тут же – теперь ему пришлось бы добраться до двери, чтобы попробовать позвонить кому-то еще, - но слишком сильно он разозлился. В этот момент танцор не чувствовал ни горечи, ни обиды, только гнев, смешанный с разочарованием. Синди не понимал, как он до сих пор не разглядел, насколько сильнее Майк ценил свою драгоценную работу, чем какого-то парня, пусть даже с этим парнем он встречался и говорил ему красивые, словно выбранные из книг, слова. Было безумием ждать от него помощи.
Тем временем со ступней Синди уже натекла небольшая лужа, и он был близок к панике, когда услышал, как в коридоре приятный женский голос выводит какую-то песню.
- Кто-нибудь! – закричал танцор. – Помогите!
***
С того дня у него остались тонкие шрамы на ступнях и горячая благодарность Мие, администратору, которая решила проблему так быстро, аккуратно и тактично не обращая внимания на неженственный вид красотки Мерилин, будто всю жизнь только и занималась помощью попавшим в беду трансвеститам. Вскоре Синди с перевязанными ногами ехал домой – Мия позаботилась и о врачах, и о такси, да еще и взяла на себя объяснение с Эндрю.
Единственным, от чего Мия не могла избавить Синди, была тоска, которая обвила его своими скользкими щупальцами, как только танцор остался один в пустой квартире. Теперь, когда его уже не беспокоила боль в ногах, на смену ей пришла запоздалая боль от окончательного разрыва с Майком. Теперь уже никакой надежды вернуть все обратно не было – да и желания снова видеть этого человека у Синди не возникало, но полгода жизни сложно было просто так выбросить из головы. Как он ни старался не думать больше о разорванной связи, память как назло подбрасывала ему самые светлые воспоминания из тех, которые успели накопиться за время их странных, то тяжелых, то радостных отношений. Тщетно пытаясь отогнать видения прошлого, Синди дорвался до алкоголя.
Он напился отвратительно, неумело, без всякого удовольствия. Спиртное не только не отогнало хандру, но и многократно усилило ее. Синди еще мог понимать, что перебрал и поэтому готов купаться в собственных пьяных слезах и соплях, но проблески разума померкли, оттесненные всепоглощающей жалостью Синди к себе, которую сменила уверенность в собственной неполноценности и нежелание жить.
Даже спустя несколько лет Синди не был уверен, хватило бы ему духу порезать вены или нет, окажись под рукой другой нож. Однако именно попавшийся ему нож его и остановил. Нож украшал в свободное время Тим – на рукояти на удивление безобидно скалилась песья голова. Пес чем-то напоминал самого Тима – тот тоже не мог никого испугать, даже когда пытался выглядеть суровым. Синди представил себе, что подумает Тим, когда узнает, что его друг покончил с собой его же поделкой. Потом мысли Синди переметнулись к Тинто, к Джу… к Фредди, которая наверняка ругала бы его последними словами, потому что Синди жил-жил, а тут помер, как дурак!..
Мысли о друзьях спасли его, как спасали раньше они сами. Синди понял, что из-за одного подлеца он не имеет права так огорчать столько хороших людей, иначе чем лучше он сам? Его горе никуда не делось, но словно притупилось, смягченное воспоминаниями о близких. Синди еще посидел, покачиваясь вперед-назад, как робот, а потом его озарило. Решение казалось таким простым, ясным и правильным, что Синди засмеялся, не понимая, как он не додумался до этого раньше, а только страдал и упивался жалостью к себе. Он прокручивал свою гениальную мысль в голове раз за разом, наслаждался каждым словом, пока не уснул незаметно.
***

[Советник Аламат]

Пробуждение было кошмарным. Синди разлепил тяжелые и как будто склеенные веки и увидел над собой два лица. Одно было искажено от ярости, второе выражало нечто среднее между сочувствием и брезгливостью.
- Очнулся, - констатировала Фредди, мрачная, как работник крематория. – Жри!
Синди знал, что лучше не спорить с подругой, когда она в таком настроении, и поэтому покорно проглотил с ложки какой-то черный порошок, но тут же закашлялся – казалось, что он съел горсть песка. Как по волшебству около его губ оказался стакан с водой, и Синди вцепился в него обеими руками, большими глотками запивая черную гадость.
- Отлично, - кивнула Джу.
Синди не успел спросить, что же хорошего в подобной дряни, которая превращала рот в подобие пустыни. Его хватило только на то, чтобы добежать до туалета быстрее, чем желудок расстался со своим содержимым.
В комнату Синди вернулся протрезвевшим, побледневшим и с кругами под глазами. Однако его жалкий вид не смягчил Фредди, которая наблюдала за другом, скрестив руки на груди.
- А вот теперь изволь объясниться, Блэк, почему мы нашли тебя вдрызг пьяным, в бинтах и с ножом на полу!
Синди понял, что умудрился перепугать бесстрашную Фредди настолько, что от страха она готова закончить его начинание и отправить в мир иной самостоятельно.
- Я расстался с Майком, - сказал он просто.
- О, - сказала Фредди после паузы уже куда спокойнее, и Синди понял, что гроза миновала. Его подруга была из того сорта людей, которые терпеть не могут не понимать чего-либо. Теперь, когда Фредди узнала причину увиденного, ей сразу же стало спокойнее. – Синди, ты хочешь сказать, что из-за этого напился и решил порезать… ноги?!
- Ноги тут ни при чем. Хотя нет, как раз при чем. Я попросил у Майка помощи, а он дал понять, что ему не до каких-то там моих ног, пока он работает. Вот и все.
- Мудак, прости Господи! – рявкнула Фредди. – Блэк, забей. Найдешь лучше, тебе всего восемнадцать.
На самом деле Синди было на год меньше, хотя он уже успел привыкнуть к своим документам и даже сам поверил в поддельную дату рождения.
- Нет. Не найду.
- А ну-ка, иди сюда, - Фредди потянула друга к себе на матрас, а Джу незаметно испарилась. Она необычайно тонко чувствовала моменты, когда нужно скрыться, и терпеть не могла ставить других в неловкое положение. Вот и теперь вышло так, что она была рядом, а через секунду уже скрылась в кухне, предоставив Фредди исправлять ситуацию. – Он так тебе дорог?
- Нет. Я сказал, что не хочу его видеть, и это правда. Я не найду другого, потому что не буду искать. С меня хватит этих ваших «серьезных отношений».
Взгляд Фредди стал очень серьезным и внимательным, и под этим взглядом Синди внезапно почувствовал себя маленьким, неопытным и ничего не понимающим в жизни, хотя ничего подобного не было произнесено вслух. Это нервировало, и Синди отвернулся, чтобы с независимым видом глядеть в окно.
- Синди, - сказала, наконец, Фредди, медленно, словно пробуя каждое слово на вкус – не слишком ли горько выходит? – Я понимаю, что тебе сейчас больно, противно и страшно, но это ведь не повод ставить крест на жизни. Встряхнись! Говорить так – это поражение. Это слабость!
Синди рассмеялся, и его смех прозвучал так неожиданно, что Фредди сбилась и замолчала.
- Да я не собираюсь… как это… ставить на жизни крест. Я тут уже подумывал о том, чтобы сдохнуть, но передумал…
- Синди!
- Шшш, не ори, у меня голова лопается. Передумал же. Я просто не хочу больше всех этих романтических соплей, когда достаточно простого траха. Я этим всем уже обожрался и меня тошнит.
- Тебя тошнит, потому что ты нажрался вовсе не соплей, - пробормотала Фредди. Она снова смотрела так, словно Синди был не в состоянии уяснить, какую-то вещь, для нее элементарную, как таблица умножения, и это злило.
- А скажи, в чем я тогда не прав?! Только давай без всего этого: без любви ты будешь несчастен и бла-бла-бла.
- Это и есть самое главное.
- Ну нет, - Синди посмотрел Фредди прямо в глаза и почувствовал, как крепнет его решение, пусть принятое спьяну, но теперь кажущееся единственным спасительным выходом, единственным шансом если не на счастье, то хотя бы на спокойствие. – Хватит с меня этой вашей любви.

[Janusz Cienkowski]

Ничерта ж себе "выжать из текста воду", да тут 60% текста нет, если не больше. Ты ведь правда не будешь удалять более ранние куски? Там был ряд моментов, которые мне нравились и их бы не хотелось терять.

[Графит]

Janusz Cienkowski, нет, удалять не буду. Считаешь, что стало хуже?

[Чуд]

Ну ты, Графи, знаешь, что я готов читать эту историю сколько угодно раз и в разных вариантах. Так же как говорить о ней, думать и играть. Мне нравится то, что получилось сейчас. Я не считаю, что текст стал хуже уменьшившись в размере. Хотя и прошлые "простыни" читать было очень приятно и интересно. И даже я, знающий историю до конца, с нетерпением ждал каждого "выпуска". Вот и сейчас я жду следующих частей. И пожалуй сильнее всего, финальную часть, которая еще не была написана тобой ни в одном из видов. И да, Саймон Великий ждет своего появления. (=

[Чиби]

Честно? Переписанная версия у меня пошла плохо, но потом я начала читать с начала и просто не могла оторваться, читала запоем, просто выше всяких похвал!

[Графит]

Чибик! Дорогой ты мой человек, мне как раз не хватало этого комментария! *расцеловал и умчался писать пост*

[rusrainbow]

суховато и упрощенно
мне первый вариант больше нравится, больше верится