Cкачать Рыбников Алексей Встреча бесплатно на pleer.com
С моря тянуло свежестьюС моря тянуло свежестью. Лита зябко поежилась и плотнее закуталась в зеленую шаль плотной вязки – подарок, Минна расстаралась. На Аррина же, который выскочил на крыльцо в расстегнутой куртке, было даже смотреть холодно.
- Плащ надень, - сказала Лита.
Аррин взял у нее плащ, ненадолго сжал в своих руках ее пальцы. С матерью он попрощался накануне, Горвина не было в Гелленгау. Последней капитана по традиции провожала жена.
- На берег не пойду, - решила Лита. – Там рыбой пахнет. Если меня вывернет прямо на пристани, вряд ли твои люди сочтут это доброй приметой.
Аррин засмеялся.
- На реке пристань, - нравоучительно добавил он. – А на море причал. Ты жена маринера, пора бы и запомнить!
- Ты еще поучи, что корабль не плавает, а ходит, - фыркнула Лита. – Список взял?
- Взял, - глаза у Аррина были очень честные.
Лита подняла брови и достала из узкого рукава сероватый сложенный в несколько раз квадратик.
- А это что?
- Помилуй, женщина! – возопил Аррин. – У тебя было столько списков, одним больше, одним меньше… Я и так уже забью твоей дрянью половину трюма. Почему я должен везти домой не пряности и самоцветы, а какую-то вонючую гадость и корешки?!
- Не вози, - тут же согласилась Лита. – Сама выпишу из столицы. Или попрошу лорда Аламата, он давно предлагал мне помощь в исследованиях.
- Дай сюда, - Аррин выдернул список у нее из пальцев, Лита про себя улыбнулась. – Сами разберемся. И… ты бы поменьше возилась со своими исследованиями. Не вообще, сейчас…
Лита все-таки засмеялась.
- Уймись, харрат, это совершенно естественное состояние женщины! Впрочем, в перерывах я могу шить тебе рубашку. При условии, что потом ты будешь ее носить.
- Женщина, ты угрожаешь капитану корабля.
- Ты лучше не задерживайся, - Лита посерьезнела и обняла Аррина за шею. – Сам знаешь: если ты не вернешься, я отправляюсь тебя искать и из-под земли достану.
- Щедра ты сегодня на угрозы, - улыбнулся он. – Но я вернусь.
Они быстро поцеловались, потом Лита провела кончиками пальцев по щеке Аррина.
- Попутного ветра, - когда-то ритуальные прощания казались ей глупым пережитком прошлого. Но тогда она еще не была замужем за маринером.
Он улыбнулся, подмигнул ей и пошел к воротам. Он не оглядывался – никогда не оглядывался. Лита смотрела ему вслед, сложив руки на животе.
Немного жаль, что в этот раз ей не удалось пойти вместе с ним как корабельному магу. Но все-таки в море Лита до сих пор чувствовала себя неуверенно. Да и Аррину не мешало отдохнуть от домашней жизни. Лита улыбнулась: свекровь упала бы в обморок, если подслушала ее мысли. Хотя… может, и не упала бы. Она-то прожила с маринером больше двадцати лет.
Во всяком случае, в море Аррина не мучили сны, в которых он раз за разом отказывался стать богом. Лита убедилась в этом за время их совместных плаваний. Впрочем, на суше кошмары тоже стали реже, раз в две недели, может, в десять дней, не чаще. Лита надеялась, что со временем они и вовсе сойдут на нет. До конца не верила, но надеялась.
Аррин пропал из виду, Лита негромко вздохнула и пошла в дом. Нужно было еще пересадить ростки чернокровки, проверить ловушку для снов, закончить амулет для дочери рыбака и дописать письмо Аламату. И лучше это было сделать до того, как явится Минна и начнет причитать, что бедная девочка совсем бледная, ей нужно больше быть на солнце, а не возиться с бумажками, а цветов в саду и так хватает… И есть надо больше, особенно сейчас!
Оказалось, что Аррин оставил на окне расписку в получении канатов для «Крылатой». Лита аккуратно свернула ее и положила в карман, потом не удержалась и осторожно погладила кончиками пальцев.
Он вернется, потому что обещал. Аррин никогда не нарушал своих обещаний.
***
Когда его дом скрылся за поворотом, как будто ослаб якорь, привязывающий его к земле, и Аррин ускорил шаг, а потом и вовсе побежал, распугивая прикормленных важных чаек. Утро выдалось тихим, как и обещало с вечера, выходить в море в такую погоду было сплошным удовольствием. Впрочем, и бегать тоже. Плащ хлопнул за спиной, когда Аррин перемахнул по старой привычке низкую ограду у дома старой Бет – сколько он себя помнил, она грозилась поставить высокий забор, чтобы мимо не шмыгали никакие проходимцы, да все не ставила.
Он протиснулся между кустами ореха, снова перепрыгнул через забор, оказался на Главной улице и тут уже перешел на шаг. Не годится капитану корабля бегать, сломя голову, как мальчишка, когда он собирается выходить в море.
В этот раз его поход обещал быть недолгим – до Хег-Меделя, потом заскочить в Белвар, затем обойти горы на севере, пришвартоваться недалеко от самоцветных копей, а там уже и домой. Все просто, путь, давно знакомый маринерам, хотя море никогда не откажется подкинуть сюрприз. Но все это только разминка, подготовка к настоящему путешествию. Далеко от Харрадона лежат Острова, а что за ними?.. Аррин не верил, что их кусок суши – единственный среди великого океана. Когда-то сверху он увидел… впрочем, лишний раз он не поминал, что видел с такой высоты, куда и птицы не залетают.
Он просто пройдет по морю и увидит все это, не как бог – как человек. И привезет Лите с новых берегов самый корявый и горький корешок, который только отыщется!
Счастья-то будет…
Команда была уже в сборе. Аррин хотел подняться на борт степенно, но не выдержал – птицей махнул. Осмотрелся, все ли в порядке – грузили «Крылатую» еще вчера, а теперь вставай к штурвалу и отчаливай!
- Все по местам!
«Если меня вывернет на берегу, твои люди вряд ли сочтут это хорошей приметой», - вспомнил он слова Литы и улыбнулся.
- Будет вам добрая примета, - сказал он негромко вслух и взбежал на нос, распахивая руки для «объятия».
***
Пафсаний редко брал попутчиков. Но когда в деревне в пограничных землях к его обозу прибились двое, возражать не стал. Первый, огненно-рыжий, с мечом и кинжалом у пояса, был явно наемник тертый, жизнь знающий. За все время, что он рядом с телегой шел, едва ли десяток слов сказал, да и то половину куда-то под нос. Сразу видно – человек серьезный. Но как раз он Пафсанию был не слишком интересен. Оно, конечно, после войны лихие людишки по трактам пошаливали, но не зря он, опытный купец, нанимал охрану – десять здоровых молодцов, ничем рыжему не уступающих. Под их защитой можно было и ткани спокойно довезти, и масло, и еще кое-что, о чем говорить никому не следовало. Еще один меч лишним не бывает, но можно было без него обойтись.
А согласился Пафсаний из-за второго путника. Этот-то говорил за двоих, но бродячему певцу так и положено. С ним тоже все было ясно – лютня за спиной, рубашка кружевом отделана, и язык ловко подвешен. Загорелый, обветренный – тоже, видать, немало дорог истоптал, волосы до плеч, а в ухе дырка для серьги, а серьги нету, видать, поиздержался. С певцом в пути веселее – расскажет что-нибудь, песню споет, а то петь охранники у Пафсания любили, а уметь не умели. Вот он и рассудил – пусть их, тракт не купленный, а место на телеге и у костра на привале найдется.
Певец, представившийся мастером Эйроном, не подвел – песен у него в запасе хватило бы на десятерых. Когда не пел, на вопросы отвечал охотно. Да, тоже в Альдалир собрался, но без компании боязно, да и не так весело. Что, если завернут? Да уж вернется как-нибудь, только надеется, что не завернут…
Пафсаний тоже надеялся, что не завернут, хотя и волновался чуток. Конечно, как война с Харрадоном кончилась, альдары так зверствовать на досмотрах перестали. Еще бы – хороши бы они были без деокадийских овец, без тканей, без вина и масла, без фруктов, которые в лесах не вырастить! Но все равно досматривали строго, каждый купец, подъезжая к границе, трижды сплевывал и кукиш в кармане держал – на удачу. Певцу-то чего было бояться – что с него, доходяги, взять, не лютню же? А только чуял Пафсаний, что не по себе мастеру Эйрону, чем дальше едут, тем больше не по себе.
Так потихоньку и доехали до границы. Если разбойники и поджидали где на тракте, то при виде охраны нападать побоялись. Да и через перевал в горах удачно перешли, а там уже и Альдалир был близко.
Приграничную заставу видать было сразу – и Пафсаний пригорюнился. Не один он стал с лесовиками торговать, когда границы открыли. А досмотр, по всему видать, шел медленно. Кто только в Альдалир не собрался! И купцы, и наемники, и странники навроде того же Эйрона. Кто-то пригнал на продажу отару овец, и Пафсаний только вздохнул – это что же, альдары каждую овцу щупать будут? Этак и ночевать придется прямо в поле, пока своей очереди дождешься… Лесовикам все было нипочем – с каменными лицами расспрашивали и допрашивали. Не иначе, на главного своего равнялись – тот в сторонке стоял, распоряжался. При луке, при мече, лицо немногим выразительнее пня дубового…
Пафсаний засмотрелся, что впереди происходит, а зря – лучше бы за собственным обозом следил. Мастер Эйрон вдруг выкинул такое, что Пафсаний тут же пожалел, что не сбросил его с телеги, когда певец только в спутники к нему набивался!
Эйрон встал в полный рост и позвал звенящим голосом:
- Эй, суровый командир! Пропусти меня, а я тебе песенку спою!
Командир возьми да и обернись. Пафсаний чуть не ахнул – да после такой наглости лесовики не только телеги, а всех в обозе ощупают, начиная с него! А у него за пазухой мешочек самоцветов припрятан, которого быть при нем не должно. Надеялся проскочить, а теперь как проскочишь!
Пафсаний потянулся дернуть певца за ногу, чтобы тот перестал торчать у всех на виду и больше никого не злил, но опоздал – Эйрон сам спрыгнул на землю и пошел вперед.
И альдарский командир пошел ему навстречу.
Приоткрыв рот, Пафсаний смотрел, как его случайный попутчик чуть не бежит, расталкивая локтями остальных и собирая проклятия на свою голову, спотыкается, но все же не падает. А альдар вроде бы и шагу-то не прибавлял, но перед ним люди расступались сами. Где-то на середине они и сошлись. Посмотрели друг на друга и вдруг обнялись – без приветствий, без хлопков друг друга по спинам и плечам, молча, только Пафсаний видел, как пальцы альдара стиснули рубашку на спине у певца, и эти пальцы стали белее рубашки. Смотреть на это было почему-то неловко, но глаза отвести тоже не получалось.
- Что пялишься, - проворчал рыжий наемник по имени Рауг. – Воевали они вместе.
- Ага, - согласился Пафсаний. – Конечно. Воевали, чего непонятного…
Двое стояли на границе между Деокадией и Альдалиром, обнявшись, и не могли разжать руки.
***
Ойнерат вышел за дверь и поморщился – улицу запрудил народ, должно быть, в порт пришел корабль, теперь до дома нужно было проталкиваться, либо ждать, пока толпа схлынет. Может, и не самой удачной идеей было открывать школу недалеко от порта, но Ойнерату тогда привередничать не пристало…
Школу фехтования он открыл после свадьбы, когда понял, что должен срочно что-то предпринять, чтобы прокормить семью. Он отдавал себе отчет, что не сможет дать Аннете ту жизнь, к которой она привыкла – в первый раз он невольно обомлел, увидев особняк ее семьи с двумя каменными грифонами у крыльца и сверкающим кристаллом на крыше, - но не мог допустить, чтобы она страдала от нужды. Ойнерат не обольщался насчет своих способностей. Он умел только драться. Значит, нужно было зарабатывать этим деньги.
Деньги на школу ему одолжил тесть. Он готов был дать их и просто так – Ойнерат не позволил, едва не силой заставил принять долговую расписку. Тот ворчал, но все-таки взял, обозвав зятя гордецом. Ойнерат промолчал. Когда-то он скорее откусил бы себе язык, чем унизил себя просьбой о деньгах, но с тех пор многое изменилось.
Сначала дела шли неважно – не было желающих учиться драться у однорукого калеки, да еще и харрата. Однако странным образом отличие Ойнерата от других сыграло ему на руку – «на единственную», как он невесело шутил. Бездельники заглядывали к нему в зал, чтобы покуражиться. Всем Ойнерат предлагал размяться. После первых же выпадов насмешники переставали улыбаться, после окончания поединка крепко задумывались… и нередко оставались. Противники становились учениками.
После открытия школы Ойнерат поначалу выматывался так, что приходил, наскоро что-то съедал, падал в постель рядом с женой и засыпал мертвым сном. Однажды Аннета растолкала его, и Ойнерат увидел, что ее лицо промокло от слез.
- Что такое? – встревоженно спросил он.
Аннета медленно вздохнула и прижала руку к сердцу.
- Мне показалось, что ты не дышишь, - призналась она.
На счастье Ойнерата, он никогда не пренебрегал физическими упражнениями, и теперь, в городе, где большинство рассчитывало на магическое вмешательство, прежние умения выручали его. «Никакой магии!» - гласило предупреждение, большими буквами написанное на стене у него в зале.
- Никогда не знаешь, когда у тебя не останется ничего, кроме рук… и, может, верного меча, - повторял он ученикам.
Постепенно дела пошли на лад. Ойнерат рассчитался с долгами и смог, наконец, отселиться от родителей жены, что стало для него большой радостью. Он неплохо ладил с отцом Аннеты, хотя неизменно не давал втянуть себя в философские споры о природе вещей, которые тот неизменно пытался развести, но для тещи он был «убогим», «проклятым харратом» и «безродным грубияном», и было ясно, что это уже не изменится. Ойнерат почувствовал громадное облегчение, когда привел жену в новый дом, пусть и далеко не такой роскошный.
- Надеюсь, у него хотя бы не обрушится крыша. Или водосток. Горгулья на нем выглядит так, словно видела сотворение мира, - мрачно усмехнулся он, но Аннета, привыкшая различать, когда муж прячет волнение за грубостью или насмешкой, быстро его раскусила.
- Чудесная горгулья, - сказала она и поцеловала его в щеку. – Мне нравится.
И Ойнерат возблагодарил судьбу.
Жизнь налаживалась. Каждое утро Ойнерат вставал, пристегивал к поясу ножны с мечом и отправлялся в зал, где гонял учеников и себя без пощады. Некоторые уходили – не все способны были выдержать напор «бешеного харрата». Каждый день Ойнерат держал оборону перед чужим городом, чужой страной и всем миром.
Но он до сих пор не мог взять перо и написать матери.
Он совсем не собирался встречать корабль, но людской поток вынес его к причалу. Там стала понятна причина оживления. «Харраты!» - слышалось тут и там. Ойнерат невольно подобрался – подобные выкрики он привык относить на свой счет, и чаще всего справедливо.
Но на сей раз никому не было дела до бывшего офицера и скромного учителя. Ойнерат не разбирался в кораблях, но даже он с первого взгляда узнал резкие хищные очертания харратского судна. Ойнерат жадно прикипел к нему взглядом, смотрел, как спускают сходни, как вниз катят какие-то бочки, как на причал спрыгивает несколько человек, двое из них – с крыльями, еще несколько – в форме… Офицеры?! «Одаренные»?! Нет, все лица незнакомые, да и мундиры отличались от памятных Ойнерату. Свой, изорванный и обгоревший, он хранил на самом дне сундука с личными вещами. Чтобы разглядеть прибывших, Ойнерат протолкался ближе.
А потом мир померк, и перед глазами у Ойнерата заплясали золотые мухи, потому что по сходням на причал сошел Перо. Он был не такой тощий, как раньше, да и тряпки, в которые одевался прежде, сменил на приличную одежду, но это крысиное личико Ойнерат узнал бы всюду. В последний раз он видел его бледным и запрокинутым к небу над эшафотом.
Нужно было уходить, немедленно, пока Перо тоже не узнал в мрачном одноруком горожанине старого знакомого. Пока не дал воли ненависти, злорадству или, того хуже, жалости. На все это Перо имел право – он теперь выходил победителем, а Ойнерат был побежденным. Нужно было уходить, пока Перо не добил его, но Ойнерат как будто прирос к доскам причала. И опоздал.
- Онно!
Широко открытыми глазами Ойнерат смотрел, как к нему приближается возмездие, поправляя сбившуюся на затылок фиолетовую шапочку и слегка шатаясь – морское путешествие даром не прошло.
- Онно!
Перо хлопнул его по плечу, но вдруг засмущался и убрал руку, вместо объятий осыпал Ойнерата ворохом слов.
- Ты здесь, здесь! Жив, надо же, жив! А почему не писал? А мы уже думали, что ты умер, а ты жив! Я уж и не надеялся… а тут только огляделся, в глазах посветлело, гляжу – ты! Вот удача-то, удача!
Ойнерат молчал. Он отказывался верить в происходящее. В голосе Пера не было ни злобы, ни насмешки. Должны были быть, но не было! Ушей Ойнерата достигала обычная трескотня, как будто они не стояли на причале в чужой стране, а сидели где-то в «Сломанных рогах».
- Куда же ты пропал, чудак? – только тут Перо заметил пустой рукав, заправленный в карман Ойнерата. И снова не было ни жалости, ни злорадства, Перо только покивал с пониманием. – Вот как…
- А ты… откуда тут? – выдавил из себя Ойнерат, невидимый железный ошейник на его горле немного разошелся.
Перо гордо выпятил грудь и подбоченился.
- А я с посольством! С посольством, вот как!
- Ты… посол? – Ойнерату хотелось за что-нибудь ухватиться, но рядом было только плечо Пера.
Перо, кажется, хотел обидеться, но ухмыльнулся.
- Шутишь, Онно, все шутишь! Нет, конечно! Но я с послом, да! У меня почерк хороший. Сказали, пригожусь. И Адшат со мной. Помнишь Адшата?
Ойнерат не помнил никакого Адшата и не собирался вспоминать.
- Может, еще и Аррин с вами? – он попытался превратить вопрос в шутку, но шутки не получилось, голос дрогнул. Сейчас придет неумолимый ответ: Аррина нет больше…
Перо улыбнулся шире.
- Где там! Ему такое неинтересно! Он и в Белвар-то носа почти не кажет, скучно, говорит!
- Он жив?! – Ойнерат все-таки схватил Перо за плечо, тот изумленно моргнул.
- Жив, жив! Большой герой! Большой! Женился вот. А ты женился? Ну, еще бы, вы по этому делу всегда были первыми! А я вот в Ксирос. Может, тоже женюсь, - Перо мечтательно вздохнул. – Говорят, в Деокадии девушки красивые. Красивые, а, Онно?
Рука соскользнула и бессильно повисла вдоль тела, Ойнерат расхохотался, запрокинув голову. Ломались и расходились обручи, которые сковывали его тело с первого дня в плену, пропадал незримый доспех, в котором Ойнерат дрался против всего мира.
- Онно, ты чего? – в голосе Пера промелькнула тревога.
- Война кончилась, - Ойнерат усилием прекратил смеяться.
- Ну, ты даешь! Конечно, кончилась! Два года, как мир подписали!
- Война кончилась, - повторил Ойнерат и улыбнулся.
***
- Почта, лорд Аламат!
Аламат отложил перо и кивнул.
- Положите на стол.
Столько времени прошло, а он все не мог привыкнуть к своему новому титулу. Да… миновали времена, когда достаточно было именоваться просто советником, чтобы все понимали, о чем идет речь. Изволь быть лордом Аламатом и подтверждать, что ты достойнейший из достойных…
Байхрат тоже лорд. Но у него затруднений с подтверждением своего достоинства как раз не было – страну лихорадило, тут и там вспыхивали восстания, которые генерал давил на корню вместе с Дахратом. Тот поседел до срока, но оставался отличным полководцем – еще бы. Вывести армию из деокадийских болот, без сил, без связи, без припасов и не свихнуться – нужно было быть выдающимся человеком. Сейчас его внимание было приковано к северу – там все не желал сдаваться бунтовщик из числа мороговых жрецов, которого в народе прозвали Веселым Протазанщиком. Байхрат же в кои-то веки больше волновался о положении дел даже не в столице – в собственном доме. Госпожа Зиэ наконец-то осчастливила мужа наследником, и бравый генерал при одном упоминании об этом размякал и блаженно улыбался. Сама королева изволила посетить молодую мать.
- Ты сам не собираешься обзаводиться семьей? – спросила Фаризе своего советника после визита.
Аламат вздрогнул.
- У меня и без того двое детей, ваше величество, - сказал он. – Еще на кого-то сил у меня не хватит.
- О ком ты? – Фаризе внезапно ему подмигнула. В это трудное для страны время королева расцвела, одновременно повеселела и успокоилась и благосклонно выслушивала намеки советников на то, что ее величеству нужно подумать о замужестве и о наследнике престола. У Аламата чуть сердце не остановилось, когда он услышал, что в мужья королеве прочат в том числе и кого-то из маринеров, и спокойно советник вздохнул, только вспомнив, что Аррин уже женат.
- Государство и школа, ваше величество, - поклонился Аламат в ответ на вопрос.
Несмотря на ужасающую нехватку времени после событий так называемой Огненной ночи, Аламат все-таки смог добиться, чтобы его «магический куб» стал школой новой магии Харрадона. Ему удалось стянуть туда представителей родовых магов, а также Аламат начал искать среди харратов молодых людей с магическим потенциалом, как это было принято в Деокадии. Немало в этом ему помогла Лита, которая, хоть и отказалась остаться в столице, переписывалась с советником и вела собственные исследования в Гелленгау. Аламат многое бы отдал за помощь Башни Деокадии, но сейчас об этом не могло быть и речи. Раньше Аламат сказал бы себе: ничего, пятьдесят лет – и все уляжется. Но сейчас он осознал, что если и уляжется, то через пятьдесят лет связи с Деокадией будут налаживать уже без него… Конечно, он уже начал готовить преемников, но так хочется самому, ах, как хочется!..
Аламат потянулся и поморщился – в спине явственно что-то хрустнуло. Да, запустил он себя… Раньше он и не подозревал, как много давал ему Морог телесной крепости. Воистину мы начинаем ценить здоровье, когда теряем его. Вот, пожалуйста, спина хрустит, сердце шалит, глаза, опять же… Надо хотя бы сходить в бани, чтобы размяли спину и вечно затекающие от долгой работы за столом плечи, да все нет времени…
Глаза снова заболели – Аламат снял очки и потер веки кончиками пальцев. Очки были его гордостью – своими силами создавали, без деокадийцев! Теперь советник трясся над ними, как над секретными документами, если не больше – очки, если что, склеить бы не получилось никак.
Надо было уже заканчивать работу на сегодня. Почта могла подождать, тем более что, судя по печатям и конвертам, ничего для немедленного прочтения в ней не было. Но Аламат не хотел бросать записи на середине. Стоило хотя бы довести до конца мысль последнего начатого абзаца.
Аламат начал свой труд сразу после исчезновения Морога, стараясь выкраивать хотя бы час, хотя бы полчаса в день, пока воспоминания были свежи и в памяти ничего не путалось. Даже в те сумасшедшие дни, когда они со старшим целителем Альдалира пытались вытрясти друг из друга душу. Конечно, что-то он мог восстановить по письмам и другим документам, оставшимся в его распоряжении, но все-таки спешил перенести воспоминания на листы. Первый черновик книги «Морог, его возвышение и падение» близился к завершению. Аламат обмакнул перо в чернила и продолжил:
«…до сих пор мы не знаем и не можем с уверенностью утверждать, каким образом сражение внутри сознания Аррина, которое сам он описывает как битву на мечах, стало причиной исчезновения Морога из Харрадона. Но одно очевидно – он исчез, хотя и подверг Харрадон и своего победителя новой опасности…»
Аламат поджал губы. Его перо бессильно было передать тот ужас, который он испытал при виде Аррина, который стоял в одном шаге от того, чтобы стать богом. Однако, признавая слабую художественную ценность своих записей, Аламат обязан был их закончить.
На тот случай, если в следующий раз искушение станет невыносимым, и какой-нибудь молодой герой решит, что сможет перекроить мир к лучшему. Чтобы оставить ключ тем, кто должен был прийти вслед за Аламатом, как самому ему оставил ключ Аровах, летописец из рода Орла. Чтобы потомки знали: можно совершить невозможное – убить в себе бога.
Аламат нахмурился и снова заскрипел пером. Но слова не складывались. Какое-то время он еще мучился, потом признался сам себе, что его мысли уже час устремляются совсем к другому предмету. Который, хотя и имел некоторое отношение к его книге и истории Аррина, никак не мог считаться для советника работой.
Баловство, конечно… Для человека его возраста такие развлечения, наверное, уже можно считать первым признаком старческого слабоумия. Но… он же ненадолго. Кроме того, осознав конечность своего собственного времени, Аламат стал больше ценить минуты, которые тратил на себя. Их было не так много, но они были.
Посмеиваясь над собственным нетерпением, он отложил перо и встал. Ковер глушил шаги, когда Аламат шел по коридору в западное крыло дома. Ключи зазвенели, когда он неловким движением перебрал их на кольце – он все еще не мог привыкнуть, что дверь нельзя запереть и отворить мановением руки. И Аламат шагнул в темную прохладу громадного зала. Бедный его дом, как его только не перестраивали. Хотя таких изменений он не делал даже после взрыва, когда стены сложились, как у карточного домика.
- Эй, - позвал Аламат негромко.
В темноте зажглись два красных огня.
Скольких усилий стоило перевезти сюда дракона и перенастроить все магические связи в его теле, которые варварски порушил Аррин, знал только Аламат. Даже Лита, которая помогла ему во время своего визита в столицу вместе с мужем, не знала.
Аламат потянул за два рычага, и часть потолка отошла в сторону, открыв взгляду звездное небо в вышине. Аламат ловко поднялся по крылу дракона ему на спину, сел в специально сделанное седло и затянул ремень.
- Вверх, - велел он и с неожиданной лаской погладил медную чешую. – Вверх, мальчик.
Поблескивающие крылья развернулись с металлическим звоном, и дракон понес Аламата вверх, к звездам.