Прослушать или скачать Wayanay Inka Polvo en el Viento бесплатно на Простоплеер
Ночью в Хороге дышалось легко...Ночью в Хороге дышалось легко – еще не пришла пора летней жары и духоты, от которой не было спасения ни днем, ни ночью, воздух был свежий, сладкий, легкий ветер касался лиц часовых и вышедших прогуляться обитателей крепости. Месяц висел в безоблачном небе узким серпом среди обильно высыпавших звезд. Ветер относил к стене лепестки с цветущей яблони и гладил траву между камнями. Но те бойцы Хорога, которые не спали в эту ночь, привычно не замечали красоты рядом. Их, заскучавших в крепости, посещали простые мысли: о времени до конца стражи, об удачной или неудачной игре в кости, об ужине и оставшихся дома семьях. Хай-лен-хой, племянник погибшего предводителя «крылатых», бродил по стене, разминал крылья, скрипя перьями, иногда выдергивал те, которые казались ему надломленными или кривыми, и морщился.
Лунный свет проходил сквозь маленькое окно и касался лица спящего Эйлейва. Может, поэтому его сон оказался тревожным. Ему снился лес впереди, совсем рядом, еще немного – и можно коснуться рукой мощных стволов, но как Эйлейв ни старался зайти в него, все время оказывалось, что не хватает еще шага, двух, десяти. Во рту у Эйлейва пересохло, солнце пекло лицо и шею, а лесная прохлада обещала облегчение для разгоряченного тела, но Эйлейв шел и шел, а спасительная тень все не касалась его лица. И кто-то глумливо хохотал над ухом: нет, нет, тебе никогда не зайти снова в лес!
«Оставь, - услышал он вдруг голос Эррина, повернул голову и увидел лекаря с чашей в руках. – Выпей это, и тебе не нужно будет никуда идти. Тебе станет легче. Просто выпей это».
Эйлейв шагнул к Эррину, но заметил вдруг, как его глаза блеснули красным, а на руках, держащих чашу, появились и пропали кривые когти. И вдруг Эйлейв увидел, что перед ним вовсе не Эррин, а Ойнерат, и края чаши в его руках стали оплывать и сминаться, как будто она была из сырой глины. «Пей же, - сказал Ойнерат голосом Эррина, - пей скорее».
Эйлейв проснулся, как от толчка, рывком сел, потревожив раненую ногу. И понял, что его разбудило не прикосновение - взгляд. Эррин, одетый, как в дорогу, закутанный в плащ, стоял в изножье кровати и смотрел на него темными блестящими глазами.
Эйлейв редко видел, чтобы человек так менялся за три дня. Быть может, только у вдов своих погибших товарищей он видел такие лица, какое было сейчас у Эррина. Его щеки запали, кожа обтянула скулы, губы сжались в линию, и на этом бледном, страшном лице горели черные глаза. И весь он был напряжен, каждая мышца его одеревенела, и двигался он, как ожившая статуя, когда шагнул ближе к кровати. Губы раздвинулись, словно открылась щель в деревянной маске, и даже странно было слышать голос Эррина из этого рта.
- А, - сказал Эррин, - ты не спишь. Хорошо. Поднимайся. Пора уходить.
Товарищи знали Эйлейва как человека рассудительного и здравомыслящего. Он редко что решал, не обдумав, и в пользу своего решения всегда мог найти нужные слова. Но он был охотником, выросшим в лесу и много от леса взявшим, и временами чутье, подобное звериному, древнее и глубже разума, вело его и подсказывало, как поступить. И сейчас это чутье заставило Эйлейва молча подняться с постели по слову Эррина, не задавая вопросов, которые мог подсказать разум. Он делал это не потому, что доверял лекарю или сговорился с ним, а потому, что на него снизошло подсказанное неведомой силой понимание, что пришла пора действовать, ничего не спрашивая и полагаясь на своего помощника.
- Надень это, - сказал Эррин и достал из дорожного мешка черную робу с красной отделкой и темный плащ. Эйлейв натянул робу поверх своей одежды – она оказалась тесновата в плечах и немного коротка в рукавах, но в целом пришлась впору. Эррин оглядел его и кивнул.
- Не забудь капюшон, тогда тебя не должны узнать. Очень удачно, что брат Талват как раз сегодня подвернул ногу.
Эйлейв понял, что его новая одежда принадлежала раньше морогову жрецу, и она тут же показалась ему теснее и неудобнее, чем раньше, но он отбросил эту мысль. Он накинул на плечи плащ, натянул на голову капюшон, дернул вниз короткие рукава. Эррин снова кивнул и пошел к двери, поманив Эйлейва за собой.
Когда Эррин запирал дверь комнаты снаружи на засов, Эйлейв ничего не чувствовал. Он понимал, что эта комната долгие дни была местом его заключения, что он покидал ее навсегда, как жаждал все время в неволе, но сейчас он не ощущал ни радости, ни благодарности к Эррину. Его звериное чутье велело быть осторожным и хладнокровным, и Эйлейв был по-прежнему ведом им одним. Он шел рядом с Эррином по пустым коридорам, стараясь не прихрамывать, вслушивался в ночную тишину, в их шаги, осматривался, запоминая путь. Эррин вел его незнакомой дорогой, не той, которой Эйлейва водили на прогулку. Два раза они встретились со слугами, спешащими по своим делам, и оба раза Эйлейв напрягался, готовый свернуть шею встреченному, если тот что-то заподозрит, но никто не узнал его в жреческой робе и до середины укрытым капюшоном лицом.
Лишь когда они вышли на двор, Эйлейв позволил себе маленькую слабость – глубоко вдохнул ночной воздух, пахнущий травой и влагой. Он так давно не был не заперт в четырех стенах ночью, и теперь осознание себя под открытым ночным небом, в двух шагах от ворот, за которыми лежала свобода, обожгло его.
Эррин, однако, не пошел к воротам, а свернул налево, пересекая двор в сторону вытянутой приземистой постройки. Эйлейв задержался на миг, так хотелось ему наружу, на волю! Но тут же он заставил себя свернуть и пошел вслед за своим проводником. Он медленно и ровно дышал, когда проходил мимо троих харратов с крыльями, которые спешили к входу в замок. Один из них, завидев Эйлейва, сделал какой-то сложный знак рукой, быть может, священный. Эйлейв не знал, как на это отвечать, и просто прошел мимо, опустив голову. Он испугался было, что сейчас крылатый харрат забьет тревогу, распознав в нем самозванца, его спину свело от напряжения, но нет, все было тихо, и Эйлейв шагнул вслед за Эррином, уже проскользнувшим за дверь постройки.
Внутри было темно, пахло пометом и грязными перьями. Эррин зажег маленький светильник на стене, и в его слабом свете Эйлейв увидел маленькие птичьи головы на длинных шеях. Тела были скрыты дверцами загонов, и из-за этого страусы напомнили Эйлейву громадных змей, стоящих на хвостах. В дальних загонах птиц не было видно, там ворочалось что-то большое, тяжелое, невидимое за перегородками.
- Там ящеры, - шепнул Эррин на невысказанный вопрос. – Они нам не нужны.
Он подошел к одному из загонов, порылся в кармане и бросил внутрь горсть каких-то зерен. Страус посмотрел на него круглым глазом и стал клевать, быстро наклоняя голову и подбирая угощение. Эйлейв понял, почему Эррин не стал прикармливать птицу с руки – страус с легкостью разбил бы ему ладонь одним движением. Эррин снял со стены седло, открыл загон и стал прилаживать на птицу хитро сделанную сбрую.
- Хороший, хороший, - услышал Эйлейв его шепот. Потом Эррин вывел страуса наружу, Эйлейв увидел длинные голенастые ноги, пышный хвост из белых перьев и темное туловище.
- Ты умеешь ездить верхом? – спросил Эррин.
Эйлейв покачал головой.
- У нас не разводят таких. Но, если нужно, я поеду.
Эррин кивнул и пошел в соседний загон, чтобы оседлать вторую птицу. Вдруг один из запертых страусов ближе к выходу вытянул шею, завертел плешивой головой и издал протяжный противный крик.
- Тш! – шикнул Эррин, затягивающий ремень в упряжи. – Злая же ты птица…
Эйлейв посмотрел на кричавшего страуса и заметил, что тот был крупнее, чем другие, и его клюв был окован металлом – боевой скакун.
- Почему не взять его? – спросил он. – Он, должно быть, быстрее.
- Это личный офицера Ойнерата, - голос у Эррина дрогнул на имени. – Его сразу узнают. Да и чужой на него не сядет.
Больше Эйлейв не задавал вопросов. Он смотрел на страуса, поводья которого держал в руке, на его маленькую голову, бессмысленные глаза навыкате, и ему не нравилась мысль о поездке на этой глупой птице. Куда как лучше было бы выйти пешком, но Эррин, должно быть, знал, что делает.
Эррин вывел из загона второго страуса и набросил поводья на вбитый в стену крюк.
- Садись, - сказал он. – Обопрись на меня, у тебя же нога…
Эйлейву и правда невольно пришлось опереться на плечо Эррина, чтобы забраться в седло. Плечо под его рукой было каменным, мышцы свело, и Эйлейв понял, насколько Эррину было страшно и трудно. Он посочувствовал Эррину, человеку мирному, с не знавшим крови мечом, но тут же запретил себе и эти мысли. Все это: сочувствие, радость, дружеские чувства, - имело смысл там, за стенами Хорога, а здесь, в страусином загоне, было важно только чувство опасности и желание выбраться прочь. Эйлейв засунул ноги в стремена. Сидеть было непривычно высоко, птица под ним переступила ногами, и у Эйлейва мелькнула мысль, что он может съехать с седла прямо на глазах у харратской стражи. Но он заставил себя успокоиться. Ему нужно было преодолеть несколько сотен шагов верхом, чтобы получить свободу, значит, он должен был удержаться в седле во что бы то ни стало. Вряд ли это было намного сложнее, чем ездить на драконе, пусть даже Шрам был существом древним и мудрым, а сейчас вместо него была глупая птица.
Эррин распахнул двери и вывел свою птицу на двор. Эйлейв не знал, как обращаться со страусом, но тот сам сообразил, что делать и шагом пошел вслед за товарищем. На каждом шаге птицы всадника подбрасывало в седле, из-за чего начинала ныть его только поджившая рана на бедре, и Эйлейв невольно подумал: а если пустится бегом, удастся ли вытерпеть?
Ничего, не важно. Ради свободы придется вытерпеть.
Эррин закрыл двери и забрался на своего страуса. Вышло у него неловко, со второй попытки, то ли от волнения, то ли потому что лекарь не был умелым наездником. Его меч, скрытый под плащом, брякнул о пряжку на седле. Эррин погладил его каким-то новым, бережным движением, которое ему, никогда не обращавшему внимания на свое оружие, совсем не подходило. Он поерзал в седле и пустил своего страуса шагом по двору, а доставшийся Эйлейву держался за ним, как привязанный. Эйлейв перевел дух – пока ему достаточно было просто сидеть ровно и держать поводья – но тут же снова сосредоточился. Он двигались к выходу из крепости, и внутри у Эйлейва как будто натягивалась струна с каждым шагом. Чем ближе они были, тем больше ему казалось, что сейчас все должны узнать его и схватить, но он усилием воли заставлял себя не торопиться, не одергивать слишком короткие рукава и ровно держаться в седле.
У ворот несли стражу двое харратов – один, похожий на первого из охранников Эйлейва, в чешуе, с когтями и мощным хвостом, покрытым роговыми шипами. Он носил безрукавку и штаны из кожи ящера, и в полумраке не сразу было видно, где заканчивалась одежда и начиналась его собственная чешуйчатая кожа. Второй был выше и тоньше, с витым рогом, растущим из середины широкого лба, и гривой светлых волос, рассыпавшихся по плечам.
- Кто? – лениво окликнул всадников человек-ящер и выпятил мощную челюсть.
- Срочные сообщения в Белвар советнику и верховному от офицера Ойнерата, - отозвался Эррин высоким голосом.
Ящер уставился на Эйлейва немигающими глазами, и тот опустил голову ниже. Ему казалось, что все пропало, его узнали, а без оружия и хромая он не смог бы справиться с двумя «демонами».
- Чешуя и когти, - подал голос харрат с рогом.
- Крылья и перья, - отозвался Эррин все тем же высоким, неестественным голосом.
Эйлейв еще удивился: откуда лекарю, человеку мирному, знать отзыв, но тут ворота распахнулись, и, не в силах терпеть больше, он пустил своего страуса навстречу свободе, вперед, туда, где его ждал лес, товарищи, Асфрид. Эррин обогнал его и пустил свою птицу бегом, как настоящий гонец, и Эйлейву ничего не оставалось, как следовать за ним. Ехать оказалось неудобно с непривычки, и какое-то время он не мог ни о чем думать, кроме как о том, как удержаться в седле. Птицы бежали, отталкиваясь от земли мощными лапами, Эйлейва трясло, рана на бедре ныла сильнее с каждым движением. Он только отметил, что они свернули на дорогу, ведущую к Белвару, и понял, что это нужно, чтобы обмануть часовых, а потом следил только за поводьями, за ухабами на дороге, за пышным хвостом эрринова страуса, качающимся впереди.
Они ехали по тракту, пока не свернули за холм, скрывший их от глаз часовых, и там Эррин, резко повернул страуса, пустив его по бездорожью, по молодой траве. Эйлейв едва удержался в седле на резком повороте, стиснул зубы – бедро полоснула боль. Он не успел выровнять дыхание, как Эррин натянул поводья и остановился, спрыгнул с седла на траву. Не понимающий, в чем причина остановки, Эйлейв не стал спешиваться, опасаясь, что потом не сможет быстро сесть верхом снова.
- В чем дело? – спросил он и откинул капюшон с лица.
Эррин подошел к его птице, посмотрел снизу вверх и, отстегнув ножны от пояса, протянул оружие Эйлейву.
- Возьми…
Только теперь Эйлейв разглядел клинок, который был до этого скрыт плащом, и не сдержал судорожного выдоха. Эррин протягивал альдалирцу его собственный меч в потертых ножнах, украшенных тиснением в виде переплетения ветвей и листьев. Меч, который забрали в плену и который Эйлейв уже не надеялся увидеть.
- А твой где же? – спросил он, забирая оружие из рук Эррина и пристегивая ножны к поясу. Жреческая роба мешала, и Эйлейв содрал ее с себя, сбросил на траву – он не хотел больше носить ничего харратского.
Углы губ Эррина дернулись, улыбка вышла косая, неживая, так не похожая на его обычную открытую улыбку.
- А мне уже и не нужно, - только и сказал он.
Только теперь с души Эйлейва свалились оковы, в которых он держал сам себя с самого пробуждения, и он перестал походить на настороженного зверя и стал – на настороженного человека. Он почувствовал и сладость ночного воздуха, и надежду на то, что ему и правда удастся вернуться, и благодарность к невысокому худому человеку, стоящему возле его птицы и не спешащему отойти. Вопросы, которые он отогнал от себя в Хороге, только теперь пришли ему на язык, и Эйлейв выбрал из них главный:
- Как ты собираешься пройти защиту Анну?
Эйлейву было ясно, что Эррину не было дороги обратно и что бросить его было немыслимо. Но защита Анну преграждала путь в Альдалир любому харрату, даже этому, не причинившему никому зла.
Эррин снова дернул губами, как будто забыл, как правильно нужно улыбаться, и пожал плечами.
- Там увидим. Ты отдохнул? Нам пора.
Он снова забрался на спину своего страуса и толкнул его ногами, заставляя перейти на бег. Эйлейв снова ехал за ним, но теперь даже боль от раны заглушало нахлынувшее счастье: свободен, свободен! Эррин то и дело оглядывался через плечо, лицо у него было бледное, напряженное, с лихорадочно блестящими глазами.
Они сделали большой крюк, чтобы не быть замеченными в Хороге. Впереди виднелась полоска леса, и Эйлейв куда острее, чем раньше, чувствовал прикосновение ночного воздуха к своему лицу, свежий ветер, запах, поднимающийся от земли. Он знал, что звезды светят для всех, но в эту ночь ему казалось, что каждая звезда принадлежит ему и выходит из-за облаков для него, а в шелесте волн впереди чудилось ласковое приветствие ему, возвращающемуся домой.
А еще он забыл правило не радоваться удачно исполненному делу, прежде чем это дело окончательно завершится, и за это поплатился. Он даже не успел ничего понять, когда его страус угодил ногой в невидимую под высокой травой рытвину, споткнулся, и Эйлейв, не удержавшийся на его спине, вылетел из седла на землю.
Эррин резко натянул поводья, остановил свою птицу и спрыгнул вниз, поспешил к Эйлейву. Тот, оглушенный было ударом, все-таки поднялся на ноги и отряхнулся. Ему повезло – он не сломал в падении руки и ноги, не повредил только зажившие ребра. Его страусу повезло меньше – он не дался в руки подошедшему к нему Эррину, и стало видно, что он охромел на левую ногу. Он сделал два шага и протяжно закричал.
- Ты сможешь его вылечить? – спросил Эйлейв.
Эррин покачал головой.
- Я могу лечить волшебством только людей. Я бы мог вылечить его без магии, но не в чистом же поле и не сразу…
Страус снова проковылял несколько шагов и заорал, громко, надрывно.
- Делать нечего, - сказал Эйлейв. – Нам его не увести. Он один тут не выживет. А его крики могут услышать… харраты.
Эррин поднял глаза, его лицо впервые за эту ночь смягчилось.
- А может, можно просто его оставить? – спросил он, сам не веря в свои слова. Эйлейв покачал головой и вытащил меч, отстранив Эррина рукой. Лучше было бы использовать нож, но ножа у него не было. Эррин закусил губу и отошел к своему страусу.
Когда все было кончено, Эйлейв отошел к Эррину, стоящему возле второго страуса и глядящего в сторону леса.
- Ты сядешь в седло, а я пойду пешком, - сказал тот, не глядя на Эйлейва. – Получится медленнее, но что уж тут поделать. Двоих эта птица не вынесет.
Эйлейв не стал спорить. Рана в бедре снова заныла, и Эррину проще было пройти остаток пути пешком, чем возиться с измотанным раной спутником. Он взгромоздился в седло, Эррин взял поводья и повел страуса шагом к границе. По правую руку от них лежало озеро, ветер шуршал в камышах. Лес вырастал впереди, темный, густой, страшный с непривычки для Эррина и родной Эйлейву.
Эррин непрестанно оборачивался через плечо, но теперь его взгляды нельзя было списать на проверку, едет ли за ним беглец. На четвертый раз Эйлейв не вытерпел.
- Чего ты ждешь?
Эррин передернул плечами, но это могло быть и из-за налетевшего с озера ветра.
- Надеюсь, что ничего.
Впоследствии Эйлейв спрашивал себя: знал ли Эррин о том, что должно было случиться, или накликал беду своим страхом? Но когда в посветлевшем небе появились три темные точки, которые понемногу увеличивались, а потом над степной травой стали заметны очертания всадника, лицо Эррина побледнело еще сильнее, даже губы стали цвета пепла.
- Онно, - сказал он. – Все-таки попались… Скачи во весь опор! Я «одаренный», я смогу их задержать, ты успеешь…
Его слова были разумны. Если бы Эйлейв согласился, то наверняка успел добраться до леса, который был уже совсем близко. Эйлейв вспомнил свой сон: лес, который был в одном шаге и в который невозможно было войти, несмотря на все старания. Сейчас сон сбывался – в быстро светлеющем воздухе исполинские деревья, кажущиеся черными, звали к себе, но дойти до них все не получалось. Эйлейв понимал, что с умеющим колдовать харратом ему не справиться одним мечом. Разве если только Эррин сумел бы прикрыть ему спину, он смог бы вернуться домой…
И никогда потом не простил бы себе, что бросил безобидного лекаря на смерть.
- Забирайся, - Эйлейв протянул руку Эррину, - сколько-то еще проедем вдвоем, все быстрее будет.
- Я могу бежать рядом, - неуверенно возразил Эррин. Эйлейв посмотрел на его лицо и серые губы и отрезал:
- Не можешь. Забирайся.
Эррин с трудом залез на птицу позади Эйлейва и ухватился за его пояс. Он не пытался взять поводья, не пытался возражать – вид приближающихся бывших товарищей подкосил его, Эйлейв чувствовал, как Эррин грузно, как мешок, привалился к его спине. Он не смог бы не только бежать – идти. Страус, почувствовавший двойную тяжесть, завопил, но Эйлейв ударил его пятками в бока.
- Пошел!
И страус послушался, побежал вперед, но он уже устал за ночь и нес двойной груз с трудом, еле переставляя ноги. Тряска усилилась, и Эйлейв сжимал зубы, чтобы не издавать никаких звуков на самых сильных толчках. Он смотрел на полосу леса и понимал, что не успеет. Справа слышался плеск волн, на рассвете воды священного озера казались сделанными из серого и розового шелка. Над степью поднималось солнце, и это было потрясающе красиво. Эйлейв решил, что второй раз не дастся живым в руки харратов. Если уж судьба ему умереть в этой войне, то пусть это случится сейчас, на заре, у родных мест, чем где-то в харратской крепости.
Преследователи были все ближе, ветер уже доносил до беглецов обрывки приказов остановиться на харратском.
- Все, - шепнул Эррин, - все, хватит. Останавливай…
Эйлейв не стал на этот раз спорить. Лучше встретить смерть лицом к лицу, чем трусливо умереть от удара в спину. Он натянул поводья, страус остановился, как вкопанный. Эррин сполз в траву, но не замер, а стал копаться в сумке, привязанной к седлу. Эйлейв соскочил на землю, немного неловко из-за ноги, и положил руку на рукоять меча. Он не собирался умирать без боя, даже если его ждал бой с харратским колдуном. Эррин тем временем нашел, что искал, и, к удивлению Эйлейва, протянул ему его собственный охотничий рожок. Он был у драконьего наездника на поясе во время последней атаки, и оставалось только гадать, какие же еще вещи Эррин успел прибрать к рукам, сохранить и теперь захватить с собой.
- Зови, - пальцы у Эррина были неожиданно горячие, когда он сунул в руки Эйлейву рожок. – Зови своих! Может, они успеют прийти.
До леса было больше полета стрелы, даже если бы самые меткие стрелки пришли на границу, им пришлось бы уйти из-под защиты Анну, чтобы выручить беглецов. Но Эйлейв все-таки поднес рожок к губам и затрубил старинный сигнал всех охотников, в надежде, что кто-нибудь там, под древесной сенью, из безопасности и тишины услышит его зов.
Когда умолкла последняя звонкая трель, Эйлейв повернулся к преследователям, которые как раз настигали их. Трое воинов с крыльями – два с пестрыми, и один с очень красивым, отливающим сталью оперением, которое сияло в рассветных лучах, - и сам Ойнерат на том страусе, которого Эйлейв ночью заметил в загоне. Больше с ними никого не было, и Эйлейв усмехнулся: «Не больно-то высоко они нас ставят». Но усмешка вышла невеселой: сил этих четырех человек с лихвой должно было хватить, чтобы пленить одного охотника, у которого еще ныли ребра и тянула болью рана в бедре, и одного лекаря, который едва держался на ногах и прислонялся плечом к плечу Эйлейва. Его было жалко. Эйлейв рискнул, чтобы получить свободу, а он?.. Эйлейв так и не спросил, зачем Эррин сделал это. Думал расспросить уже в Альдалире, в безопасности и тепле, а теперь разговаривать по душам было слишком поздно. Эйлейв положил руку на плечо спутника и слегка сжал, Эррин обернулся. Лучи зари создавали видимость румянца на его запавших щеках, и он был немножко больше похож на того лекаря, который впервые зашел к Эйлейву и заговорил на лесном наречии, чем этот усталый человек.
Эйлейв не удивился бы, если бы Ойнерат атаковал их на полном ходу, под прикрытием стрелков с воздуха, и для него стало неожиданностью, когда харратский офицер осадил свою птицу, резко натянув поводья, и спрыгнул на землю.
- Ты!.. – только и произнес Ойнерат. Его лицо было перекошено от ярости, ноздри раздувались, дыхание было затруднено, и причиной тому была не быстрая езда.
Когда прозвучал этот возглас, слишком громкий для такого нежного рассвета, в Эррине что-то неуловимо изменилось. Он сделал шаг вперед, отлепившись от плеча Эйлейва, мельком обернувшись на него, и на губах харрата появилась непонятная, отстраненная улыбка, которая могла означать все, что угодно.
- Я, - сказал он и сделал еще шаг. Эйлейв, держащий руку на рукояти меча, напряженно следил за ним, краем глаза замечая, как потянулись к лукам крылатые воины. – Я, Онно.
Эти слова разъярили Ойнерата еще больше, его глаза налились кровью, и Эйлейву послышался скрежет зубов, прежде чем офицер заговорил снова.
- Ты посмел… ты не все ему споил! Как ты посмел?!
- Забыл, - так же просто и спокойно ответил Эррин. – Когда ты и так, и так предатель, нетрудно что-нибудь и забыть.
Эйлейв не понимал смысл сказанного, может, он спутал какое-нибудь харратское слово? Не понимал он и другого: почему преследователи медлят? Им ничего не мешало пригвоздить их с Эррином к земле стрелами, попытаться захватить, связать, обездвижить. Но ничего не происходило: хлопали сильные крылья, удерживая своих обладателей в воздухе, никто не бросался сверху, не летели смертоносные стрелы… Эйлейв бросил короткий взгляд на лица врагов и вдруг понял: да они же боялись. Они, сильные, опытные, вооруженные бойцы боялись одного безоружного лекаря, измученного переживаниями и дорогой. Эйлейву даже стало весело. Он только теперь осознал, что Эррин – тоже офицер для харратов, тоже, как они говорили, «одаренный», и в этом хрупком теле сил было немногим меньше, чем у Ойнерата, вот и боялись его немногим меньше. И пока двое «одаренных» разбирались между собой, ни один «демон» не решился бы им мешать. А Эррин так и стоял, и по нему не было видно, что это он недавно тряс Эйлейва за плечо и безнадежно шептал: все, хватит…