Прослушать или скачать Apocalyptica Fight Fire With Fire бесплатно на Простоплеер
Серое небо висело над Хорогом, грозя напороться облачным брюхом на верхушки башенСерое небо висело над Хорогом, грозя напороться облачным брюхом на верхушки башен. С озера тянуло сыростью, воздух был напоен влагой, но дождь так и не просыпался из туч. Ветер вяло атаковал крепость, бился о стены, хлопал полотнищем флага – и отступал. Пробовал он поднять вверх и отсыревший плащ Эррина, стоявшего на стене, но сил не хватало, и он сдавался.
Эррин окинул взглядом открывшийся ему вид на озеро, над которым поднимались белесые ростки тумана, и проступавший из-за туманной полосы лес. Казалось, что он вырос совсем близко к стенам крепости, но Эррин знал, что впечатление обманчиво – просто леса Альдалира вырастали такими высокими, что привычные харратам деревья казались рядом с ними карликами. Где-то там между мощными стволами и густыми кронами скрывались сейчас меткие лучники, готовые убить любого харрата, приблизившегося к границе. И – быть может – родственники самого Эррина…
Лекарь вздохнул. Он понимал, что его назначение на северный фронт, в Хорог, было более чем разумно – Эррин знал альдарский язык не хуже степного наречия, а его выучка и дарованная Морогом сила позволяли встать во главе госпиталя в небольшой крепости. И все же порой Эррину казалось, что его таким образом проверяли – не даст ли слабину, не дрогнет ли, когда харратские воины начнут выжигать леса и убивать детей народа, к которому принадлежала и его мать…
Мать Эррин помнил хорошо – ее не стало, когда ему было уже почти семь лет. Он помнил и ее мягкие руки, и нежный голос, и привычку напевать за работой. От нее Эррину досталась любовь к музыке и хороший слух, да и взгляд, внимательный, теплый, слегка печальный, он тоже унаследовал от нее, как говорили соседи. Отец всегда смотрел орлом, и Аррин пошел в него, обещая с годами сделаться отцовским подобием. Эррин всегда знал, что с отцом ему не сравниться, а потом, когда младший брат, сын Горвина от новой жены, подрос, Эррин понял, что даже с младшего ему скоро будет не догнать ни по храбрости, ни по ловкости, ни по умению обращаться с оружием. Поэтому для него не стало неожиданностью то, что в четырнадцать лет он не обнаружил способностей маринера – и все же в день испытаний почувствовал, что у него внутри что-то оборвалось и засаднило. Когда он остался один, то расплакался, ненавидя себя за эту слабость, – Аррин бы ни за что не стал плакать, он бы горы свернул, но своего добился. В поселке шептались, что все из-за того, что старший сын Горвина – полукровка, рожденный от леснячки, которая до шестнадцати лет и моря-то не видела… Эррин слышал эти разговоры, и в день испытаний он впервые со злобой подумал о своей смешанной крови – и тут же устыдился, поняв, что тем самым предал память о матери. Зато, когда всего через два месяца оказалось, что Эррин наделен божественной силой и может стать лекарем, он почувствовал себя счастливым. Правда, к счастью примешивалась нотка грусти – доживи мать до этого времени, быть может, он сумел бы ее спасти… Сольгерд истаяла в одночасье от дурной лихорадки, но подросший Эррин иногда думал, что она не вынесла тоски по дому.
Сольгерд часто рассказывала сыну о доме. Иногда напевала песни родных краев, иногда вспоминала сказки своего детства, но чаще просто рассказывала о густых лесах, о родниках, бьющих из-под корней, о светлых полянах и мягких мхах. Говорила об охотниках, красящих лица зеленой и коричневой краской, бьющих из лука без промаха, и о жрецах Анну, которые умели уходить в деревья и исцелять больных. Когда оказалось, что Эррин способен лечить, он вспомнил рассказы матери и подумал, что она была бы довольна. И вот, теперь он стоял на стене, смотрел на ее родные леса и готовился исцелять солдат, которые должны были уничтожить ее народ без всякой пощады.
Однако до сих пор никакого уничтожения не происходило. Войска Харрадона разместились в Хороге и двух других крепостях к югу и изнывали от безделья. Леса оказались огорожены магическим барьером, за которым воины Морога были бессильны. Ойнерат бесился. Он уже трижды отправлял отряды к «зеленой траве», дважды разведчики приносили ее образцы, однако эта трава ничем не отличалась от обычной, кроме того, что выросла слишком рано. Ойнерат плюнул и отправил «этот веник» в столицу, чтобы его разбирали на стебельки люди Аламата.
«Быки», «крылатые» и «единороги» шатались по Хорогу, играли в карты и ножики, курили, пуская кольца в низкое небо, и маялись от скуки. Чтобы занять людей хоть чем-то, Ойнерат начал проводить смотры и учения, гонял солдат в хвост и в гриву и горячей любви не заработал. Из столицы приходил один приказ, прежний: держать Хорог. Это не составляло особого труда, потому что Альдалир молчал. Король Эойльв направил королеве Фаризе гневное послание, в котором обвинял Харрадон во вторжении, надругательстве над святилищем богини Анну и убийстве мирных людей. И с тех пор из Альдалира не приходило больше ни одного слова. Попыток занять крепости харратов тоже не было, но любой, подошедший слишком близко к границе, рисковал получить стрелу между глаз. Леса молчали, и в этом молчании чудилось что-то зловещее.
О новостях из столицы Эррин узнавал от Ойнерата, с которым коротал вечера за стаканом вина и игрой в шашки. Ойнерат, сперва оглушенный внезапным назначением, вскоре свыкся с положением командующего крепости и даже счел все произошедшее естественным развитием хода дел. Он по-прежнему не сомневался в скорой победе Харрадона в войне.
- Вот увидишь, дружище, - заявлял он, пока Эррин рассматривал доску и обдумывал следующий ход, - вскоре мы найдем способ пройти за этот таинственный барьер. И тогда нас уже ничего не сможет остановить.
- Ты думаешь? – вежливо спрашивал Эррин.
- Конечно. Почему, ты думаешь, лесняки молчат и ничего не предпринимают? Да просто им нечего нам противопоставить. Представь, что альдарцы напали на одну из наших пограничных крепостей. Да мы бы в порошок их стерли! А они? Послали ноту и молчат. Хоть кто-то попытался подойти к нашим стенам? Нет! В жилах их мужчин не кровь, а вода.
Эррин пожимал плечами и сдвигал с места очередную шашку.
Слова Ойнерата казались правдивыми, но все же, глядя на громады деревьев вдали, Эррин испытывал беспричинную тревогу.
«Должно быть, Онно прав, и у меня тоже не кровь, а вода в жилах, хотя я только наполовину альдарец», - усмехнулся он и достал из кармана письмо. «Привет, братишка»,- было выведено сверху кривыми буквами. Аррин никогда не был силен в каллиграфии.
«Нам запрещено писать, где точно мы находимся, но не открою никакого секрета, если скажу: мы в болоте. Никогда не думал, что главными моими противниками станут не деокадийские маги, а комары и сырость. Первые явно сидели тут на скудном пайке, а теперь распробовали вкус хорошей морской крови. Что до второго, то мне порой снится сухая постель. Пустая – оцени, каким непритязательным я здесь становлюсь».
Когда Аррину пришло его назначение, он сначала не поверил. Но даже самые завзятые шутники не смогли бы подделать подпись и печать на назначении. Ни слова о море и кораблях, ни намека на прибрежную зону. Аррина ждал южный фронт с его болотами, туманами и лихорадкой. Да еще и отдельно от Эррина, которого ждал Хорог.
- Маринеров что, вообще ни во что не ставят?! – возмущался Аррин, размахивая назначением. – Зачем я родился в семье своего отца и учился морскому делу? Чтобы грязь в болоте месить?!
Он предпринял попытку исправить это «недоразумение», получил строгую отповедь от командования, и теперь Аррину не оставалось ничего, кроме как изливать свое недовольство в кругу друзей.
- Да ладно, - посмеивался Ойнерат, - может, одолеешь какое местное чудище и станешь первым парнем на болоте!
Они чуть не подрались тогда.
Эррин, сперва огорчившийся из-за предстоящей разлуки с братом, пожив в Хороге, склонен был думать, что даже назначение на южный фронт с его болотами было для Аррина лучше ожидания на границе. Пылкая натура Аррина не признавала долгого бездействия, он либо начал бы изнывать от скуки, либо без разрешения командования попытался бы предпринять какую-нибудь безумную вылазку. Да и нахождение в подчинении у Ойнерата сказалось бы на Аррине не лучшим образом…
На юге же, среди болот, Аррин был хотя бы занят. Он не писал подробно о делах, которые вершились на южном фронте, но, насколько мог понять Эррин из разбросанных по письму намеков и новостей из столицы, передаваемых Ойнератом, войска Харрадона продвигались вглубь Деокадии во славу Морога, может, не так быстро, как хотело бы командование и королева, но неудержимо.
Эррин вздохнул и вернулся к письму.
«Но все равно мы продвигаемся вперед во славу Харрадона, а недавно случилось событие, которое разогнало это болотное уныние. Дагат из крылатых предложил Лайле стать его женой. Как ни странно, она согласилась, уж не знаю, что она нашла в этом рябом птенце. Их отговаривали подождать до конца войны, но эти двое уперлись… хотел написать «рогом», но вот как раз рогов ни у кого из них и нет. Они заявили, что не хотят ждать конца боев, потому что не могут точно знать, доживут ли до него оба.
Смешно. Как будто, идя на войну, они не знали, что здесь могут убить. Хотя, Эри, признаться честно, у меня у самого в душе что-то дернулось, когда мы хоронили бойцов после первой стычки, вернее, то, что после них осталось. Маги тут дерутся, как демоны, приходится признать, хотя мы и сильнее. Но все равно я бы не стал жениться где-то в болоте под комариный звон только потому, что завтра меня могут убить.
Так или иначе, они поженились. Признаюсь честно, для этой глуши церемония вышла отличная. Ты знаешь, что на фронте благословенные Морогом офицеры имеют право заключать браки между бойцами. Даже я мог бы это сделать – ха, представь меня в черной накидке, рассказывающим с серьезным лицом влюбленной парочке про верность и семейный очаг! Это могло бы быть забавно. Но вышло так, что меня избавили от этой участи.
Дело в том, что нам прислали самого настоящего жреца из столицы. Не ради дагатовой свадьбы, конечно. Просто королева издала указ о том, чтобы за каждой войсковой частью теперь таскался жрец и поднимал боевой дух солдат. Не знаю, Эри, что из этого выйдет - по мне, так лучше бы вся эта братия сидела в столице и там просила Морога благословлять его воинов на битву. Здесь же вытянутое лицо жреца убивает боевой дух любого, кто его видит.
Но Дагату приезд почтенного брата был, конечно, на руку. И церемонию жрец провел, как положено, хотя как по мне, это было слишком нудно и торжественно, но такие вещи редко бывают другими. Впрочем, мы, боевые товарищи новобрачных, постарались развеять скуку и устроили им настоящий свадебный пир, уж из чего смогли. Дагата забросали советами, как вести себя в брачную ночь – глядя на него, сразу понимаешь, что совет лишним не будет. Не удивлюсь, если они с Лайлой до свадьбы только за руки держались. Уж не знаю, послушал ли он наши дружеские слова, но наутро сиял и пузырился от гордости. Хотя вряд ли ему удалось толком рассмотреть жену – в этих местах нельзя раздеться, чтобы тебя не съели заживо.
Как видишь, мы еще не одичали в этой глуши, но теперь нас подгоняет вперед не только жажда подвигов, но и простое желание ступить на сухую землю. А как у тебя, братишка? Мы ничего толком не знаем о том, что творится у вас. Я только слышал, что вы застряли на границе с Альдалиром. Онно, наверное, рвет и мечет!
Буду ждать письма от тебя. Нам их приносят с опозданием, но лучше поздно, чем никогда, так что черкни пару строк, когда будет время.
Твой брат,
Аррин».
Эррин спрятал письмо обратно в карман и нахмурился, постукивая указательным пальцем по губам и глядя на громады деревьев впереди. Пока они кисли в Хороге, и бойцы изнывали от безделья, где-то в Деокадии уже шли бои. Его младший брат, закончивший Школу в самом начале весны, без опыта, уже был оторван от любимого им моря и брошен в сражения среди болот с их нездоровым воздухом, топями и гнусом. Он мог быть убит в любой момент – может, он уже был убит. Конечно, Аррин был полон сил и никогда не пренебрегал занятиями по боевой магии, но его горячий нрав и жажда подвигов могли сыграть с ним дурную шутку, хотя, судя по письму, из стычек он до сих пор выходил невредимым. А пока он дрался, в Хороге играли в ножики и ждали указаний! Эррин всего-то беспокоился из-за мрачных предчувствий, когда видел лес, а его брат в это время сражался с врагами из плоти и крови, и врагами сильными, потому что маги Деокадии до недавнего времени были лучшими.
Эррин глубоко вдохнул через нос и выдохнул через рот, как его учили мастера по концентрации. Солдаты в Хороге не были виноваты в том, что завеса над Альдалиром не позволяла им пройти в лес. Еще менее в этом был виноват Ойнерат, который, как угадал Аррин, бесился, как раненый ящер. Что до самого Эррина, то он был в первую очередь лекарем, а значит, не ему было жаловаться на то, что меньше людей убивает друг друга.
А потом он шагнул ближе к краю стены и раскинул руки.
Усилившийся ветер ударил его в грудь, хлестнул по щекам, попытался растрепать длинные волосы, туго собранные в хвост. Сердце Эррина радостно екнуло, он жадно вдохнул холодный воздух, и почувствовал, как на кончиках пальцах рождаются маленькие вихри, чтобы сразу исчезнуть, превратившись в его собственную чистую силу. Плащ хлопал, как парус, рукава рубашки надувались пузырями, глаза слезились, но Эррин не опускал век, и ветер осушал на его ресницах проступающие слезы. Война, мир, прошлое, разговоры с Ойнератом остались позади, и Эррин оказался один на один со стихией. Совсем рядом с ним воздух был спокоен и чист, ни пылинки не срывалось с каменных зубцов. Где-то внизу лениво перекликались бойцы, слева слышались шаги часового в галерее, ничто не нарушало вялого течения дня, и только рядом с Эррином воздух кипел, оставаясь таким холодным, что ломило зубы на вдохе, бил и хлестал. Ветер как будто решил скинуть со стены крошечную человеческую фигурку, но она вросла в камень замка, и так и стояла, несгибаемая. Ветер ударил еще сильнее, но, вместо того, чтобы скинуть свою игрушку на землю, где она непременно сломалась бы, вдруг оказался внутри ее. Эррин почувствовал, как стал пустым и легким, из груди по его телу растекался холод, но это было приятно. Еще немного – и его разум стал единым целым с ветром, и поднялся с ним над Хорогом, пока его маленькое и смешное тело так и стояло на стене. Эррин увидел необыкновенно четко и темную крышу, и озеро, с тростником на берегу которого было так хорошо играть, и дорогу на Белвар. Над дорогой виднелось облако пыли – какой-то всадник спешил в Хорог. «Может, он везет почту», - подумал Эррин, и простая человеческая мысль отделила его от ветра и бросила обратно в тело.
Как всегда после слияния с ветром, тело было немного непослушным, как будто закоченевшим. Он несколько раз взмахнул руками, потянулся, чтобы вернуть телу подвижность, и снова поглядел на дорогу. Всадник был уже совсем близко, видно было, как развевается его плащ, и жилистые ноги бегового страуса выбивают пыль из сухой земли. Если это и в самом деле был гонец с почтой, то Эррину нечего было ждать от него – письмо от брата пришло недавно, а лучший друг находился в этой же крепости. Отец вряд ли стал бы ему писать, а больше Эррин вестей не ждал ни от кого. Однако гонец мог привезти королевский указ или хотя бы новости, и Эррин, еще раз потянувшись, поспешил к воротам, куда уже стягивались заметившие всадника обитатели Хорога.
Ворота со скрипом отворились, и всадник заехал на мощеный двор, где остановил птицу. Страус дергал головой и косил круглым бессмысленным глазом на людей вокруг. Его перья примялись и были в пыли – походило, что гонец проделал долгий путь без остановок. Наездник соскочил на землю, откинул капюшон теплого синего плаща, и Эррин понял, что на этот раз не имеет смысла ждать письма не только ему, но и всем в Хороге, потому что первый советник королевы вряд ли взял на себя труд доставить по пути почту. Эррин видел Аламата всего несколько раз и издалека, но тот, кто видел Аламата единожды, надолго запоминал это худое кривое лицо и пронзительный взгляд синих глаз, который сейчас скользил по собравшейся толпе.
- Вольно, - негромко скомандовал советник, и Эррин только тут понял, что задерживал дыхание с того момента, как Аламат открыл лицо. Из ноздрей стоящего рядом «единорога» вырвалось облачко пара – не только Эррин замер рядом с одним из сильнейших слуг Морога. Аламат бросил поводья стоявшему ближе всех «берсерку» и пошел к входу в замок. Воины расступались перед ним. «Как будто он чумной, и они боятся заразиться», - вдруг подумал Эррин. Мысль была неприятной и опасной, и Эррин поморщился и даже головой тряхнул, как будто мысль могла рассыпаться от резкого движения и больше не беспокоить. Когда он снова поднял глаза, то обнаружил себя под прицелом холодных глаз. Аламат смотрел прямо на него, выгнув бровь, и Эррин почувствовал, как кровь приливает к щекам. «Даже самые близкие к Морогу люди не могут читать мысли», - лихорадочно думал он, но под синим взглядом уверенность в том, что способности советника не безграничны, таяла, как весенний снег. Аламат усмехнулся, приподняв угол рта, из-за чего его кривое лицо перекосило еще больше, отвернулся и пошел дальше, а ему навстречу уже спешил Ойнерат, пытаясь совместить расторопность и чувство собственного достоинства.
- Добро пожаловать в крепость Хорог, советник Аламат! – провозгласил он, прищелкнув каблуками на брусчатке.
- Вольно, офицер, - махнул рукой Аламат. – Проводите меня внутрь. Нам необходимо поговорить.
Ойнерат коротко кивнул и пошел первым, показывая дорогу важному гостю. Эррин заметил, как по губам друга скользнула торжествующая улыбка – Онно все еще получал удовольствие от любого признания того, что именно он – держатель Хорога. Близость Аламата нисколько его не пугала, напротив, разговор с одним из сильнейших поднимал Ойнерата в его собственных глазах.
Продолжение в комментариях.